Русско-чешские главы. Йозеф Голечек

                ARMARIUM BOHEMICA


                Miscellanea


Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко


                ЙОЗЕФ ГОЛЕЧЕК


                РУССКО-ЧЕШСКИЕ ГЛАВЫ


Издано на собственные средства
Прага
1891
Страниц: 295

Отпечатано в типографии Й. Пака в Колине

                Аннотация:

Книга эта, представляющая собой самостоятельное произведение, будет дополнена описанием путешествия в Россию,
которое писатель совершил в 1887 году.

                ОГЛАВЛЕНИЕ


Долги и расплаты  3
Россия и Европа  29
Россия и Славянский мир  .........................................  73


                I

                ДОЛГИ И  РАСПЛАТЫ

                (Стр. 3 — 28)


3

   Начиная писать о России, мучаюсь в сомнениях, должен ли я прежде всего констатировать, что русские — это люди, такие же, как на Западе.

   Свидетельствую, это так!

   Ходят не головою вниз, и даже не на четырёх лапах, нос располагают между глаз, разговаривают членораздельно, если нет еды — чувствуют голод, который удовлетворяют, в конце концов, далеко не сальными свечками. Если не имеют, чем смочить горло, то для утоления жажды употребляют не рыбий жир.

   Летом в России бывает тепло, зимой — холодно; когда идут дожди, образуется слякоть, трава там зелёная, как на Западе. И даже размножаются они тем же способом, что и народы западноевропейские. Не шучу и нисколько не преувеличиваю; свидетельствую — это чистая правда!

   О русских распространены и укоренились в западной Европе такие устаревшие нелепости и глупые предрассудки, как будто бы речь идёт о каких-то сказочных существах. В сфере влияния этих бессмысленностей и предрассудков оказался и наш народ. Чех русского любит, с этой любовью он родился, но имея мало возможностей увидеть русских собственными глазами, думает, что страшные рассказы о нём хотя бы наполовину должны быть правдой. Мы, славяне, все без исключения, в последние десятилетия страшно согрешили против самих себя, мало или нисколько не заботясь о том, чтобы иметь свои собственные знания и представления, и смотреть на себя собственным, не затуманенным, взором.

4

   Немецкие сообщения имели огромное влияние на наши представления и понимания, которые мы взаимно друг о друге имеем. Однако, кому же из немцев принадлежит главная заслуга этого сумбурного абсурда? Может быть серьёзным трудам о России, каких немецкая литература знает множество, и в них всегда преобладает германский взгляд, который приписывается нам? Нет же. Стыдно признаться, но эта заслуга не принадлежит никому иному, как нашим чешским псевдо-юмористическим газетёнкам для отупения политического чутья, нашим бульварным листкам типа «Ку-Ка-Ре-Ку» и подобным. Это те источники, из которых славяне черпают знания о своих собратьях, и все они совместно радуются, что славяне — никчемный мусор между народами.

   Только славянину доставляет огромное удовольствие, когда он узнаёт о своём собрате, что тот — не меньший мерзавец и прохиндей, чем он сам.

   О чехе достоверно известно во всём славянском мире, что у него рот — до ушей, что он — курносый, что он либо музыкант, либо воришка, но скорее всего, и то и другое одновременно.

   Когда чех путешествует по славянским землям, то вызывает немалую сенсацию, если вдруг он признаётся, что не умеет играть ни на одном музыкальном инструменте.

   Но никогда ещё я не видел, чтобы славяне делали вывод о чехе-немузыканте, следуя немецкой логике; что, если чех не музыкант, то неминуемо — вор...

   Мне, наоборот, кажется, что рассуждают они так: если не каждый чех — музыкант, то и не каждый из них должен красть.

   По-видимому, иные славяне проще избавляются от навязанных из-за границы предрассудков о чехах, чем чехи от предрассудков в отношении других славянских народов.

   На сколько немцы укоротили носы чехам, на столько же удлинили их югославам, особенно черногорцам, которые были бы абсолютно нормальными людьми, если бы не имели двух страстей: резать носы и красть ягнят.

5

  Читатель таких этнографических отчетов может подумать: полную неправду немцы точно не имеют, потому что нет никаких причин, чтобы писали это из партийных соображений или из враждебности, основанной на определённых опасениях — для них черногорцы действительно были бы опасны, если бы крали телят.

   История доказывает, что злоумышленники всегда возвращались из Черногории, с длинным носом, и никогда с коротким.

   Что касается русского, то немцы изображают его зимой, как и летом, в лохматой шубе, треухе на ушах, с кнутом в руке и бутылкой водки в кармане.

   Славянский читатель из этого выводит суждение, что в России и в июле трескучие морозы, что кнут — есть неотъемлемая часть народного костюма, что русские вместо «спаси Господи» приветствуют бичом,  и что уже из материнского лона они приходят на свет, опоенные водкой.

   Немцы правильно делают, что из русского иначе и не представляют, как с приличным «подарком» в виде кнута; но славяне могут смело освободиться от влияния немецкого мышления, хотя бы настолько, чтобы мурашки не бегали по коже за немецкие страхи.

   О сальных свечках, как о русском народном деликатесе, расскажу анекдот, который, наверное, не одному читателю известен.

   Во время правления Александра I его наместником в Польше был царский брат Константин*.

   Александр I благоволил к полякам и Великий Князь Константин имел царское задание в Варшаве склонить польскую аристократию на сторону России.

   Константина не нужно было дважды побуждать, он со всей русской серьезностью посвятил себя горячей любви к польке.

   Вскоре наступил на его дворе дух таких сердечных отношений между польским панством и ним, что брат его и не мог желать лучшего.

6

  Когда Константин подумал, что уже все ожидания исполнил, захотел услышать похвалу и подтверждение, что польское панство его усилия с благодарностью признаёт и хотя бы немного его любит.

   Он задумал спросить об этом своего доверенного, Жолкиевского, комика варшавского театра.

   Жолкиевский пришёл к Великому Князю сильно разгневанным.

— «Константин Павлович, — начал свой доклад Великому Князю, — я был свидетелем человеческой низости, которая меня надолго избавит чувства юмора».

— «Возможно, ты уже был лишён чувства юмора, когда стал свидетелем того, что называешь бесчестием. Расскажи-ка мне, о чём идёт речь, может быть, я тебя снова примирю со светом".

— «Не могу».

— «Стесняешься, тебе стыдно признаться в оскорблениях или несправедливости, которые они тебе нанесли?»

— "О, как бы я был счастлив, если бы оскорбления и несправедливость касались меня! Они, однако, касаются тебя, а источник их — те, которым ты всегда ласково и дружески шёл навстречу и которые тебя за твою доброту отблагодарили мизерной клеветой за твоей спиной».

— «Предполагаю, что  и мне пришел известить, как моя добрая воля подобает зёрнышку между жерновом и колосником. Давай-ка рассказывай без экивоков, что случилось».

— «Я был в компании нашей аристократии и там о тебе, Константин Павлович, абсолютно серьёзно рассказывали, что сальные свечки для тебя являются наимилейшим деликатесом, и что ты бы заболел, если бы хотя бы один день должен был бы остаться без них.

   Придворные пиры проводишь лишь для отвода глаз, только для того, чтобы ими прикрыть настоящую сторону своей гастрономической прихоти; но, когда ты в одиночестве, закрываешься от свидетелей снимаешь с себя фрак или мундир переодеваешься в одежды из тюленьих шкур, глотаешь сальные свечки и запиваешь их рыбьим жиром».

7
   Эта новость для Великого Князя была очень неприятна — он ожидал, что слухи о нём ходят прямо противоположные; но сумел подавить свои впечатления, что ему не всегда удавалось, и подтвердил комику, что эти слухи соответствуют истине.
Сразу же объявил придворный праздник, на который было созвано наивысшая варшавская аристократия; специальная забота при созыве гостей была посвящена наинежнейшим цветкам прекрасного пола.

   Панство съехалось во всей своей красе.

   Каждый считал за счастье, показаться при дворе, пиршество был прекрасным, Великий Князь, по левой руке от которого сидел побратим-комик, расплывался искристым юмором и благосклонностью. Застолье оставалось завершить подаванием сладостей.

   Лакеи открыли серебряные мисы, а в них — о, горе! — обнаружились те самые сальные свечки. Гости окаменели, но хозяин был много доброжелательнее, чем прежде.

   Он с аппетитом взял две сальные свечки, одну положил себе, другую — на блюдо Жолкиевскому.

   Положил, порезал на кусочки и ждал, когда возьмут все гости.

   Грациозная соседка справа от него чуть не упала в обморок, но Великий Князь уговаривал её так настойчиво и ласково, что ей не оставалось ничего иного, как, поддавшись его уговорам, взять сальную свечку.

   Честолюбивые офицеры брали с героической решимостью, политики старались прибавить к деликатесам сладкие улыбки, которые изображали на своих лицах. Уже перед всеми лежало по сальной свечке, но никто из гостей не торопился погрузить её в свои утробы. Одни на неё щурились, другие глаза отводили, но все синели или краснели.

8

   Великий Князь объяснил соседке справа, что блюдо, которым он сегодня потешит дорогих гостей, — его любимое лакомство, и он  готов убить за него, и — если бы хоть на один день остался без сальных свечек — заболел бы. Гости узнали в словах Константина свои собственные, они увидели победную злобу, что просвечивала из его веселых глаз, но все-таки надеялись, что не дойдёт до наихудшего. Ведь, в конце концов, Великий Князь хочет сказать только, что он всё знает о глупых сплетнях! Теперь улыбка исчезнет, Константин Павлович нахмурится, поднимется, загремит и навеки распрощается с гостями, прогнав их ошпаренными.

   Но Великий Князь неожиданно поступил иначе.

   Взял фитиль разрезанной сальной свечки пальцами правой руки и, запрокинув голову, опустил сверху его в рот. Кто имел смелость наблюдать всё это, видел, как свечка у него на языке расплывается, какое необычное и восхитительное наслаждение она доставляет князю.

   Конец! Гостям ничего другого не остаётся, они должны последовать примеру своего гостеприимного хозяина.

   Жолкиевский поспешил за Константином Павловичем.

   И на его лице объявилось такое же выражение сладкого наслаждения, что придало гостям отваги положить на язык этот дивный десерт. Но лица их приняли иное выражение. Были на них испуг, беспокойство и брезгливость. И ещё надежда на спасение и избавление. Великий Князь сегодня в таком хорошем настроении, ясно, что не доведёт наказание до конца. Но лицо Константина вдруг помрачнело.
Весёлое ехидство уступило гневливому желанию мести.

   Уста его не промолвили, но выразительный взгляд говорил об этом.
 
   Нежные красавицы должны были в отчаянии превозмочь себя и съесть свечку, как и старые генералы, которые ни перед каким врагом не натерпелись столько страхов, сколько перед этой маленькой свечкой.

9

   На другой день Жолкиевский посетил несчастных гостей праздника, которые все, без исключения, лечились от вчерашнего дворцового пиршества. Верный друг Константина Павловича не переставал удивляться:

— «Вам свечка не понравилась? Ведь это же была наинежнейшая конфетка — клянусь!»

— «Ну что Вы! Это была настоящая сальная свечка, как её свечной мастер сотворил».

                * * *

      Действительно, однажды российский инженер П. сам мне рассказывал историю из своей жизни о том, как на Западе вполне искренне верят в то, что русские — это восторженные пожиратели сальных свечей.

   Случилось это с ним не в Праге, скорее в Хемнице. Он целый день бродил по окрестностям, а вечером вернулся в отель, имея на ноге мозоль. Приказал, чтобы ему в номер принесли  сало. Кельнер опешил, побледнел, задрожал, не иначе, как если бы он испугался, что ужасный русский за пять минут, сдерёт с него кожу и по потребностям отрежет сала. Инженеру и в голову не пришло, какова главная причина испуга официанта.

   Пятка у него болела, уже не было терпения долго расспрашивать и разбираться, он просто топнул ногой:

— «Да, когда же, наконец, Вы принесёте?"
 
   Кельнер пригнулся, как будто около него ударила молния.

— «Сейчас, сейчас, момент, Ваша милость», — пробормотал запинаясь и выскочил за дверь.

   Через какое-то непродолжительное время вернулся. Принёс на подносе примерно пятину фунта жира и поставил перед инженером, осторожно придвинул нож и вилку, солонку, перечницу, горчицу, уксус и масло.

— «Ваша милость, простите, мы ещё никогда жир не сервировали — не знаем, что к жиру подавать», — извинялся  официант.

   На следующий день в меню между холодными блюдами было вписано:

— «Порция жира — 2,- марки».

10

Это, случилось с упомянутым инженером в недавние лета, когда каждый состоятельный русский думал, что погрешил бы против своих правнуков, не потратив в Дрездене и в Саксонии несколько тысяч рублей.

   Русские слышали о насмешках западных европейцев и думали:

— «Без причины нас не стали бы ругать. Их отношения для нас должны быть образцовыми и желательными; только в их образе жизни может быть благо и человеческое совершенство», — поэтому и принимали Запад за эталон так горячо, что уже сто лет назад Фонвизин считал своей обязанностью сатирой гнать из своих сородичей эту западоманию.

Если ты наивный добряк, нальют тебе уксуса в чашу и побуждают, и подталкивают:
«Пей, это вино слаще мёда; и ты пьёшь — чуть не упьёшься, пока кислота тебе утробу пилой начнёт резать. Но не будешь принимать уксус за сладкое вино до самой смерти. Осенит тебя и ты поймёшь, что был обманут и возненавидишь мошенника».
Убедившись, что и на Западе не всё злато, что блестит, и что народы Запада хотели бы за золото продать, русские начали сравнивать свою жизнь с жизнью Запада и обнаружили, что, если у них не лучше, то точно не хуже, и что они также, как и другие имеют право, как и любой иной иметь пристрастия к тому, что является их.
Но когда кто-то придёт к пониманию, что ему хорошо стоять на своей земле, он не будет стоять на ней так долго, пока ноги не затекут, но рассядется на ней удобно.
Так услышим же русского, который сидя на русской точке зрения наблюдает и оценивает нашу жизнь и наше общество.

Нужно с самого начала подчеркнуть, что ничего так настоящему русскому нет против его понимания, ничего  нет так противного и смешного, как то, что есть чисто немецкое.

11

   Никто не будит в нём такой жалости, как тот, кто подобен немцу, и никого так не презирает, кто является их добровольным последователем и сторонником. Никто не составляет такой абсолютной противоположности русскому характеру, восприимчивости и мышлению, как немец.

   Мы пристрастились к немецкой морали и образу жизни.

   Тяжёлыми усилиями сбрасываем с себя немецкое политическое ярмо, при этом живём по-немецки, аж до мельчайших деталей.

  Прежде всего дадим слово нашему русскому гостю.

  Александр Александрович — известный учёный.

  Долгое время изучал в Праге чешскую историю и историю литературы.

  Нельзя сказать, чтобы нас он не знал из собственного опыта, но нельзя его и подозревать в том, чтобы питал к нам какие-либо предрассудки.

  Если бы мы ему не нравились, прошёл бы мимо, не обратив внимания, и не утруждал бы себя изучением наших проблем.

  Если всё же нас любит и знает, мы обязаны внимательно выслушать, когда он говорит о нас. Такая возможность ему представилась в семейном кругу, где вместе мы были гостями.

Меня попросили, чтобы я высказался об общественной жизни в Праге, но  Александр Александрович меня опередил и бойко взялся говорить. Было бы неприличным перебивать его речь, оставим его, пусть выговорится.

   Александр Александрович начал:

— «Пражане живут днём на улице. Вечером и ночью — в пивнушке. Из дома их гонит прежде всего то обстоятельство, что в Праге, как нигде на Западе, нет просторных, свободных и комфортабельных квартир, а во-вторых, пражским семьям не хватает того, что, я бы сказал, святости семьи.

12

   Квартиры в Праге — тесные, низкие, тёмные, при том, что не дёшевы. Русский человек, который любит простор, чувствовал бы себя в подобном жилище, как на каторге.

   Но и пражанину в ней неприятно, хотя настоящей причины он не знает.  Ему в доме постоянно чего-то не достаёт, и это его из дома гонит. Ходит по улицам, как полоумный, как будто ищет вчерашний день, протопчется несколько часов — а куда потом?

   Наверняка, не пойдёт туда, откуда пришёл!

   И идёт туда, где найдёт товарищей по несчастью и окажется в пивной, чем наполнит истину: из-под дождя — под водосток, а из слякоти  — в лужу.

   Чехи чувствуют, что дома им чего-то не достаёт, хоть и не понимают, что бы это могло быть.

   Что делает храм храмом? Алтарь и божество. В старых домах алтарём был семейный камин или домашняя печь, божеством — мать семейства.

   У нас на Руси место камина занимает самовар. Самовар — алтарь русского дома. Вокруг самовара собирается у нас вся семья и её гости. В его утробах что-то таинственно бормочет и пузырится; с его помощью приготавливается волшебный напиток, который развязывает языки и сближает сердца. Намаешься достаточно за пределами дома, бегая по работе: дома же хочешь принадлежать себе, своей семье и друзьям.

   За пределами дома чувствуешь себя слугой, дома — господином.

   Здесь тобой овладевает совершенно иной настрой мысли: ты безрассуден, как принц, и велик по-королевски.

   Ибо это и есть сласть, быть главой своей семьи и знать её членов, как собственный организм, это сласть, которая в Чехии достанется скорее бедному работяге, нежели богачу!


13


   Семья — основа общества.

   В Чехии семья существует только в физическом и юридическом смысле, в смысле нравственном — не существует. Потому нельзя и об общественной жизни говорить  с высшей, благородной точки зрения.

   Муж, сын, дочь — все члены семьи находятся за пределами её лона.

   Если еще слишком рано в пещеру пивнушки, бродят бесцельно и бессмысленно по улицам, просто, чтобы дойти в один конец, развернуться, и вразвалочку, вялым шагом вернуться. Нигде на свете не видно столько людей на улицах, как в Праге.

   Увидев это впервые, подумаешь:

— «Ого, вот это бойкий город! Какое движение, какая живость!»

   Предположишь, что реальный и духовный расцвет города должен отвечать уличному шуму и роению. Но быстро понимаешь, что движение в Праге только кажущееся, что пражане бродят по улицам бесцельно, по дурной привычке, которую нельзя объяснить или извинить ничем иным, что они в своём доме несчастны.

   Подчёркиваю, что в Чехии господствует образцовое сходство между чехами и немцами в образе жизни.

   На улице Вы это познаете не глазом, скорее ухом.

   Немец ходит с грохотом и криком, даже если он идёт один.

   В этом и заключатся часть апостольской деятельности пражских немцев.

   Когда труба звучит фортиссимо а флейта пианиссимо, кто услышит этот дуэт, тот скажет: «Трубач трубит», — и нежный голос флейты останется без внимания. Так пражские немцы придают немецкий характер столичному городу Чехии.

   Артериями Праги — две широкие, долгие и прекрасные улицы: Пржикопы и проспект Фердинанда.

   Между ними есть узенькая улочка, называется Фруктовая.

14

   Если бы этой улочки не было, Пржикопы и проспект Фердинанда слились в импозантную красивейшую улицу, какую имеет мало какой большой город. И действительно эта мысль несколько лет назад пришла в какую-то светлую пражскую голову. Чтобы три или четыре городских дома на одной стороне Фруктовой улицы были у города куплены и снесены. В Праге эта идея вызвала ропот, беспокойство и бурление.

   Послушайте, почему.

   На углу улицы Фруктовой стоит дом некоего часовщика, и этот дом должен был пасть жертвой реновации. Это само по себе пражан бы не взволновало.
 
   Но на этом доме установлены большие светящиеся часы Сухого, которые пражанам, по улицам не со скоростью комет волочащимся, указывают, когда они должны направиться в пивную.
 
   Пражанин, скорее всего, смог бы жить без головы, но ни в коем случае, без часов Сухого. Эти часы для пражан то же, что для стада колокольчик, призывающий в стойло.
   
   Знаменитые часы указывают седьмой час вечера.

   Толпы шатающихся по улицам вдруг исчезают, как будто их кнутом разогнали.
   
   Когда впервые наблюдаешь эту спешку, думаешь: не иначе, как лев вырвался из зверинца и сожрёт каждого, кто опаздывает.

   Скоро видите на улицах, живостью которых только что восхищались, только редких одиноких пешеходов.

   Магазины ещё открыты, но никто уже не покупает.

   У продавцов началась сиеста, и уста, которые мололи целый день похвалу товарам, ещё двигаются, как автоматы, зевают, а в восемь часов уже все лавки забаррикадированы железными дверями и решётками. Прага как будто вымерла.

   В Помпеях, когда они ещё не были раскопаны, жизни было больше.

15

   Насколько очаровательнее в вечернее время улицы нашего русского города.

   Столпотворения, правда, на ней нет. Люди передвигаются нормально, размеренно. Быстрые извозчики мелькают по дорогам, развозя людей на вечерние визиты и забаву.

   Лавки закрываются постепенно, как будет любо хозяину, так что движение на улицах сохраняется до 10-11 часов, а может быть до полночи и за полночь.  Многие и не закрываются, только прикрываются. Перед каждой лавкой сидит в мохнатой шубе смотритель, держит в руке колокольчик и время от времени позваниванием предупреждает злого человека, чтобы не смел подходить к охраняемым товарам.

   Что является причиной внезапной спешки в городе, который обычно никуда не торопится и вечно имеет достаточно времени на обеспечение жителей хорошей питьевой водой, на создание канализации, на обустройство еврейского квартала?

   В Праге наступило время, когда все население должно убраться в пивные.

   С педантической точностью, как автомат, каждый должен в привычную минуту усесться на свое привычное место, и никак иначе, как бы от этого зависел порядок мироустройства.

   Кто опоздал считается в обществе человеком необязательным, несолидным, чуть ли не прохвостом.

   Кто же продержался на месте дольше всех, добыл себе славу и почитается за героя.
   
  Если бы чехи так же героически сражались на Белой Горе, как держатся в пивнушках, кем бы к сегодняшнему дню были!
   
  Пойдёмте в пражскую пивную и посмотрим, что же туда общественность так неудержимо влечёт. Мы пойдём не в корчму дровосеков, а в прославленную плзеньскую пивную, куда не может отважиться каждый бедняк.

16

   Остановишься перед низкими дверями дома.

   Заглянешь в них, увидишь тёмный коридор, замрёшь, как вкопанный, и стоишь в неуверенности, правильно ли ты пришёл, не оказался ли ты перед входом в прихожую ада. Пока стоишь и сомневаешься, ударит со всей силы тебе в нос отвратительная, с  навозной ямы хорошо знакомая вонь, исходящая из боковых дверей, сразу за входом.

    Холодный пот выступит у тебя на лице и скажешь себе:

— «Господи Боже, может быть я не должен идти туда, куда ведёт эта дверца?»
   Но тут из полумрака тьмы проблескнет свет. Вздохнёшь радостно, как будто глаза твои увидели спасительную звезду.

— «Терпи, казак, — подбадриваешь себя, — атаманом будешь!»
   
   Шагнёшь смело, задержишь дыхание, зажмёшь пальцами нос, раз — два — три — и страшный фронт вони уже счастливо преодолён!
   
   Идёшь туда, куда ведёт тебя свет.
   
   А свет ведёт тебя из коридора в маленькую и низкую келью, мощные своды и зарешечённые окна которой напоминают каторжную камеру для самых опасных преступников.
   
   В камере, на одной стороне, три или четыре стола, за ними — один, стоящий на другом вверх ногами. На другой стороне стоит большой круглый стол, за ним до сих пор никто не сидит. Табачного дыма здесь столько, что токарь мог бы из него нарезать пуговицы, а свет газовой лампы сквозь него едва виден.
   
   Вновь приходящие не садятся за свободный стол, а теснятся за столами занятыми.
   
   Тут впервые понимаешь инстинктивную общительность сельдей, которые тянутся через моря густыми массами, в которых их миллиарды, и этим они как-то обращают внимание наблюдателей на своё жизненное предназначение.
   
   Ты русский, сын вольного, независимого народа, тесноты не любишь и не сносишь.

   Идёшь за свободный стол и собираешься за ним расположиться.

17

  Ещё не сел, а кельнер уже сообщает:

— „Уважаемый, Вы здесь сидеть не можете».

— «Почему? Ведь нигде места нет!»

— «Простите, это стол штаммгастов — постоянных гостей».
   
   Это, конечно, уважительная причина. Ты, обычный смертный, бегом освобождаешь путь полубогам общества. Богов всегда предпочтительнее наблюдать с почтительного, нежели с близкого, расстояния.

   Поэтому ищешь возможность спрятаться в тесноте за другими столами и думаешь, что знакомство с таким количеством бессмертных, сколько их разместится вокруг большого круглого стола, всё таки стоит этих небольших неудобств.
   
   Боги должны следить за тем, чтобы не потеряться в повседневности, чтобы между ними и земными людьми, оставалась некоторая разница и определённая отдалённость.. Только она могут позволить такое большое исключение из правил и приходить в пивную только около восьми вечера.

   Приходит первый. Человек как человек. Я почти разочарован.

   Но сразу же вам бросается в глаза особое значение, которое он себе придаёт. По нему видно, что свою исключительность признаёт,  уважает, любит и обожествляет. Каждое его движение рассчитано, без размышления он не прикоснётся и к шляпе, и даже ботинки у него поскрипывают самоуверенно.

   Если бы Аписа* запустили в конюшню, не было бы его поведение достойнейшим. Официант учтиво помог ему снять одежду.

   Штаммгаст постоял у своего стула, измерил взглядом общество на другой стороне, дождался его приветствий, ответил на них благородным кивком головы, после чего приподнял фалды своего фрака и уселся.

— «Что бы было, — спрашиваю у своего соседа, — если бы кто-то уже сидел на его стуле?»

— «На это никто не отважится».

— «А если бы сделал это не ведая того?»


18


— «Для этого здесь трактирщик и официанты, чтобы его предупредили».

— «А что, если всё же забудут?»

— «Такого преступления не допустят!»

— «Предположим, что я Вам поверил. И всё же как иностранец я хотел бы знать, что бы произошло, если бы пан штаммгаст, его высокоблагородие, нашёл своё ежевечернее место занятым кем-то другим?»

— «У меня нет таких пустых фантазий, — прозвучал ответ, — точно так же я не могу представить, что было бы, если бы Земля в некоторой точке своей орбиты встретила чужеродное небесное тело».

   Постепенно заполняется и стол штаммгастов.

   Едва один на другого обратит внимание. Сядут и закопаются.

   Без сомнения, вчера вечером что-то произошло, разругались, а сегодня никто не хочет даже начинать разговор.

— «Напиток — добрый», — подчеркнул, после продолжительной паузы, самый говорливый.

— «Крепкий, как хрен», — подтвердил другой.

— «Это гаупт-пиво», — добавил третий, который уже начинал вторую кружку и становился по-пражски шутливым, т. е. чувствовал внутреннюю потребность повторить те же речи, слова, фразы и шутки, которые с автоматической регулярностью, неустанно, на том же самом месте произносят уже многие годы.

   После третьей кружки лица утрачивают яростное выражение, проясняются, становятся человечнейшими.

   У шутника перед собой уже четвёртая кружка, шило в стуле уже не даёт ему покоя, и он начинает шутить.

— «Знаете ли Вы, — спрашивает соседа, — какая разница между слоном и блохой?»

19

   Плутовски улыбается и такая же улыбка водворяется на лицах остальных штаммгастов. Они слышали эту загадку семь лет назад, но то, что остроумно, можно повторить трижды через семь лет и она не потеряет в действенности.

— «Не знаем».

— «Сдаётесь?»

— «Сдаёмся».

— «Слон может блоху раздавить, а блоха слона не может».
 
  Следует гомерический хохот всей компании, которая собралась теперь в полном составе.

  Смехом заражается и вторая половина помещения. Сразу же за всеми столами воцаряется веселье. Один старый анекдот сменяется другим, замшелые загадки сыпятся со всех сторон.

— «Что бы стало, — снова спрашиваю соседа, — если бы кто-то принёс новый анекдот или загадку?»

— «Этого не произойдёт, потому что не подействовал бы на компанию. У нас, чем старше анекдот, тем лучше. Новые нам чужды, мы им не доверяем, как новому блюду, которое нам предложили впервые».

  После пятой кружки анекдоты уступают место политическим дебатам. Дебаты начинаются согласием всех, но уже на шестом бокале выставляет рожки «проклятая славянская разобщённость», как её называют в Праге. После седьмого бокала слышны уже не загадки, а ругань и слова гадкие.

  Лица рдеют святым возмущением от того, что кто-то может иметь иное суждение, глаза метают молнии, правые руки твёрдо сжимают ручки кружек так, что и гуситы жёстче не сжимали рукояток своих булав.

  У иностранца душа уходит в пятки.

  Он думает: «Этих чехов и так мало, сейчас ещё и весь цвет нации перебьют!»

20

   Но ты не знаешь Праги, если так подумаешь. Чехи и немца не обидят, не то что себя. В пивной подстрекать — это польза для здоровья, совращение — упражнение для пивной, как плач — упражнение для новорождённых. Когда твои опасения достигли апогея, гости разом прекращают битву. Ты думал, что боги скоро начнут бой, а они уже после боя. Устало и тяжело дышат. И вдруг — сильнейший удар — сюрприз для тебя — их головы опускаются, хоть их не отрубили. Становится тихо. Глазами ищут предмет, на котором бы остановить взгляд. Наиболее для этого подходят пальцы собственных рук, опухшие и затвердевшие, которые лежат растопыренными в виде индюшачьего хвоста на столе. И думаешь; ты где-то в Китае, между курильщиками опия, или где?

   И тут тебя осеняет. Ты понимаешь, для чего необходима точность автомата, с которой чехи в семь часов вечера отправляются в пивную — для того, чтобы безопасно, ведёнными только приобретённым инстинктом, добраться домой из пивнушки."

   Каждый патриот может себе представить, каково было мне, когда Александр Александрович так изображал нашу жизнь.

   Признаю, что его видение весьма правдиво, а почему бы он должен был молчать о наших недостатках, как будто он связан присягой людям, которые у нас никогда не были и слепо поверят тому, что услышат? Как мне отбить его нападки? Если бы я согласился с его описанием всех сторон нашей общественной жизни, которые он бичевал, это выглядело бы так, будто я его выводы полностью поддерживаю.
Поэтому лучше будет в чём-то с ним согласиться, и на авансцену нашего разговора быстро вывести более приличные стороны нашей жизни.

21

— «Я не отрицаю, — сказал я, — что у нас жизнь пивной несколько переросла семейную и душит её; но нашу общественную жизнь не представляют ни семья, ни пивная, а скорее клубы, которых развелось очень много. Наши клубы — красноречивейшее свидетельство того, как развита наша культурная жизнь, как  наше общество продвинулось и усовершенствовалось».

   На это Александр Александрович:

— «Я тоже немного знаю Ваши клубы, но общественно-полезных из них — мало. Да, я вижу, что для полезных клубов уменьшается пространство, а множатся клубы никчемные, которые стоят в общественной жизни гораздо ниже пивных, и безобразия, которые в противном случае были бы непроизвольными и случайными, образуют систему, тем самым делая её продуманной».

      

   "Настоящая цель ваших клубов — удержание чехов в пивных как можно дольше, чтобы они имели всегда наготове материал для личных трений, а при этом в духовной жизни как можно скорее мельчали. Вашим клубам недостаточно того, что для этой «благородной цели» привлекли мужчин, так они стараются усилиться ещё и за счёт женской половины человечества.  Хотел бы думать иначе, но в чём добродетель и достоинство, стать членом ассоциации «Травля», «Собачье ухо», «Подвязка» или подобных!

   Я думаю, даже больше, я убеждён, что такая социальная жизнь может иметь место только в обществе без духа, без идеала, без цели, ведущей к укреплению нравственности».

— «Вы несправедливы к нам, Александр Александрович. Для нас семья слишком узка, и потому мы из неё ушли в пивную;


22


но уже наступила благородная реакция против пивной и наше общество стремительно движется сегодня к настоящему расцвету, имя которому «чешский салон».

   — «Я внимательно наблюдаю, что у вас происходит, и потому не обошёл вниманием и «чешский салон», который вы создали — иначе у вас и быть не может — в пивной. Но, в связи с тем, что там не было так «уютно» как «У Флеку», вы оставили «чешский салон», и уже никому не придёт в голову выбираться из социального дна. Впрочем, ваши страстные попытки создать что-то, что можно было бы назвать салоном так пленительно наивны, что являются безошибочным знаком о  том этапе общественной жизни, на котором ещё ничто не испорчено. Хочу сказать, что развитие ещё всё перед вами, вам необходимо только изгнать чужие общественные нравы и устройство и самим вытворить свою социальную жизнь.

   То, что называется и понимается под словом «салон» не означает вершину общественной жизни, как представляют себе чешские писатели, которые уже более 12 лет назад основали «Салонную библиотеку», очаровавшись благими мечтаниями, что «Салонная библиотека» волшебным образом создаст им салон, так же, как иной, имея только ключ от часов, надеется, что и часы ему в карман прибудут. Конечно, вероятность такая существует. Кто имеет боженьку, купит и часовенку, есть у кого часовенка — купит себе и боженьку. Я не утверждаю, что горячими и дружными попытками чешского народа невозможно сотворить нечто такое, что можно было бы по праву назвать при крещении «чешским салоном».

23

   Сотворить чешский салон всё же легче, чем чешское государство.

   Только вначале бы осмелился указать вам на то, что салон и в больших литературных и художественных центрах означает упадок литературы и искусства, и я не советовал бы вам сразу при зарождении высшей культурной жизни заботиться о её крахе или  уничтожении.  Там, где есть литературный салон, есть и продажные литераторы, есть кумовство и интриги, существует подчинение интересов искусства интересам общественным, есть и компрометация возвышенных целей искусства личными целями.

   Передайте чешскому писательскому сообществу посыл от меня: оставаться верными последователями своих предшественников, будить, просвещать и побуждать свой народ к добру, и делать это при любых условиях, в которых вынужденно существуют, и не требовать от народа того, чего нет ещё и в зародыше.

   Что касается меня, то я, как русский и славянин, знающий, что в Чехии достойно похвалы, не скрываю, что чешские писатели периода национального пробуждения мне импонируют своими внутренними ценностями больше, чем сегодняшнее ваше писательское поколение. Те свой народ идеально любили, и были готовы ради него пожертвовать всем; эти от своего народа отчуждаются духовно и социально, но при этом для себя от народа требуют всего — благодарности, признания, славы и, да, чешский салон».

     Александр Александрович вошёл в почти святой раж.

     На минутку замолчал, после чего добавил:

— «Я глубоко убеждён, что корень всех ошибок и недостатков, которые вы, новые чехи, имеете, коренится в деятельности ваших пивных.

24

     Они губят всё ваше общество, сделали его плоским, отняли его идеалы и серьёзность, а вместо них наступили бесцельность, минутный бред за кружкой пива, который вы и сами осуждаете, называя его с насмешкой «соломенным восторгом», и нередко встретите в Чехии такую фривольность и цинизм в святых для народа вопросах, что иностранец над ними только ужасается и определяет их не иначе, как глубокая социальная болезнь. Когда вы снова вернётесь в семейный круг, где, в конце концов, также можете пить своё неизбежное пиво, достигнете совершенного исправления и в литературе, и политике.

   Ваши писатели и издатели почти каждый год настойчиво просят публику, чтобы она поддержала литературу. У народов образованных и жизнеспособных такого просто не может быть. Литература должна быть потребностью публики, должна быть хлебом, или, выражаясь в чешских понятиях, пивом публики.

   Публика, чтобы покупала книги, должна иметь в них потребность.

   Ваша аудитория иногда определит очень чувствительную проблему, купит книгу об этом, но даже её и не откроет. Этим она не помогает литературе — книга купленная должна быть прочитана.
 
   Но на чтение чехам не хватает времени. Днём он должен работать по профессии, а вечером обязан направляться в пивную. Когда же ему читать книгу? А уму, увядшему в пивных испарениях, не достаёт гибкости. Видно, чехи физически не имеют времени на чтение. Возвращайтесь из пивной в семью! У вас даже политика после этого станет лучше. В пивной вы как на ладони, каждый может вас видеть и слышать. Вы, спорящие в пивной о своих политических взглядах, либо открываете все свои карты, либо утрачиваете откровенность.

25

   Если же хозяйка пивной — холуйская тётя, то случается, что и настоящее мнение человека подавляется прямо в душе и он никак не проявится. Не говоря при этом о героизме».

   Было бы избыточно приводить здесь наш дальнейший разговор.

   Мои реплики и доводы читатель и сам может дополнить.

   Я только хотел Вас познакомить с русским взглядом на нашу жизнь.

   Нет необходимости устранять сатиру из речей Александра Александровича и оставлять только намёки сдержанной критики.

   Запад также не сдерживается в критике, говоря о русских.

   Тот факт, что общественному или, собственно, семейному устройству жизни русского человека принадлежит преимущество над нашим, доказывается наилучшим образом тем, что наши земляки на Руси быстро приспосабливаются к русской организации общества и наслаждаются ею. Конечно, не все. Некоторые так консервативны, что на правильную колею, которую им навязали немцы, никогда не станут. От наблюдательного взгляда иных не скрылось то, что русская семья не всегда делает из человека ангела. В улье легче, нежели где-нибудь ещё, плетутся романы. Женщины кокетничают, мужчины играют в карты. Ну, и пусть кокетничают, пусть играют!

   От обычных людских недостатков и наклонностей семья не избавит, достаточно того, что количество их уменьшится и они приобретут правильное направление. Но не может быть и спору о том, что одухотворённая  поэзия может зародиться только в семье.

   Когда русский говорит о жизни в западных странах, где правят немецкие нравы, он не прикрывает косметикой теневых сторон жизни. Мы, по их мнению, не умеем комфортно жить, не умеем отапливать  дом, не умеем одеваться.

26

    Русские любят жить в квартирах просторных, отапливают их так, что воздух нагревается во всех комнатах одновременно и равномерная теплота удерживается постоянно. В квартирах, так организованных, и зима радостна. Они умеют и любят пользоваться комфортом. Летом большие русские города пустеют, большинство переезжает за город, в деревню, к лесу, на море.

   По мнению русских мы и обуваться не умеем, не можем защитить ноги от воды и холода, и, тем самым привлекаем к себе многочисленные простуды. Невозможно отказать в том, что российские калоши являются не просто солидным произведением ремесла, но и необходимым предметом цивилизованного человека. Если в Европе судят о степени цивилизованности по комфорту, по тому, как мы живём, одеваемся, едим, развлекаемся, то не можем обойти оценками и того, как мы обуваемся. Русские, без сомнения, обуваются так, что на достоинства их обуви можно положиться.

   Резиновые калоши в дождливую и ненастную погоду охраняют ботинки от воды, и, при этом, они так прекрасно изготовлены, что с виду не увеличивают ногу, а ботинок обтягивают, как перчатка.
   
   Их обувь свободна, красива, долговечна, при этом, правда, в 3 — 4 раза дороже, чем у нас. Когда Европа начнёт цивилизоваться от России, то русских обувщиков у  нас будут обхаживать, как министров.

   Очень смешным русским кажется наше титулование. Титулы мы повторяем за каждым словом. Не удовлетворяемся титулованием почётным, но титулуем ещё и по профессии и по должности.

   Они же каждого, и Царя, называют по крестному имени и по батюшке.

27

   Родовые или предписанные титулы — ни разу, для этого тоже используются только имена, и простой мужик обращается к царю: «Ваше Величество, Александр Александрович, прошу тебя...» и подобно.

   Такое обращение придаёт русскому обществу непринуждённости, доверительности и семейности, и его преимуществ нельзя переоценить.

   Многие думают, что семейная жизнь и в России возьмёт своё, когда русские будут вести более трудную борьбу за жизнь. Что сегодня они живут слишком хорошо: ездят в гости, проводят дорогостоящие балы. Мне же кажется, что это пророчество не исполнится никогда. Гостеприимство русских выглядит так, что гостю в России всегда рады и хозяин не обижен.

   Они не откармливают гостя аж до горла, как чехи, но и не смотрят на него, как будто за ужин его уже купили, как немцы.

   Примут тебя гостем, подадут, то что имеют — это может быть только хлеб с солью или же чашка чая.

   Семейная жизнь на Руси поддерживается распорядком дня.

   Утром русский человек выпивает чашку чая, в 11 часов завтракает, обедает в 4 — 6 часов. Полуденное время, наиболее подходящее для работы,  не тратит понапрасну, как это заведено в нашем распорядке. Вечером идёт на чай к друзьям и знакомым, в театр, на развлечения.

   Как мы видим, русские живут неплохо.

   Мне же осталось только защитить русских от немецкой клеветы о безмерном употреблении в России крепких напитков, особенно водки. Не видел между русскими большего количества пьяных, чем где бы то ни было в другом месте; и, если бы в иных странах правительства так же сурово следили за чистотой пшеничной водки, у них было бы наполовину меньше причин бороться с ней.

28

   Так же как мы боимся  русской водки, так и русскому человеку страшным и губительным представляется наше пиво.

— «Наше счастье, — говорил мне один русский, — если мы останемся верны водке и чаю; как только начнём хлестать пиво — разрушимся физически и духовно, как немцы».

   Он пожалел меня; не сказал: «как Вы — чехи».


                Примечание переводчика


* Апис — священный бык в мифологии древнего Египта. Он по вечерам становился мужем богини неба Нут, которая каждое утро рожала его же, но уже младенцем.

** «У Флеку» — легендарная пражская пивная.
               

                II
               
                РОССИЯ И ЕВРОПА

                (Стр. 31 — 72)

31

  Прошу Вас хорошо понять то, о чём я рассказал в предыдущей главе.
  Невозможны здоровые общественные отношения без упорядоченной семейной жизни.
  Семья навсегда останется основой общества национального и государственного.
  Каждый солидный, полезный для человечества союз, должен опираться на краеугольный камень в виде семьи, потому что только в семье соблюдается социальная мораль.
  Пусть общество организуется в любой форме, известной или пока неизвестной, эта форма будет прочной только в том случае, если его основой будет семья.
  Кто сохранил чешский народ?
  Может быть это были несколько великих людей, полных воли и энтузиазма, которые предприняли чудесно смелую работу, чтобы возродить свой, некогда славный, народ к новой жизни?
  Ни в коем случае.
  Чешская семья, и скажу сразу же: чешская крестьянская семья проделала всю эту деятельность.
  Непрерывность политической истории и общественной жизни чешского народа была прервана.
  Из этого разрыва наши оппоненты и многие наши сторонники делают вывод, что чешский народ сегодня представляет из себя новое общество, которое лишь по ошибке ссылается на свою историю и исторические права, что нынешняя чешская нация, как общество, прежде не существовавшее, должна отремонтировать всю свою квартиру и жить независимо от своего предшественника с таким же именем.
  Это заблуждение, вытекающее из того, что так называемое пробуждение чешской нации долгое время считалось и выдавалось скорее как чудесное явление случая, как дело отдельных лиц; которые, возможно, добились бы и большего, если бы посвятили бремя своего гигантского труда чему-то более полезному для человечества.

32

Непрерывность жизни чешского народа поддерживалась в крестьянской семье, которая была не только наиболее угнетенной, чтобы в лишениях закалиться, но и самой изолированной, чтобы защититься от пагубного влияния инородности.
Это не случайно, что самые достойные чешские патриоты времён национального пробуждения рождались под соломенными крышами деревень. Это не случайное совпадение, ведь именно они органически проявили жизнь сильных, упорных, настойчивых людей, имя которому – чешский народ.
Нация и государство здоровы, развиваются и процветают, если семейная жизнь ее населения свободна от извращений и нарушений: и наоборот, упадок и безнравственность семьи есть верный признак того, что нация и государство приходят в упадок, загнивают…
То, что семейная жизнь русских кипит в полную силу – известный и признанный факт.
Так что я не открываю ничего нового, констатируя этот факт, при этом не забываю, что необходимо отличать оболочку от ядра и не отождествлять внутреннюю ценность с внешней.
Я не придаю большего значения, чем подобает, внешним особенностям России.
Если меня интересует, что ест, пьет, что носит, как живет русский человек, я не настолько горячекровный, чтобы рекомендовать всему миру делать то же самое, хотя желаю всем есть и пить также, одеваться так же целесообразно, жить так же комфортно, как русские. Если внешние культурные признаки не имеют решающего значения для русского, они не могут быть решающими и для другого народа.
То, что мы едим, пьем, что носим, как живем, зависит больше от наших экономических обстоятельств, чем от нашего личного вкуса.
Не грех выпить чай, или пиво, или вино, или водку, грех быть невоздержанным.

33

Признаюсь, знание русского мира научило меня не переоценивать всё то, что составляет плевел нации, и в то же время научило меня еще больше уважать его зерно.
От западной границы России до Урала мы видим, как национальный костюм повсюду исчезает.
Если народный костюм был бы таким необходимым и существенным признаком государственности, что любые чужеродные штаны означали бы ее упадок, нам пришлось бы перечеркнуть русскую нацию и признать, что ее уже невозможно спасти.
Всеобщий характер западного костюма настолько прижился в России, что может развиваться только вперёд, не назад.
Некоторые особенности всё же сохранились, но они не заслуживают названия народного костюма.
Народным в истинном смысле слова является лишь костюм, произведённый в домашних условиях по унаследованному, старинному крою из ткани, производимой в домашних условиях.
В Черногории это существует, там можно говорить о национальном костюме, но в России все по-другому, например у русских есть некоторые отклонения от костюма, который принят на Западе.
Русский мужчина носит «рубаху» — рубашку с коротким подолом, подвязанную ремешком, как это принято и среди деревенских жителей в Хорватии.
У рабочего и земледельца рубашка пестрая, иногда в крапинку, чаще всего красная; нигде в России ни на слугах в погребках, даже при самых больших постоялых дворах, ни на трактирных слугах не видать засаленных, грязных и ветхих фраков, а если они не одеты в лакейский фрак с серебряными пуговицами, они носят белоснежную рубаху.
Рубаха практична для работы в качестве рабочей блузки и прекрасно сочетается с широкими брюками и высокими сапогами.
Поэтому иногда с удовольствием её будет носить даже молодой дворянин, только рубаха у него будет шёлковая или атласная.

34

У людей высших сословий мы часто встречаем последние следы рубахи в виде национальной вышивки на вороте или воротнике обыкновеннейшей из наших рубашек.
Это вообще жалкие остатки национального костюма, которыми нельзя считать шелковые кафтаны извозчика с широкими галифе на бедрах и с войлочной коломазной* на голове, точно также, как и в некоторых отдалённых чешско-словацких областях не может быть отождествлена с национальным костюмом различная закостеневшая, устаревшая мода немецких крестьян прошлого века.
Плоская фуражка, пользующаяся всеобщей популярностью у русских, так что ее носят мужик, мещанин, студент, профессор, дворянин, офицер – для низов она черного цвета, для "чинов" одного только белоснежного цвета достаточно, чтобы доказать, что у русских больше нет национального костюма в истинном смысле этого слова. Пристрастие всего народа к определенному крою и определенным частям одежды еще не является национальным костюмом, о чем свидетельствуют и «фуражки» чешских деревенских жителей.
То же самое и с костюмом русских женщин.
Русскую «купчиху» с первого взгляда можно узнать по ее костюму, так же, как и русского купца. Свой широкий бюст она прикрывает старинной юбкой, которую к праздникам обычно шьют из красивой, богатой, дорогой ткани, которая была в моде в Париже около 50 лет назад. На российский рынок она попала лишь спустя десятилетия, но её первые истоки можно проследить ещё в Париже.
Русские крестьянки одеваются почти как наши деревенские бабы.
Народный костюм русских женщин, каким мы видим его на картинках и в книгах, исчез так же, как и у нас, но, несмотря на это, русские одеваются с большим вкусом.

                *коломазна – фуражка чешских доставщиков дёгтя и масла.

35

  Его использование культивируется лишь искусственно.
  Состоятельные родители в городах одевают нянь своих детей в женский народный костюм, таким образом, Россию постигла та же участь, что и Запад.
  Барышни тоже носят его только по особым случаям, он им очень идет, в нем можно позировать при фотографировании и т. п.
  Таким образом, возможно, его исчезновение будет отсрочено, орнаментальные народные мотивы получат широкое мировое распространение и, возможно, войдут в моду в Париже, а оттуда спустя годы достигнут своей первородины, но полноценное использование национального костюма не может быть восстановлено искусственным путем.
  Если бы мы должны были жалеть о том, что каждый народ отвергает национальный костюм, наше отчаяние должно было бы распространиться и на русских.
  Народную песню постигла та же участь, что и национальную одежду.
  Оба отступают из крупных населённых пунктов, от железных дорог, заводов и казарм, скрываясь в далеком отстранении.
  К счастью для народной песни и народного костюма, у них появляются собиратели из слоев интеллигенции, которые сохраняют народные песни в сборниках, а национальные костюмы в музеях; сам народ не сохранил бы ни того, ни другого.
  Славянские народные песни чехов наиболее отклонилась от общего характера в музыкальном отношении и наиболее существенно выродилась в текстовом выражении; русское народное песнопение близится к тому же концу.
  Хотя русская народная  песня ещё сильна, уже явно виден ее спад, и он будет нарастать все быстрее.
  Немецкий просветитель Рудольф Вестфаль высказал такое мнение о русских народных песнях в том виде, в каком они представлены в сборниках Рыбникова и Киреевского:

36

  «Удивляет огромное количество русских народных песен, как свадебных, так и похоронных, а также всяких других песен; они открывают нам такое богатое, не преувеличенное сокровище истинной, нежной поэзии, чисто поэтического взгляда на мир, облеченного в высоко поэтическую форму, что литературная эстетика, еще раз включив русскую народную песню в область ее сравнительного исследования, должны обязательно и безусловно отдать ей первое место среди национальных песен всех народов земного шара».
  Русская народная песня не может жаловаться на то, что ею пренебрегают.
  Она находит отклик среди людей и на городских увеселительных площадках, великие хоры Архангельского и Славянского культивируют его искусственно, а хор последнего маэстро распространил свою славу по всей Европе.
  И странное дело: слава не означает ее расцвета и роста творческой силы нации.
  Она ведет себя как деревенская красавица, привлекшая внимание больших господ, которые случайно обнаружили ее за гумнами и увезли в большой город, где показывают её как чудо простой, самостоятельно взращённой красоты; все крутятся вокруг нее, и каждый хочет сказать что-нибудь новое в ее похвалу; открыватели пока еще неписанной красоты замечают, что ее свежее, несотворенное обаяние исчезает, что она начинает стыдиться своего простого, непринужденного образа жизни, что ей одним усилием хочется стать горожанкой; и они могут заставить ее поклясться, что она не будет этого делать, будет вести себя так же естественно, как вначале, не терзать свое пухлое тело пытками шнуров, не портить прелестную пыльцу румянца слоем мертвого макияжа, но все эти усилия напрасны, а суть дела в том, что мнение общества большого города о деревенской Венере вдруг полностью меняется, как только прозвучит один голос, что она уже не та.

37

  И хотя позже она осознала свою ошибку и захотела снова стать такой, какая была, она уже не может этого сделать.
  Собиратель артефактов в области национальной русской поэзии А. Пругавин, свидетельствует, что даже в России национальная песня умирает и вырождается везде, где есть железные дороги, заводы, казармы, кабаки.
  Таким образом, каждая новая верста железных дорог, каждая новая мануфактура означает шаг к уничтожению национальной поэзии; потому что на этом пути можно двигаться только вперед, а не назад, и это лишь вопрос времени, когда поэтический ум русской нации станет таким же слабым, как у народов западной Европы.
  Не повредит пониманию этого небольшой отрывок из такой развратной народной песни.
  Послушайте, как поет несчастная любовница несчастного железнодорожного кондуктора:

     По платформе я ходила
     Кондуктора полюбила
     Распроклятая машина
     Мово друга утащила
     Проводила, жалко стало
     Стою, плачу у вокзала
     Дайте мне стаканчик чаю,
     Я о миленьком скучаю…

  Такие следы оставляет после себя европеизация на своём пути в Россию.
  Возникает вопрос, а может ли русский народ продолжать идти в этом направлении только вперёд, пока он полностью не приспособится к общеевропейской тенденции даже в своем внутреннем содержании?

38

  Уподобится ли русское общество европейскому в хорошую или худшую сторону и произойдет ли такое, что Россия культурно вполне сольется с Западной Европой?
  На эти вопросы может ответить только будущая история.
  Сегодня с уверенностью можно сказать только одно: русский считает своим проклятым врагом любого, кто говорит ему, что его родина станет жертвой Европы, и что настоящие и естественные враги России, чтобы скрыть свои истинные намерения, говорят, что они хотят вовлечь Россию в европейскую культуру, но если он будет сопротивляться, его заставят это сделать.
  Эти угрозы являются оскорблением святых чувств человечества, и Россия приносит пользу настоящей человеческой культуре уже тем, что она выступает против такого святотатства.
  Но так было не всегда.
  Весь прошлый век ворота России были доверчиво открыты влиянию Западной Европы.
  Петр Великий не боялся применить насилие с целью европеизации русского народа.
  Екатерина II была проникнута духом энциклопедистов, Александр I сочувствовал свободолюбивым лозунгам Французской революции, Александр II все же, хотя бы одной ногой стоял на Западе, и в этом состоит его трагическая вина, так же, как наиболее блестящей стороной правления нынешнего царя Александра III заключается в том, что он полностью стал на русско-славянскую почву родной земли.
  Некоторые внешние признаки европеизации России не должны нас вводить в заблуждение. Хоть пальто русского и похоже на пальто западноевропейца, между ним и русским все же существуют глубокие внутренние противоречия, которые не исчезают с течением времени, а усугубляются по мере расширения самопознания русского народа.

39

  Владимир Соловьев, который в наши дни является апостолом Запада в России, представляет собой уникальное явление, такое же, каким был за несколько десятилетий до него Чаадаев.
  Считаю самым большим недостатком развития народной славянской идеи в Чехии то, что наше общество не было вовремя и последовательно ознакомлено с учением русских славянофилов, указывающим на различия между славянским православным Востоком и европейским Западом.
  Лишь в 1888 и 1889 годах Т. Г. Масарик познакомил чешскую публику с учением Киреевского, первого из философов-славянофилов, и процедил его через довольно густое сито западных мнений.
  Однако и это мы должны приветствовать, и надеемся, что масариковская критика будет более благосклонна к славянофильскому учению в его дальнейшем развитии, чем оно была вначале, когда из него слишком смело торчал не один смелый росток, которые позднейшие славянофилы сами в себе подавили. Мы допускаем свободное обсуждение всего, что касается человеческих знаний, действий и мыслей. Можно также не соглашаться с учением славянофилов, можно выступать против него, но оно настолько чрезвычайно важно для всех славян, что сознательный славянин не может его не знать.
  Ожидая от Т. Г. Масарика, что он свои «Славянские исследования» вскоре продолжит, хочу здесь познакомить моего читателя со славянофильским учением – поскольку оно совершенно точно и конкретно обращено ко всем славянам – опубликованном в книге Н. Я. Данилевского «Россия и Европа».
  Во вступлении к этой книге для меня важно было подготовить моего читателя – прежде чем я познакомлю его хотя бы в общих чертах – чтобы он мог вступить на русскую почву без иноземных предрассудков и стать духовно близким русскому человеку.

40

  Моей целью не является ни широкий анализ, ни полный отчет о великой книге Данилевского, которую я рекомендую для тщательного и подробного чтения всем моим соотечественникам, более глубоко размышляющим о славянских вопросах.
  Передо мной лежит 3-е издание знаменитого труда, изданного в 1888 году в Петербурге Н. Страховым.
  Последнее издание отличается от первых двух тем, что оно исправлено примечаниями автора, который сделал их для нового издания, но до опубликования книги не дожил.

///

  «Россия и Европа» – всесторонний труд на основе глубоких русско-славянских убеждений и обширных исторических знаний, а также знаний современных политических течений изображает взгляд русского человека на культурные и общественные взаимоотношения славянского мира с миром германо-романским.
  Книга Данилевского стала в России народным Евангелием в самом широком смысле этого слова, и поэтому ее должен знать каждый, кто хочет рассуждать о русских, их усилиях, политике, их отношении к западной Европе и другим славянским народам.
  Когда я говорю, что книга Данилевского есть народное Евангелие русских, я не вижу это так, как если бы она имела такое же мощное воздействие сверху донизу, что каждый человек мог бы цитировать ее как Священное Писание.
  Книга Данилевского не является агитационным политическим сочинением.
  Ее рождение было довольно трудным, внимание российской публики лишь постепенно обращалось к ней.
  Данилевский ничего не выдумывает сам, не фантазирует, а обобщает только то, что думает и чувствует каждый русский человек и что он продумал и прочувствовал на протяжении тысячелетий, и даже то, что в нем бессознательно дремлет, собирает и только из этой кирпичной кладки он строит прочное здание, которое перед нашими глазами величественно вырастает, как золотое благолепие русского храма.

41

  Когда Вы говорите с любым русским, у каждого найдёте славянофильские взгляды.
  Даже у необразованного человека вы встретитесь с ними.
  И именно в этом заслуга писателей-славянофилов, ибо они понимали дух и характер своего народа и из его нутра черпали своё учение.
  Заслуга Данилевского в том, что он выражает славянофильское учение в самом чистом виде.
  То, что между Россией и Западной Европой действительно существует большая культурная разница, что Россия и Западная Европа представляют собой два различных культурных начала, было ярко выражено Наполеоном I в известном заявлении, что Европа должна стать либо республиканской, либо казачьей, то есть: либо в Европе победит русско-славянская либо германо-римская культура.
  Это признание того, что западноевропейские культурные принципы, ведущим представителем которых в то время была Франция, противоречат русским принципам.
  Но западноевропейские массы понимали заявление своего гения так, будто Россия стояла на более низкой ступени одной и той же общей культуры, именем которой французский полковник Штоффель еще  в 1889 году призывал французов и немцев к вооруженному единству против «русско-славянского варварства».
  Нерусские славяне, особенно католики, заключённые в кругу западной культуры, воспитанные в презрительных предрассудках и твёрдо верящие в то, что человеческий дух вообще должен быть околдован их чарами вообще и везде, живут до сих пор в большом непонимании с русскими славянами и словом православным.

42

  Католические славяне исходят из представления, что им уготовано великое просветительское предназначение среди своих православных соплеменников.
  В России, полагают они, имеется огромная физическая сила, но еще неоплодотворенная и культурно не облагороженная; они дадут России культуру, а Россия даст им физическую силу, и благодаря такой взаимности славянская раса будет подготовлена к выполнению славного и лидирующего предназначения для всего человечества.
  Славяне-католики — правильнее сказать, западные славяне — верят, что они обладают умственным превосходством.
  Русские должны всему учиться у них, но они у русских – ничему.
  От этого возникла многолетняя стагнация славянского творчества.
  Русские после Крымской войны сосредоточились и замкнулись в себе.
  Европа преподала им урок, который они уже никогда не забудут.
  До этого русские наивно полагали, что христианство объединяет их с Европой и что нехристианская Турция является общим врагом всех христианских держав.
Крымская война стёрла у них бельмо на глазах, показав, что турок действительно может найти союзника против России на западе Европы, причем не одного, к тому же и самого слабого.
  Эта война совершила перелом в русском мышлении.
  Русское сердце наполнилось разочарованием, болью и горечью.
  Русские увидели, что вся Западная Европа образовала против него единый враждебный лагерь, и предприняла совместную борьбу, чтобы уничтожить их.
  Они искали ответ на вопрос, почему?
  Западная Европа забывает свои споры и разногласия, когда дело доходит до уничтожения России. Откуда это?
  Это не может быть просто совпадением!
  Между ней и Россией есть разница, пустота, пропасть, которая не заполняется и не перекрывается тем, что обе стороны исповедуют учение Христово.

43

  Русские открыли книгу истории и прочитали в ней, что Западная Европа уже давно вела аналогичную борьбу против славянских племен, соприкасавшихся с ней раньше, чем они.
 Германо-римский мир, германизм и католицизм вели совместные битвы против кирилло-мефодиевских и гуситских славян.
  В славянах должен быть какой-то другой культурный элемент, чем в западных народах.
  Россия последней вступила в борьбу с Западом, ее славянская самобытность менее всего разрушена Западом, она самая сильная и могущественная, поэтому Россия призвана к тому, чтобы возглавить культурную борьбу славянства и встать во главе более слабых родственников.
  В одном фрагменте своей книги Данилевский сам признает, что главным стимулом для его размышлений, которые он нам изложил, было создание европейской коалиции против России во время Крымской войны.
  В этом был его субъективный мотив рассуждений, поиск объективной истины, в которой он видит причины непримиримых расхождений между славянским Востоком и германо-романским Западом.
  Взяв за отправную точку учение славянофилов, он искал ответы очень долго и спустя почти тридцать лет изложил результаты своих поисков в этой книге.
  Для наполнявшего его славянского духа характерно то, что он пришёл к примирительной позиции, ни в коем случае не к ответной, наступательной против враждебного славянам мира, но и не к покорной позиции.
  Страхов так комментирует отношение Данилевского к славянофилам:
  «Россию и Европу» следует включить в ту школу русской литературы, которая называется славянофильской, потому что в основе этой книги лежит идея духовной самостоятельности славянского мира.

44

  В то же время книга настолько глубоко и полно исчерпывает этот вопрос, что ее можно назвать русским катехизисом или кодексом славянофильства.
  Может быть, через какое-то время Н. Я. Данилевского будут считать славянофилом вообще и в частности, как высшую точку развития этого направления, как писателя, сосредоточившего в себе всю силу славянской мысли.
  В любом случае «Россия и Европа» — это книга, по которой можно изучать славянофильство каждому, кто хочет о нем узнать.
  С тех пор как появилась эта книга, уже нельзя говорить, что представления о своеобразии славянской нации, о задачах и будущем России существуют только в колонках журналов, в мечтах, фразах, аллегориях; нет, славянофильство существует теперь в строгой, ясной, определенной форме, в такой точной и логичной форме, в которой вряд ли у нас существует какое-либо другое учение.
Говоря о «России и Европе», нам необходимо расширить и обобщить значение давно затасканного термина «славянофильство».
  Оказалось, что славянофильское учение совершенно не похоже на то, что мы привыкли называть этим именем.
  В чем же его сходство и в чем разница?
  Сходство заключается в практических выводах.
  Понятно, что Н. Данилевский, говоря о требованиях России, об усилиях, которых надо придерживаться, много общался с заслуженными славянофилами.
  Люди, живо и глубоко ощущающие пользу для своей Родины, с любовью входящие в ее историческую судьбу, никогда, в конце концов, не разойдутся далеко в вопросах, что нужно в ней любить, чего нужно ей желать.

45

  По этой причине, как мы видели на множестве примеров, внутреннее прозрение побуждает многих говорить и действовать даже вопреки собственному мнению, вопреки принципам, более ярким, чем солнце, которое они ищут.
  Бывают случаи, когда можно сказать, что вся Россия обращается к славянофильству.
  Однако одно дело следовать какому-то импульсу, а другое — поднять это усилие на уровень сознательных мнений и привести их в согласие с нашими общими и высшими принципами.
  Посмотрите, в чем существенное превосходство Н. Я. Данилевского!
  Если каждый русский крестьянин есть по существу славянофил, если самые упёртые западники говорят то же, что и он, если славянофилы прошлого наконец поняли не только пользу, но и дух своей нации, это означает, что именно Данилевский является писателем, разработавшим самую точную теорию тех усилий, который нашел для них общие и высшие принципы, новые принципы, о которых ему никто не говорил.
  В этом главное своеобразие «России и Европы».
  Книга эта имеет слишком скромное название.
  Она не ограничивается Россией и Европой или более широкими понятиями славянского и германо-романского мира, но дает новый взгляд на всю историю человечества и содержит новую теорию всеобщей истории.
  Это не публицистическое произведение, заимствующее весь свой интерес из известных практических потребностей; эта работа носит строго научный характер и направлена на установление истины относительно основных принципов, на которых должна строиться историческая наука.
  Славянство и отношения между Россией и Европой – суть не более чем единичный случай общей теории, пример, все разъясняющий.

46
 
  Главная идея Данилевского абсолютно оригинальна и чрезвычайно интересна.
  Он дал новую формулу построения истории, формулу, гораздо более широкую, чем прежние, формулу, несомненно, более справедливую и более способную передать суть предмета. В частности, он отвергнул идею о наличии какой-то общей нити какой-то общей цивилизации в истории развития и прогресса человечества. Такой цивилизации не существует, говорит Данилевский, есть лишь особые, индивидуальные цивилизации, развитие различных культурно-исторических типов.
  Прежний взгляд на историю был искусственным, заключавшим явления в формулу, взятую из других источников, и подчинявшую себя произвольно изобретенному порядку.
  Новый взгляд Данилевского есть мнением естественным, он не дает себя обольстить предвзятой идеей, а определяет формы и пропорции предметов на основе опыта, наблюдения и проницательного взгляда на их природу.
  Революция, которую «Россия и Европа» пытается принести в историческую науку, напоминает внедрение естественной системы в те области науки, где царила искусственные схемы.
  Посмотрите, какое значение, какой благородный предмет и какую силу имеет эта новая точка зрения, принадлежащая одному Данилевскому и развивающаяся в «России и Европе». Не менее оригинальной и мастерской является обработка, которой подвергается с этой точки зрения история.
  Если он и принял многие выводы славянофилов, то придал им совершенно иной вид и предоставил им новые доказательства.

47

  Автор «России и Европы» нигде не опирается на славянофильское учение, как на нечто уже завоёванное и признанное.
  Напротив, он лишь развивает свои идеи и основывает их на своих принципах.
  Свое отношение к славянофильству он отчасти показал в следующем месте:
  "Учение славянофилов не было совсем без отражения гуманизма, что ведь и не могло быть иначе, так как оно имело двойной источник: немецкую философию, к которой они подходили с большим вниманием и большей свободой, чем ее противники, и изучение принципов русской и вообще славянской жизни с религиозной точки зрения, исторической, политической и бытовой.
  Если оно и настаивало на необходимости самостоятельного национального развития, то оно делало это отчасти потому, что, сознавая высокую цену славянских начал, а также видя односторонность и неизмеримое внутреннее сопротивление европейских принципов, славянофильство считало, что славянам суждено играть общечеловеческую роль, которую не смогли выполнить их предшественники.
  Однако такой задачи совершенно нет".
  Данилевский исходит из другого источника, и его главный вывод не похож на славянофильский.
  Данилевский не придерживается германской философии, он не стоит с ней даже в тех свободных отношениях, как славянофилы.
  Отсюда следует, что он является суверенным.
  Его философию можно было сравнить с духом естественных наук, например, со взглядами Кювье*.
  Главный вывод «России и Европы» столь же самостоятелен и удивителен своей простотой и трезвостью, как и вся эта теория.
  Славянам не суждено обновить весь мир, найти решение исторической задачи для всего человечества; они представляют собой лишь особый культурно-исторический тип, рядом с которым развивался и может развиваться ряд других типов.

          * Жорж Леопольд де Кювье, барон — один из величайших французских учёных, естествоиспытатель, (1769—1832)

48

  Это решение, устраняющее сразу множество препятствий, создающих границы несбыточным мечтаниям и выводящее нас на твердую почву реальности.
  Это решение чисто славянское, отражающее тот характер терпимости, которого мы вообще не находим во взглядах Европы, насильственных и властных не только на практике, но и, даже скорее, в ментальном построении.
  И потому вся теория Н. Я. Данилевского может считаться попыткой прояснить положение славянского мира в истории.
  И, так как положение славян среди других народов не имеет в истории полностью равнозначного ему примера, то славянам суждено изменить историческую науку, укоренившуюся в Европе, которую славянский мир никак не может принять.
  Таковы главные особенности книги Н. Я. Данилевского.
  В них проявляется многоликий характер этой книги.
  Но спешу добавить, что представление о ней пока ещё не полное.
  Богатство идей, обилие реального содержания настолько велико, что новые стороны произведения проявляются на каждой следующей странице.
  В этом произведении превосходно сочетаются жар глубоких чувств и холодная строгость науки; это пламенный призыв и в то же время точная, глубоко продуманная теория.
  А теперь присмотримся внимательнее.
  Культурную деятельность славян, или России, как особого типа по отношению к средиземноморским культурам Данилевский представляет следующим образом:

49

  В широком смысле слова он выделяет в ней 4 группы:

  1 группа – религиозная деятельность, определяющая отношение человека к Богу; представление человека о своей детерминированности и детерминированности человечества по отношению к детерминированности Вселенной; мировоззрение народа, выступающее как твёрдое убеждение, лежащее в основе всей нравственной деятельности человека.
  2 группа – культурная деятельность в строгом смысле слова, определяющая взаимодействие человека с внешним миром:
    а) теоретическая, научная деятельность;
    б) эстетическая, художественная (при этом внешний мир включает и самого человека как объект исследования, размышления и художественного творчества);
    в) техническая, производственная, т.е. добыча и обработка объектов внешнего мира для нужд человека.
  3 группа – политическая деятельность, определяющая соотношения людей как членов одного народного объединения и отношение этого объединения, как единицы высшего порядка, к другим народам.
  4 группа – социально-экономическая деятельность, определяющая взаимодействие человека между людьми не прямо, как моральных и политических личностей, а скорее опосредованно, сообразуясь с условиями внешнего мира, их использования впоследствии, завоевания и обработки.
  Рассмотрим теперь, в какой мере каждый из культурно-исторических типов, жизнь которых составляет содержание всемирной истории, проявлял свою деятельность по этой общей классификации и каких результатов достиг.
  Первые культуры: египетскую, китайскую, вавилонскую, индийскую и иранскую можно назвать исходными или автохтонными, поскольку они возникли сами по себе, концентрируя слабые лучи первобытной догосударственной человеческой деятельности в различных местах земного шара.

50
 
  Названные культуры были подготовительными, их задачей было создание условий, при которых возможна жизнь в организованном обществе.
В них всё было еще перемешано; религия, политика, культура, социально-экономическая организация еще не вырвались в особую категорию деятельности, и этим первобытным цивилизациям — особенно египетской и индийской — напрасно приписывают специфически религиозный характер.
В те первобытные времена, когда анализ играл еще очень слабую роль в духовной деятельности человека, мистико-религиозное направление проникло во всё устройство тогдашнего общества; но это значит только то, что религиозная часть, как и все другие, еще не вырвалась, не отделилась.
  Астрономические занятия халдейских жрецов, геометрические исследования жрецов египетских были священными действиями, именно как выполнение религиозных обрядов.
  Разделение на касты объяснялось и оправдывалось происхождением людей из различных частей тела Брахмы.
  Если в подобных примерах можно увидеть доказательства того, что религия вмешивалась в науку и социально-экономическое устройство, то можно утверждать, и справедливо, что и наука, и социально-экономические отношения вмешивались в религию, это действительно так и было.
  В Китае, где прозаическое, реалистическое направление не уступило место мистико-религиозным взглядам, мы тем не менее видим такое же смешение религии с другими сферами человеческой деятельности: земледелие — священная деятельность.
  Но именно так и наука, и политика были столь же взаимно проникновенны; астрономические наблюдения были предметом государственной службы.

51

  Поэтому неправильно называть древние государства Египта и Индии теократиями.
  В Индии каста жрецов, браминов, не имела совершенно никаких политических амбиций, которые они реализовывали в своем духовном призвании, в религии, науке и искусстве, считавшимися ими бесконечно более высокими, чем обыденные земные политические дела; их они оставляли в пользование низшим кастам. Для себя они требовали только уважения, но ни в коем случае не власти. Такого же вида было и отношение египетских жрецов.
  Религия возникла как нечто особенное и высшее только в еврейской цивилизации.
  Еврейский народ оставил потомкам лишь свою религиозную деятельность. Религия евреев была без примеси, она накладывала свою печать на всё, а все остальные стороны жизнедеятельности оставались в пренебрежении, и евреи не делали в них ничего, что заслуживало бы внимания современников и потомков.
  В науке евреи не заимствовали у своих соседей, вавилонян и египтян даже знаний; из искусств расцветала только религиозная поэзия; в других отраслях художественной деятельности они были настолько слабы, что даже для дела строительства и украшения храма Иеговы, где был центр их национальной жизни, им приходилось пользоваться помощью финикийцев.
  Политическая организация еврейского народа была настолько несовершенна, что не могла защитить свою независимость не только от могущественных государств, таких как Вавилон и Ассирия, но и от малых ханаанских народов, вся политическая деятельность евреев, вся их социально-политическая деятельность, как и собственно общественно-экономическое устройство были полным отражением их религиозных взглядов.

52

  Но за то религиозная сторона их жизни была настолько развита и совершенна, что евреи по праву называют себя богоизбранным народом, ибо от них сформировалось то религиозное мировоззрение, которое подчинило себе самые высокие, самые развитые цивилизации, и которое было призвано стать религией всех народов в едином, вечном, нетленном виде, учение Ветхого и Нового Заветов представляет собой способ мировоззрения, постепенно сложившийся в еврейском народе.

///

  Подобно тому, как еврейская культура была исключительно религиозной, эллинская культура была преимущественно художественно-культурной.
  Перед этой стороной развития все остальные отходили на второй план.
  Да, можно сказать, что в душе древних греков не было почвы для экономического, политического и религиозного развития.
  У греков не было ни экономического, ни политического, ни религиозного смышления.
  Мало что можно сказать об их социально-экономическом развитии. Народ, для которого рабство было не случайным, а лишь временным явлением, так сказать, подготовительным процессом для достижения иных, более высоких форм в социальной организации, а основным фактом, от которого зависела вся их политическая и интеллектуальная жизнь, при всём своём философском гуманизме и эстетическом великолепии такой народ не мог способствовать развитию социально-экономической идеи.
  Греки даже не дошли до познания политического единства своей расы, хотя считали себя единственным культурным народом, а всех остальных – варварами.
  Лишь при величайших опасностях, таких как персидское нападение, раздавался всеобщий греческий патриотизм, да и то не в полной мере.


53

  Спартанцы намеренно опоздали на марафонское поле; Аргос и Беотия из страха подчинились Ксерксу и не принимали участия в битве против него; пелопоннесцы предлагали передать материковую Грецию персам и сосредоточить все греческое сопротивление на защите Пелопоннеса. Как только исчезла внешняя опасность, исчез и патриотический пыл, и история внутренних распрей и войн по самым тривиальным причинам повторилась снова.
  Да, спартанцы просили помощи у персов, чтобы они могли господствовать над другими греческими племенами. И это было возможно не во времена первобытной жестокости и диких нравов, а во времена наибольшего расцвета интеллектуального развития греков. Знаменитый Демосфен не понимая положения дел, не прочувствовав пангреческой идеи, употребляет свое красноречие для того, чтобы направить афинян на губительный путь сопротивления Филиппу; тогда афиняне, также лишенные всякого политического смысла, действуют по его совету.
  И так происходит все время до покорения греков римлянами.
  Точно так же и религиозные учения греков не имеют истинного религиозного смысла и чувства. Их религиозные взгляды — одни из самых поверхностных и печальных и даже недостойных народа, занимающего столь высокое место в философских размышлениях. Из трех сторон религии: догматики, этики и культа только последняя сторона имеет действительное значение, соответствующее художественной организации греков.
  Учение о Провидении, управляющем вселенной, чуждо греческому догматизму, и высшая идея, на которую было способно религиозное мнение греков, — это слепая вера в необъяснимый и непостижимый фатум, вера в материальную неизбежность.

54

  Публикация перевода будет продолжена