Азим и Чёрный рубин - Глава 1

«Во всём Зебистане число жертв не превышает пяти сотен, но десятки, сотни тысяч сгинули от Зелёной хвори во всём Ахоруне».
Хранители знаний: «Исследования Зелёной хвори»

Ранним утром за приоткрытым окном пели соловьи, а воробьи им подпевали. Зарина с наслаждением слушала их песнь. Она раскладывала глиняные чаши на деревянный поднос и тихо повторяла про себя их мотив. На кухонном очаге у неё уже была готовая овсяная каша – любимая каша её мужа и сыновей, которые в ожидании сидели за кухонным столом. Правда старший сын ещё не спустился.
Кухня была просторной с арочным проёмом посередине и без дверей. Стены кухни, как и всего первого этажа, возведены из каменных кирпичей и отделаны штукатуркой из раствора глины, песка и гашенной извести. В некоторых комнатах стены покрашены в неярко зеленый цвет. Другие – в коричневый. Арочный проём с углами обшит деревянными панелями с вырезанной в них виноградной лозой. С обеих сторон этого проёма ствол вырезанной лозы рос, стремясь вверх и на высоте двух газов склонялся во внутреннюю часть проёма и, сформировав небольшой узел, вновь устремлялся вверх. В дуге арки уже распускались листья виноградной лозы. Углы стен и потолков кухни также обшиты узловатыми деревянными панелями с вырезанными виноградными лозами.
Стена напротив арки обустроена кухонной мебелью из светлого и темного лакированного дерева. В этой стене было также два больших окна, между которыми располагались четыре светлых верхних ящиков. Вытяжная труба кухонного очага, вделанная в выступающую стену, уходит под эти ящики и выходила наружу. Рядом с левым окном стоял высокий буфет с арочными стёклами на дверцах.
Посередине правой стены была резная дверь. Она ведёт в столовую комнату, где их семья в основном ужинает или принимает близких гостей. Завтракать же они любят за столом, что стоит у стены слева. На этой стене висит большое серое сюзане со светло-зелёной и голубой вышивкой. Напротив висит гобелен ручной работы арружских мастеров, на котором изображен орел, спящий под тенью дикого виноградного дерева.
Ножки кухонного стола выполнены с округленными и овальными очертаниями. На их верхних квадратных опорах вырезаны ветки виноградной лозы, плавно переходящие к округленным углам стола, а от них ветки уже стремились к центру стола, где росли большие вырезанные листья. В их центре была гроздь винограда с большими глубоко вырезанными и выпуклыми дольками. Сам стол сделан из темного ореха и не накрыт скатертью.
Стулья выполнены из того же дерева, но отполированы светлым лаком. Их ножки и бока напоминают витиеватый ствол винограда. Впрочем, у всей кухонной мебели были те или иные элементы винограда.
Аъзам пил чай с клубничным вареньем, а Рауф – его младший сын, намазывал варенье на кулчу. Послышались шаги, быстро спускающиеся с лестницы. Аъзам чуть отклонил голову и, заметив старшего сына, пришёл в недоумение.
– Доброе утро, отец! – бодро поприветствовал старший сын, войдя на кухню. – Привет, малец, – он улыбнулся младшему брату. – Доброе утро, матушка, – он подошёл к матери и поцеловал её за левую щеку.
Юноша принюхался к сваренной каше, которую его мать уже накладывала в три чаши с золотистым ватным узором на внешней стороне.
– Доброе утро, Азим, – ответил ему отец, не отводя с него изучающий взгляд.
Рауф с полным ртом кивнул брату и взялся за новый кусок кулчи.
– Садись за стол, – улыбнулась Зарина старшему сыну. Она поставила чаши с кашей на поднос и подошла к столу.
Аъзам положил пиалу и повернул голову в сторону Азима, который почему-то не стал садиться за стол.
– Почему ты в этой одежде? – наконец спросил отец, указывая на грязные порванные коричневатые шаровары и серую тунику с несколькими дырами.
– Сегодня я иду помогать на поле, – тем же бодрым голосом ответил Азим. – Ах, да! – вспомнил он. – Матушка, простите. Я не буду завтракать.
Мать подняла на него вопросительный взгляд. Она уже поставила возле мужа и младшего сына по чаше с кашей, посередине которого она добавила по ложке вишневого варенья. Аъзам поблагодарил её кивком и тоже скосил недоумевающий взгляд на старшего сына. Зарина уже держала в руках третью, предназначенную для Азима.
– Сегодня Рашид-ака приготовит свою знаменитую стряпню из картошки и лука. М-м-м... и мне захотелось этой... стряпни, – с улыбкой сообщил Азим.
Младший брат приступил к поеданию каши, не особо уделяя внимания на разговор старших.
– Что ж... – вздохнула мать, – я поем вместо тебя.
Она прошла мимо него, погладив его по левой руке выше локтя. Поставила миску на стол у своего места. Затем она подошла к нижним ящикам и положила деревянный поднос на столешницу.
– Я схожу, умоюсь и сразу же пойду на поле, – сказал юноша, направляясь к парадной двери.
Провожая сына игривым взглядом, Аъзам обратился к жене с шутливым тоном в голосе:
– А может он только ради этой стряпни и идёт на поле? А-а сынок?!
Все усмехнулись, а юноша, уловив сарказм отца, коротко засмеялся и добавил:
– И ради рассказов Рахмона-ака .
– Азим! – позвал его по имени отец уже серьёзным тоном. – Побрейся! Ты уже, которую неделю ходишь так. Борода не к лицу юноше твоего возраста, – тон Аъзама не был категоричным, но юноша знал, что возражать не стоит.
– Да, отец, – смиренно ответил Азим и вышел из дому во двор...
– Да уж, что и умеет делать этот старик Рахмон, так это рассказывать всякие небылицы, – пробормотал Аъзам, начиная есть свой завтрак.
Он так же похлопал по плечу своего младшего сына, Рауфа, с улыбкой на лице, и пожелал сидящим за столом приятного аппетита.
– Чем тебе не угодила его борода? – спросила Зарина с лёгкой улыбкой, хотя сама прекрасно знала ответ.
– Всё ещё грустишь из-за третьего места? – подмигнув жене, Аъзам обратился к Рауфу, который не поднимал озадаченный взгляд с чаши.
– Я упустил шанс попасть в сборную султана, – пробубнил Рауф.
– У тебя будет шанс в следующем году, солнце моё, – подбодрила Зарина.
Рауф коротко кивнул и опустошил свою чашу, вытерев остатки каши куском кулчи. Аъзам сделал то же самое. Он поставил чашу справа от себя и решительно посмотрел на жену.
– Я решил устроить «утренний плов» в день рождения Азима. Ему исполнится восемнадцать лет, и я хочу предложить ему пойти ко мне на рынок. Раньше он не проявлял интереса к моей работе, но за последний год он много помогал мне. Я решил обучить его торговому ремеслу. Пусть помогает мне вести дела на рынках Ангурана, как мой старший сын и наследник. – Он посмотрел на Рауфа и протянул ему свою пустую чашу. – Убери со стола, сынок и поблагодари мать.
– Спасибо. Было очень вкусно, – мальчишка встал, взяв пустые чаши он положил их в каменную раковину у окна.
– Это хорошее решение, – согласилась Зарина с мужем. – И надо бы подумать о его женитьбе, – предложила она.
– Да, надо, – согласился Аъзам. – Кстати, Зарина – его осенило, – может, позовешь на именины двоюродных племянниц своей тёти? Они ведь должны быть ровесницами Азима?
– Да. Одной из них этой осенью будет восемнадцать, другой зимой будет семнадцать, – прояснила Зарина. Но мой дорогой, – многозначительно протянула она. – Я некоторое время думала о женитьбе нашего сына, и решила... – она не уверенно посмотрела на Рауфа. – Солнце моё, я сама помою посуду. Приберись, пожалуйста, в сарае и конюшне.
Зарина намеренно отправила младшего сына к хозяйственным помещениям, чтобы он случайно не подслушал их разговор. Как только Рауф удалился, они начали обсуждать решение Зарины и завершать завтрак...
В это время Азим направлялся к дворовой бане с тремя дверями. На этих дверях также изящно вырезаны виноградные лозы. Сам по себе, виноград – это символ Ангурана. Отчего и происходит название столицы Ахоруна. Более двух с половиной тысяч лет назад на месте этого города рос дикий виноград, который всё еще можно встретить в некоторых больших садах. Кочевым племенам, покинувшим города Далеких предков, полюбились эти дивные ягоды. Они остались здесь и со временем обосновали султанат, состоящий из четырёх больших городов и нескольких деревень.
К тому же виноградная лоза считается в этих краях признаком достатка семьи, и чем её больше, тем богаче являлась та или иная семья. Лозу вырезали искусные мастера на дверях, стенах, оконных рамах, колоннах, на мебели, и где только душе заказчика угодно.
Утро только начиналось. Прохладный ветерок ласково трепетал листья деревьев, росших в их дворе. Азиму с детства нравилось по утрам слушать шелест листьев. Рассветное солнце было бледно-жёлтым. Оно встало пока на одну десятую своего диска. В Ахоруне, как и во всём Рахшонзамине, время измеряют по расположению солнца и обозначают соями. Как и в часе, в одной сое есть шестьдесят минут, а сутки длятся двадцать две сои.
Статный юноша со слегка кудрявыми чёрными волосами и синими глазами направился по дорожке, вымощенной камнями, в умывальную комнату дворовой бани. Он действительно оброс, так как он не брился уже которую неделю, а то и месяц. В длину его борода составляла длину его большого пальца. Однако она не была густой и жесткой, как у отца. Она недавно начала расти у него и была редкой и шелковистой, скорее напоминая юношеское подражание мужской зрелости. Так Азим хотел, чтобы друзья и все, с кем он водится, принимали его за мужчину, а не за мальчонка, который вопреки отцовским наказаниям действует по-своему.
Так принято в Ахоруне: до восемнадцати лет ты считаешься ребенком; тебе дозволены любые капризы. После восемнадцати лет ты считаешься взрослым и учишься ответственности. На тебя возлагается часть бремени содержания семьи или вся, если родители преклонного возраста. При этом, бороду позволено ставить, когда мужчина становится отцом. Если тебе пятьдесят и ты бездетный, с длинной бородой тебя никто не примет всерьёз.
«Строгие правила – залог развития общества и государства», так говорили былые султаны.
Дворовая баня возведена вдоль правой стены от дома – частично из камня и дерева. Умывальная комната была первой из трёх. Азим вошел туда, прикрыв дверь наполовину, чтобы утренний свет хоть немного осветил темное прохладное помещение. В этой умывальне на каждом углу висели подсвечники с зеркалом для отражения света. Юноша зажег только две свечи – те, которые осветили бы ему раковину, подвесные ящики с инструментами гигиены и зеркало, чтобы он смог видеть свое отражение ясно.
С левого ящика Азим достал опасную бритву из бычьего ребра. Лезвие было хорошо заточено и одним нелепым или неуклюжим движением можно было легко глубоко порезаться. Юноша вспенил мыло в чашке, обмазал своё лицо и уставился на бритву. Он пока не умел хорошо бриться, хотя отец не раз показывал, как надо держать бритву. Для уверенности Азим зажег еще одну свечу, которую достал из правого верхнего ящика, и поставил на столешницу возле раковины. Теперь он мог отчетливо видеть свое отражение. Он закрыл пробкой каменную раковину и открыл медный краник, чтобы вода наполнила её до нужного объема. Вода текла через медные трубы из бочки, что установлена над баней. Они наполняют её дождевой водой и добавляют горный кварц для очистки. Летом же бочку наполняют речной водой.
Посмотрев на себя после бритья, Азим с улыбкой вспомнил дядю Адхама  – старшего брата отца.
– «Ну надо же! Совсем другой человек», – сказал бы он сейчас, а вот его отец место слов чаще использует взгляд – одобрительный или укоризненный, последнего боялись не только сыновья Аъзама, но и его подчинённые.
Положив все на свои места, Азим потушил свечи, вышел из умывальни. Расправив тунику, он пошел к старой грузовой повозке, запряженной двумя лошадями. Она нужна ему, чтобы пополнить семейные запасы продовольствия. Повозка стояла у ворот. На её левом борту висел распашной камзол с короткими расшитыми рукавами, подолом и воротом.
– Хочешь со мной?! – спросил Азим, надевая грязный камзол у брата, который расчесывал отцовского коня в конюшне напротив бани.
Конюшня, амбар, сарай и другие хозяйственные сооружения стоят в ряд слева от дома. До них от ворот двадцать шагов, и тянутся они до самой середины двора. Позади дома до дальней стены у них сад и огород, где Зарина ведёт свое собственное маленькое хозяйство. Она выращивает фруктовые деревья, из числа яблони, абрикоса, хурмы, персиков, а также кукурузу и подсолнух, из которого сама делает масло.
Конечно же, не обошлось и без виноградника! Виноградные лозы привязаны к семи деревянным резным колоннам, которые на высоте трех газов изгибались в изящные арки. По ним ветки распространились точно паутина, раскидывая свои листья. Под перголой у стены расположен большой топчан, на котором их семейство частенько любило принимать гостей и обедать в приятные солнечные дни.
– У меня тренировка, – ответил Рауф и пошёл за сеном для лошадей.
Азим промолчал и направился к рабочим лошадям, чтобы вывезти их из стойла. Его брат с шести лет занимается борьбой и преуспевает в этом. Последние два года Рауф пытается попасть в сборную султана. Азим же никогда не проявлял интереса ни к борьбе, ни к другим видам спорта, где нужно махать кулаками и ногами. Юноша ни разу ни с кем не дрался, а точнее не давал сдачу. Он предпочитал улаживать конфликт словами, из-за чего пару раз возвращался домой с синяками или разбитой губой. Даже Рауф, несмотря на разницу в возрасте и росте, может легко сбить Азима с ног и повалить его на лопатки. Потому Азим не стал настаивать. Он запряг лошадей в повозку и пошёл к воротам. Открыв ворота, Азим вернулся за лошадьми. Он взял их за вожжи и вывел повозку за ворота. Затем юноша вернулся, чтобы закрыть ворота. Азим толкнул сначала одну створку – та встала на прежнее место, и с опущенной головой пошел ко второй. Подводя вторую створку к первой, Азим поднял голову прежде, чем закрыть её. Он заметил отца, стоявшего у порога. По его сдержанной улыбке Азим понял, что отец рад тому, что сын послушался.
– Удачного дня! – громко пожелал Аъзам.
– Спасибо! До вечера! – Азим с улыбкой махнул правой рукой и закрыл вторую створку. Он сел на повозку и поехал на поле...
Запах той самой стряпни робко коснулся носа юноша, а его пустой желудок уже искушал её вкус.
Прибыв на поле, Азим оставил повозку рядом с другими телегами и повозками, отпряг лошадей и отвёл их к коновязи, которая представляла собой жердь с опорами, пригвожденную к стволам двух тутовников, растущих в сорока шагах друг от друга. Это прогалина служит стоянкой телег и отдыха лошадей. Рабочие, приезжающие на поле на лошадях, привозят с собой сено – они не дают лошадям пастись, дабы те не пожрали урожай, и ведро, которое они наполняют водой из маленькой речки.
Азим также позаботился привезти сено в телеге. Он выгрузил его перед лошадьми и взял ведро, чтобы наполнить её водой. Когда он направился к ближайшему берегу ручья, его желудок предательски заурчал. Подавшись чувству голода, Азим сменил направление и пошёл в сторону небольшой прогалины в двадцати газах от коновязи, окружённой дубами и тутовниками.
- ... на запад и северо-запад от Арружа дальше, чем на семь, восемь фарсангов ходить нельзя, - донёсся до Азима негромкий остерегающий голос Рахмона-ака.
Азим увидел пять рабочих, собравшихся вокруг старика. Юноша понял, что тот снова рассказывает свои сказки. Он ускорил шаг, подумав, что, возможно, мог, пропустить что-нибудь интересное…
– Поэтому, если вы решили или решите поехать в Сирод или Эрод, лучше поехать туда северо-восточным путём, через верховье Гулоба, – продолжал Рахмон-ака. – Так вы ещё и увидите Виндол… И к тому же никто не украдёт вашу д…
– Надеюсь, я не упустил самое интересное? – с улыбкой спросил подкравшийся Азим. Так он привлёк внимание любознательных слушателей на себя.
Начались приветствия, крепкие рукопожатия и дружеские объятия. Один даже двумя руками похлопал его по спине.
Крестьяне, слушавшие старика Рахмона, собрались в кольцо, которое замыкал сам рассказчик. Он сидел, прислонившись о ствол старого тута на краю склона в неглубокий овраг, где протекал ручей. Старик был одет в тёмно-синюю рубашку с вышитым геометрическим орнаментом на рукавах и плечах. Рубашка заправлена в серые шаровары. На поясе повязан серый платок с тёмно-синим растительным узором. Круглая бархатно-серая тюбетейка скрывала его лысеющую макушку. Свои хлопковые сапоги он снял и аккуратно положил справа от себя, у криво выглядывавшего из земли корня. Слева, в шаге от него, где редела трава, лежала кучка шелухи лука и кожуры картофеля, а на кучке лежал нож с рукояткой из отлакированного бараньего рожка.
Худощавый старик на поле помогал Рашиду с приготовлением еды. Рассказчик, как его иногда называли, выполнял и другие его поручения.
На этой прогалине они обустроили свою уличную кухню, состоящую из нескольких казанов с подказанниками и одним большим столом для нарезки. Ели же рабочие ближе склону, на поляне, поросшей низкой травой.
Маленький муравей, смело бегущий по руке Рахмона, взобрался на его короткий рукав и через плечо присоединился к другим муравьям, поднимающимся по невысокому стволу тута. Рахмон и вовсе не обращал не него внимания, ибо он наставлял и предупреждал слушающих. Однако его внезапно прервали непочтительным образом, но он не обижался. Рахмон привык. Пока его слушатели приветствовали друга, воспоминание нахлынуло на старика и полностью погрузило в тот самый момент, когда увиденное и услышанное до смерти напугало его. Много лет назад лишь от одного далёкого вида того, что манило к себе, он окоченел от страха и еле удрал. С тех пор Рахмон призывал всех воздержаться от путешествия в Фарод через пустыню Эрг.
– Доброе утро, Рахмон-ака, – Азим протянул руку к старику, но тот не слышал юношу и, казалось, не замечал – старик смотрел куда-то вниз и тот страх, навеянный воспоминаниями, отражался в его серых глазах. – Рахмон-ака? – подозрительно позвал Азим, коснувшись его плеча.
– А, Азим! – придя в себя, улыбнулся старик.
– Как вы поживаете? Что вы рассказывали? Ничего интересного не упустил? – с бодрым любопытством спросил Азим.
– Да вот Идрис решил наведаться к родственникам в Эрод, поэтому Рахмон-ака советовал ему ехать северо-восточным трактом, – поведал Дамир, когда старик только хотел раскрыть рот. Этот крепкий, высокий рабочий юноша на три года старше Азима.
– А разве Эрод не к северо-западу от Катрона ? – недоумевал Азим.
– В Виндоле с путников, держащих путь в Эрод или Сирод, берут проезжую пошлину. Сколько она стоит, Рахмон-ака? – поинтересовался Идрис – юноша на пол головы ниже Азима и с квадратным лицом и черными волосами под зелёной круглой тюбетейкой и коричневым растительным узором и в коричневом рабочем одеянии.
– В Виндоле я был чуть больше тридцати лет назад. Тогда проезжая пошлина стоила три серебряных монет, – вспомнив, ответил Рахмон.
– За столько лет пошлина могла вырасти, – заметил Дамир.
– Это же вымогательство! – возмутился Идрис. – Я же не с торговым караваном еду туда... Как насчёт Эрга? Почему никто не едет в Фарод через пустыню?
– НЕТ! – неожиданно крикнул Рахмон, но из его уст вырвался лишь громкий старческий хрип. – Что я вам говорил?! – старик огрел юношей перед собой порицательным взглядом.
– Но почему? – недоумевал Идрис. – Так ведь ближе.
– Это запрещено «странным законом», – негромко ответил Рахмон.
– Чем? – усмехнулся другой юноша с флейтой на поясе и надменным взглядом.
– В пустыню запрещено ходить Байзо и Зухуром , – добавил Рахмон, но его слова не внесли ясности недоверчивым юношам.
– Кто они такие? – в один голос спросили Идрис и Хуршед – тот самый юноша с флейтой и каштановыми волосами.
Нынешнее поколение не может назвать и трёх предыдущих султанов. Что с них про тех, кто правил тысячи лет назад? Покачав головой, Рахмон хотел ответить, но услышав свист Рашида, юноша оставили старика и начали накрывать большую скатерть на поляне для завтрака. Вздохнув с тоской, Рахмон опустил глаза и ушёл в себя.
– Только не через пустыню, – его едва отличимый голос заставил Азима задержаться.
Юноша встал в нескольких шагах и внимательно посмотрел на старика, который что-то бубнил себе под нос.
– ...Ты бы ему помог... Он голоден...
– Азим! – позвал Идрис, и юноша пошёл на зов друга.
– Зачем тебе в Эрод? – поинтересовался Азим.
– У меня там двоюродные братья и сёстры. От них пришло письмо, что моя пожилая тётя – сестра матери моей – пребывает не в самом лучшем здравии и, опасаясь худшего, они желают собрать всех родственников в «день Эрода», – понурившись ответил Идрис.
Друзья сразу же поддержали Идриса и подбодрили его разными шутками. Раздался громкий смех молодых ребят. Настроение Идриса приподнялось, а про старика Рахмона и вовсе позабыли. Тот в этот момент словно оцепенел и едва заметно дрожал. Тень набросилась на его лицо. Заблудшие серые глаза смотрели будто в никуда. На самом же деле, перед его взором стоял тот самый ужас… Он… Рахмон не забыл его…
Неважно, как далеко ты убежишь, такое вряд ли забудешь.
Подрагивая у кряжистого ствола, никому не слышно, Рахмон подпевал его песню:

…Отдалили меня от той пищи лакомой,
И не испробовать мне больше той любимой…

– Пища готова! – крикнул Рашид. Вытерев руки о полотенце, староста, а по совместительству и повар со слегка выступающим животом, тем же полотенцем махал рабочим своими округлыми, но крепкими, руками. Прожитые шестьдесят с лишним лет никак не сказались на его широких плечах и среднем росте.
Придя в себя, словно очнувшись от долгого забвения, Рахмон встал через колено, упираясь об корень. Убрав ножик за пояс, он мерным шагом пошёл к повару.
– Ох уж эта его стряпня, – вздохнул Дамир.
Не то чтобы ему не нравилось то, что Рашид частенько готовил для рабочих – разумеется в восторге он тоже не был – просто ему хотелось чего-нибудь другого, нового.
– Да ради этой стряпни я отказался от маминого завтрака! – воодушевлённо признался Азим. – Небось, обижается…
Скатерть постелили на выкошенную траву. Четверо принесли по две длинных курпачи, постелили их вокруг скатерти так, чтобы каждый мог сесть и спокойно скрестить ноги под собой. Трое пошли к ручью ополаскивать посуду. Хуршед вместо помощи, расхаживал вокруг тех, кто стелил скатерть. Он пригубил свою продольную деревянную флейту и дунул в неё для проверки чистоты. Идрис же, переступая с ноги на ногу, о чём-то размышлял в нескольких шагах от скатерти.
Азим и Дамир подошли к Рашиду. У Дамира было обыкновенное лицо. А вот Азиму было интересно взглянуть на стряпню, которую приготовил Рашид.
Всё было очень просто и немудрено, но стряпня эта была по нраву почти всем этим рабочим, да и другим сменам, которым он её готовил.
Пальчики оближешь!
Простым крестьянам не надо готовить кулинарный шедевр. Главное, чтобы желудки были сыты и сил хватало для работы в земле.
Этой своей стряпнёй Рашид не особо-то и хвастался, но самый заядлый гурман не побранил бы его «шедевр».
Повар не держал рецепт своей стряпни в секрете и был рад, когда кто-то помогал ему у казана. Рашид варил в подсоленной воде очищенную картошку, объясняя, что молодая картошка намного вкуснее. Пока она варилась, он нарезал на небольшие кубики говяжий или бараний жир – сегодня у него был только бараний – и бросал их в раскалённый казан: там жир таял и начинал жариться в собственном соку. Шкварки он доставал, как только они румянились, сыпал солью и мелконарезанным луком и подавал до основного блюда. В Ахоруне это называют «Джазом» или «Джазаком», и оно всем нравиться.
Рахмон как раз шинковал лук и нарезал зелень. Он посыпал их над шкварками и, пока горячо, с хмурым видом пошёл раздавать тарелки рабочим.
Тем временем, уже все собрались и сидели за скатертью, скрестив ноги под собой. Когда же рассказчик подошёл к ним, они встретили его голодными улыбками и принялись все вместе уминать джаз.
На оставшемся масле повар подрумянил ещё лука, и картошка к этому времени полностью отварилась. Азим с Дамиром подавали ему вымытую ребятами посуду – неглубокие деревянные тарелки – и повар накладывал картошку с расчетом одна миска на двоих. Сверху Рашид подливал масло с луком и подавал с чашкой густо-разбавленной чакки (катыка).
Азим и Дамир раздав всем еду, вернулись к Рашиду за своей порцией.
– А часто он такой угрюмый... замкнутый и какой-то потерянный, что ли? – спросил Азим про старика Рахмона.
– Хотелось бы, чтобы он пореже вёл себя странно, – вздохнув, ответил Рашид. – С тех пор как он переехал в Ангуран, его как будто подменили.
– А давно вы с ним знакомы? – поинтересовался Дамир.
– С детства можно сказать.
Рашид с грустью взглянул на своего старого друга, тесно сидящего среди молодых ребят, но такого отстранённого на вид. Рашид им сильно дорожит. В глубине души Рашид был всё ещё озадачен, ведь он так и не узнал, что же стряслось с Рахмоном. Что же заставило его превратиться из весёлого, жизнерадостного сангвиника в содрогающегося меланхолика?
Зная наперёд, что любопытные юноши сейчас начнут расспрашивать, Рашид решил сам рассказать им про их дружбу.
– Маленькими хулиганами мы гоняли голубей по дворам и крышам Арружа. Ох и неуловимыми проказниками мы были... А в вашем возрасте мы стали бегать за девчонками, – Рашид улыбнулся, вспоминая какого это было. – Я был постарше, на три года, и влюбился в одну рыжеволосую красавицу. В двадцать один год я женился на ней. Рахмон же после восемнадцатых именин решил податься в путешественники и через пару месяцев отправился куда-то с торговым караваном. С тех пор я его не видел. В двадцать пять лет мы с женой переехали в Ангуран. Здесь я устроился к твоему деду сеятелем на поле. Земли-то у него были огромные, и ему нужны были молодые крепкие руки, чтобы сеять урожай. Вот... Мм... – Рашид задумался. – Однажды жена уговорила меня на Навруз поехать всей семьёй в Арруж, провести праздник с родственниками. Вот... Взяли мы дочку и поехали. В Арруже я вспоминал и много думал про Рахмона. Очень хотел встретиться с другом детства, но мне так и не посчастливилось. Я расспрашивал его родных, соседей и наших общих знакомых. Его уже много лет не видели, а его старший брат сказал, что после кончины отца Рахмон раздал своё наследство и снова отправился, по его словам, путешествовать по городам Рахшонзамина. А один человек на рынке как-то сказал, что Рахмон и вовсе перебрался жить в Корявом лесу. Мм... не знаю... – Рашид озадаченно покачал головой и почесал бороду в подбородке. – Мы ещё много раз приезжали в Арруж, но с Рахмоном я ни разу не смог свидеться. Шли годы, и я как-то забыл про него. Повышение в работе у твоего деда, второй ребёнок – все эти заботы на моих плечах не давали мне вспоминать друга, –он снова печально взглянул на Рахмона. – И вот, четырнадцать лет назад, когда мне стукнуло сорок восемь, я не поверил собственным глазам, когда увидел Рахмона у нас на рынке. Я его не сразу узнал, но сердце подсказывало, что это именно он. Рахмон мне показался каким-то зашуганным, сломленным и брошенным. Его поведение было... остерегающимся. Он с одного ларька подходил к другому и ничего не выбирал. С опаской оглядывался по сторонам и избегал контактов с людьми. Его глаза были задумчиво растерянными, плечи поникшими. Сам он исхудал и был очень бледным, словно увидел саму смерть. Я неуверенно подошёл к нему, позвал его. Рахмон не сразу, но всё же, узнал меня. Я пригласил его в дом, жена угостила нас своим фирменным курутобом . Поев, Рахмон проспал три дня. Мы уже начали бояться, но он пришёл в себя. Я предложил ему остаться у меня, – Рашид сложил грязную посуду в одну кучу для мытья и вернулся к юношам, ожидающим продолжения. – Рахмон согласился остаться у меня на первое время. Место-то у меня в доме освободилось: я тогда, уже год как, выдал вторую дочь замуж. Вскоре я устроил его уже к твоему отцу на работу. Через год я помог Рахмону купить небольшой старый дом на северо-западном районе. С тех пор как я устроил его на свою первую должность, Рахмон кроме своих обязанностей в свободное время нашёл себе другое занятие. Он стал рассказывать истории из своих и чужих путешествий и много чего другого. Но, что приключилось с ним во время Зелёной хвори, он не рассказывал... И я полагаю, что он никогда не расскажет, – взгляд и голос Рашида были взволнованными. – Слушателей у него быстро нашлось, хоть отбавляй. Они-то и прозвали его «рассказчиком». Однако я до сих пор не могу понять одно, – староста озадаченно насупился. – Всякий раз, как кто-то спросит у него про пустыню Эрг, он становится сам не свой. Глаза его наполняются ужасом, а тело бросает в мелкую дрожь. Рахмон либо уводит разговор в сторону, либо остерегает всех не ходить туда. Да... я припоминаю, – покивал себе Рашид. – Раньше он увиливал от ответа и начинал другой разговор, но в последнее время этот вопрос нагнетает на него дикий ужас. Не знаю, был ли он в этой пустыне и что с ним там могло произойти, но теперь я предупреждаю многих любопытных зевак воздержаться и не допытывать его вопросами про Эрг. И вы ребята тоже не спрашивайте, ладно?
Юноши согласно покивали. Видя, что любопытство ребят удовлетворено, Рашид протянул им их тарелку со своей и попросил пойти, сесть за скатерть…
Трапеза вышла сытной и отменной. Многие из рабочих отца Азима предпочитали плотный, калорийный завтрак, чтобы сил было много и на обед можно было пойти попозже. Из их кампании все почти доели приготовленную стряпню Рашида, а Азим и Дамир только приступили. В это время, Хуршед, раньше всех вычистивший миску до блеска, снова достал свою продольную флейту. Молочно-белый инструмент со светло-коричневыми прожилками показался Азиму мраморным, но на самом деле она сделана из берёзы мастерами музыкальных инструментов Фалида.
Заметив, как юноша теребит пальцами над дырочками инструмента, все замерли в ожидании ласкающей слух и ещё больше поднимающей настроение мелодии, забыв про остатки еды.
Хуршед опустил голову, поднёс флейту к губам, но вдруг передумал играть на ней. С задорной ухмылкой исподлобья он посмотрел на старика Рахмона.
– Рахмон-ака, вы прожили больше нас. Выдели больше нас. Знаете больше нас. И, наверняка слышали разные песни больше нас, – во всех его словах скрывалась насмешка, которая чётко отражалась в его серо-зелёных глазах. – Может споёте нам одну из них, а я сыграю под неё на флейте?
Остальные поддержали Хуршеда. Даже Азиму стало интересно услышать что-нибудь эдакое из уст рассказчика. Рашиду же эта идея не понравилась. Он огрел Хуршеда недовольным взглядом, но тот не обратил на него внимания – все в выжидании уставились на Рахмона.
Сам Рахмон воспринял это предложение с воодушевлением. Он отодвинул от себя миску и направил задумчивый вид на широкую крону тутовника.
– Да, – протянул старик. – Я слышал много песен и стихотворений. Даже сам сочинил несколько. – Рахмон улыбнулся, вспомнив одно стихотворение. – Я вам спою мою любимую.
Рахмон поправил скрещённые под собой ноги и кивнул Хуршеду, чтобы тот поднёс флейту к губам и приготовился. Старик прочистил горло и начал петь, глядя вниз:

Служил тем и сем вместе с братьями я,
Со временем изменилась суть моя…

Не допев вторую строчку, губы Рахмон сомкнулись в ровной линии, и он смолк. Его глаза заледенели, словно передними встало нечто ужасное, что и вообразить сложно. Старик стиснул пальцы в кулак, а его плечи бросило в слабую дрожь – она осталась бы незаметной, если на него в это время никто не смотрел. Рахмон замер бездыханно на некоторое мгновение, а потом, жадно вдохнув воздух, он резко отклонился назад. В его глазах горел неописуемый страх.
– Н-н-нет! – с дрожащей челюстью вдруг протянул он. – Этот стих не для ваших ушей! – в его голосе полном испуга звучало предостережение.
 Упираясь руками о курпачу, Рахмон потянул спину назад. Встав с места, он ушёл в сторону посевного поля. Мотая головой, старик что-то бубнил себе под нос.
Рашид с укором взглянул на Хуршеда, но тот лишь насмешливо ухмыльнулся, переглядываясь с друзьями. Рабочие уже привыкли к таким заскокам Рахмона, но были не против в очередной раз посмеяться над ним. Рашид не одобрял этого, но в их время юноши редко прислушиваются к взрослым. Словно не замечая старосту, Хуршед пригубил флейту и, коротко заиграв, снова опустил её и с новым озорным взглядом посмотрел на Азима.
– Может, ты нам споёшь, Азим? У тебя чудный тембр...
– Вам бы лишь песни да пляски, – отрезал Рашид. Поели? Давайте-ка за работу! Живо! Пока жир не застыл у вас в крови. Земля сама не вспашется, – заключил староста.
Недоев свою же стряпню, Рашид сложил руки лодочкой (сведя вместе только пальцы), прошептал благодарственную молитву за трапезу и, встав, последовал за своим старым другом.
Рабочие последовали его примеру: обведя руками вокруг лица после молитвы, они начали вставать из-за скатерти. Дежурные убрали грязную посуду, курпачи и саму скатерть. Дамир был из их числа: сегодня была его очередь мыть всю посуду. При этом ему содействовал Азим.
– Тебе необязательно помогать мне. Я здесь быстро управлюсь. Скажи, что нужно и мы с ребятами быстро наполним твою повозку. А пока, можешь поучиться у Рашид-ака руководить рабочими, – за тонкой улыбкой Дамира скрывался намёк на то, что Азим скоро может стать их начальником вместо своего отца.
– Если сегодня всё будут делать за меня, кем же я стану завтра? – задумчиво спросил Азим, вытирая помытую посуду.
– Нашим начальником, – с улыбкой ответил Дамир, однако в его голоса прозвучала толика зависти. Он не был из богатой семьи, и его отец не занимался тем, что можно было бы унаследовать.
– Начальником, который ни разу не брал лопату в руки? – возразил Азим.
Дамир молча помотал головой. Скромная улыбка говорила о его восхищении Азимом.
– Я знаю многих ребят, которые на твоём месте сидели бы сложа руки, ожидая всё готовенькое. Возьмём Аюба, например, – Дамир вспомнил их общего друга. – Его отец один из знаменитых плотников Ангурана, а сам он и понятия не имеет что такое рубанок или стамеска. Аюб ни разу не помог своему отцу, зато он мастер тратить его деньги... Ты видел его новую лошадь?
– Нет, – Азим коротко покачал головой.
В это время на поле подоспели и остальные рабочие Аъзама – те, которые предпочитали завтракать дома. Посевные поля Аъзама находятся в двух милах от города, занимая сотни гектаров. Потому, его рабочие, живущие на южных улицах Ангурана, приходят уже в рабочей одежде и сразу приступают за дело, не теряя времени – нужно собирать весенний урожай.
Две трети полей по косой разделял ручей, бравший истоки из-под земли и протекающий на восток до Гулоба. Вдоль её узкого русла на большом расстоянии друг от друга росли тутовники с большими чёрными ягодами. Эти немногочисленные деревья издавна служат для разделения поля на отдельные участки под определенные виды сельскохозяйственных культур и сезонной посадки.
Разложив чистую посуду на полках под столом, Азим с Дамиром вернулись к ручью. Наполнив вёдра, они стали поить лошадей.
– У тебя скоро день рождение. Насколько я знаю, твой дядя уже давно обещает подарить тебе лошадь, – заметил Дамир.
– Да…
– Ты уже выбрал себе? – поинтересовался Дамир. – Ты всегда приезжаешь сюда на рабочих лошадях с повозкой.
– Я приезжаю сюда поработать, потому пользуюсь этими лошадьми, – Азим погладил одну из лошадей, которые были запряжены в его повозку.
– Скромности тебе не занимать, – ухмыльнулся Дамир, и они направились в склад для инструментов. Дамир вошёл внутрь с вёдрами и вышел оттуда с лопатой. – Что ж, раз хочешь работать, вот тебе лопата, – он вручил её в грудь Азиму. – Смотри у меня, – он шутливо пригрозил пальцем Азиму. – Работай усердно!