Немецкая фильма

Валентин Николосович Колозариди прекрасно пожил на земле, и я вам так скажу: хватит с него. Детей у него нет. А может, знаете, и есть. И это хорошо, что неизвестно, есть они или нет их. Лишней копейки он уже никому не отдаст. Даже не трясите. Матушка его Матильда Аристарховна, вы ее хорошо знаете, уже год как в Истамбуле держит кофейню на Галате. А там уж легче из султанского визиря вытрясти, чем из этой чертовой матушки. И это очень хорошо. Работа, ну что работа. Отработали-с свое, как говорится. Нет работы, или, скажем так, была до известных событий, потом аккуратно, в виде интернациональных долговых векселей легла в чемоданчик, и преспокойно канула в лету на гатчинском направлении по бывшей Петергофской железной дороге. А это уж и просто замечательно. Так что ничегошеньки вы Валентину Николосовичу Колозариди не сделаете!

— А что же, -- ввернет какой-нибудь комиссар с бульдожьим лицом, -- а электрический стул?

— Да какой там, господин-товарищ, электрический стул. Чай не в Техасе!

— А на бамбук трось насясис пытаси! — вставит откуда-то появившийся красный китайчонок из Зойкиной квартирки по соседству.

— Это вы товарищ, не по уставу. Бамбуковые леса в средней полосе никак не произрастают. А ежели произрастают, так это вам в наркомприродсоцдеп обращаться. И с богом! С вами мы больше никогдася неувидимася.

— А как же, — провоет какой-нибудь пассажир черного автомобиля с волжским шильдиком, — как же застенки. Застеночки-то родные никуда ж не делись, кажись?

Мы ж вам не народная милиция, господин Колозариди, мы ж по делу. Ноченька? А что с того что ноченька? А вообще, какая это ноченька? У нас всегда рассвет коммунизма! А у вас иначе? Хм, непорядок. Пожалуйста, спинку ровно. Хрясь по спинке. А теперь в грудь, ну что вы, грудь-то по-богатырски! Давайте! Бац по груди прикладом! Руки за ноги -- трах по заднице! И для десерту - кирзовым сапогом по пальцам, а? Каково? Пальчики-то ведь у нашего Валентина Николосовича на месте?

— Как же, как же! Есть пальчики у Валентина Николосовича, да только свернуты они в распрекрасный кукиш. Никак, господин народный комиссар, не жалко Валентину Николосовичу своих пальчиков! Обыграл он вас.



— Ну-у, — обиженно протянет народный комиссар, — это вы подвалов лубянки не нюхали. Фантазии не хватает.

— Да помилуйте! Как это не хватает?! Я ж вам про Валентина Николосовича говорю! Про известного нэпмана, про миллионщика, про забулдыгу ту еще - это мало сказать. У которого банкноты в Марселе, а мать на Галате. Разве вы не понимаете, с какой рыбой связались? Акула капитализма!

— Хорошо, пятнадцать лет лагерей, киркой полуметровый лед копать, и будет из вашей акулы настоящая волжская стерлядь, а то и килька! Ха! Как крыть будете?

— Ну, хорошо, бог с вами. Баста! Играем по-вашему. Вашей же картой и крою.

Вот почивает Валентин Николосович у себя под пикейным одеялом в отдельной комнатке, что окнами на Николоямскую 7. Следовательно живет он в доме №8 или 6, так? Так! А вам даже гадать не надо. Вы, скажем, давно и без меня все знали, где изволит почивать гражданин Валентин Николосович, и только момента в рассказе и ждали, как к нему подойти, да? Отмашки такой откуда-то сверху. Ну вот вы и входите. И превращаете холостяцкую обитель в место задержания. Тучный Валентин Николосович встревоженно хлопает глазками. А по всему лестничному пролету подозрительная тишина. Дом умер, ни единая половица нигде не скрипнет. Оживление в одних только апартаментах Валентина Николосовича. А уж тут все обычным порядком. Прежде всего: зачем за что и как? Да, ведь?

— Да. — Затем по ребрам пощекотать, да? — Да. Можно и пяточки отбить, для колеру ощущений. Задумка-то в чем? Чтобы на допросе потом размякали. Допрос чтобы доброй сказкой казался. А для особо упертых, как я думаю, ваш Валентин Николосович, у нас и лезвиё для подошв имеется, и прищепки электрические, и иголки, и все что душе угодно! — и бамбукася! — вставит китайчонок. — Брысь! Пошел отсюдова!

— Ну хорошо. Вот вы весь этот инквизиторий вытащили. А Валентин Николосович в лице меняется! За руце обе вас хватает, лобызать лезет! За, говорит, почту все про всех рассказать, у него и список во внутреннем кармане (вы знаете, что там одни враги, Валентина Николосовича, и что он завсегда рад кого-нибудь продать, но список дело для наркома приятное, и вы уж не так сильно бьете Валентина Николосовича). Но дальше и вовсе фокусы происходят. Оказывается, Валентин Николосович не только врагов, но и друзей, самых близких к себе людей закладывать решил. Самих, так сказать, Валентина Николосовича Валентин Николосович вам преподносит. Вот-вот! Вопиёт, чуть ли не плачет! Я написал письмо с чистосердечным признанием! Заранее с датой и с подписью составил! И на пожизненное поселение в Колыму отбыть готов! Руку вскинул к виску! Стоит валетом. Одним словом, чудеса. И ночь подозрительно темна, лжива. Но нет сомнения, что до сей минуты известный нэпман Валентин Николосович Колозарити стоит на коленях и молит о том, чтобы кануть в северное небытие с одной киркой против полуметровой ледяной скорлупы Аида! Вот что тогда?

— Хм, странное, конечно, дело. — хмурится комиссар, и по книжной привычке закуривает, — Нечего здесь делать. Ножки ловкие поломаем, да и в лагеря. Поморозится и подохнет как собака. Не от дизентерии, так вошь съест, не от пули, так от дружеской дули, или чего хуже сам повесится. Вы черта-с два не понимаете, наивный вы человек, что в живой гроб Валентина Николосовича с улыбкой отправляете? В баню с пауками!

И не думайте говорить, что вашему Валентину Николосовичу за радость будет с трупом в обнимку да со свищом в жопе гнить. Уж это вы сжульничаете!

— Может быть, и жульничаю, а вот только никак уже нельзя дать попятную! По всему выходит, что рад будет, прямо счастлив, и даже за честь почтет с трупом вместе и со свищом, как вы выразились, в жопе, дневать и ночевать Валентин Николосович! А все потому что он всем своим существом вам кукиш показывал! Не ту вы наводку съели, точнее, ту самую, самый крючок захватили! Не того Валентина Николосовича вы взяли! Впрочем, тот, настоящий Валентин Николосович, этого недотепу-то и сдал! Чтоб под его как бы прикрытием и в его шкуре на параше сладко дристать, да и, на худой конец, повеситься, да и язык вам всем показать скотам. Вот так настоящий Валентин Николосович думать изволит! А дело вовсе не мистическое. Хотите секрет? Выдам весь с головой, и даже во время приятнейшей прогулки!

— Ой, уж давайте, потому что, простите, портрет нереалистичный. Вроде нэпман и барыга, а вроде и шпион, вроде изнеженный, а вроде и ничего не боится, тут все для себя, там сам себя выдает с потрохами. Харя такая, что хоть на первую полосу печатай, а что за личность непонятно! Жулите вы небось. Невозможный гражданин. Или нет его уже? В марселях отдыхает, а вы от его имени пантомиму выплясываете!

— Да побойтесь бога! Вот же, вот! Сам самолично Валентин Николосович идет, раскачивается, и даже, по-моему, насвистывает "Полет шмелей". Это он с котомкой из универсального магазина возвращается. Там у него маргарин для жарки и большой кусок комиссионной говядины! Говядину он отдаст экономке, та на маргарине пожарит! Очень это дело Валентин Николосович любит. Затем он платок себе за воротничок повяжет, отужинает. А отужинав закурит сигарету дюпон-дювиль, марсельскую известно. Потом поднимется грузно, сделает антраша, и сядет за туалет. Глядите на часы. Ровно через 15 минут он пойдет на одну квартиру в нескольких кварталах отсюда. Вы о ней не знаете, хотя должны. Мы аккуратно пойдем за ним до самого порога, и каким-то одним нам ведомым образом будем смотреть через его плечо!



Прошмыгнув за ним в подъезд, мы взбежим по ступеням, и бледнея от страшной догадки, заглянем внутрь неотделанной или второпях заброшенной квартиры из двух комнат с окнами во двор, и принадлежавшей некогда дворовым. Везде пыль – если облокотиться – остаются борозды. Вы, дорогой народный комиссар, только не чихните. Вот Валеннтин Николосович не чихает, а напротив, напевает себе под нос что-то замысловатое, и вообще, пребывает в отличном расположении духа. А между тем, мы с замиранием сердца понимаем, что кто-то еще, кроме Валентина Николосовича в этом доме обретается, кто-то, кто своим не вяжущимся к делу присутствием, своей совершенной здесь ненадобностью неправильно тасует наши карты. Приютил ли здесь добрый Валентин Николосович какую-то сироту? Но зачем тогда ему такое самодовольное сардоническое лицо? И почему не бежит сиротка ему на ручки, не слышно радостного голоса. Не запрещено ведь еще в стране советов прикармливать обездоленных?

Тогда что это с Валентином Николосовичем? Почему же и он не бежит туда? Кто же там, в конце-то концов?!

Но мы не можем обогнать Валентина Николосовича! И право, точно ли его? С каждым шагом по этой заколдованной квартире наш добрый, понятный Валентин Николосович подергивается будто какой пеленой дрожащей киноленты. Я хочу сказать, что будто чутка меняется наш Валентин Николосовочи в зависимости от ракурса. С одного угла улыбка добрая. А вблизи – оскал. На одном фоне – добряк, на другом как будто что-то садистическое. Мы начинаем подозревать, что здесь неизвестная кинокомпания снимает популярное кино о вампире с Вейдтом Конрадом в главной роли, а Валентин Николосович куда-то пропал.



Это вовсе не наш герой, а жестокий немец, качаясь, идет от нас крупной бычьей спиной, обращающей его в животное, нагибается, разворачивая на кухонном столе страшный инквизиторий. Пухлой, отвратительно грязной рукой (мы это видим благодаря оператору) ослабляет туго повязанный галстук. Паскудно душится, хлопая себя по щекам, словно приступая к какому-то свиданию. Но какое у этого страшного до корней волос развращенного человека может быть свидание в заброшенной квартире?!

Мы идем за ним по короткому коридору в нечто должное походить на угол средневекового каземата, с замызганным матрацем. А на нем! На нем… Если мы не ошибаемся в анализе кадра! Нет, что за богохульный режиссер! Разве за это мы заплатили свои деньги! В самом дальнем его углу мы замечаем маленькую, совсем юную девочку. У неё страшно исхудалое личико, она абсолютно голая. Ее татарские черты округлились из-за застарелых гематом. Она прикована наручникам к трубе. Ее пожухлые грудки еле вздымаются над дистрофическими рёбрами. И некто, не может быть, чтобы Валентин Николосович! некто приближается с чем-то похожим на…

 

Мы взмокаем от пота, и поднимаемся в креслах. И стоим, окаменев, хоть на нас и ругаются со всех сторон. Не может быть! Немыслимо, чтобы тот, кого мы раньше знали. Да, вы! Вы сами, товарищ комиссар! как вы не знали-то?! Вы же следите за всеми! Черт побери! А фильм разворачивается: крупный план. Валентин Николосович скверненько улыбается, его подведённые тушью глаза азартно блестят. Он натягивает медицинские перчатки, и начинает выглядеть, как портье при ресторане, и медленно приступает к маленькой татарке, клацая строительными щипцами.



Вы сжимаете кулаки, и словно обезумев, бежите по рядам. Я кидаюсь за вами. Мы вываливаемся в тьму и пургу перед синематекой, достаточно разъяренные чтобы… Чтобы, что, позвольте спросить?

Вы же ничего этого не знаете. Это лишь немецкая фильма, да и то устаревшая. Вы знакомы с ней только по случайно виденному буклету. Последний показ фильма с Вейдтом Конрадом шел в Москве в кинотеатре у арбатского рынка в 1934 году, в январе. Вы как раз вернулись из ташкентской командировки. Вам поручили взять Валентина Николосовича Колозариди. И вы блестяще справились с этим. Следовательно, Валентин Николосович давно задержан, сослан по этапу, и сгнил на нарах, как вы и описывали выше. А то, что мы только что с вами увидели, лишь одна из возможных причин, почему Валентин Николосович тогда улыбался! Почему с радостью пошел по высшей статье, и вообще всячески помогал следствию. Вы, припоминаете, что среди всех отправляющихся на этап, у этого подлеца был курортный вид!