Возвращение

   …И вот он снова здесь. Он узнал бы эту комнату из тысяч и тысяч других по особому запаху. По нескольким, едва заметным бугоркам на полу, по дверной ручке наконец…
   Он сидит в кресле,  привычно положив руки на широкие удобные подлокотники. Доктор Лыгун сидит напротив за массивным письменным столом. По тихому щелчку и едва слышному шороху он моментально догадывается, что доктор достаёт из среднего ящика стола его историю болезни. Только средний ящик издаёт этот тихий шорох,  остальные при этом ещё и  поскрипывают.
   Теперь он опять погружён во тьму. На недавно про оперированном глазе непроницаемая чёрная повязка.
   - Как это случилось? – тихо спрашивает доктор.
   - Я уже говорил вам Я наткнулся на сук, когда гулял по лесу,- сухо отвечает он, продолжая сидеть тихо, не шелохнувшись.
   Он чувствует, что в комнате есть кто-то ещё, незнакомый, чужой.
   - Вы от кого-то бежали? Вас кто-то преследовал? – спрашивает Лыгун.
   - Здесь есть кто-то ещё? – спрашивает он напряжённо.
   - Великолепно! – слышит он довольное восклицание Лыгуна. – Вы совершенно не растеряли своих способностей. Впрочем, я так и думал. Да, в нашей беседе принимает участие совершенно незнакомый вам человек. Это психолог Талица.
   Они закуривают.
   - Доктор, вы сменили марку сигарет? – с удивлением спрашивает он слегка расслабившись.
   - Нет, меня угостил коллега, - смущённо кашлянув, отвечает Лыгун
   - Вы не возражаете, если я с вами немного побеседую?               
   Слышит он голос Талицы. Приятный, тёплый баритон. Этот голос ему нравится.
   - Нисколько. – отвечает он.
   - Что вы увидели в лесу? – мягко спрашивает Талица.
   -Ничего, - секунду подумав отвечает он.
   - Вам понравился лес? Он красивый?
   Голос Талицы немного вибрирует. Он как будто  чуть-чуть поёт. Точь в точь как Анна. От этого сравнения у него болезненно сжимается сердце.
   - Красивый?! – как эхо повторяет он, - он пах спелыми сопревшими вишнями и едва слышно шелестел. Там, вверху.
   Он неопределённо взмахнул рукой.
   - А зрительно? Вы же видели его. Осенний лес очень красив! – певуче проговорил Талица.
   - Не помню. Я не помню почти ничего из того, что успел увидеть. – беспомощно говорит он.
   - А Анну? – тихо спрашивает Талица.
   - Помню, - едва слышно отвечает он.
   - Какая она? – снова слышит он мягкий певучий голос Талицы.
   - Она  очень милая. – отвечает он совершенно не вдумываясь в то что говорит.
   - Вы не могли бы описать её?
   Лыгун? Талица? Кто обратился к нему с этим вопросом? Он настолько погрузился в себя, в свои воспоминания и ощущения, что голос,  задавший ему этот вопрос показался обезличенным. «Это же очень лично, подкожно» - думает он. «Зачем они спрашивают?» Но желание наконец-то выговориться берёт верх
   - Анна…- глухо говорит он. – Она похожа на вас. Её голос… манера говорить…
   Он вновь погружается в себя, в свои ощущения, воспоминания…
   - Когда она впервые вошла в мою комнату, меня поразил её запах. Почти так  же пахнет песок в дюнах . А если к нему подмешать запах остывающей спирали электроплитки – сладковатый и тёплый, то ощущение будет почти полным. Дыхание лёгкое, почти неслышное, как у ребёнка
   - Продолжайте, - тихо но настойчиво проговорил Талица.
   Но он и так уже готов рассказать всё. Жгучая потребность в этом опрокидывает все условности.
   - Она очень быстро поняла, что я не люблю скользкую одежду и начала приходить в мягкой и пушистой. Этот переход от покрытой словно бы тонким пушком фланели к её гладкой тонкой кожи – восхитителен! У неё очень тонкая кожа. Я чувствую под ней каждую жилку, даже волокна мышц. Обычно она раздевалась сама. Я только слышал лёгкий шорох и тихое постукивание пуговиц и застёжек о спинку стула. Потом я протягивал руку и моя ладонь безошибочно ложилась на её тёплый, мягкий   живот и скользила вниз, вверх наслаждаясь его упругостью. В эти мгновения я чувствовал ток крови по её телу. Почти везде я находил точки, в которых мои пальцы улавливали равномерные толчки – это билось её сердце. Её дыхание учащалось, но оставалось таким же лёгким. Моя рука поднималась выше и нащупывала удивительно нежные и податливые возвышения с шершавыми бугорочками на вершинах. Я мял, ласкал, покусывал их – на моём теле нет ничего подобного. К привычному запаху её тела подмешивался острый и дразнящий. Потом мы менялись местами. Горячие влажные прикосновения её полураскрытого рта, сверлящие прикосновения языка доводили меня до исступления. Иногда мне казалось, что её губы и язык разрывают кожу у меня на животе  и проникают в мои внутренности. Я с наслаждением  ощупывал её лицо. Оно не такое как у вас. Оно бесконечно разнообразно: бугорки и впадинки покрывают его. Я целовал его уже проникнув в неё. Это были самые счастливые мгновения в моей жизни… А затем, - голос его неожиданно прервался и он судорожно вздохнул, почти всхлипнул.
   - Затем мы сделали вам операцию, вы это хотели сказать, - помог ему доктор Лыгун.
   - Да, - овладев собой продолжал он, - и я слепой от рождения, впервые начал видеть. Я увидел всё то, что всегда мог лишь услышать или осязать. Я увидел Анну…
   - Мы же говорили вам, подался вперёд Лыгун, но Талица жестом остановил его.
   - Я увидел Анну, - с расстановкой повторил он и вдруг закричал, - Что у неё с лицом?!
   - Ей было всего три года, когда она получила эти страшные ожоги и ослепла. Её родители брат и сестра погибли в огне, - тихо ответил Лыгун.
   - Я увидел её лицо и сравнил его с другими лицами, фотографиями, картинами…Мне сразу стало ясно, что лицо Анны безобразно. Эти чудовищные шрамы, искривлённые, похожие на застывшую улыбку губы… Я был потрясён!
   - Вы что-нибудь сказали Анне? – быстро спросил Талица.
   - Нет, но она начала о чём-то догадываться. Во мне уже не было прежней безоглядной страсти. Она всё расспрашивала меня какой я её вижу. Я говорил что она прекрасна. Но её невозможно обмануть. А что было делать мне? Всё рушилось! Привычная устоявшаяся жизнь разваливалась на куски. Я не знал, что предпринять. Не знаю, чем бы всё это кончилось, если бы она не решилась на это…
   Лыгун и Талица переглянулись.
   - Что вы имеете ввиду? – осторожно спросил Талица.
   - Я проснулся ночью от страшной боли в про оперированном  глазу. Что то тёплое и липкое текло у меня по щеке. Анна гладила меня по голове и срывающимся голосом приговаривала: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо». А потом начала ласкать меня, как тогда до операции. Когда боль немного утихла я вновь почувствовал себя счастливым.
Я
принадлежал Анне. Анна принадлежала мне. Я гладил её лицо оно было влажным и солёным. По вкусу её слёзы почти не отличались от сока, который её переполнял, когда она желала меня.
   - Вы хотите сказать, что она…- Лыгун всё никак не мог найти нужное слово.
   - Да, она ослепила меня, - сказал он спокойно.
   - Её можно судить за это! – воскликнул Лыгун.
   - В случае официального разбирательства я вернусь к первоначальной версии, - холодно ответил он.
   Когда пациент ушёл, Лыгун и Талица долго сидели молча.
   - Я не понимаю! – наконец взорвался Лыгун.
   - Слишком поздно начинать всё сначала,- задумчиво проговорил Талица, - но представьте,  коллега, каким желанным кажется ему теперь счастье,  обретённое после разочарования, страха, боли. Теперь их сможет разлучить только смерть.