5. Атик и Заяц

Вот и наступило новое лето. Вроде подумаешь: лето да и лето, дело привычное, всё пойдёт по-старому. Ан нет, каждый раз лето выходит новое, совсем не такое, как раньше бывало.
Новым летом Олег Кузмич завёл удивительную собаку. Собака-то она собака, но, понятное дело, была самым настоящим щенком и, притом, удивительной внешности. Шёрстка средней длины, шелковистая, окрас – топлёное молоко с рыжинкой, нагрудничек белый, хвостик почти как у лисы, только покороче, но прямой и пушистый. Что же тут удивительнаго, в такой собачьей наружности? А то, что была эта маленькая собака необыкновенного соотношения частей: в длину одна собака, а в высоту – только полсобаки; но зато ещё на полсобаки вверх росли прекрасные, широкие у основания и заострённые кверху уши. Ушки-ушищи красивыи, бархатистые, рыжии, и не болтающиеся безвольно, а крепкостоящие, этакии радостные.
Вот по этым высоким ушам, пока трава ещё высокая не отросла, и приметил его окрестный придеревенский Заяц. «Как же так, - подумал он, - вроде как щен-собака, а с почти заячьими ушами? А ну, рассмотрю-ка я его поближе!»

А поскольку все зайцы мало того, что косые, дак ещё и близорукие, то подкрадываться к удивительному щену Зайцу пришлось бочком и очень близко. Сначала Заяц поскакал к гуляющему Щену левым глазом вперёд, потом повернулся галсом и поскакал правым; потом опять левым – и так приблизился вплотную, к прорехе между жердями в изгороди. Прореха эта была у Зайца приготовлена ещё с зимы. Зима-то долгая, белая, скучная: сидит, бывало, Заиц за пеньком в сумёте на своей лёжке, дремлет, затаимшись, и не смотри, что глазы у него закрыты. Там у него перед взорамы, по внутреннему телевизеру, лето показывают, морковную грядку. Морковь душистая, сочная, солнечная – так бы в охотку и сгрыз всю грядку, не мывши… Эх!
 
Вылезет Заиц морозным утречком на раздольице, снимется с лёжки, потянется сперьва по-кошачьи, опосля – по-собачьи и поковыляет к заметённой промороженной изгороди. За нею ведь летом грядка тая бывает. Упрётся лбом в верхнюю жердь, толкает-толкает, кряхтит, лопочет по-своему. Отдохнёт, тогда давай нижнюю жердь книзу давить, от верхней теперь горбиком толкается, упирается. Вот и согрелся, глядишь, и вязки мёрзлые постепенно поддаются, прореха пошире делается. Добился к хевралю того, что налету в тую прореху проскакивал: разбежится, уши прижмёт, скок – и уже в грядах хозяйских! Своя работа! – а чо ждать милости от Природы, надо самому одно к одному прилаживать.

Ну вот. Выглянул Заиц из-за жерди в свою трудовую прореху, нацелился всё в грядах обсмотреть для начала левым глазом. Видит, перед самым оком какая-то смачная черносливина торчит. Зрение-то сфокусировал напоближе, а это, оказывается, не черносливина никакая, а чёрный мокрый собачий нос! Перетрусил Косой, отскочил было, а потом подумал: «Куда ему, коротконогому, в мою прореху протиснуться! Он вона какой гладкобокий да ухоженый – нипочём не пролезет».  Стал столбиком и наблюдает.

А Щен-то молчит, голосу на Зайца не подаёт – быдто тебе и не собака! И смотрит на Зайца умныма глазкамы, а в глазах у него читается: «Экой ты, братец, несуразный-то! И где такие родются, и зачем?» Обидно стало Косому, даже бочок зачесался. Закусил он свою заячью губу и думает: «Счас я тебе покажу, банкетка ты ходячая, какой я такой несуразный!» И давай на месте подскакивать да кувыркаться, всякие антраша выделывать. Кувыркается ловко и про себя приговаривает: «Эва как! Эва как!», а сам краюшком глаза посматривает – каково впечатление-то себя оказало на Щена этого ушастого?

Щен уши было развесил, голову набок склонил, да тут его позвали хозяйским голосом: «Атик! Атик!» - фыркнул он своей черносливиной и убежал. «Убежал? Ха-ха-ха!! Ой, умора, кто ж так бегает! - покатился со смеху Заяц, - ножки вот такусенькие, пузо по травы едет! Ой, не могу!!» Конечно, - Заяц когда сидит, мордочку может себе на коленки кладовать; в длину со страху чуть не по семь метров прыгает, - такии ноги у его долгии да жилистыи – вот ему и смешным показалось таковое ковылянье.

Покатался Заяц по травы, покатался и снова к своей прорехе подскочил. Уши на спину положил и наблюдает: что там в хозяйском огороде делается. Пригляделся – и снова чуть по земле не покатился - на этот раз от изумления: подаёт хозяин Щену этому неловкому не косточку, не бутерброд какой колбасный, а! … МОРКОВИНУ! Ту самую – Сочную! Душистую! Солнечную! Из зимней зайкиной мечты… А он - вот ведь собачий сын! – эту замечательную морковку хрум-хрум-хрусть! – сгрызает начисто, не стыдясь нисколечки зайцевых голодных глаз…

- Ай-я-яй! – вот беда-то, беда! – запричитал Заиц, - я, понимаешь, кору осиновую да ветку малиновую, пресной травкой пробавляюсь, а этот толстяк рыжий… Да чо он в морковке понимает! - зубы, чай, чешутся! - ему что полено, что культурный корнеплод грызть. Вот обида-то, вот досада!

Поковылял Заиц обратно на свою полянку заповедную, сел на лапы в свой летничек середь нетоптаной травы и щёки раздул. Сидит, щекамы пошевеливает, сам думку заячью думает: «Вот Волк – тот зубамы щёлк! – с ним всё понятно. Вот Лиса, обманная баса, - зуб остёр, ум хитёр, - тоже вси про ю знают. А это-то што за чучело – зуб собачий, а вкус зая;чий? Атик какой-то! Оно, конечно, не догонит – не укусит, дак ведь этож мни соперьник по части огородной. Эдак мни спод него и морковки не добыть, ежли он её сам потребляит, да стеречь начнёт. Ой-ё-ёй!»

Тут свечерело, потом пала белая прохладная ночь, а за ней пришло жаркое утро. Обиженный Заиц подобрался к изгороди и принялся напоказ кормиться мелкой травкой-дубравкой, прогуливаясь вдоль огороды и всячески изображая сытость и равнодушие. Удивительный Щен тоже независимо занимался своими дурацкими, по мнению Зайца, делами: катал носом красный резиновый мяч и подкидывал вверх старый полосатый носок. При этом они оба не упускали друг друга из виду.

Потом Щен куда-то пропал. Нету и нету. Зайцу любопытно стало, но свой фасон он старательно держал, виду не подавал. И так увлёкся ролью независимого четвероногаго, что аж подпрыгнул, когда неожиданно донеслось до него вежливое потявкивание. Глядь – а это Щен просунул морду в евонную прореху и словно подзывает его деликатным тявканьем. У Зайца опять бочок зачесался: чего делать-то? Какой щен собачий неправильный! Никакого обхождения с дикой Природой не понимает! С другой стороны, убежать от него можно одним прыжком, да и злой лисьей хитрости в нём нету.

Подобрался Заиц поближе и не поверил тут своим косым глазам: торчит в его прорехе щенова морда, а под ней на травке лежат свеклина и морковина. Вот те раз! А Щен весело глянул на Зайца и убрался восвояси – умчался за хозяйскую баню со скоростью бешеной черепахи. Ну что тут поделать? Заиц почесался-почесался, подскочил к изгороди, схватил оба корнеплода под мышки и был таков!

Завалился в свой травяной домик - без стен, без крыши - и слопал сначала свёклу, как более экзотичное произведение огородного искусства. С морковкой поступил уже более рассудительно: осмотрел её любовно, сбегал на озеро, помыл от собачьих клыков и только тогда с чувством и расстановкой схрумкал. И растянулся на утоптанной травке в полном простяцком блаженстве. «Эх, лето – не зима! Пусть шуба не та – рябая да редкая, зато зайчихи подмигивают, следа явственнаго по зеленотропу за мной не оставается и такие деликатесы мни смешные щены наготово приносют. Лафа!»
Вот так и началась дружба легкомысленнаго Зайца и сообразительнаго щена Атика.

Ноябрь 2016 – март 2017.