Крысы. Глава 8

В странном месте

- Да нет же, я уверена, что если бы последствия катастрофы и должны были каким-то невероятным образом сказаться на нас, то наверняка это бы уже произошло… - говорила я Анне, лёжа на узкой, мягкой кровати, над которой в углу висела огромная икона неизвестного божества, покрытая расшитым полотенцем.
Сейчас помимо того, что я лениво участвовала в затянувшемся, а потому, надо заметить, в слегка поднадоевшем споре с Анной, я занималась тем, что лежала на спине, закинув руки за голову, и разглядывала необычный узор вышивки на свисающих по обеим сторонам от иконы краям полотенца.
Вот уже второй день мы жили здесь, облюбовав себе небольшой, уютный и даже относительно чистенький домик у реки, которая действительно находилась именно там, где я и предполагала.
Я уже, кажется, рассказывала о том, что с моим обонянием сейчас происходят довольно интересные вещи. И не только с ним. А также со слухом, зрением, вкусовыми и телесными ощущениями. То есть со всеми органами чувств или как они там называются. Например, речка на самом деле, тихая и спокойная, но ощущалась она мной так, будто это бурлящий поток. Но ещё прежде этого, я уловила запах воды. Ничего удивительного здесь не было, - я и раньше об этом знала, - если бы не поняла, что могу теперь легко различать подвижную воду от стоячей. Даже находясь на приличном расстоянии. У них, как выяснилось, совершенно разный запах. Кто бы мог подумать?! Интересно, а как пахнет море? Всё-таки обидно будет вот-вот сдохнуть и не узнать этого. Особенно если учесть, что в моей жизни и так было не слишком-то много хорошего. Однако, прошу прощения, я снова немного отвлеклась.
И так, мы решили здесь ненадолго остановиться. Нужно было пополнить запасы воды, продовольствия и особенно бензина, который был уже на исходе. Надо сказать, что всё это мы нашли здесь. Где именно здесь - непонятно. Анна уверяет, что подъезжая, не заметила ни одного указателя. А может, их тут никогда и не было. Это первое, как выяснилось, что насторожило и не понравилось Анне. И что послужило отправной точкой для нашей, вот этой самой, то затихающей, то вновь разгорающейся дискуссии. Судя по примитивному компасу и старому автомобильному атласу, мы находились сейчас в милях пятистах с небольшим к юго-западу от Блэквуда. Вернее того, что от него осталось.
Изучая местность временной стоянки, мы наткнулись на парочку ангаров, где обнаружили сельскохозяйственную технику, горючее и то, что вполне могло бы за него сойти, а также кучу разного инструмента. Пока я радовалась находкам и грузила их в багажник нашего доджа, Анна всё больше мрачнела. Если кто не догадался, то это, видите ли, тоже страшно подозрительно. А может даже опасно. Или, другими словами, внимание: пункт второй, в тревожном списке Анны.
Однако я продолжаю. В центре этой общины, хутора или что это вообще было за поселение, располагалась продовольственная лавка, к немалому моему удивлению, практически нетронутая. Кроме того, в нашем распоряжении оказалось целых пять или шесть домов, в которых тоже нашлось, чем поживиться.
Но знаете, что действительно странно? То, что ни одной живой души за неполные два дня, что мы здесь, нам так и не встретилось. И кроме того, чьих бы то ни было останков, нам не удалось обнаружить тоже. В одном из домов, был даже стол накрыт на четыре персоны.
Хлеб, мясо, посуду, так же, как и всё остальное покрывал этот отвратительный медный налёт, от которого некуда было деваться, но сама обстановка: предметы, вещи, продукты, включая запасы в погребке, оставались нетронутыми. В сарайчике, который располагался на заднем дворе, в загонах для скота - лошадей или коров, тоже никого не было. При этом у бревенчатой стены, стояло несколько мешков с зерном, а сверху, на полатях хранилось душистое сено.
Примерно то же самое ожидало нас и в других домах. Где-то мы обнаружили распахнутые дверцы шкафов и комодов; вещи, оставленные, похоже, в самый последний момент. Как будто люди что-то искали, или собирались в срочном порядке. Куриные насесты, собачьи будки, овечьи ясли были пусты и бесприютны, хотя кое-где ещё сохранялось тепло и запах их прежних обитателей.
Тут уже, признаюсь вам, и я тоже немного занервничала: где же хозяева или, по меньшей мере, то, что от них непременно должно было остаться!?
Создавалось ощущение, что ещё недавно люди здесь спокойно жили, занимались своими делами, вели хозяйство, пока вдруг не случилось то, что нарушило привычный распорядок, заставило их сняться с насиженных мест и уйти неизвестно куда. Тот факт, что в некоторых домах, мы заставали очевидную картину лихорадочных сборов, наводило на мысль, что люди в какой-то момент, просто взяли и исчезли вместе со своими детьми и домашними животными.
Конечно, что именно произошло, гадать долго не приходится, но куда могли бесследно пропасть, как минимум, полтора десятка взрослых людей, - такая цифра у меня примерно получалась, - и это не считая детей и животных?
Если переехали, то, во-первых, как это возможно всем сразу, а во-вторых, какой в этом смысл? Где возможно спрятаться от того, что произошло в этом съехавшем мире? В Антарктиде? Пока я высказывала предположения, в то время как мы осматривались, Анна становилась всё тише и всё больше погружалась в мрачную задумчивость.
     В это время мы забрели в какое-то тёмное, высокое строение, почти без окон, если не считать маленьких, сквозных отверстий на самом верху. Стены
его сверху и чуть ли не до самого низа были увешаны разнообразными иконами. Со всех сторон на нас смотрели святые мученики и божьи угодники в деревянных и позолоченных окладах, в дешёвом, пластиковом обрамлении и вовсе без него, под стеклом и просто распечатанные на принтере и пришпиленные обычной канцелярской кнопкой. Возле стен по всему периметру стояли высокие ящики с песком, напоминающие мангалы в которых стояли оплывшие свечи. Одни сгорели полностью, другие наполовину или на треть, а некоторые стояли почти целые, едва тронутые огнём.
- А может, - продолжала рассуждать я, останавливаясь перед деревянным иконостасом, уставленным ликами неведомых мне божеств, как женского, так и мужеского пола, - они проснулись одним далеко не прекрасным утром и обнаружив, что привычный мир, взял да и накрылся медным тазом к такой-то матери, собрались и дружно покончили с собой в определённом месте, заодно прихватив на тот свет детишек, ну там и животину всякую, чтоб не мучилась без них-то.
- Ты действительно находишь это забавным? - резко обернувшись, спросила у меня Анна.
- Нисколько… - абсолютно искренне ответствовала я, - Что может быть смешного в том, что люди, например, совершили коллективный акт самосожжения, например? Разве не может такого быть? Хотя да, ты права, - несмотря на то, что Анна ничего не говорила, почёсывая подбородок своими тёмными и твёрдыми, слегка загнутыми книзу ногтями, задумчиво тянула я, - даже в таком случае, должны же были остаться, как минимум, кости, ну или пепелище, разве нет?
- Это плохое место, Джеки, - уже во второй раз произнесла Анна, качая головой, - разве ты не чувствуешь? Отсюда нужно уезжать, причём, чем скорее, тем лучше.
Вот с этого и начался наш спор, перешедший в какие-то уж совсем несуразные дебаты. Думаю, мы и сами не заметили, как увязли в них по уши. Говоря откровенно, по временам, наши прения грозили перерасти в крупную ссору. Но всё же каждый раз в самый последний момент нас от этого удерживал инстинкт самосохранения и не дремлющий страх остаться один на один перед неизвестностью завтрашнего дня.
- Плохое место? - саркастически улыбаясь, переспрашивала я, - Быть может, тебе известно хорошее место, дорогая Анна? Только чур, славный домишко твоей драгоценной бабули с дедулей не в счёт. Пусть он покоится с миром в золотой колыбельке твоих воспоминаний, ок?
Я помню тот удивлённый и какой-то недоверчивый взгляд, которым посмотрела на меня Анна. Будто я вдруг заговорила на незнакомом ей языке.
- Да я серьёзно, Джеки, - перейдя вдруг на шёпот, заговорила она снова, - оглянись, вокруг ни единого живого существа, ни то что человека или собаки с кошкой, жука с травинкой не найти… Это гиблое место, точно тебе говорю, мёртвая зона…
- Ты серьёзно? - тут уже пришла моя очередь оглядываться и шептать, - постарайся-ка вспомнить, когда ты последний раз видела какое-нибудь растение, я даже не говорю о деревьях, но хотя бы цветок или ту же травинку о которой упоминала, но только чтобы она была, как раньше зелёного, а не оранжевого, например, цвета? И что? Да ничего, мы не умерли от недостатка кислорода или от того же повышенного радиационного фона, или ещё от какой-нибудь непонятной хрени…
Не дав мне закончить, Анна замотала головой и заговорила торопливо, будто опасалась того, что не успеет закончить.
- О чём ты, Джеки? Я имею в виду совсем другое… Что здесь не просто радиация или ещё что-то связанное с катастрофой. А само по себе это место не пригодно для жизни, понимаешь? Только объяснить я это не могу…
Я несколько раз многозначительно кивнула.
- Ну да, объяснить не можешь, но чувствуешь, я в курсе…
- Послушай, я уверена, что тебе тоже всё это не нравится, но ты из тех, кому трудно признать чью-то точку зрения, если только она не высказана тобой
лично… Но сейчас не тот случай, пойми… Ты ведь заметила, не могла не заметить, что здесь нет и тех громадных крыс, которых мы видели в нашем доме. Даже если они и были, то ушли. Нам с тобой хорошо известно, что это такие вездесущие твари, которые появляются первыми везде, где только есть чем поживиться. А здесь есть, ты сама видела, и тем не менее…
- Возможно, они просто не успели сюда добраться, - пожала я плечами, не слишком, впрочем, искренне, - вот тебе и ещё одна причина, по которой нам следует действовать быстро…
- Ты сама веришь, в то что говоришь? - Анна смотрела на меня немигающим взглядом, и я вдруг обратила внимание, что её зрачки стали такими большими, что за ними совсем не видно белков. И неужели, - промелькнуло у меня в голове, - её глаза всегда были так широко расставлены?
- Мне приходилось прятать еду в мертвецкой, - продолжала она между тем, - потому что серые бестии объявились в больнице уже после первого взрыва. Знаешь, на что это было похоже? Как будто они получили сигнал: теперь всё можно, потому что всё наше. Да, да, не ухмыляйся… Это для нас ядерный взрыв в лучшем случае означает начало конца. А для них, возможно, новый эволюционный этап! Можешь мне не верить, можешь считать мои слова бредом, можешь смеяться надо мной, но так считаю не только я, между прочим…
- Ну разумеется, кроме тебя ещё и парочка-другая твоих приятелей писателей-фантастов… - усмехнулась я, хотя, признаюсь, особенного желания веселиться у меня не было и в помине.
Анна как будто не слышала меня, по крайней мере, она никак на мои слова не отреагировала, ей было явно не до того.
Она крепко ухватила меня за руку, повыше локтя и удерживала всё то время пока говорила, словно опасалась, что я задам стрекача.
- Когда всё это случилось, крысы стали вести себя так, как будто они и были настоящими хозяевами, - громким шёпотом продолжала она, - Фреду приходилось время от времени отстреливать их, чтобы они не сожрали и нас... Но не это важно, просто Джеки, милая, услышь меня, пожалуйста, - её хватка стала ещё сильнее, а ноготки, узкие, серые, загнутые книзу, не слабо так впивались в мою кожу, - даже те мерзкие твари, наглые, агрессивные и прожорливые, были кем-то вроде лабораторных белых мышей, по сравнению с теми, кого мы видели в подвале, а затем в подъезде…
- Никак не пойму, к чему ты клонишь, ведь их здесь как раз и нет?!
Анна ухватила меня за другую руку и слегка встряхнула.
- Вот именно… Даже их тут нет, - Анна сделала большие глаза и мне стало не по себе, - Тех, кто настолько приспособился к новым условиям и так быстро мутировал, что легко и спокойно мог бы пережить ещё парочку подобных, а то и похуже ударов. Неужели ты думаешь, что за столько времени, они или кто-то другой, не добрались бы сюда, где осталась еда, крыша над головой, способная защитить от непогоды и много чего другого. Или ты в самом деле считаешь, что люди, в кого бы они сейчас не превратились, предпочтут жить в земляной норе или в пещере, нежели в нормальных домах?
- Да говорю тебе, они просто ещё не обнаружили этого места... - я постаралась высвободиться из её рук или хотя бы ослабить хватку.
Анна вдруг резко отпустила меня с каким-то возгласом, подобном тому, что издают иногда люди при крупной неудаче или сильном разочаровании.
- Почему ты такая, Джеки? - вдруг упавшим голосом спросила она, - Иногда кажется, что тебе, чем хуже, тем лучше… Для чего ты специально притворяешься незрячей, глухой и бесчувственной? Или это твоя защитная оболочка, твой панцирь, твоё убежище?
- О, боже, ещё одной лекции по психологии и вопроса о чувствах я просто не вынесу…- произнесла я преувеличенно страдальческим тоном и повернулась к иконостасу, где мой взгляд упал на маленькую, карманного формата иконку какого-то святого.
Боковым зрением я видела, как Анна смотрела на меня так, будто ожидала чего-то, но затем молча вышла и быстрым шагом, низко опустив голову, направилась к домику, где мы остановились.
Я намеренно привожу этот разговор во всех подробностях, потому что это важно. Особенно учитывая, что произошло у нас с Анной в этом странном месте. А ещё мне кажется, что это нужно для нас в первую очередь, чтобы в случае надобности вспомнить, с чего всё началось. Так как что-то происходит у нас с памятью. Ну, по крайней мере, с моей точно. Она напоминает мне сейчас рваную сетку: что-то время от времени, чаще всего случайно, на какое-то время задерживается, а если и ускользает, то не так быстро, а что-то проваливается в нечто не имеющее название, как в чёрную дыру. И я, разумеется, не помню, что именно исчезло, а просто иногда испытываю какое-то чувство беспомощности и пустоты. Как та бабка, что стоит в растерянности посреди комнаты, не имея понятия, зачем она сюда явилась.
 Но я всё равно пишу, хотя писать, и даже просто удерживать ручку мне становится очень трудно. К тому же мысли путаются, толкаются и наскакивают друг на друга, как люди в толпе, когда идёшь против её движения, и мне стоит большого труда направить их в нужное русло.
Вот почему после страницы-другой, я ощущаю себя просто выжатым лимоном. Боюсь, что если так будет продолжаться, то я скоро брошу это занятие. Да и вообще, если смотреть глубже, то какой в этом смысл?
Но об этой истории я собираюсь написать... Хоть это и непросто… Не то, чтобы мой дневник сильно помог нам разобраться с этой ситуацией, но во-первых, как бы там ни было, это опыт, который к тому же почти документально зафиксирован, - в случае очередных провалов в памяти, события легко можно восстановить, для чего достаточно будет открыть дневник на нужной странице.
Ну а во-вторых, неизвестно, чем встретит нас завтрашний день. И что будет с нами. Ну или… кем мы, в конце концов станем… Здесь я с Анной согласна, я ведь тоже видела в кого превращаются, - причём очень быстро, - те, кто ещё недавно считался человеком: учился, работал, о чём-то мечтал.
Поэтому я и стараюсь описывать те детали, разговоры, действия и даже мысли, которые случились у нас, у меня тогда. Особенно в том злополучном месте. Несмотря на то, что теперь у меня на это дело уходит целая пропасть времени. Я вынуждена делать перерывы, а иначе вообще выходит полная ерунда. И эти каракули, и сползающие вниз странные зигзаги вместо слов, которые то и дело встречаются на моих страницах, ещё не самое худшее.
Потому что представить то, что творится в моей голове в определённые периоды, даже я сама не всегда в состоянии.
А ещё знаете, о чём я часто думаю в последнее время? Чтобы тот, кто найдёт эти записи, - ха-ха, очень смешно, - и вдруг решит, что тратить на чтение подобного - не совсем напрасная трата времени и сил, всё-таки имел хоть небольшое представление о том, какими были… Тогда… Раньше…
Потому что, знаете, мало ли в каком виде ... нас могут обнаружить. И кто-то, я имею в виду, - в первую очередь, разумеется, - будущих потомков, запросто может решить, что мы всегда такими и были. Так сказать, изначально… А вы же теперь понимаете, что это неправда...
Из-за того, что сами записи стали короче, а перерывы между ними всё длиннее, - хотя времени на писанину уходит столько же, если не больше, - мне приходится ещё прикладывать дополнительные усилия, чтобы вспомнить, о чём я вела речь до этого. И усилия, я вам скажу, немалые. Почему и возникают всё чаще эти мысли, типа, а стоит ли оно того?
… Так вот, Анна ушла, - мне было видно её в открытый проём двери, - и я тоже не стала задерживаться. Атмосфера в этом мрачном, полутёмном помещении была, надо сказать, действительно не самая радужная. Но святой, изображённый на ламинированной, дешёвой иконке, мне чем-то понравился. Это был пожилой человек с красивой, серебристой бородой, в богатой мантии и синей, высокой шапке, расшитой золотом, такие, по-моему, носили православные священнослужители высокого ранга.
У него было хорошее лицо. Не знаю даже как объяснить, просто думаю, что такие лица бывают у людей, которым нужно прямо поднапрячься, чтобы вспомнить о каком-нибудь своём косяке на исповеди.
А ещё взгляд такой, как бы поточнее выразиться, не просто добрый, это и так ясно, а… лучистый, проникновенный. Такой, как будто он всё-всё про тебя понимает и знает лучше тебя самой.
Из слов на непонятном языке, которые с золотым тиснением были выбиты под ликом, я поняла только, что зовут его Никола. Прочесть остальное у меня не получилось.
Спрошу у Анны, - машинально подумала я, и тут вдруг вспомнила, что мы почти поссорились; чуть ли не впервые за всё то время, что вместе.
Не знаю почему, но мне стало неспокойно. Я почти машинально сунула иконку в карман и направилась к дому. Анна была там и выглядела очень расстроенной. Я была уверена, что это из-за нашего разговора, но оказалось, что не только. Оказывается, моя подруга встретилась с… кошкой и её саму поразило то, какой силы отвращение накрыло её, едва она увидела это животное.
 - Ты понимаешь, мне всегда нравились кошки… Я ведь помню, и в доме у нас, то есть у бабушки…
- В Даруте… - с усмешкой, впрочем, довольно миролюбивой, подсказала я.
- Ну да… И во время моего замужества, у нас всегда были кошки. Я возилась с ними, играла, заботилась… А тут…
Она замолчала и уставилась в окно, наверняка снова прокручивая в голове эту сцену и пытаясь найти ответ.
Вместо того, чтобы обрадоваться, тому что этот пустяковый случай с загадочной кошкой даёт нам возможность хоть на время забыть о размолвке, моя тревога только усилилась.
- Ну и что, подумаешь, люди со временем меняются, а значит их вкусы и предпочтения тоже… - я пожала плечами и тут же подумала, что делаю в последнее время это слишком часто, и что если так будет продолжаться, то довольно скоро это может стать моим фирменным знаком.
Подобная канитель всё ещё крутилась в моей голове, мешая сосредоточиться, когда Анна произнесла каким-то уж совсем убитым тоном, нисколько не соответствующим, на мой взгляд, тяжести «содеянного»:
- Нет, тут было что-то другое… Понимаешь, мне хотелось наброситься на неё и разорвать в клочья! Ты можешь вообразить такое?
По отношению к ней, это было действительно что-то из области фантастики, а вот что касается меня, то я довольно быстро приближалась к подобному состоянию, но только применительно к Анне. Так как к тревоге, теперь подмешивалась изрядная порция злости, которую во мне возбуждала эта дурёха своими глупыми историями, бредовыми выводами, которые в обязательном порядке следовали за ними, а самое главное, непомерно серьёзным отношением ко всему этому.
Тем не менее, я не стала высказать всё, что думаю по этому поводу и даже удержалась, хотя и с большим трудом, от усмешки, готовой слететь с моих губ. Вместо этого я просто с большим удовольствием вытянулась на кровати.
Вот я, наконец, и добралась до того момента, с которого начала рассказ об этом странном месте.
Мы обе просто устали, - подумала я, в то время, как Анна описывала, как она почти инстинктивно прижалась к земле, - ну и ну, представляю себе, тот ещё видок был, наверное, - и уже готовилась прыгнуть, воображая, нет, почти воочию видя, как вспарывает ногтем живот отвратной доходяги, (кошка по её словам была совершенно лысой, тощей и на редкость безобразной), и как теплая кровь стекает по её коже…
- Ты не поверишь, я даже облизнулась, - произнесла она шёпотом, и сама застыла в ужасе от того, что сказала, - мне хотелось ощутить вкус её крови, нет, мне кажется, я его прямо ощущала…
Я стиснула зубы, чтобы не сказать лишнего, и произнесла вполне миролюбиво:
- Что ж, это просто означает, что ты не слишком любишь кошек, вот и всё… - поражаясь своей выдержке, я разглядывала рушник, - вот как называется такое полотенце, Анна сказала об этом ещё в первый день; и как только вся эта пропасть бестолковой информации умещается в её голове?
- Другое дело, откуда она вообще здесь взялась и куда делась? 
Анна ответила, что зверюга оказалась на редкость прыткой, несмотря на свой потрёпанный и жалкий вид, потому что в мгновение ока скрылась в зарослях бывшего, сухого, как хороший порох тростника, который в изобилии водился в заводи реки по обе её стороны. Даже после катастрофы, а значит и после своей смерти, тростник героически продолжал нести свою службу, оставаясь «на ногах», как боевая лошадь.
Анна показала свои руки и ноги, иссечённые царапинами, - следы неравной борьбы с жёсткой и твёрдой, как броня, непроходимой, тростниковой гущей.
Сколько она не искала кошку, та как сквозь землю провалилась.
Анна посидела ещё немного, а затем молча стала собирать в рюкзак какие-то вещи. Я понимала, конечно, что очень скоро она опять заведёт разговор об отъезде. А может даже поставит ультиматум, мол, или едем вместе, или я уезжаю одна. Но говорить, а тем белее спорить, мне не хотелось. Я и правда очень устала. И потом, здесь действительно было не самое плохое место.
Продукты, жильё, вода сколько хочешь, вон её сколько в реке прямо за окошком. Честно говоря, я не видела серьёзных оснований для того, чтобы сваливать, да ещё и срочно, как того хочет моя, котоненавистная подруга.
Я, помнится, даже улыбнулась про себя этому определению.
Надо рассказать Анне, - подумала я, засыпая, - она непременно оценит. Она всегда ценила хорошую шутку. И над собой запросто могла посмеяться. А мне известно, что это далеко не всем дано.
- Я меняюсь, - вдруг каким-то чужим голосом произнесла она как будто откуда-то издалека, - и ты тоже. Мы обе становимся кем-то иным. А в этом месте это происходит почему-то гораздо быстрее. И тебе это известно не хуже меня, Джеки Айс.
Это сон, - подумала я, - мне просто снится, что я всё ещё продолжаю дискуссию с Анной.
- Да нет же, я уверена, что если бы последствия катастрофы и должны были каким-то невероятным образом сказаться на нас, то наверняка это бы уже произошло… - произнесла я сонным голосом, как-то не слишком вникая в то, что говорила мне Анна.  Да и в свои собственные слова, очевидно, тоже.
     … Не знаю, сколько прошло времени, но я вдруг открыла глаза и одновременно почувствовала (вот уж точно говорят: с кем поведёшься! полюбуйтесь, я теперь, значит, тоже то и дело что-то чувствую) угрозу и тревожное беспокойство. Да нет, какое там беспокойство! Вязкий, чудовищный ужас, вот более точное определение! Честное слово, мне никогда в жизни ещё не было так страшно. И вдобавок к этому, у меня было такое состояние, знаете, когда хочешь проснуться, но почему-то не можешь этого сделать до конца. И хотя глаза твои открыты, ты соображаешь, двигаешься даже, но всё равно в глубине своего замутнённого сознания понимаешь, что спишь; спишь нездоровым, дурным сном. И сбросить это наваждение, этот липкий морок, не в твоих силах.
Анны в комнате не было, и хотя с момента долбанных взрывов границы дня и ночи как-то размылись, стёрлись, по вкрадчивой прохладе, проникающей через открытое окно, по малообъяснимому, неопределённому, но вполне ощутимому сумеречному состоянию я поняла, что сейчас поздний вечер.
Я вскочила с дико колотящимся сердцем, засунула за пояс пистолет, который последние месяцы моей жизни находился на расстоянии вытянутой руки, и выскочила во двор. Машина была на месте. Не могу сказать испытала ли я облегчение, выяснив, что Анна не уехала, мне мешал страх, который как будто преследовал меня. Я несколько раз оббежала домик, заглянула в пристройки и всё это время негромко окликала её, поминутно оглядываясь. По какой-то причине, почти инстинктивно, я старалась производить как можно меньше шума. Анны нигде не было. Потратив ещё какое-то время на то, чтобы проверить ближайшие дома и подворья, я остановилась в растерянности: никаких следов человеческого пребывания.
А может она просто ушла? От этой мысли у меня перехватило дыхание, а внутри, где-то в районе грудины, стало холодно и одиноко.
 За те три или четыре дня нашего здесь пребывания, мы не покидали границ поселения. Да в этом и не было необходимости. По обе стороны реки, сколько хватало глаз, протянулись заросли тускло-песочного, высушенного тростника. На горизонте виднелся просвечивающий проплешинами, мёртвый лес, вернее тот полуобгоревший, разновеликий частокол, оставшийся от него; а слева и справа раскинулись безжизненные поля, на которых едва ли что-то вырастет в ближайшие лет пятьдесят-семьдесят.
 Куда она могла деться? - я оглядывала эту пустынную местность, одновременно каким-то безошибочным, животным инстинктом уже зная ответ. Островерхая, тёмная крыша странного сооружения, напичканного иконами, отчётливо виднелась на фоне светло-карамельного неба.
Думаю, что я бессознательно оттягивала визит в эту местную церковь, или скорее, молельный дом, надеясь, с истовой верой обречённого, что Анна окажется в каком угодно, но другом месте, и мне не придётся искать её там…    
 …. Но делать было нечего… Я сунула руку в карман, нащупала иконку святого Николы, и крепко зажав её в ладони, двинулась прямо туда.
Подходя к зданию, в маленьком окошке под самой крышей, я заметила слабый, оранжевый отсвет; пляшущий, дрожащий, точно живой.
Почему-то страха больше не было. Вместо него пришла злость. Нормальная такая, хорошо знакомая мне, здоровая злость. В первую очередь на Анну, на эту сумасбродную идиотку, что решила прогуляться к вечерней службе в незнакомом месте. И ко всей этой территории, которая была насквозь пропитана смертельной опасностью. Да, теперь я это явственно ощущала. Дверь в эту чёртову церквушку была плотно затворена. Наружу не доносилось ни звука. Я вошла тихо, как только могла. Первое, что бросилось в глаза - зажжённые по всему периметру свечи и открытые двери люка посреди зала, ведущие куда-то в подпол. Увидев, свёрнутую в рулон рогожу, которая раньше покрывала центральную часть зала, я поняла, почему раньше не заметила, что здесь был подвал. Причём, судя по всему - огромный.
Но об этом я подумала наспех, как бы между прочим, когда спускалась по деревянной, массивной лестнице вниз. Не помню, чтобы я хоть минуту сомневалась или раздумывала. Анна, конечно же там!
Подвал, если только это слово годилось для подобного подземного сооружения, был, по моим представлениям около семи-восьми футов в высоту и начинался с довольно широкой, хорошо утрамбованной площадки.
Ощутив под ногами прочную землю, я увидела, что нахожусь в довольно просторном, извилистом коридоре, имеющим многочисленные ответвления по обе стороны, конец которого скрывался в туманной дали.
Я негромко окликнула Анну, и услышала грузный шорох за спиной, как если бы сзади меня кто-то волочил тяжёлый мешок. Однако никого не увидела, что было, в общем-то, немудрено; в подземелье этом, - просто язык не поворачивается назвать это бомбоубежище подвалом, - если исключить слабый свечной отсвет сверху, - было абсолютно темно и на расстоянии даже полусогнутой руки, разглядеть что-либо было уже невозможно.
Сожалея, что не догадалась захватить с собой фонарик, я лишь успела подумать о том, а не подняться ли наверх, чтобы взять несколько свечей, как услышала какие-то звуки, доносящиеся из глубины коридора.
Я не сразу обратила внимание на то, что чем дальше вглубь продвигалась, тем лучше видела. И вообще ориентировалась довольно свободно. А когда, наконец, заметила, удивляться было уже некогда. Хотя, конечно, это было странно, учитывая то, что никакого источника света в доступном обозрению пространстве, мне обнаружить не удалось.
И ещё у меня было полное ощущение того, что за мной кто-то следит.
 Вдоль коридора, слева и справа располагались комнаты или отсеки разной величины. Одни были пусты и заброшены, только иногда по углам громоздился какой-то хлам, другие обставлены с различной степенью вкуса и роскоши. Создавалось впечатление, что дизайном каждой комнаты занимались самые разные люди. Например, я видела комнату, оформленную женщиной, причём явно очень молодой. Может быть даже девочкой. Белая кровать и такой же шкафчик с этажеркой были уставлены розовыми, атласными подушками всевозможных конфигураций, между которыми сидели серые мишки Тедди, белые зайцы и голубые слоны. На милом, светлом комодике помимо шкатулочек, был установлен трельяж, увешанный бусами и прочими девчачьими цацками. Вместо двери в проёме висела яркая, китайская ширма. Дверей, кстати, вообще нигде не было. Потолок и стены состояли из массивных деревянных перекрытий. Пол, по большей части земляной, во многих комнатах был покрыт самоткаными дорожками или коврами.
А в целом всё это сооружение здорово напоминало подземный гараж или парковку, где вместо машин обитали люди. Ну, или не люди… Я и подумать тогда не могла, что меня ждёт там… Единственное, что позволило мне сохранить рассудок, это почти полная уверенность в том, что всё это мне приснилось… Я с такой навязчивой яростью, напоминающей горячечный бред пыталась убедить себя в этом, что у меня, наконец, получилось. Собственно, во многом благодаря именно этому, я и могу сейчас писать о тех событиях…
Заглядывая в каждую комнату с пистолетом в руках, я так никого и не обнаружила. Но избавиться от того, что кто-то находится рядом и внимательно наблюдает за мной - так и не могла. Кроме того, равномерные, неразборчивые звуки, напоминающие глухое ворчание стали гораздо отчётливее.
Какие-то отсеки использовались, как склады, в них стояли тюки, коробки и ящики, а в некоторых кроме тряпья, сваленного в кучу, не было вообще ничего. Одна из таких куч слабо шевелилась и попискивала.
Я привычно замерла, ожидая волну страха или отвращения, но ничего подобного не произошло. У меня это вообще не вызвало никаких эмоций. Возможно потому, что я на самом деле пребывала в странном, плохо объяснимом состоянии, напоминающем наркоз или гипнотический сон.
Я никогда не испытывала на себе ни того, ни другого, но мне почему-то кажется, что ощущения, которые ощущала я, были чем-то с ними схожи. Когда ты, это как будто не ты, а кто-то другой и твоё тело, твоё сознание тебе если и принадлежит, то не в полной мере. И ты что-то говоришь, куда-то идёшь, что-то делаешь, но не слишком хорошо отдаёшь себе в этом отчёт и даже не всегда можешь точно сказать - эти твои мысли, действия, чувства принадлежат тебе или кому-то другому?
Вот в каком состоянии я пребывала тогда, когда спустилась в то чёртово подземелье, пусть даже и во сне. Да, я настаиваю на этом. Никто и никогда не переубедит меня в обратном. И мне всё равно, что думает по этому поводу Анна, которая уверяет меня, что не может сниться двум людям один и тот же сон, да ещё в одно и то же время. А я отвечаю на это, что в этом чокнутом мире происходят вещи куда более странные. Тем более что это и не был сон в прямом смысле слова; так-то массовый гипноз или галлюцинацию, пока ещё никто не отменял.
Одним словом, я подхожу к самому главному. Я уже знала, почему никого не встретила в тех комнатах. Они все собрались в большом зале, которым оканчивался коридор… Именно оттуда доносился монотонный гул, который я услышала, когда только спустилась, и откуда струился дрожащий свет.
Справа, как в каком-нибудь конференц-зале было небольшое возвышение, что-то вроде сцены, перед которой из странного сооружения в виде огромной воронки длинными, мерцающими языками вырывалось синее пламя. Газ? Невероятно, это что-то из области фантастики. Наверное, ещё и поэтому здесь было не только светло, но и тепло. Посреди зала стоял длинный стол, но что на нём, было не разобрать, поскольку возле него стояли они…
Господи Иисусе! Я и сейчас отчётливо вижу их перед собой и до сих пор не верю, что подобное зрелище может примерещиться, пусть даже в кошмарном сне. В зале, около сцены и рядом со столом толпились существа, покрытые светлой, тёмной, серой шерстью с вытянутыми вперёд мохнатыми головами, так что нос и рот, при полном отсутствии шеи соединялись в одно целое. Некоторые были в одежде, но выглядели они даже более отталкивающе, чем те, кто был без неё. Как будто я неожиданно попала на омерзительное, цирковое шоу уродов или монстров, притворяющихся людьми.
У кого-то в выражении их «лиц», ещё просматривалось что-то человеческое, другие были лишены и этого. А ещё эти их… руки или лучше сказать … лапы с длинными, тёмными когтями, как на руках, так и на ногах, вернее на задних лапах, на которых стояли некоторые из них… Впрочем, большинство, как это и положено грызунам, пусть даже такого размера, опирались на все четыре свои лапы.
И эти глаза без зрачков, без страха и даже без особого любопытства взирающие на меня, а ещё хвосты, их ужасные, голые и плоские хвосты… Даже не крысиные, а скорее, хвосты нутрии или выдры, только более толстые и укороченные.
Нет, они не были похожи на гигантских крыс… Они и были огромными, -  всего на голову или около того ниже человеческого роста, - отвратительными, мерзкими, уродливыми крысами, до обжигающего, как ледяной душ ужаса, до зелёных чёртиков похожими на людей.
Их было около двадцати-тридцати, а может и того меньше, но мне показалось, что подвал кишит ими, что со всех сторон пребывают всё новые и новые партии, и скоро всё это пространство превратится в мохнатое, шевелящееся, гомонящее море разных оттенков шерсти.
Я уже рассказывала вам о том, что не раз сталкивалась с опасностью самого разного рода. И почти всегда это было весьма рискованно. При этом вела я себя по-разному, в зависимости от обстоятельств места и времени, сообразуясь, как водится, с известной схемой: бей, беги, замри.
То есть, нередко нападала первой, иногда сматывалась, бывало, что затаивалась и выжидала подходящего момента, но никогда, - дьявол меня дери, - никогда ещё на меня не нападал такой парализующий волю и силу столбняк, как в этом треклятом подземелье! 
Я смотрела на них, а они на меня, и те, кто стоял у стола обернувшись, расступились, и я увидела лежащую на нём Анну. Да, мою Анну, неподвижно лежащую на столе с безмятежной улыбкой на лице.
 Глаза её были плотно закрыты, а тело до самых плеч покрывала белая простыня. В газовом отсвете под нежным и густым пухом серебристых волосков, покрывающих её лицо и плечи, просвечивала мертвенная бледность её кожи. Наверное, поэтому у меня не оставалось сомнения в том, что она умерла.
Думаю, я здорово испугалась того, что глаза Анны больше никогда не откроются и именно это вывело меня из долбанного оцепенения.
- Анна! - заорала я, и одним рывком выхватила пистолет и сняв его с предохранителя, направила на омерзительную, буро-коричневую, крысиную толпу.
- Что ты делаешь? - без намёка на страх, а со спокойным удивлением вдруг спросил меня толстый, густо-серый монстр с крысиной головой и туловищем неандертальца на которое был наброшен стёганый, домашний пиджак из вишнёвого шёлка. Он небрежно помахивал поясом, перекидывая его из одной трёхпалой, волосатой лапы с длинными и чёрными, лакированными когтями - в другую. 
Мерзкий, гигантский  крыс стоял в ногах у Анны и в том, как он смотрел на меня, сквозило помимо удивления, сожаление и грусть. Как будто ему только что стало известно о неизлечимой болезни кого-то из друзей.
На секунду я снова опешила, - и в этом не было ничего странного, поскольку помимо голоса Анны, я вот уже несколько месяцев не слышала связной, человеческой речи. Но я быстро взяла себя в руки, и поводя пушкой из стороны в сторону, внимательно следила за каждым движением этих исчадий самого ада.
- Опусти пистолет… - сказала мне старая, отвратная крыса, с обвислой, волосатой грудью и проплешинами на выцветшей, рыжей шерсти. Она стояла ближе всех ко мне, и я услышала острый запах тухлятины, исходящий от неё.
- Мы не причиним зла ни тебе, ни твоей подруге, - добавил всё тот же жирный крыс в пижонском пиджачке, едва прикрывающим его волосатый, чёрный причиндал, - если ты, разумеется, нас не вынудишь к этому.
- Отойди от стола, живо! - скомандовала я, и махнула пистолетом, от чего некоторые из этого отродья, инстинктивно подались в сторону, и я увидела Анну, которая очнувшись, поднялась и теперь с непонимающим видом оглядывалась кругом. Кроме полупрозрачной, короткой сорочки на ней больше не было ничего. А ещё, её бледно-землистый цвет лица и серебристый пух, покрывавший маленькое тело, делал её странно похожей на тех, кто стоял рядом. Тогда я не придала этому значения, но позже вспомнила довольно отчётливо.
- Ты в порядке? - от страха за неё, я снова почти кричала, - Анна!
Она скользнула по мне равнодушным взглядом, как будто не узнавая, и улыбалась кому-то в этой отвратной толпе, кого мне не было видно.
Я направила ствол на толстого урода, ничуть не сомневаясь, что именно он заправляет всей этой крысиной колонией.
- Что вы с ней сделали? - завопила я, лихорадочно соображая, что следует предпринять и, сжимая пистолет обеими руками, переводила взгляд с одной мохнатой и усатой морды на другую.
Я уже, по-моему, упоминала, что некоторые из этих существ, несмотря на то, что имели шкуру вместо кожи, а носы и рты у них заметно выдавались вперёд, образуя нечто единое, всё же больше напоминали людей, чем грызунов-мутантов. У них были скорее руки, а не лапы, волосы, а не шерсть, да и сами глаза, как и их выражение всё ещё сохраняли что-то человеческое.
- С твоей подругой не произошло ничего плохого… - сказала, обращаясь ко мне как раз одна из таких. Ко мне подходила женщина, с сероватым цветом лица, острыми, обнажёнными в улыбке зубками, утолщённой шеей, без видимого перехода в туловище, как у них у всех, но всё же это была ещё женщина. Даже девушка. У неё были зелёные глаза, желтоватые волосы, как будто обесцвеченные некачественной краской и настоящие, человеческие нос и губы. Она сжимала в руках, хоть и тёмных, жилистых, но с пятью пальцами на каждой, туго спелёнутый свёрток, который слегка покачивала.
Одета она была самым обычным образом: длинное, ниже колен, цветастое платье, белые носки и светлые теннисные туфли. Пока она не задвигала энергично своим серым носом, вверх, вниз, мне пришло в голову, что и её удерживают тут насильно.
Я обратила внимание, что Анна не спускала с неё внимательных глаз и догадалась, кому она улыбалась в толпе.
- Посмотри на моего ребёнка, - между тем произнесла девушка, останавливаясь в каком-то метре от меня и протягивая мне слабо шевелящийся свёрток, - твоя подруга тоже пришла за этим…
Не знаю, что заставило меня податься вперёд и взглянуть на младенца, ведь, когда она оказалась рядом, я видела отвратительную, сероватую поросль на её лице, хищный завал рта, напоминающий щель с плотным рядом, мелких, острых зубов и влажно темнеющий, подвижный нос, словно принюхивающийся к чему-то. Возможно, меня ввёл в заблуждение её обманчиво-человеческий облик, её яркое платье с жёлтыми цветами, такое обычное на деревенских девушках, правда, лет этак двадцать или тридцать назад. А может в самом её голосе, в этих тускло поблёскивающих зелёных глазах было что-то знакомое, далёкое, вызывающее доверие, не знаю.
Но только я заглянула в тот чёртов свёрток… До сих пор без дрожи не могу вспоминать об этом. В салатно-голубом, лоскутном одеяльце, беззвучно открывал и закрывал рот омерзительный, грязно-розовый крысёныш. Размером он был с человеческого новорожденного, разве что слегка недошенного и был покрыт какой-то мутной слизью. Он мерзко извивался, выпячивая толстый живот и загребая кожистой, трёхпалой лапкой.
Точно не помню, но кажется, вскрикнув, я отскочила в сторону, наставив на неё пистолет трясущимися руками. А эта двинутая стерва, прижимая к себе своего гадкого, крысиного уродца, произнесло отчётливо и звонко:
- Она сама пришла к нам, ей нужна была помощь…
- Что ты несёшь? - огрызнулась я, - Анна, иди сюда… Не двигаться! Назад! - крикнула я, заметив боковым зрением какое-то движение, и выстрелила поверх головы жирдяя, который положил свою страшную, чёрную лапу с загибающимися книзу когтями на плечо Анны, что-то шепча ей на ухо.
- Не смей!! - взвизгнув, старая, облезлая крыса, хватила меня передними зубами за руку, в которой я держала ствол.
- Прочь! - выдернув руку и отшатнувшись (меня так и передёрнуло, когда я ощутила на себе не столько болезненное, сколько тошнотворное  прикосновение), я ударила её рукояткой пистолета в висок и старая образина хрипло охнув, тяжело опустилась на пол.
Раздался оглушающий, сводящий с ума писк, всё пришло в движение, и я снова выстрелила уже наугад, приказывая всем оставаться на местах, с запоздалым ужасом пытаясь вспомнить, сколько патронов осталось в обойме.
- Джеки, нет! - Анна, каким-то непостижимым образом возникла прямо передо мной, - Не стреляй, если хочешь, чтобы мы выбрались отсюда…
Глаза её, сверкая в полутьме лихорадочным блеском, смотрели на меня в упор. Ледяные пальцы сжимали моё запястье.
- Идём, нам пора в путь, теперь ты понимаешь это? - она мелко дрожала, но хватка её ничуть не ослабла. Моя рука, в том месте, где её перехватила Анна, уже занемела. 
Я машинально кивнула, позволяя увлечь себя к выходу.
- Она не готова… - раздался сзади приглушённый голос, который я узнала, не оборачиваясь.
Он напоминал гнусавые, шипящие голоса плохо дублированного фильма.  А ещё я поняла, что главный крыс говорил обо мне.
И тогда отстранив Анну, я медленно повернулась, чувствуя, как кровь во мне становится всё горячее и бежит куда быстрее, чем следовало бы.
- Что ты, мать твою, имеешь в виду? - вкрадчиво спросила я.
- Не нужно, Джеки, сейчас не время…- шепнула Анна, снова беря меня за руку.
- Подожди, мне всё же хотелось бы знать, - прищурившись, я пристально вглядывалась в эту серую, попискивающую и копошащуюся массу, - о чём ведёт речь эта разжиревшая на ядерных отходах, и к тому же говорящая тварь… - я осторожно, но решительно высвободила свою ладонь из цепких, холодных пальцев Анны, другой рукой, ощупывая в кармане рукоятку пистолета.
Сейчас я чувствовала себя гораздо спокойнее: сзади нас был как будто бы свободный проход, карман оттягивал верный ствол, а Анна, эта легковерная и наивная дурёха, была рядом.
- Я говорю о том, - прошелестел он, - что ты до сих пор не поняла: вы одни из нас. Ты не хочешь, или просто пока не готова принять это… Лично я склоняюсь ко второму варианту… Вот и всё что я имею в виду…
Чёртова девица с крысиным младенцем, снова выступила вперёд.
- Оглянись, посмотри внимательно вокруг, - проговорила она, почти не разжимая губ, - а затем взгляни на себя, на свою подругу, неужели ты ничего не видишь? Зачем уходить, если всё равно придётся возвращаться?
- Вот уж кого-кого, а тебя, крысиная подстилка, я точно слушать не стану, поэтому просто заткнись… - всё ещё вполне миролюбиво посоветовала я ей.
Не знаю почему, но меня она бесила гораздо больше, чем даже жирный крыс. С ним, по крайней мере, всё было понятно… Но она… Невозможно представить, что должно произойти, чтобы женщина, отказавшись от своей человеческой природы, добровольно отправилась в подземелье к мерзким грызунам и став одной из них, родила гадкого, поганого крысёныша, при этом даже не замечая всего ужаса происходящего.
- Пусть идут… - устало прогнусавил крыс, отворачиваясь к какой-то нише в стене, словно потеряв к нам всякий интерес, -
- Только помни, Джеки, - я почему-то вздрогнула, когда он назвал меня по имени, хотя ясно же, он слышал, как ко мне обращалась Анна, - всё началось с нас, нами и закончится… От этого ни тебе, ни кому-нибудь ещё не уйти… Мы неуязвимы и бессмертны, и имя нам легион…
Я никак не могла поверить, что на самом деле стою и слушаю всю эту бредятину, произносимую высокопарным слогом и в придачу кем же? Жирной, уродливой крысой, стоящей на задних лапах в стёганом халате без штанов. Страха больше не было; я даже не заметила, как он, достигнув своего пика, постепенно рассеялся и уступил место другим чувствам. И вот я уже смеялась. Ну да… Сначала я улыбалась, потом пару раз хихикнула, а через несколько минут вовсю хохотала.
- Джеки! - звала Анна, и я чувствовала, как она тянет меня куда-то, но я мотала головой из стороны в сторону и пыталась отводить её руки, не в силах остановиться от приступа неудержимого смеха. Господи, да я не помню, когда в последний раз смеялась хотя бы на половину так же искренне и беспечно, как в том подвале!
Наверное, кому-то это может показаться странным, диким, даже отталкивающим. Ещё бы, заливаться смехом в незнакомом месте, очень мало подходящим для этого, да ещё и в окружении огромных крыс, живущих вместе с людьми мирной колонией.
Похоже, что у меня случилась истерика, но если бы вы видели весь этот идиотский маскарад, то думаю понять причину моего не вполне уместного веселья, вам было бы куда проще.
Только вообразите: толпа разодетых, как на безумном карнавале гигантских грызунов, вперемешку с людьми, похожими на крыс, или крысами, здорово напоминающими людей, таращивших на меня свои чёрные, круглые зенки, и рассуждающих с уморительно глубокомысленным видом о грядущей крысиной расе, легионах и прочей околофилософской бодяге. Кроме всего, по залу распространялось ужасное зловоние, от которого не было спасения, ну ясно, кто-то из этих помойных вонючек испортил воздух.
- Очнись же, Джеки! - Анна уже трясла меня за плечи, и даже, кажется, пару раз смазала по щекам, - Вставай, нам пора идти…
- Эй, полегче, подруга… - я всё ещё улыбалась и хмыкала от бродившего во мне веселья, но одновременно с непониманием оглядывалась.
Мы с Анной по-прежнему были в подвале, но только не в том зале, где разыгрывалось цирковое представление, о котором я только что рассказала, а у самого подножия лестницы.
Оказывается, я лежала на спине, прямо надо мной зиял своей раззявленной пастью открытый люк, а Анна с перепуганным лицом водила у меня под носом куском ваты, смоченным в какой-то пахучей дряни. Не помню, говорила я или нет, что Анна, выйдя, наконец, из своей больнички, и беззаветно (и несколько чрезмерно, на мой взгляд) верящая в медицину, с тех самых пор не расставалась с аптечкой, своими размерами больше напоминающей упитанный саквояж.
Так вот откуда этот ужасный запах! Я с удивлением смотрела на Анну, - кстати, она была в своей обычной одежде, - джинсы и фланелевая рубашка, - и пыталась собраться с мыслями, пока она не скрывала своей суматошной радости по поводу того, что я пришла в себя.
- Что это? - я ничего не понимала, - Где крысы? И как я оказалась здесь?
- Ты потеряла сознание… - переводя дух и помогая мне подняться, отрывисто, на выдохе отвечала моя подруга, - Здесь нельзя оставаться… Я подтащила тебя сюда, а больше ничего не могла сделать… Но слава богу, ты пришла в себя… Из-за открытого люка здесь гораздо легче дышать… Давай же, Джеки, поднимайся, нам нужно убираться отсюда…
Уже взявшись руками за перекладину лестницы, я снова повернулась к ней.
- Я хочу знать, что произошло… Это… было на самом деле?
Анна мельком взглянула на меня и тут же отвела взгляд, или мне это только показалось, ведь здесь было гораздо темнее, чем в зале… Но, её глаза, они так странно блестели, - где-то я уже это видела, - только не так близко… И что с её белками, или так всегда и было??
- Чёрт, так что вообще случилось с нами? - почти закричала я.
- Т-с-с! - толкнув меня к лестнице, зашипела она, - Да что с тобой такое?! Ты вообще утратила способность соображать?! Сейчас не время для разговоров, дьявол тебя подери, Джеки… Ты и так уже натворила дел, влезая, куда не следует и, размахивая своей пушкой направо и налево! Так что двигайся живее, если не планируешь, конечно, остаться в этом подвале навсегда.
     Не поверите, но я промолчала. Да, да, и не просто промолчала, а сделала всё то, что она мне велела. Мы в полном молчании поднялись друг за другом по лестнице, и захватив свои вещи, (я совершенно не помнила, чтобы собирала их), сели в машину. Анна оказалась за рулём. И произошло это так естественно, как будто подразумевалось с самого начала. Мне и в голову не пришло не то, чтобы спорить, но даже подумать, что могло быть как-то по-другому. Со мной вообще творилось что-то странное. Я всё ещё находилась в том самом состоянии, когда совершенно непонятно проснулся ты или всё ещё спишь. И неизвестно можно ли сбросить этот морок, избавиться от него, потому что даже попытаться это сделать, мне ни разу не пришло в голову. Мне больше не хотелось говорить и тем более спорить… И даже выяснять, что, собственно, произошло. Знаете, мне уже вообще ничего не хотелось…
Когда Анна включила зажигание и жёлтые фары хотя бы попытались проредить мутно-глинистую атмосферу, на свет божий, прямо из-под нашей машины явилась лысая кошка. Та самая. Она спокойно уселась перед автомобилем, как будто это было в порядке вещей и, жмурясь от яркого света, широко зевнула.
Все ещё не говоря ни слова, мы молча смотрели на кошку, а она на нас. Это продолжалось с минуту, наверное. В кошачьем взгляде не было и намека на что-то жалобное, испуганное или затравленное. Кошка, - я почему-то не сомневалась, что это была кошка, - разглядывала двух женщин в машине с непоколебимым спокойствием, которое вполне можно было принять за равнодушие, если бы не некоторая выжидательность, сквозившая во всей её позе. Дескать, чего стоим, кого ждем?
Может показаться странным, чего это ради я так много внимания уделяю какой-то тощей, бездомной кошке, да ещё и такой безобразной в придачу, но просто все дело в том, что если не считать Анны и чертовых крыс, то со дня катастрофы это было чуть ли не единственное живое существо, в глазах которого сквозило нечто разумное…
Анна, сжимавшая руль обеими руками, смотрела на это лысое недоразумение в упор и тяжело, медленно дышала. Затем она вышла из машины, взяла кошку на руки и, не глядя на неё, усевшись на своё место с каменным лицом,  устроила её рядом со мной. Мне, признаться, было уже всё равно. Всё чего я хотела, это закрыть глаза, чтобы никого не видеть и не слышать; ничего не чувствовать и не знать.
Сквозь какой-то невнятный гул, который звучал в моей голове, и жёлтую, зернистую дымку туманной завесы, которую я иногда могла видеть сквозь приоткрытые веки, я услышала, как автомобиль, развернувшись, неуклюже выехал на трассу и, набирая скорость, помчался по прямой, как стрела и совершенно пустынной трассе, прочь, всё дальше и дальше уносясь от этого проклятого места…
Кошка, которая, как только машина тронулась, тут же перебралась ко мне на колени, свернулась клубком и негромко замурлыкала, как будто неспешно переговаривалась с мотором. Само животное было довольно неприятно мне, но его тёплая тяжесть и уютные, мурчащие звуки действовали успокаивающе. Засыпая, я непроизвольно положила ладонь на гладкий и нагретый бок кошки. Под тонкой, мерно подрагивающей кожей, отчётливо ощущалось биение новой жизни…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...