Пиит и чача

«Где ж ты юность, где краса?
Разметало волоса…»

Итрич отложил карандаш.

Получалось пошло. Пошло и при том справедливо. С полированного чайника, отражаясь в нем, на Итрича глядел мужик в майке, совершенно лысый. И нос картошкой.

Ну, допустим, картошку спишем на аберрацию – все же чайник тебе не зеркало, а вот шевелюру…

«Разметало волоса –
Вот такая полоса!»

Закончив, Итрич облегченно вздохнул.

Стих сегодня шел так себе, но шел. Затем вынул чай и чашку из узкого навесного шкафчика, приметил на столе керамическую сахарницу – спутницу его жизни со времен оных, о которых мы не станем рассказывать чужим людям, и уже потянулся к чайнику, наткнувшись по пути на початую фигуру ядреной чачи.

Чачу привез сосед, катавшийся за каким-то лядом по злачным пажитям Черноморского побережья на вечной полудохлой «девятке» эпохи, что помянутая сахарница, но куда больше претерпевшей от долгой жизни. От напитка в пузыре, сизоватого на просвет, щедро и сложно пахнувшего, болела голова, саднило в левом боку и сушило рот. Зато сладость опьянения наступала секунд за пять. Экспресс!

Из этого Итрич вывел прельстительную его самолюбию теорему, полагавшую, что его метаболизм обладает невиданной, совершенно невероятной скоростью, которой можно потягаться с колибри.

Тут отступим, указав на явную непоследовательность в доказательстве, ставящую под сомнение широту выводов Итрича в качестве доморощенного физиолога: ежели метаболизм его был действительно скор и прыток, почему тогда не распространялся и на другое, ограничившись только чачей? Например, на холодец, которого Итрич сколько ни ел, никак не мог им насытиться, и поэтому глотал до мучительной икоты? Или до того, пока он иссякнет (холодец, не Итрич).

Вынув пробку и пустив аромат по кухне, Итрич налил полстопки. Затем еще… После четырех пополудни он хотел поговорить с феями, но те забаррикадировались в вентиляции.

Слова бились изнутри в черепную коробку Итрича, требовали выхода, колготились, наседали друг на друга. В общем, затевали скандал.

Он снова потянулся к карандашу и продолжил таким манером:

«Вот такая полоса!
Гаснет вера в чудеса.»