Душечка

                (комедия-фантазия по А. П. Чехову)
Действующие лица:
Душечка - Ольга Семеновна
Кукин Иван Петрович - первый муж Душечки, антрепренер.
Участвует в спектакле в виде портрета.
Пустовалов Василий Андреевич - второй муж Душечки,торговец лесом.
Лопахин Ермолай Алексеевич    гость, купец.
1 -и актер - актер театра Кукина.
2-й актер - актер театра Кукина.
3-й актер - актер театра Кукина.
Евдокия Платоновна - гадалка.
Даша -служанка.
Прохор - приказчик.
Ульянов -Ленин.

Поминки на девятый день. На стене большой портрет Кукина, обрамленный черной лентой. На портрете лицо с рыжей бородой, усами и унылым носом, на носу очки. Перед портретом свечка
и рюмка, прикрытая куском хлеба. На столе бутылки, обильные остатки трапезы. Стулья из реквизита, всюду фрагменты декораций. Поминающие, пришедшие в благодушное настроение.
Душечка (прижимая руки к груди): Господа! Господа! Я скажу! (опирается на край стола) Спасибо вам за ваши добрые слова о моем Ванечке... Мы с Ванечкой... Ах! Слезы - прячутся вот здесь (показывает на грудь) и душат мои слова. Наш с Ванечкой театр... Да что я говорю? Наш, общий с вами и Ванечкой, театр... (вдохновенно) Он ведь просвещал нашу невежественную публику, прививал ей гуманность...
1 -и актер (торопливо перебивая): Это уж истинная, правда, душечка вы наша! Это вы с Иваном Петровичем не дали театру опуститься до уровня балагана и пошлости... Вспомните только наш «Фауст наизнанку»... Великая постановка! (быстро опрокидывает рюмку)
2-й актер: А «Орфей в аду»?! Как мы играли! Боже, как играли! Ложи полупустые, а мы -вопреки с таким вдохновением... И только благодаря Ивану Петровичу, можно сказать, искусство в России живо!.. А его самого нет, друзья! (плачет и выпивает)
Душечка: Поплачьте, поплачьте, мой дорогой друг! Я не могу - слезы камнем давят мою грудь и никак не прорвутся... (протягивает к нему руку и обессилено опускается в бутафорское кресло)
3-й актер (весело): А какой антрепренер был Иван Петрович?! От бога, так сказать, от бога!  Таких, чтобы так понимали дело, и не сыщешь нынче. Какая потеря для искусства! Ей-богу, какая! (выпивает, чавкает.)
Душечка (с укоризною глядя на 3-го актера): Ванечка! Милый мой Ванечка! Тебя нет и театр умер! (роняет руку на стол)
2-й актер: Нет! Мы спасем его, (пьет стоя) спасем! Кто ж, как не мы! (3-й актер играет в миноре «Собачий вальс») Светлой памяти незабвенного Ивана Петровича! Ради святого искусства и, пусть рушится мир, а театр будет жить вечно! (сам, изумляясь тому, что сказал) Во как!
Душечка: Это правда! Для Ванечки весь мир был театр, и только театр! Он всегда это говорил, вы же помните: «Весь мир - театр!»
Актеры (хором): «А люди в нем - актеры!» (выпивают, закусывают)
1 -и актер (с вилкой в руке): Шекспиру и не снилось, насколько он прав! А мне вот предлагают в труппу в Вышнем Волочке(роется в карманах, достает смятую бумажку. Телеграмму прислали. Аванс предлагают, а я не могу принять их
предложение, после Ивана Петровича-то... не могу! (что-то цепляет на вилку, закусывает)
2-й актер (вновь разливая): Он был нам не просто антрепренер, отец, можно сказать, родной!
3-й актер: Да! Все мы были одной семьей (тянется с рюмкой),
1 -и актер: О, как ты прав, Брут! За вас! (выпивают) Как прав! Ольга Семеновна, мать вы наша... то есть я не то, что-то... эка меня понесло!
2-й актер: Да уж, друг, это с тобой бывает...А, кстати... (берет телеграмму, разглядывает). Дерьмовая труппа, я вам скажу. В отличие от нашей. Помню, как они провалили бенефис в Хвалынске. Хе! А впрочем... с моим участием дела поправятся (сует телеграмму в свой карман).
3-й актер: Коллеги! Как можно! Ольга Семеновна! Искусство - жестокая штука: оно требует жертв... И вот вам, пожалуйста (сморкается в платок) - Иван Петрович... где-то там, (показывает в пол) на небесах!
Душечка (устало): Говорите, милые мои, говорите! Не держите эти чистые слова в себе, как боль, как слезы... Облегчите душу!
1-й актер: Не налито (наливает). Да, и я скажу! Иван Петрович! Истинно...Хе-хе-хе! (смахивает якобы слезы, выпивает, садится на стул)
Душечка (обреченно): Ах! Как славно с вами, господа! Спасибо! Спасибо!.. (прижимая руки к груди) Спасибо вам!
1 -и актер: Увольте, драгоценная Ольга Семеновна, за что?
Душечка (надрывно): За вашу любовь к моему Ванечке! Вы истинные друзья!.. Как я хочу всех вас обнять с благодарностью!
3-й актер (оживляясь): Значится так! Душечка вы наша! Ваш Ванечка был для нас - всё! Да. Мы его любили - это раз! Почитали - это два! Уважали - три. Он был для нас непререкаемым авторитетом - пять! Жалованье платил - шесть, семь, восемь... Ду-шеч-ка!
Раздвигая стулья, расплескивая из рюмки, направляется к Душечке, но спотыкается и падает на стул.
Душечка (отходит от стола,): Ах! Как прекрасно вы сказали! Я, наконец-то прослезилась. Слезы! Словно лед растаял в моей груди. Спасибо вам, милый, вы нашли слова, которые растопили этот лед(плачет). Голубчик мой! Ванечка мой
миленький, голубчик мой! Зачем я тебя узнала и полюбила? На кого ты покинул свою бедную Оленьку, бедную, несчастную?..
Актеры выражают сочувствие, окружив Ольгу Семеновну. Входит Василий Андреевич Пустовалов, сосед.
Пустовалов: Примите мои соболезнования, Ольга Семеновна. Вот, зашел по-соседски. Скорблю, скорблю вместе с вами (целует ей руку, медленно и печально).
Душечка (шелестящим голосом): Василий Андреевич! Милости прошу! Спасибо, что зашли посочувствовать нашему горю. Покинул свой театр Иван Петрович! Оставил нас всех сиротами!
3-й актер (рвет на груди рубаху): Оставил! Истинно так, сиротами!
Пустовалов: Ольга Семеновна! Душечка! Всякая вещь имеет свой порядок. И если Иван Петрович умер, то, значит, так Богу угодно, и в этом случае мы должны себя помнить и переносить с покорностью.
Душечка подает Пустовалову рюмку, 2-й актер, печально, держит огурчик на вилке.
Пустовалов: Благодарствуйте! (обращаясь к портрету) Земля вам пухом, Иван Петрович, царствие небесное! (крестится, выпивает, крякает, закусывает протянутым огурчиком, присаживается с краю). Скольких горестей избежал Иван Петрович, отойдя в мир иной. Что говорить - жить становится труднее (ему подают второй огурчик). Благодарствуйте. Зачем далеко ходить? Вот вам пример: каждый год лес дорожает на двадцать процентов!
Душечка (доставая очередную бутылку): Да что вы говорите? На двадцать?!
1-и актер (изумленно): Ничего себе! Выпить и не закусить!
Пустовалов: Да, душечка Ольга Семеновна, на двадцать! Раньше я торговал местным лесом, а теперь?
Душечка (опустившись в кресло и глядя в пол): Что теперь, Василий Андреевич? Что?
Пустовалов: А вот теперь должен каждый год ездить за лесом в Могилевскую губернию. Вот как. А какой тариф!
Душечка: Тариф? (поднимает взгляд на Пустовалова) Ужас! Да что вы говорите!
Пустовалов: Не то слово, Ольга Семеновна, не то слово! (располагаясь по-хозяйски за столом) Позавидуем мы еще Иван Петровичу, что избежал стольких напастей. Ох, позавидуем! Ну-с, что ж, помянем почившего в бозе. (разливают)
1-й актер: Вот оно! Какая трагедия жизни разворачивается! А?!! Какая пьеса?!! А? Эта, елки-моталки, портянки-покрывала, а? Жизнь...
3-й актер: Застрелюсь! Едрит твою на колесах, по пенькам, да по печени! Что ж это нас так колдобит да перековыривает, мотыляет да примандуривает? Отвечать!!! Это жизнь или, елки-перепёлки, обструкция?!!!
1 -и актер: Не налито. А где вино?!
2-й актер: Вот, водочка. Хе-хе! Водочки не желаете?
1-й актер: Смешивать благородные напитки не благородно! Вы уверены, что вина нет? (капризно) Наливайте водки.
Пустовалов: Тяжело вам будет, душечка вы наша, Ольга Семеновна. Но вы крепитесь. Надо жить. Вот торговля у меня лесом стала тихая - а я креплюсь.
Душечка: Тихая стала торговля? Как я вам сочувствую.
Встает, подходит к портрету, что-то поправляет.
Пустовалов: Чего Ивану Петровичу не хватало? В театре дела шли успешно. Жена лелеяла да холила. Живи да радуйся! Нет, взял да помер. Такую женщину покинул!
Душечка (потупясь): Вы не представляете, как вы правы, Василий Андреевич! Но это так! (сникая перед портретом) Покинул! Покинул!
Актеры, мешая друг другу, пытаются усадить ее в кресло.
Пустовалов (сидя, повернувшись к Душечке): Осторожнее, господа... Вот мне все некогда было по театрам ходить. Я человек труда, а не пустяков. Что в этих театрах хорошего? Вот лесной склад - хорошо. Потому как понятно и стабильный доход.
Душечка: Лесной склад - хорошо?
Пустовалов: Да! Хорошо!
Душечка: Ах, что вы говорите!
3-й актер: Душечка вы моя! Дайте, я облобызаю ваши ручки! Пухленькие.... Облобызаю и откланяюсь. Скорблю!.. Водка закончилась, вина нет, Ивана Петровича нет. Чтой-то всё исчезает...
1-й актер: Ну-с, помянули - пора и честь знать. Дайте, я вас тоже чмокну! В локоток. Еще раз, душечка, примите мои соболезнования.
2-й и 3-й актер: И мои! Опять! И мои, Ольга Семеновна!
Душечка: Милые мои, возьмите пирожков, огурчиков, мяска жаренного, (поднимается из кресла, собирает в кулек) Это вам на утро. Вот, не откажите вашей бедной Оленьке. Мне ведь ничего не нужно боле...
2-й актер (доверительно): Ольга Семеновна, голубушка, а не найдется ли у вас трех рубликов на пару дней? Ей богу, верну (получает). Спасибо! Вы - ангел! Истинно ангел! (выходит)... Господа! Возьмем извозчика? Поедем! На пристань в ресторан! Погорюем еще о несравненном нашем антрепренере! На улицу, господа! Ловим пролетку!
Актеры  уходят.
Голоса актеров: Горевать - так горевать! Извозчик! Ванька! (хор голосов) «Когда б имел златые горы и реки полные вина! Все отдал я б за ласки, взоры, ля-ля-ля-ля-ля-ля... ты одна...»
Пустовалов: Кхм! Что ж, Ольга Семеновна (проникновенно). Милая Ольга Семеновна. Пора и мне, негоже холостому мужчине у вдовы задерживаться. Пересуды пойдут.
Душечка: Ах, прощайте! Действительно, злые языки - их нужно опасаться.
Протягивает руку. Пустовалов целует кончики пальцев.
Пустовалов: Прощайте, Ольга Семеновна, прощайте. Не убивайтесь так, поберегите себя.
Душечка: Вы такой благородный человек, Василий Андреевич, не к лицу вам пересуды. У вас дело значимое -лесная торговля. А тут- пересуды. Вам надо уйти.... Так вы уходите? (ласково промокает платком глаза)
Пустовалов (держа ее за руку): Что делать, душечка Ольга Семеновна, ухожу, увы. Так надо. Сами понимаете.
Душечка: Ах, понимаю! Уходите, Василий Андреевич. Прощайте.
Пустовалов: До свидания, Ольга Семеновна. Ухожу.
Душечка: До свидания, Василий Андреевич. Спаси вас бог за ваше участие во мне.
Пустовалов: Знайте, уважаемая Ольга Семеновна - я всегда готов поддержать вас в меру своих возможностей. Обращайтесь в любую минуту, коль трудности какие возникнут. А теперь позвольте откланяться.
Душечка: Не забывайте меня. Заходите по-соседски, Василий Андреевич.
Пустовалов: Непременно, Ольга Семеновна, непременно! Если позволите, в светлое воскресение Христово навещу вас с праздником поздравить (откланивается). Прощайте!
Уходит.
Душечка (схватившись за виски): Боже!.. Боже! Боже! Боже!.. Что со мной? Голубчик мой! Василий Андреевич! На кого ж ты меня покинул!!! Стоп! Что со мной? Василий Андреевич? Сосед? Запуталась... Иван Петрович, прости! Иван Петрович, Ванечка! На кого ж ты меня оставил? (бросается на колени перед портретом) Голубчик мой! Тебе сейчас хорошо, лежишь. Я цветочки посадила на холмике твоем, сирени куст.... А мне? Мне хорошо? Мне-то, как быть?! Кто меня приголубит, кто пожалеет? Ты меня пожалел?! Вон, Василий Андреевич зашел - так пожалел. А ты?! Бросил бедную Оленьку. Сбежал от меня, горемычной (встает, машинально переставляет предметы на столе). Где мое счастье, Иван Петрович? Нету моего счастья. Твои актеры все съели, все выпили, все забрали... И это они несли в публику гуманизм?!.. Если б не Василий Андреевич... Ах. Ванечка, какой он образованный и гуманный! Вот для таких людей ты и творил театр! Жаль, что он театра не любит. Но пришел, помянул тебя добрым словом. А ты... ты подумал, как мне жить дальше? Что делать?... Что вы скажете на это, господин Кукин? Нечего вам сказать! (к портрету) Ванечка, ты как считаешь - Василий Андреевич хороший человек? Ах, о чем это я? Это от одиночества... Одна в пустом доме... Холодно, Ванечка!.. Василий Андреевич, зачем вы ушли!?... Как мне найти тепла и уюта в этой жизни? Невозможно! И лес дорожает! Что нас ждет? Ужас!.. Послать за Евдокией Платоновной, пусть погадает?.. Кого послать? Муж умер... Сходить самой? Хорошо, схожу... после сорока дней. Нет, завтра! Соберусь и с утра пойду!.. Почему завтра? Сейчас! Сейчас же к Евдокии Платоновне! Вот так, в трауре! Что меня ждет? Что она скажет о Василь Андреевиче?.. Господи, прости! А все-таки пойду.
Комната гадалки. Темно. Освещена только Душечка, в траурном
платье и вуали. Едва виден стол с плюшевой скатертью.
Душечка: Евдокия Платоновна, вы дома?
Евдокия Платоновна: Нету меня дома. И что дальше?
Душечка: Вас нет? А я к вам пришла, с нуждой.
Евдокия Платоновна: Ну, коли пришла, так проходи, садись у стола.
Душечка: Ах, не могу я сидеть (взволновано ходит, мнет платок) и вообще зря я пришла...
Евдокия Платоновна: Кабы зря, так не пришла бы. Садись не мечись. Знала, что придешь, ждала.
Душечка (озираясь): Да где же вы?
Евдокия Платоновна: Да вот же я (зажигается свет над столом, на стуле гадалка). Присядь, Ольга Семеновна, чайку испей, а то, хочешь, кофа наведу?
Душечка: Ах, Евдокия Платоновна! (присаживается к столу) Благодарствуйте, не до кофа мне...
Евдокия Платоновна: Вижу, знаю. Молилась я за упокой твоего Ванечки давеча в церкви. Да и за твое здравие и благополучие тож....Жалко мне тебя, добрая
ты, славная, жалко...
Душечка: Скажите мне, Евдокия Платоновна, милая, ведь вы все знали. Зачем нагадали мне смерть Ванечки тогда, когда выходила за него? Как же это?
Евдокия Платоновна: А что я поделать могу? Карты-то не врут, (перебирая лежащие на столе предметы) Предупредила, а ты вот не поверила. Хотя ведь еще моя покойная мать твоей бабушке гадала, я-то девушкой была, а помню все. Бабушка-то слушалась... Ну, говори, зачем пришла, да прямо говори, все равно правду узнаю.
Душечка: Евдокия Платоновна, милая, и как жить-то мне теперь? Молодая я еще, а уже вдовая.
Неужто жизнь моя кончена? И ничего больше не будет?
Евдокия Платоновна (поднимает свечку, водит вокруг Душечки, что-то шепчет): Все у тебя есть: здоровье, красота, доброта, да и бедность тебе не грозит, только вот...
Умолкает,
Душечка (привстает со стула): Видно, грех мне просить, не время, но мучаюсь я, терзаюсь. Погадать бы, что ждет меня. А, Евдокия Платоновна?
Евдокия Платоновна: Сиди, не ерепенься!... Погадать-то можно, хотя и грешно, но грех смертный - когда маешься да отчаиваешься (появляются карты, ловко тасуются, начинает раскладывать). Погадаю. Смотри у меня, не глупи! Спокойней принимай гадание, смиренно! Что уж суждено тебе - с благодарностью принимай. Судьба-то: где погладит, где шлепнет, а где и хлобыстнет с отмашкой. А ты смиренна будь, тогда и счастлива будешь.
Душечка: (напряженно вытягивает шею, взволнованно наблюдает) Что там?
Евдокия Платоновна (поплевывая на пальцы): Не ерзай! Сиди!.. Вот видишь, хлопоты у тебя, разговоры пустые. Месяц-другой, пожалуй, погорюешь...
Душечка: Ну... а дальше, говорите, а дальше-то?..
Евдокия Платоновна: Не горячись, кровь у тебя молодая, кипит; торопит, горе перебивает... Но не бойся, вдовой не останешься... Видишь, марьяжный король, важный, положительный... вот он, прямо лег, аккуратно...
Душечка: Ах, неужто? Прямо лег, говорите?..
Стол затемняется, освещается задник. Возникает сцена свадьбы.
Голос священника: «Венчается раб Божий Василий рабе Божьей Ольге!»,
Душечка в белом платье, фате, рядом с Пустоваловым появляется на ступенях церкви, с букетом, слышны крики, поздравления невидимых гостей, колокольный звон и т. д... все гаснет, снова освещается стол.
Евдокия Платоновна: Прямо-то прямо... Да вот только... И этот у тебя помрет...
Душечка: (закрывает лицо руками, вскрикивает): Нет! Нет! Не может этого быть! Не верю! Не говорите так! Помогите мне! Зачем вы снова каркаете?! Он такой здоровый, крепкий, не то, что Иван Петрович! Тот слабенький был, болезненный, потому и вышла за него! Жалела очень! А Василий Андреевич...
Евдокия Платоновна: Ах, уже есть на примете? Быстра!
Душечка: (смущенно) Да нет... не то чтобы... но... Просто он так добр ко мне, так горю моему сочувствует!
Евдокия Платоновна (ободряюще): Да и с Богом! Все у вас будет хорошо... жить будете в согласии...вот, гляди... (показывает на разложенные карты)       
Душечка: Да как же хорошо, коли и этот помрет?!
Евдокия Платоновна: Увы, уж тут не совру. Нельзя мне врать. Судьба у тебя такая… Душечка: И что же мне делать-то? Как быть?
Евдокия Платоновна: Живи и радуйся. Ты женщина славная, душа у тебя добрая. Одна жить не будешь. Другой появится... Ничего... Как-нибудь. У иных - ни одного, а у тебя вон как!
Душечка: Нет, не верю! Не хочу! Василия Андреевича буду любить! Он самый лучший! Он лесом торгует! Не позволю я ему умереть! Нет! Сберегу его, родимого!
Евдокия Платоновна: И ладно. Может, и вправду самый лучший... Там поглядим... Душечка (гневно вскакивает, достает деньги): Спасибо вам, Евдокия Платоновна, но не верю я вам, не хочу! Прощайте!
Уходит.
Евдокия Платоновна (собирая карты, задувая свечи): До чего же хорошая женщина! Душечка! Обиделась, ушла...(вздыхает,) Ох, и трудная у меня доля! Соврать не могу, хоть и правду всю сказать тоже нельзя. Ну не понимает, что судьбу не обойдешь - не объедешь. Что с нее возьмешь... кроме денег? И так всегда.... Уж лучше о прошлом, о том, что было. Деньги те же, зато расстройства нет. А так ведь никакого здоровья не хватит... Бог с ними... (крестится, достает графинчик, наливает, выпивает.) Будь что будет. А судьбы своей лучше не знать.

Снова комната в доме Душечки. Интерьер изменился. Входит Душечка, разгоряченная от быстрой ходьбы, снимает шубку, платок.
Душечка: Васечка! Василий Андреевич!.. Еще не вернулся? (кричит кухарке) Даша! Обед готов?
Голос Даши: Скоро... Нечего орать тут!
Душечка: Ах, столько работы! Столько хлопот! (прихорашивается перед зеркалом) В конторе целый день народ, только успевай счета подписывать.
Даша (входит): Тут бумагу вам, барыня, принесли.
Передает телеграмму, подбирает вещи Душечки, уносит.
Душечка: Какую бумагу? Ах, это от Пети, актера Ивана Петровича, телеграмма из Вышнего Волочка...(читает) Вот, денег взаймы просит. Театр у них обанкротился. Уж конечно, что тут хорошего можно было ждать? Пустое дело, эти театры. Мы люди труда, день и ночь в заботах (бросает телеграмму)... Да, надо Васечке не забыть сказать, что дровни из Мокшанки задержались, не пришли... А покупатель-то ждет... Сколько забот! Все прямо как с цепи сорвались - всем лес подавай... Ну и, слава богу, дела идут неплохо... Не до глупостей нам, не до пустяков... Даша, закрой форточки - сквозняки!
Входят Пустовалов с Лопахиным.
Пустовалов: Оленька, милая, принимай гостя. Уж извини, не предупредил...
Душечка: Ах, здравствуйте, проходите, милости просим. Гостям всегда рады.
Пустовалов: Позволь представить тебе, дорогая, купец 1-й гильдии Ермолай Алексеевич Лопахин. Сделку мы с Ермолаем Алексеевичем удачную заключили. Знатный кругляк идет к нам из Костромской губернии... Надо бы отметить.
Лопахин: Не грех, не грех... (целует ручку Душечке).
Душечка: Ах, как славно! Присаживайтесь, Ермолай Алексеевич. Даша, обед неси! Да и прибор для гостя не забудь!
Степенно рассаживаются за столом.
Лопахин: Мороз на улице, какой нынче, а у вас жарко, натоплено.
Пустовалов: Да, действительно, и вправду жарко.
Душечка: И вправду жарко. Даша! Открой-ка там форточку и заслонку в печи.
Голос Даши: «Чичас! То закрой, то открой! Беда с вами...». Даша появляется, вносит большой поднос. Раскладывает приборы, ставит на стол графин с водкой.
Душечка: Откушайте, чем бог послал, милости прошу. Грибочки домашние, огурчики, капуста с клюковкой...
Пустовалов (разливает): Ну-с, за успешное начало!
Выпивают.
Лопахин: Уютно у вас, как дома себя чувствую, и так все аппетитно...
Пустовалов: А вы еще борщ не пробовали! Знатный, знаете ли, борщ!
Лопахин: Хозяйка, стало быть, хорошая. Когда так вот все не только глаз радует, но и на вкус отменно.
Душечка: Ах, право, это все благодаря Василию Андреевичу. Он у меня в еде разборчив, а мне так хочется ему угодить. Стараюсь (смущается),
Пустовалов: А на второе что, душенька?
Душечка: Сегодня утка в соусе.
Лопахин: Вот я человек не женатый. Все казалось, что семейная жизнь не для меня, но, глядя на вас, как-то знаете, потянуло... Может, и решусь, наконец, порушить жизнь холостяцкую.
Душечка: И это очень правильно, Ермолай Алексеевич. Ну, как же это - одному? Без заботы и ласки, тепла домашнего...
Лопахин: Да разве найдешь такую, как вы? Да, опоздал, увы...
Пустовалов: Это уж точно, опоздали! Такой, как Оленька, и вправду найти трудно. Она - чистый бриллиант!
Душечка: Да ладно, Васечка, просто моя жизнь без тебя - пуста и мертва, и ничего я в ней не понимаю, не вижу. А с тобой-вот я живу! И все труды твои - мои. Сейчас самое важное для меня и нужное - это лес. Будто всю жизнь им торговала...
Пустовалов: И вправду, Ермолай Алексеевич, без такой помощницы, как Оленька моя, я уж и жизни не представляю! Так во все вникла, и все у нее получается. Правда пугаюсь - иногда ночью начнет разговаривать во сне, да все про лес, про бревна, балки да горбыль... (смеется) Бывает, разбужу ее, перекрещу, а она мне: Вася, надо бы еще шелёвки заказать, хорошо нынче шелёвка идет…. Каково? (наливает из графина)
Душечка (смущённо): Ах, Вася, ну что ты такое говоришь, ты меня в краску вогнал... (обмахивается) прямо жарко стало! Даша! Что там утка? Готова?
Даша: Скоро!
Душечка: Пойду, посмотрю, как там дела (уходит).
Лопахин: Да, Василий Андреевич, повезло тебе с женой. Какая же она душечка! За такой невестой... я бы на край света побежал.
Пустовалов: Да, Ольга Семеновна - клад значительный, бальзам души (берет в руки графин). Я счастлив. Так счастлив.... Никогда слова поперек.... Все ласково, все сладко так, знаете ли, когда она мне говорит, как восхищается мной. Любое желание, я и подумать не успею, а она уже - гляди-ка, исполнила... Только иногда, бывает, проснусь среди ночи… и чувствую, что дышать нечем, задыхаюсь... (встает, наливает в рюмки и вдруг швыряет графин. (На шум прибегает Душечка)
Душечка: Ох, Васечка, что ж это? Графин - бабушкин, любимый.... Разбился.... Не беда, к счастью, к счастью.... (начинает собирать осколки)
Даша: Утку несу!
Входит, ставит на стол, начинает помогать собирать осколки на поднос. Пустовалов, застыв, молча смотрит. Трясет головой, как бы приходя в себя. Лопахин выпивает рюмку.
Душечка: Даша, неси другой графин. Ничего, Васечка, не расстраивайся, у нас посуды много, а надо, еще купим (смеется, приобнимает мужа, усаживает его).
Пустовалов (смущенно, медленно произнося): Вот, Ермолай Алексеевич, чтой-то на меня нашло. А ведь счастливей меня трудно найти человека. Вот и вам бы пора жениться...
Лопахин (почесывая нос): Жениться-то можно... конечно. Да вот... все никакие решусь, не готов я еще что ли. Глядя на вас, право, задумался я. Мне еще Любовь Андреевна Раневская, слышали, небось, помещица, та, у которой было имение с садом вишневым ...
Пустовалов: А как же! Наслышаны об этой истории...
Лопахин: Так вот, сватала она за меня дочь свою приемную. Славная девушка, не балованная, трудолюбивая, это правда, а все ж - не то. Куда мне, мужику, в калашный ряд, думаю. Но дело даже не в этом. А вот не поймет она нашей купеческой жизни, многотрудной и простой.
Душечка (весело): А может быть вы не правы, Ермолай Алексеевич? Женились бы, и жена, коли она такая, как вы рассказываете, в вашу жизнь, как ручеек вольется, да и потечет с радостью вместе с вами, одним дыханием, тем же мнением. Ведь вот ничего я про лес не знала, а с Васечкой просто профессором стала. Где Василий Андреевич не успеет, так там я подоспею, И все ладно у нас получается, доход растет, торговля бойкая стала. А то тихая была...
Даша вносит графин.
Пустовалов (берет графин, разливает): Ольга Семеновна права, и вправду с ней у меня в руках все горит... (смотрит внимательно на свои руки) А ведь до меня Ольга Семеновна уже была замужем. Овдовела на мое счастье (смеется). А муж у нее театрами занимался, антрепренером был, так вот Оленька театральное дело знала замечательно, будто родилась антрепренером.
Душечка (с веселой укоризной): Ах, Вася, что ты вспомнил! Театры - это для бездельников развлечение, а для нас, кто серьезным делом занят - даже думать о них нехорошо! Да, кстати, Василий Андреевич, дровни-то из Мокшанки, чтой-то
не пришли. Совсем захлопоталась, чуть не забыла сказать.
Пустовалов (припечатывает ладонью по столу): Ах, ты - поди, ж ты! Я ж Прохору велел проследить! На бирже их ждут... Как же это?... Не уследил. За всем нужен глаз да глаз!
Лопахин: Ничего, Василий Андреевич, бывает. У меня-вот прошлым месяцем такая история была - вагон на железной дороге потерялся. Ничего, нашли, слава богу...
Душечка (строгим голосом): Да, за всем надо следить, чтобы порядок был, чтобы дело не стало. Работников надо в строгости держать. Так Васечка всегда говорит. А тут уж случилась неприятность, что делать? (Вздыхает озабоченно.) Прохора что ли уволить?.. А, ладно, завтра все устроится.
Пустовалов: До завтра уж как-нибудь подождем, а с утра розыск учиним, пожалуй. Да вы уж простите, Ермолай Алексеевич, в гости позвал, а сам все о делах, да о делах... А что там, у Раневской-то вы сказали? Что с ней? Где она сейчас? Женщина она замечательная, благородная. Много хорошего о ней рассказывали. Как из-за границы тогда вернулась, так, стольким добра сделала, милостыню золотыми раздавала... Ах, да, имение-то теперь ваше, я вспомнил...
Душечка: Даша, убирай, пора чай пить! Неси самовар!
Лопахин: Мое, мое... в том-то и дело. Любил я семейство это. С детства знал. И ничего, кроме хорошего, от Любови Андреевны не видел. Много она для меня сделала. Отец-то мой был крепостным еще у деда и отца ее... Так вот, жила на широкую ногу, деньгами сорила без удержу. Муж ее долгов наделал, умер.
Душечка: Ах, бедная, умер! (прикладывает платок к глазам)
Лопахин: От шампанского... много чего было. Вот, имение-то за долги на аукцион и выставили. Как ни старался ей втолковать, что единственное решение - вишневый сад и землю необходимо отдать в аренду под дачи - все попусту! Своих денег пятьдесят тысяч взаймы предлагал, все помочь хотел, добро-то помню. А в ответ: «Дачники - это так пошло!». Ну и чего с ними делать, с этими благородными - ничего в делах не смыслят, а последние золотые раздают. Сами-то никогда не зарабатывали, в пять утра, с петухами, не вставали, до ночи не трудились... Что ж, купил тогда сам, за свои, кровные, купил имение, где дед и отец мой холопами были...
Даша, топая ногами, вносит самовар. Душечка хозяйничает, разливает чай, раскладывает варенье по розеткам.
Пустовалов (доверительно): Да, тут уж упустить глупо было, выгоднейшее дело. А совесть ваша чиста, Ермолай Алексеевич. Деньги работать должны. А жалость...
Лопахин: Жалость? А чего их жалеть?! Они, по чести сказать, рады были даже. За границу уехала Любовь Андреевна и живет там. Прогресс жалости не терпит. Такое богатство нам Господь дал: громадные леса, поля необъятные, а реки... реки.... И кто кроме нас, цену труду знает? Кто ответственность за сохранение всего это на себя возьмет? Чтобы потомки наши гордится могли нами, да продолжили бы дело наше.
Душечка: Как вы правы, правы, Ермолай Алексеевич! Я так горжусь, что от трудов наших зависит будущее государства нашего!
Пустовалов: Душечка! (целует ей руку со строгим выражением лица) Вот ведь трудишься, любое дело, начиная, понимаешь, как мало у нас в России порядочных честных людей, таких, как Ермолай Алексеевич, например... Но это, правда: именно на нас земля русская держится, а не на дворянах да интеллигентах, которые только разглагольствуют да философствуют, обо всем берутся судить, а ни в чем толком не понимают.
Душечка: И, правда, ни в чем, даже в искусстве...
Входит приказчик Прохор, запыхавшийся, с мороза, снимает шапку.
Прохор: Василий Андреевич, дровни из Мокшанки пришли, да не все. Трех не хватает. Однако извозчики пьяные в полынью заехали. Что делать-то будем?
Пустовалов: Вот оно, о чем говорили! Чуть отвлечешься, и гляди-ка... (встает из-за стола, срывает салфетку). Надо срочно разобраться, до утра ждать нельзя! Идем, Прохор! Уж извините меня, Ермолай Алексеевич! Сами понимаете...
Уходит с Прохором, на ходу накидывая пальто. Возвращается, держа в руках шапку. Кладет шапку на комод. Целует Душечку.
Пустовалов: Оленька, оставляю на тебя гостя нашего, уж простите.
Лопахин кланяется. Пустовалов уходит.
Душечка (бросается вслед): Васечка! Может не надо? Что ж ты в ночь? (разводит руками) Умчался... (возвращается к столу) Вот, Ермолай Алексеевич, видите, как хлопотно, как трудно все... Как я переживаю!
Лопахин: Не волнуйтесь, Ольга Семеновна, справится Василий Андреевич...
Лопахин и Душечка присаживаются у стола. Пауза. Лопахин, постукивая ложечкой, помешивает чай.
Лопахин: Что ж... Пожалуй, и мне пора откланяться.
Душечка: Что вы, что вы! Посидите, попейте чайку!
Лопахин: Хорошо.
Пьет чай, грызет сушку.
Душечка: А... мне жалко Любовь Андреевну... Она такая добрая, благородная, такая несчастная, мужа потеряла... Я-то знаю, как это - мужа похоронить. Горе это пережила... Теперь каждый день в церковь нашу хожу, за Васечкино здоровье прошу, молебны заказываю. Вот и за вас должны...
Лопахин: Это хорошо, благое дело, когда за тебя молятся, да о здоровье пекутся! А насчет Любови Андреевны... Добрая-то она добрая, да толку от той доброты немного.
Душечка: Как это толку немного?! Как вы сказали смешно! Доброта - она спасает, надежду дает и радость. Я вот стараюсь - бедным помогаю, валенок закупила на ярмарке для детишек деревенских три пары – пускай бегают. До Любови Андреевны мне далеко, но я стараюсь. Пекусь о работниках Василия Андреевича. А как же иначе? Иначе дело рухнет, доходность упадёт, мир в тартарары покатится. Не дело! Мир и добрую жизнь беречь надо и обустраивать вкруг себя. Тогда и ладно всё будет. А вы?..
 (Лопахин прикрывает ладошкой зевок)… А вы, Ермолай Алексеевич, что ж вы не помогли ей имение сохранить? Она ж вам добра столько сделала.
Лопахин: Вы напрасно скромничаете, Ольга Семеновна, себя принижаете. Но поймите и меня, душечка вы моя, именно Любовь Андреевна Раневская, о коей вы так сокрушаетесь, и довела прекрасное имение до полного запустения. Поля бурьяном заросли, деревья, какие мужиками порублены, а какие на корню высохли, народ не пашет, не сеет, от безделья пьет. Вы же знаете, как на Руси пьют. А все потому, что хозяина нет. Кончилось их, дворянское время. Настало наше, купеческое. Мы распашем поля, деревья посадим, фабрики-производства запустим, как там, в Европах буржуазия ихняя, и тогда не будет у нас бедных да несчастных. И интеллигенцию, ладно уж, прокормим. Школ понастроим, музеи откроем, чтобы было к чему народу душой прислониться. Не все ж к водке-то. И станет Россия первой державой мира... Вот так вот, милейшая Ольга Семеновна. Десяток-другой лет - и вы убедитесь, что я прав... (устало) Что ж, пора и честь знать. Поздно уже. Утомил я вас. Дозвольте откланяться.
Душечка: Как жаль! Уходите?!.. Приезжайте к нам еще! Да запросто, когда захотите, со своей невестой, очень надеюсь...(убежденно) Я вас очень понимаю, Ермолай Алексеевич, и коли вы с Василием Андреевичем будете строить будущее, так и я с вами.
Лопахин: Да... Обязательно женюсь, честное слово... может статься... Прощайте! Спасибо вам за гостеприимство.
Наклоняется, поднимает осколок с пола, сует в карман, целует ей руку, откланивается. Смеется, откашливается, уходит.
Душечка (опускается на кушетку): Странный какой... стекло в карман сунул. Зачем? Какой в этом резон?.. Мужчины-мужчины... Как все сложно! Мужчины! Они знают, в чем порядок вещей, как все устроено в мире. Без них - жизнь пуста и темна. И перестаешь понимать: что ты, для чего, в чем смысл жизни... Порядок нарушается... А все же, зачем он осколок забрал? (замечает шапку Пустовалова) Боже, Васечка, а шапку-то забыл! После чая, распаренный, на мороз вышел!.. Не уследила я... Не дай Бог беды!.. Даша! Клуня деревенская! Убирай со стола!

Комната Душечки. Свечи. Икона. Беспорядок. Душечка в трауре стоит перед иконой
в оцепенении спиной к авансцене. Бой часов. Вздрагивает, поворачивается.
Душечка: Боже! Опять... одна?... За что, Господи?!.. Умер Василий Андреевич, умер... Как позволила уйти ему? Без шапки... Уйти от меня навсегда?.. Какой пустяк- шапка! И вот, жизнь рухнула - нет его, мужа моего любимого. Дома - берегла его от сквозняков, укутывала на ночь, топила печи... Все зря... (подходит к комоду, достает альбом, прижимает его к груди) За что судьба так зла ко мне?! Судьба... Гадалка знала. Откуда?.. (садится) Я виновата?.. За что так зло? Гадалка предупреждала. Пыталась... Пыталась?! Оберечь… Готовила. К чему готовила? К этому ужасу жизни?.. (листает альбом) Иван Петрович... Василий Андреевич... Все так и дышит счастьем. Нет, не верю! Господи, за что?! Ведь все готова была сделать, чтоб было хорошо. Чем прогневала?.. Хорошо ведь, когда муж живой рядом. Ласково, тепло. Вся - в нем. Мир, жизнь - все прекрасно! Что еще надо? Какой в этом грех? За что мне это наказанье? За то, что любила?
Благодать, уют домашний? (горько смеется) Разве это грех?! Разве убила я кого?! Какой проступок совершила, чтоб так страдать? (резко встает, отбрасывает альбом) Не может быть, что нельзя этого изменить. Не может! За любовь нельзя наказывать! Зачем смерть? Не нужно больше смертей! Не хочу!.. (садится, вскакивает, подбегает к комоду, достает шкатулку). Судьба... порядок... как рельсы, как шпалы... Я теперь без пути, без смысла... (машинально перебирает драгоценности, примеряет кольца) А Богу - что до этого? (вытряхивает из шкатулки драгоценности, резко сгребает в кучу, складывает в платок) Гадалка! Смогу убедить?.. Должна! Буду убедительной! Как нагадала - так и перевернуть сможет, я знаю! Изменить судьбу, и - начнется новая жизнь. Радостная, счастливая, где будет Он - живой, здоровый и - мой! А я - его! Больше ничего не надо. Разве много я прошу? Это такая малость, а без нее жизни нет! Малость! Иду к гадалке! Все отдам, на коленях умолять буду! Не откажет, исполнит просьбу. Не посмеет отказать!
Хватает узелок, бережно упаковывает в сумку. Уходит.
Комната гадалки. Душечка быстро входит, нервно сжимая ридикюль. Озирается.
Душечка: Опять здесь, как тогда. Как будто и не было этих шести лет, шести счастливых лет... Я знаю, что она сможет, знаю!.. Буду смелой. Сейчас или никогда.
Гадалка возникает из темноты, смотрит ей в глаза. Пауза. Слышен треск свечей, треск сухой мебели.
Евдокия Платоновна: Садись.
Душечка: Он умер.
Евдокия Платоновна: Знаю (крестится, мягко говорит): Что ж поделать, милая, судьба, я тебе говорила.
Душечка: Но почему? За что ты? Зачем это? Кто придумал?.. Ведь я любила, любила, растворялась в них вся, без остатка. И они были счастливы и я...
Евдокия Платоновна (усаживает Душечку, монотонно): Любовь - она тот же яд. Когда ее в меру - приносит силы, окрыляет, позволяет летать. А когда ее с лишком - расслабляет, сил лишает и - убивает. Ты, душечка, любишь, да вот беда, растворяешься в чувстве и - тебя как бы и нет вовсе. Ты - только тень, сладкий сумрак, туман ночной, что душит и поглощает без остатка. Вот она, твоя беда, твоя судьба.
-Душечка (тяжело поднимаясь со стула): Нет! Я не понимаю. Нет моего сознания, понимать, что вы говорите. Никакой я не туман, вот она я - живая, теплая! Они любили меня, и никого я не душила, а была нужна им, как воздух, а теперь... Я сама задыхаюсь, мне страшно, страшно... (не поднимая взгляда на гадалку) Умоляю, спаси меня! Измени это! Ты можешь, я знаю, чувствую... Вот... (берет сумочку, вытряхивает, на стол со звоном падает узелок) Возьми. Это все, что у меня есть. Здесь много.
Евдокия Платоновна (испуганно, усаживая Ольгу): Не надо! Убери! Даже если бы ты принесла мне все сокровища мира, не могу тебе помочь. Да и зачем? Нельзя менять судьбу. На наших судьбах мир этот держится. А женская судьба - она ведь силы необыкновенной. И созидающей и разрушающей. Нельзя этим играть.
Душечка: Но ведь моя судьба маленькая, обычная. Я хочу простого женского счастья. Разве это грех? А ты зачем-то так говоришь, будто я – злодейка…
Евдокия Платоновна: Да не злодейка ты. И судьба у тебя, и вправду маленькая, обыкновенная. Но даже и от такой маленькой судьбы зависят судьбы многих. Миллионов, может быть. А может и поболе. Я вот гадаю, заглядываю в прошлое, а когда и в будущее. (монотонно) Знаю, нехорошо это по закону божьему, да любопытен человек, как дитя малое, потакаю слабости этой, Богу известной по прародителям нашим. Но иногда гадание мое и помогает, беду отводит. Значит, Промысел Божий человека ко мне привел. Но судьбу менять - это дело не человеческое. Это, как стрелку на железной дороге перевести по капризу. Беда неминучая... (обнимает) Ты вот представь себе, изменится твоя судьба маленькая, а там, глядишь, война страшная начнется, крови море прольется, мир перевернется. А кто ответит за это? (берет в руки карты) Давай лучше погадаю тебе на будущее (сплевывает на пальцы) Хотя... сразу могу сказать, что и дальше будет то же. На роду тебе это написано. Смирись. Живи и радуйся каждому дню твоему. А будет у тебя еще и счастье и любовь...
Душечка (зло): Не надо мне такого счастья! Не гадай. Мне все равно, что и как случится с миром этим, но если у меня будет муж, любимый, так что ж плохого, если он станет жить... долго? (заклинает): очень долго!.. Помоги мне, умоляю! (падает на колени, рыдает) Помоги, колдунья!
Евдокия Платоновна: Типун тебе на язык! Да что ты такое говоришь?! Господь с тобой! Не смей. Да и не знаю я, как это делается.
Душечка: Знаешь! А не знаешь, так напомню! Мать мне рассказывала, что с тем поручиком стало, что дочь твою соблазнил. Умер он.
Евдокия Платоновна (щурясь): Зачем ты об этом помянула? Как Анна, мать твоя, посмела тебе рассказывать это? Она клялась мне. Подруги мы были с юности, близкие самые. А про дочь мою... несчастье с ней случилось, это правда. Загубил ее тот подлец... И не судьбу его я меняла, а месть совершила. Грех взяла на себя. Об этом никто не знает... (чеканя) И ты молчи!
Душечка (поднимаясь с колен): Не буду! Помоги мне, прошу, а иначе, уж прости - мне терять нечего. Расскажу, и никто к тебе больше не придет. Скажу, что колдунья ты - и дом твой сожгут.... Сама сожгу!
Евдокия Платоновна (грустно усмехаясь, беря в руки треногу с котлом) Не придет, говоришь? Сожжешь? Хлеба и крова лишить хочешь, ославить, горе мое на суд людской вынести? Эх, Ольга Семеновна, не обижаюсь на тебя, знаю, отчаянье твое говорит. Ну что ж... Почти родная ты мне. Моя-то Люба на кладбище лежит, горе чахоткой обернулось... А ты после смерти матери твоей, земля ей пухом, для меня вроде как дочь. Ну что ж, сама я виновата, что в таком затмении ты. Не надо было правду тебе говорить. Да что уж теперь, втянула ты меня в водоворот, ох втянула! Держись!.. (звонко) Господи помилуй, силы дай!..
Крестится, встает во весь рост. В комнате как бы не остается места. Гадалка кажется огромной. Маленькая Душечка сжимается в комок, заворожено смотрит на нее.
Евдокия Платоновна: Не со страха беру грех на душу... А ты - бойся! Страшись! Твоей душе, знай, покоя не будет. Прячь свою душу от страха!
Медленно уходит в тень. Возвращается к столу. В руках чаша и моток веревки. Зажигает спиртовку и ставит на нее чашу. Достает приспособления для ворожбы.
Что-то кладет в чашу. Удаляется.
Возвращается, неся нечто вроде зеркала в раме, которое оказывается холстом на подрамнике.
Евдокия Платоновна: Снимай кольцо обручальное свое...
Душечка покорно снимает, отдает. Гадалка бросает кольцо. Подходит к Душечке. Гладит по волосам. Потом резко вырывает волос. Душечка вскрикивает. Берет моток веревки. Читая нараспев, начинает укладывать кольцами веревку вокруг Душечки:
Душу не береди,
Назад не гляди.
Тому жена суждена,
По ком свеча зажжена.
Хочешь Вечного Мужа? -
На! (резко бросает конец веревки)
Вечного Мужа...
А что вслед ему
Голод  да стужа -
Так  то впереди.
Душу не береди,
Вперед не гляди.
От судьбы бежать -
Не на стекло дышать.
На миг надышишь -
Беду  на век  пропишешь.
Что было, что станет -
Не помню не знаю,
Не помню не знаю,
А все поменяю.
Твоя власть - моя сила.
Что просила - то получила.
Твой грех - не моя вина.
Хочешь Вечного Мужа? -
На!
Вечного Мужа...
Вечного мужа...
Мужа... (эхо)

Душечка: Замолчи! Больно!
Гадалка кидает кольцо в кипящее варево. Резко выплескивает на холст-зеркало. Из
холста вырывается огонь, похожий на красное знамя. Душечка вскрикивает. Все исчезает.
Темнота. Эхо крика Душечки переходит в крик чаек и отголоски весенней грозы...
 
Начинается рассвет. Лучи солнца ложатся на правый берег Волги. Скамейка. Душечка в светлом платье подходит к скамейке. Садится. Откинувшись на спинку скамейки, дышит всей грудью.
Душечка: Будто вчера... а уж три месяца прошло. Сон это был или явь? Вот ведь – весна минула, середина лета, а я жива и счастье где-то рядом... По что гадалкины страхи? Ах, зачем ходила? Глупость все, глупость. И без мужчины прожить можно. Пора, пора полюбить себя! Стать независимой от мужской опеки. Покойтесь, бывшие мужья! Я полюбила женское одиночество. Я обрету себя в другом! Буду заботиться о сиротах. Найду, кого-нибудь…Или опять замуж выйду. Даст Господь – рожу.
Выношу под сердцем, выкормлю своей грудью умненького и красивого... Кучерявого хочу сынишку! Он книжки будет читать!.. К гадалке - ни ногой! Нет! И в одиночестве русской женщины есть цельность, Я буду одинокой! Одинокой? Буду?.. Наверно, нет... Не хочу, да не смогу... Еще! Один, не более, раз! Вот, сижу на скамейке и жду. Кто подойдет, тот суженый. А подойдет?.. Не подойдет - судьба значит. А все-таки - хочу. Жду, Минутку. Десять. Не больше. Ах!..
По тропинке, за ее спиной, приближается молодой человек в кителе с книжкой подмышкой. Останавливается.
Душечка: Как бьется сердце!.. Бьется!.. Я чувствую: все переменится, настанет новая жизнь, светлая, счастливая! Будущее, теперь знаю, его можно изменить. И я его изменю! Сама! Только с верой в себя! (прижимает руку к груди)
Молодой человек: О! Пьеесно! В каком кьюжке состоите? Пьи судойемонтном заводе? Да! Навейняка там! Чувствуется школа. Товаищ девушка, как хоошо вы это сказали! Значимо! Классово! Именно мы можем изменить будущее для всех!.. В этом непьеклонная воля истоического язвития... чего? Не важно! Важен пьогьесс!... Как будто мои мысли высказали вслух!
Душечка оборачивается, с интересом смотрит не него.
Молодой человек: Позвольте пьедставиться. Студент юидического факультета Владимир Ульянов.
Молодой человек, улыбаясь, подходит, кладет книгу на скамейку и протягивает
ей с полупоклоном правую руку. Душечка берется за руку обеими руками,
вопросительно смотрит на него. Отпускает его руку и обнимает.
 ЗАНАВЕС