Пожар

 1975-й год, июнь, холодное лето, два часа ночи. Конец первого курса Университета, сессия в полном разгаре. Несмотря на плотный график зачётов и экзаменов, я умудрялся чуть ли не каждый день встречаться со своей девушкой, ставшей в последствии моей женой. Она училась в Томском Политехе и обитала в общаге в центре города, а я - в Универе и жил дома на окраине города.
В тот день мы взяли билеты в кино на последний сеанс: жевали в тёмном зале мои
любимые конфеты Ромашка, пожимали друг другу руки, несколько раз поцеловались,
благо ряд был последний. В общем, всё как всегда. Потом побродили по вечернему
городу, посидели на тёмной лавочке в парке, опять целовались, а ближе к полуночи, я проводил её до общаги.
Естественно автобусы и троллейбусы уже не ходили, а денег у бедного студента на такси не было и я, как всегда, отправился домой пешком через весь город, предполагая часа через три - четыре добраться до Жилмассива. Время в пути, километры, ночной город совершенно не пугали, ведь я был по уши влюблён, а это состояние души предавало сил, уверенности в себе, храбрости и меня несло, как на крыльях.
В сладостных грёзах я прошагал большую часть пути. Свернув с Проспекта Ленина и
поднимаясь по Кузнечному взвозу, увидел на горе пылающий деревянный дом, толпу
суетящихся людей и огромный чёрный клуб дыма, поднимающийся в небо. Пожарных
ещё не было, а пламя уже бушевало в полной красе, вовлекая в своё шоу всё новых и
новых зрителей.
Я никогда не считал себя зевакой, любующимся на чужое горе, никогда не был
героем, спешившим на помощь людям, однако, в данной ситуации пройти мимо не мог и
поспешил к горевшему дому, совершенно не осознавая в тот момент, зачем мне это надо и, чем могу помочь.
Пожар выглядел как - то неестественно, если можно так выразиться, но я не понимал, в чём странность. Наконец, до меня дошло: толстый мужик в голубой застиранной майке поливал из шланга не объятый пламенем дом, а стоящий рядом, очевидно, свой. Из дома, стоящего рядом с горящим, люди в спешке выносили скарб, видимо у них не нашлось шланга, как у толстого. Никто не тушил реальный пожар, все спасали своё барахло. Короче, каждый сам за себя, каждый сам по себе, каждый сам только для себя и баста. Кстати, это чисто по русски.
Около полыхающего дома собралась приличная толпа зевак, c восхищением наблюдая
чужое горе. Разговоры людей крутились вокруг вопросов: "Через сколько минут рухнет крыша? Смогут ли соседи спасти своё барахло? Когда приедут огнеборцы? Кто виноват в пожаре? Что с этим делать?"
Подойдя к толпе, я спросил: "Есть ли кто в горящем доме?"
Одна женщина довольно спокойно и буднично ответила: "Там только старая бабка
живёт".
В этот момент в голове что - то перемкнуло, и я, забыв об опасности, кинулся к двери горевшего дома. Никто даже не попытался меня остановить. Для зевак, наоборот, шоу разворачивалось в интересную, захватывающую сторону, с элементами героизма. Хорошо, что дом оказался не большой: сени, кухня и комната. Открытого пламени в нём пока не было, зато чёрный едкий дым поднимался к потолку. Очевидно, пожар начался на крыше от раскалённой трубы. Печка, набитая дровами, сердито гудела и разбрасывала искры в разные стороны. Предусмотрительно закрыв рот какой - то тряпкой, я прошмыгнул в комнату.
На кровати сидела перепуганная старушка, лет девяносто пяти и что - то бормотала себе под нос. Заметив бабулю, я схватил её под руки и потащил на кухню, однако, та уже заполнилась дымом. Тогда, выбив окно ногой, я попытался силой пропихнуть туда бабушку, которая рьяно стала сопротивляться. Около окна стоял большой кованный сундук. Бабуля одной рукой вцепилась в него и истошно заорала:
"Без него не пойду! Там моё похоронное!".
Пришлось сильно стукнуть её по руке, а затем буквально выпихнуть в окно. Когда бабуля оказалась на траве, я задыхаясь от едкого дыма быстро вылез и закашлялся.
Кто - то торжественно хлопал в ладоши, кто - то подбадривал меня, кто - то восхищённо смотрел и только один человек дал воды. В этот момент бабушка пришла в чувства, корчилась на траве и причитала по поводу оставленного в доме сундука.
Наконец, прибыли пожарники и всё внимание разгорячённой толпы переключилось на
них.
Отряхнувшись, я спокойно спустился на дорогу и только теперь заметил, что на новых джинсах Леви Страус выше колена зияла дыра. Джинсы было жаль, ведь это, как ни крути, две мои стипендии.
Я побрёл своей дорогой, а пожарники обильно поливали пеной остатки бабкиного
дома, полу сгоревший кованный сундук и старую развалившуюся печку.
На следующий день я рассказал о случившемся своей девушке. Она внимательно меня
выслушала и зло произнесла: "Дурак, ты же мог задохнуться и сгореть".
Улыбнувшись, я ответил: "Нет, не мог!"
Потом, когда сидели на лавочке в парке, я курил одну сигарету за другой и трясся от страха, вспоминая бабушку и её сундук. Только сейчас до меня дошло, что я опять прошёл по самому краю пропасти, опять сыграл с судьбой в рулетку. Права была Наташка, я дурак, ведь в два счёта мог задохнуться, и никто не пришёл бы на помощь.
Теперь на месте тех деревянных домов построили современную многоэтажку и никто из
жильцов этого дома даже не знает о том ночном пожаре...