Давид Бронштейн. К столетию со дня рождения

1

Летом 1990 года Давид Ионович Бронштейн перенёс сложнейшую онкологическую
операцию. "Я был в сквернейшем настроении, - писал он потом. - Судите сами: только-только открылись границы, в кои-то веки я получил возможность свободно, без унизительных формальностей ездить по миру - и вдруг такой поворот! Хирурги сказали, что спасли мне жизнь, но их рекомендации не внушали никакого оптимизма: необходимо было соблюдать строгий режим, ограничивать себя в еде, питье и т.д. Честно говоря, мысленно я уже попрощался с жизнью, даже стал надиктовывать жене Татьяне мемуарные наброски..."

Да, Татьяна Исааковна со стенографической скоростью, но тем не менее своим красивейшим каллиграфическим почерком стала заносить на бумагу воспоминания мужа. Потом текст обоюдно просматривался, вносились изменения, поправки и дальнейшее доверялось пишущей машинке.

Воспоминания о Викторе Корчном - это только часть надиктованного гроссмейстером в те дни 1990 года. Давид Ионович потом представил текст Корчному, чтобы заручиться его согласием на публикацию. Строгого экзаменатора удовлетворило в материале всё, потому-то он и ограничился только двумя краткими замечаниями. А в конце приписал: "В целом - хотите публиковать - Ваше дело".

В записках Давид Ионович вспоминает о своей первой встрече с Корчным в далёком 1948 году. Мне же довелось стать инициатором их последней встречи.

А получилось это так: поздним вечером 15 октября 2004 года я собирался от него домой, и он, как обычно, поинтересовался моими планами на ближайшее время.

- Давид Ионович, завтра в книжном магазине "Библио-Глобус" презентация новой книги Корчного. Он будет. Вы пойдёте?

(В издательстве Мурада Аманназарова только что вышел двухтомник Виктора Корчного "Мои 55 побед белыми" и "Мои 55 побед чёрными").

- Нет. Я не пойду.

Надо сказать, что Давид Ионович почти все чужие инициативы начинал с отрицания.

Потом, после некоторого раздумья:
- Вы думаете, нужно пойти?
- Ну я не знаю... Я пойду.
- Я вам завтра отвечу.

"Завтра" пора уже ехать, а он всё ещё не решил.

- Давид Ионович, решайтесь. Вам-то рядом, а мне далеко ехать.
- Хорошо. Приеду.

На "Лубянке", когда я вышел из метро, грянул проливной дождь. Стеной. Жду гроссмейстера. А вот и он. Конечно, без зонта.

- Давид Ионович, ну зачем Вы приехали? Такой дождь. Простудитесь ещё.
- Я же вам обещал.

Прошли в магазин. Корчной даёт сеанс одновременной игры. Мы встали на его пути, и когда сеансёр оказался рядом, Бронштейн громко спросил его:
- Молодой человек, у вас не найдётся прикурить?

Корчной не услышал и прошёл мимо. На втором витке Бронштейн повторил реплику. На этот раз Корчной улыбнулся и они обнялись.

Потом было краткое совместное чаепитие в кабинете директора. Какие-то незначительные (раз уж я не записал) разговоры. Бронштейн попросил автографы на новых книгах. На одной Корчной написал "Давиду с глубочайшим уважением", на другой - "Давиду с почтением. В.Корчной". И даты.

Вскоре за Корчным пришла машина. Мы все встали и вышли на улицу. В последнюю минуту гроссмейстеры поулыбались друг другу, обнялись и попрощались. Оказалось, что навсегда.

2

Воспоминания Давида Ионовича "О Викторе Корчном, шахматах и о себе" были опубликованы в журнале "64" (Шахматное обозрение), в №7 за 2020 год. А потом размещены и в интернете.

А ещё у меня сохранилась рукопись Бронштейна "Ласточка под именем Шенген", которую предлагаю шахматным любителям.   

                ЛАСТОЧКА ПОД ИМЕНЕМ ШЕНГЕН.

Согласно одной из ведущих религий Индии каждый человек после смерти рождается заново по меньшей мере семь раз. При этом он, конечно, ничего не знает о своём прошлом. Я плохо знаком с тонкостями этого вероучения, но могу засвидетельствовать, что в 1987 году, после большого перерыва, я вновь возродился как практический игрок. Вероятно, кто-то свыше сделал мне подарок, оставив за мной с детства любимое занятие - игру в шахматы. Конечно, мне, как и многим другим моим соотечественникам, выйти из застойной спячки помогла совершенно неожиданная концепция нового Генерального Секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва, провозгласившего лозунг "Перестройка".

Но расскажу обо всём по порядку. В июле 1988 года, после целого букета ходатайств от руководства Московского Городского Совета "Динамо" и Всесоюзного Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР я получил долгожданную книжечку персонального московского пенсионера местного значения. Сама пенсия была скромной - 100 рублей. Просто по старости. Но статус персонального имел для меня и иную, прямо-таки золотую сердцевину. А именно, он освобождал от необходимости собирать характеристики, говорящие о лояльности заявителя режиму. Пенсионер в этом случае должен был разве что представить в соответствующие инстанции справку от пенсионной комиссии по месту жительства. Всё ещё цензура, но уже не столь обременительная. Одним словом, не то, что в прежние годы, когда, в первую очередь, был необходим запрос в Московский горсовет от отдела шахмат при Спорткомитете СССР с просьбой обсудить кандидатуру на заседании Партбюро. На предмет одобрения поездки на конкретный турнир. Решение Партбюро утверждалось в Райкоме КПСС. Далее характеристика направлялась в отдел заграничных выездов Спорткомитета СССР. А вот уж оттуда все личные данные суммировались и следовали наверх, в отдел спорта при ЦК КПСС.

 И это было ещё не всё! С сопроводительной выездная анкета, с положительной характеристикой от МГК "Динамо" (разумеется, только с положительной), для проверки и просвечивания следовала туда, куда нос свой совать не полагалось. Оставалось только сидеть и ждать.

Спустя какое-то время, если за истекший период за кандидатурой не было замечено каких-либо нарушений, бумаги проделывали долгий обратный путь и приземлялись в отделе выездов Спорткомитета СССР. Только тогда чиновники оформляли загранпаспорт и отправляли его в Министерство Иностранных Дел. Там вновь принимали необходимое решение и запрашивали въездную визу в консульском отделе той страны, куда готовилась поездка. А уж сам паспорт выдавался на руки только накануне вылета за рубеж.

И так всякий раз. Точь-в-точь как шахматная партия. С одной и той же позиции и не всегда, увы, с положительным результатом. Правда, были и льготные послабления. Характеристика могла быть многократной. Сроком на один год. Были, однако, и такие счастливчики среди гроссмейстеров, у которых паспорт всегда был "смазан". И выехать за рубеж они могли в любой день. Без всяческих этих бюрократических проволочек. Если не трогать самых-самых грандов советского шахматного айсберга, то эти "мальчики в штатском" были не столько мастерами игры, сколько рыцарями щита и меча. Я никогда им не завидовал. Разумеется, всех их знал в лицо. Приходилось при неизбежных встречах очень внимательно контролировать себя, чтобы случайно, невзначай не стереть с лица грим добродушного чудака.

Должен заметить, что глубоко заблуждаются читатели, кто в своей доброй наивности смели помыслить о том, что наличие на руках заграничного паспорта, визы, авиабилета, и даже выданной валюты гарантировало отъезжающему участие в предстоящем турнире. Отнюдь! У меня есть целый набор "приятных воспоминаний" на эту тему.

В 1957 году я напрасно ждал автомобиль, который должен был отвезти меня во Внуково. Время катастрофически таяло, а автомобиля всё не было. Обеспокоенный этим обстоятельством я позвонил в Отдел Спорта при ЦК КПСС. И вот что мне ответили. Меня, нет, не забыли, но говорить со мною им сейчас некогда, потому что сотрудники заняты очень ответственным заданием, а именно, подготовкой пресс-релиза на демарш Государственного Департамента США, который отказал мне во въездной визе. Только и всего?! Я и бровью не повёл. Не такое видел. Много лет спустя, когда в домашней обстановке я упомянул об этой истории, Пауль Петрович Керес резко оборвал меня и строго произнёс: "Давид, Вы знаете, что визу Вам дали!" И тут я вспомнил, что незадолго до намеченной поездки в Даллас, на турнир восьми гроссмейстеров, в силу врождённой строптивости характера, я нанёс визит Председателю Спорткомитета СССР Н.Романову и, понимая бессмысленность своей просьбы, всё-же высказал мнение, что поскольку в шахматных кругах известно моё сносное владение английским языком, шахматисты США будут несказанно удивлены тем, что меня сопровождает профессиональный переводчик.К чести Николая Николаевича должен заметить, что его ответ был не столько лаконичным, но и предельно откровенным. Он произнёс: "Давид Ионович, ещё не пришло время, когда наши спортсмены могли бы выезжать за рубеж поодиночке". Мне оставалось только поблагодарить его за внимание и скромно раскланяться. При этом я понимал, что за две недели до этого Романов сам пригласил меня в Спорткомитет и сказал: "Давид Ионович, я понимаю, что поздно обращаюсь к Вам, но не могли бы Вы через две недели выехать в США на турнир?" Я сказал: "Да". Романов: "Спасибо. Идите - готовьтесь". А дело было в том, что и Ботвинник, и Смыслов от этого турнира отказались. Боялись провала.

В декабре 1961 года, накануне Рождественского праздника я в компании с гроссмейстером Бондаревским должен был вылететь в Великобританию для участия в Гастингском турнире. Мне не только выдали паспорт, но даже и вручили пять английских фунтов. Однако, где-то накануне полуночи чей-то голос известил меня по телефону, что поездка аннулирована. Без всяких объяснений. Англичанам пришлось срочно искать мне замену. Если отмену поездки в Даллас объяснили тем, что лицам из соцлагеря въезд в Техас категорически воспрещён, то на сей раз так ничего и не сказали. Да я и не спрашивал.
 
("И какая нам забота, если у межи целовался с кем-то кто-то вечером во ржи").

В 1963 году я был приглашён в Голландию на международный турнир.  Вновь в самый последний момент поездка стала проблематичной. Меня вызвали в отдел выездов при ЦК КПСС. Молодой, очень самоуверенный функционер раскрыл передо мной свежую на вид папку и показал на две страницы, где было чётко зафиксировано, что, бывая за границей, я пью вино. А именно, в Уругвае я пил с послом Н.Алексеевым, а в Париже - с легендарной Шоде де Силан. "Будете шуметь, вообще никуда не поедете! - резко сказал он. Мне было крайне любопытно чем же закончится наше рандеву, и поэтому я умерил пыл. Тем более, что в дальнем углу невзрачный человечек сидел под зелёной лампой и всё время что-то строчил на бумаге. Стенографировал воспитательную беседу, что-ли? Однако обошлось. Функционер попросил пропуск, расписался и я ушёл. Так и не зная, что будет дальше. Тем не менее, вылет в Амстердам состоялся.
Встретил меня сам Макс Эйве. Поздоровался, взял мой чемодан, подвёл к машине, пригласил устроиться поудобнее. Молча ехали минуты две. Когда выехали на главную дорогу, он повернулся ко мне, улыбнулся и спросил лукаво: "Ну, как я это сделал?" "Что, профессор?" - не понял я. "Что значит "что я сделал?" Я послал телеграмму Хрущёву!" "Спасибо" - неловко пробормотал я в ответ.

А где-то в феврале 1981 года я, пройдя все формальности, уже получил и паспорт и авиабилет для вылета в Исландию. Шахматная федерация этой маленькой страны пригласила меня для занятий с юными шахматистами. Было около пяти часов вечера. Я был не один. По дороге в поликлинику ко мне заглянул друг детства Ханан Мучник. Храбрый офицер-подполковник, эксперт-баллистик, участник Великой Отечественной войны, прошедший её от первого до последнего дня. Войну он окончил в Северной Пруссии начальником штаба миномётного полка.

Мы только собрались с ним пойти в Комитет, как зазвонил телефон. Голос Михаила Бейлина - начальника отдела шахмат. Разговор получился иносказательным. "Давид, я им сказал, что с тобою так обращаться нельзя". Я не понял: "Что случилось?" "Они аннулировали твой паспорт". "Ну и хорошо. Отдохну...Не волнуйся!" - сказал я. "Спасибо" - ответил Михаил Абрамович и положил трубку. "Что там?" - спросил Мучник. "Ничего. Отменили поездку". И тут я увидел, что боевой офицер побледнел. Ему это очень не понравилось. Он был не только предельно вспыльчивым человеком, но и сверх-честной личностью. Однажды в армии уволил из полка своего лучшего друга-повара за то, что при контрольном завесе в каждой порции мяса оказалось на пятьдесят граммов меньше положенного.  Ханан никогда не отдавал под суд своих солдат и офицеров. Сам решал всяческие проблемы. Приёмами бокса. За что был предельно уважаем сослуживцами. Но из-за своего строптивого характера в течении долгих лет не получал повышения в звании. А то давно был бы генералом. Одним словом, боевой был офицер.

В Комитет мы не пошли. Отговорил я его. От греха подальше. Неровён час - наломает дров "несостоявшийся генерал". С трудом заставил его поверить в то,что эта поездка того не стоит. Одни хлопоты. А по моему билету в Исландию вылетел гроссмейстер Алексей Суэтин, у которого всегда был готов паспорт. Да и визу ему тут же сварганили. Фирма. А почему мне отказали, я не знаю. Исландцы, как оказалось, прислали телеграмму с приглашением меня и с надеждой на то, что хотели бы задержать меня подольше. Сотрудники ЦШК спросили меня, что я думаю по этому поводу. На это я ответил: "С удовольствием!" Потом до меня дошли слухи, что Бронштейн, вероятно, всё-таки хотел остаться насовсем в Исландии. Нашёлся сообразительный человек. Вовремя подсказал кому следует. Так то!

Только, читатель, Боже упаси Вас подумать, будто я жалуюсь на судьбу! Не могу я так мыслить, поскольку остался жив, пройдя через очень сложные годы. Мой рассказ о всех бюрократических рогатках при выезде за рубежи родины имеет одну лишь цель - ознакомить молодого человека с крохотной частью закулисной шахматной жизни. Если уж говорить начистоту, то сам факт моего участия во всех зарубежных турнирах до сих пор является для меня тайной за семью печатями. Когда меня в 1946 году включили в состав команды Москвы для выезда в Чехословакию, то мне пришлось заполнить довольно сложную анкету. Я ответил на все пункты, кроме одного. По самому трудному вопросу* я написал отдельное письмо и лично вручил его секретарше Председателя Спорткомитета. В тот же день меня для беседы вызвал его заместитель Андрианов. После этой беседы из состава делегации меня вывели. А если бы через день - счастливое совпадение - я не выиграл с блеском очень сильный турнир - чемпионат Москвы, то так бы и остался за бортом. Быть может на всю оставшуюся жизнь. Но произошла сенсация - мне велели готовить чемодан и прийти за паспортом.

О мотивах такого внезапного поворота я могу только строить догадки, но правду, вероятно, не узнаю никогда.


* Самый трудный вопрос заключался в том, что отец Давида с декабря 1937 по февраль 1944 год отбывал срок в местах не столь отдалённых, и скрывать эту "страничку" из биографии было более чем рискованно. Отца потом, конечно же, реабилитировали, но это было уже потом...

3

Гроссмейстер любил эти поездки на турниры за границу, но больше он любил возвращаться.


                ВОЗВРАЩЕНИЕ

В 1997 году, под самый Новый год Давид Ионович прилетел из Лондона. Встречали мы его в аэропорту Шереметьево (в который уж раз!) с Сергеем Розенбергом. Пока ехали домой, сыпались обоюдные вопросы-ответы "А как у вас?", "А как у них?". Настроение было прекрасным! Ещё бы - домой вернулся! А мы - встретили!

Дома, после традиционного чаепития, дошло дело и до шахмат. Давид Ионович достал  коробку со знаменитым комплектом шахматных фигур Стаунтона, которые извлекались редко, в исключительных случаях, и быстро набросал на доску шахматную мозаику.
 
- Вот позиция (см. диаграмму), - сказал он, - которая приключилась недавно, в одной из моих последних партий. Как видите, отсутствует чёрный ферзь. Я преднамеренно не поставил его на доску, чтобы попросить вас, любезные шахматные профессионалы и любители, найти ему такое поле, на котором он менее всего должен находиться. Уж простите такую вольность!.. Но тем не менее, именно это, пока неизвестное вам поле, поспособствует скорейшему поражению белых и, как результат, - победе чёрных. Так что, думайте!.. Да, надеюсь, вы поняли, что армию чёрных довелось возглавлять мне.

Задачка, однако! Мы призадумались. Через какое-то время мастер по шахматам Сергей Розенберг стал предлагать варианты, которые Давид Ионович с явным удовольствием встречал неизменным "Нет! Нет!" Я же глубокомысленно и, надеюсь, благоразумно молчал. Когда мАстерская фантазия окончательно иссякла, а моя так и не проклюнулась, Давид Ионович взял в правую руку чёрного ферзя и, описав им длинную дугу, торжественно водрузил на поле h1.
 
Как?! Вот уж, действительно, непредсказуемое присутствие! Как же его, бедолагу, сюда занесло? Он там неминуемо погибнет... Было чему удивляться.

Наконец, насладившись произведённым эффектом, гроссмейстер продемонстрировал нам финальную комбинацию:
 
22...Kf4(!!) 23.Фf4 Фg2 24.Лg1 Фe2 25.Лg4 Лae8 26.h5 Лe5 0-1

А потом и всю партию:

1.d4 Кg6 2.c4 g6 3.Кс3 Сg7 4.e4 d6 5.f3 0-0 6.Кge2 e5 7.Cg5 c6 8.Фd2 Kbd7
9.0-0-0 Фa5 10.Ch6 b5 11.Cg7 Kрq7 12.Kq3 b4 13.Kb1 ed 14.Фd4(!?) Фq5 15.Kd2 Ke5(?!) 16.Ke2(?) c5 17.h4(!?) Фg2(!) 18.Фe5 Фh1 19.Фq3 Kh5 20.Фf2 Kрq8 21.f4 Cq4 22.Cq2 Kf4(!!) 23.Фf4 Фq2 24.Лq1 Фe2 25.Лq4 Лae8 26.h5 Лe5 0-1

Партия (M Pein - D Bronstein, London, 1997 г.) была напечатана в лондонской газете "Wednesday" от 12 ноября 1997 года. Знаки расставил шахматный обозреватель газеты. А потом ещё и добавил: "Поражаешься силе воображения Бронштейна и упиваешься ею!"

Между прочим, то была последняя поездка Давида Ионовича за рубеж.

В декабре 1999 года я спросил его:
- Когда Вы в последний раз приехали из-за границы? Я что-то запамятовал.
Он ответил:
- Два года назад... А вы заметили, что я стал спокойнее? Потому что дома живу.

4

Чтобы придать тексту некую положенную в таких случаях юбилейную академичность, приведу высказывания современников об этом удивительном шахматном художнике.

Михаил Таль: "Бронштейн - шахматист, идеями которого я всегда восхищаюсь".

Гарри Каспаров: "... по глубине, именно, по глубине, а не только по оригинальности, Бронштейн, безусловно, принадлежит к чемпионской когорте".

Бент Ларсен: "В один прекрасный день когда мне кажется, что шахматы прежде всего искусство, тогда я ставлю выше всех Бронштейна".

Василий Смыслов: "По-видимому, прав был Давид Ионович, когда говорил: "В жизни, как в шахматной партии, Бог даёт шанс один лишь только раз".

Виктор Корчной: "Шахматист исключительно разносторонний, знаток любого разветвления дебютной теории (и практики!) Бронштейн на протяжении десятков лет поражал шахматный мир яркостью и глубиной своих идей. Говорят, гений это тот, кто идёт впереди своего времени, своего поколения. Что ж, я вижу, это так: не появись тогда Бронштейн, не возникло бы в шахматном мире и Каспарова".

Татьяна Болеславская: "Когда я думаю о Дэвике, мне приходит на ум, что большинство живущих лишь численно увеличивают человечество. И гораздо меньше тех, чьё присутствие на Земле повышает качество человечества. Дэвик из их числа".

А Раафи Персиц (швейцарско-израильский шахматист), анализируя партию 1956 года (Алони-Бронштейн), умозаключил: "Каким бы скучным оказался наш мир, если бы все его обитатели могли рисовать как Рембрандт, любить как Казанова или играть в шахматы как Бронштейн".

Как он прав!