Степные просторы, или Страна моего детства записки

Степь
Зима в степи холодная, снежный покров лежит не менее пяти месяцев. Зимою степь хороша своими обильными снежными заносами, часто встречающимися сказочно запорошенными снегом ракитовыми кустами, ложбинами и оврагами. Зима всегда бывает лютая, частые снегопады, заканчивающиеся сильными метелями – буранами, наметали целые снеговые крепости у степных деревушек, занося почти полностью низкорослые землянки. В такое время природа властвует, томя всё живое голодом и холодом.
Нередко на кустах можно видеть нахохлившихся, сидящих стайкой снегирей, сверкающих на фоне белой пелены ярко- красными брюшками. Тут же внизу, прыгая, суетятся не менее нарядные синицы. А там, где-нибудь за дворами у начала степных просторов, на чернеющем землёй косогоре, у небольшого оврага стучит стая ворон, разлетаясь в разные стороны, оглашает своим криком начало короткого зимнего дня, и багровый рассвет тянется вдоль горизонта, возвышаясь над тёмной мглой прошедшей ночи. Всё вдруг засверкает вокруг заснеженным серебром от восходящих лучей солнца, задышит всё кругом, начнётся день, и степь оживёт.   
На поляну из торчавшего под неглубоким снегом сухостоя прошлогодней травы выбежит лисовин, поднятый криком неугомонных ворон.  На тех степных холмиках, где зимой под снежным покровом хоронятся большие поселения сусликов, хомяков, мелких полёвок и тушканчиков, встречается степной хорёк.
  Зимой больше всего бедствуют мелкие птицы, хотя и остаются лишь те виды, которые привыкли к суровым условиям зимы.  Они держатся деревень и больших оврагов, где хоть как- то можно прокормиться, вытаскивая коконы насекомых из трещин деревянных построек, засохшие семена репейника, разбросанные по осени и с трудом добываемые. В оврагах поедают масличные семена лопуха и ощипывают метёлки лебеды.  В сильные морозы забиваются в щели дворовых построек и в снежные норы в оврагах. Так проводят зиму красногрудые  снегири, синицы, полевые воробьи и другие мелкие птицы. Более крупные полевые (серые) куропатки держатся кустарников, а в открытой степи также оврагов.  Поедают семена сорных трав, плоды шиповника и на обработанных полях кормятся обнажёнными от снега озимыми. Вороны зимой держатся стаями, зачастую посещая снежные логова хищных зверей, где поедают остатки падали. В балках кормятся филины. Редко, но все же встречаются на открытых пространствах полярные (белые) совы.
  Довольно успешно адаптировались к новым условиям существования многочисленные и активные в зимнее время зайцы.  Зайцы приспособились кормиться на полях, паразитируя на сельскохозяйственных угодьях.  Зимой держатся у лесных защитных полос, там, где побольше кустарников, в основном диких плодоягодных растений, таких как яблоня – дичка, смородина и шиповник.
 Зимой голодно и хищному зверю. В утренний рассвет, после ночных кочевок, сядет себе где-нибудь на возвышенности степного оврага матёрый волчище в окружении молодняка, приподняв морды кверху и поклацывая  от голода челюстями при частом порыве слабого ветерка, вздувающего лёгкую позёмку, оседающую на их спинах белой пеленой. И так стая будет сидеть на месте, если никто не потревожит,  пока не угаснет закат и не появятся при лунном свете от их мытарства на одном месте собственные тени. Затем, ловя мордами слабые порывы легкой изморози, начнут двигаться, сначала след в след, часто останавливаясь и вслушиваясь, не вторит ли кто их протяжному вою. Начнут рыскать вдоль ложбин и оврагов, по заросшим ракитникам и кустарникам в поисках хоть какой-нибудь добычи. Но бедна степь живностью в это время года, и зачастую за полночь, гонимые голодом, выйдут они к краю какой-нибудь степной деревушки, где, не устояв перед легко уловимым запахом живности из дворовых хлевов, начнут хищнические свои налёты по подворьям, и тогда сами часто бывают добычей деревенских мужиков – охотников.
      С наступлением весны начнёт меняться весь зимний пейзаж. Появляются первые проталины, зажурчит множество ручьев, с каждым днём всё набирая силы для большого половодья. Начнёт пробиваться зелень на оголившихся от снега возвышенностях оврагов и равнин, не тронутых половодьем. На полях начнет появляться множество мелких грызунов, норки которых при  сильном таянии снега затопило водой. Но, несмотря на это, под пригревающим солнцем мелкие обитатели степи заживут, наконец, полнокровной жизнью. Степь - настоящее царство различных грызунов. Миллионы нор пронизывают степную почву. В распаханной степи вымирают типичные степные животные, но грызуны, в особенности мыши, полёвки, неплохо прижились и в новых условиях. Раньше в нетронутой почве, а теперь на пашне они делают свои норы. Грызуны являются основной пищей для степных зверей и птиц. Они обладают большой степенью плодовитости. Это единственный отряд представителей фауны степи, которые встречаются почти на каждом квадратном метре. Численность грызунов во многом  зависит от изобилия  растительности и урожайности полей, а те, в свою очередь, влияют на более или менее оседлый образ жизни зверей и птиц в данной местности. Все грызуны живут в норах, поэтому каждый хищный степной зверь и птица знакомы с этими норами и их обитателями. Большой плодовитости и степени выживаемости грызунов способствует то, что они обходятся без воды и получают влагу из поедаемых растений.
   Когда весна в разгаре, начнут тянуться по небу от самого горизонта вереницы перелётных птиц, и повсюду степь будет гудеть несмолкающим птичьим криком. Переполненные вешними водами озёра, ложбины и овраги прямо- таки кишат водоплавающей птицей. Особенно многочисленны утки разных пород и мастей. Большая часть, набравшись немного сил, продолжает свой путь к северу, остальные останутся здесь до осеннего отлёта, дав потомство. В этом птичьем гаме особенно выразителен крик гусей, летящих  на воду с лугов и полей.
      Утки – самый многочисленный отряд не только водоплавающих, но и  всех пернатых в степи.  Они проводят  большее время на степных болотах. Степные болота - это не те крепи и трясины, что в таёжных местах, под степными болотами, как правило, понимаются чистые мелководные плесы, поросшие изрядно водяной растительностью, многие из которых к осени высыхают полностью. Такие болотца часто образуются в ракитниках, кочкарниковых ухабах, среди лугов, а то и просто временно залитые луга.
Эти места и являются в дополнении к более обособленным водной гладью озёрам основным местом обитания уток разных пород. Утки, в особенности кряква, серая и свиязь, больше предпочитают большим озёрам вот такие мелководные, заросшие водоёмы – болотца, которые способствуют высокой естественной их продуктивности.
  В степи, на открытых равнинах, где от обильного испарения влаги миражом стоит горизонт, собираются серые журавли. Кто не слышал крик и не видел полёт журавлей, несущих в себе что-то трогательное и привлекательное!
   На кочкарниковых лугах, которые весной заливают водой, а к осени остаётся только сырость и небольшие лужицы, собираются кулики. Многочисленны кулики и по окраинам заболоченных степных озёр.
    Весна – время массового расцвета жизни эфемерных растений. Сначала степь покрывается ярким ковром разных многолетников, но в течение лета происходит смена растительного покрова, в связи с определённой последовательностью зацветания разных трав.
         До середины пятидесятых годов степи Русско – Полянского района представляли собой уникальный ландшафт, основным фоном в зоне этих степей были не пашня, а покров ковыльный, разнотравный, типчаково-полынный и иной дикой растительности со своей особой фауной. Необычайно красива была степь весной. Весной степь покрывается ярко- жёлтым цветущим горицветом. Только в этих местах растут пырей мочковый, полынь шелковистая. Повсеместно распространена была фиалка фиолетовая. В начале мая зацветают кустарники, белеют и розовеют кусты степной вишни, шиповника и ракитника. На сырых солонцовых лугах западной части района растёт рапотник.
       Ранее степь, не тронутая плугом, повсеместно цвела по пояс стоящим разнотравьем, и шелковистый ковыль, волнуясь на ветру, покрывал её своей белеющей сединой. Лето в степи продолжительное и жаркое, погода стоит сухая, солнечная. Сильные ветры несут много пыли. Дожди обычно имеют ливневый характер, вследствие чего вода стекает в низины, не успевает просачиваться в почву и испаряться. Растительность степи состоит из различных трав, способных переносить засуху. У одних растений стебли и листья сильно опущены или имеют развитый налёт, у других – жёсткие стебли, покрытые узкими листьями с запасом влаги. Некоторые растения имеют мощную корневую систему или образуют клубни, луковицы, корневища. Русско – Полянский район был самым богатым урочищем по разнообразию видов большого количества лекарственных, декоративных, эфиромасличных, кормовых и медоносных растений. Для степи хотя и характерны чернозёмные почвы, но они не остаются однородными и распадаются на целый ряд почвенных подзон.  Чем ближе к северу, тем становятся более выщелоченными. Степь имеет большое число видов растительности на небольших площадях. Степной покров подразделяется на несколько жизненных форм. В Русско – Полянском районе самыми многочисленными были дерновинные, злаковидные растения с узкими листьями. Это ковыль и типчак. Причём преобладал такой вид ковыля, как тырса. Ковыльные степи имеют свой особый, ни с чем не сравнимый вид. Растёт ковыль на равнинной части в степи. По мелким оврагам были довольно часто разбросаны кустарники степной вишни и ракитника. Кусты ракитников, как правило, более обособленны и стоят отдельными особняками в местах, более подверженных скоплению влаги. Это пространства, заключённые между деревнями Новосанжаровка, Жуковка, аул Тогунас, ур. Самурза, ур. Каратал и другие.  Степная вишня и бобовник больше придерживаются небольших степных оврагов, где часто зарастают шиповником.  Степная вишня и бобовник весной роскошно цвели, распространяя острый запах, чем привлекали множество степной птицы. По небольшим степным неровностям растёт полевая акация, её цветение, возвышающееся над травяной растительностью, далеко видно из-за непрерывно тянущихся жёлтых полос. Небольшие овраги и равнины, держащие сырость, зарастают полукустарниками – богородной травой, полынью.
 На равнинных участках преобладали травянистые двулетники и многолетники. Это различные васильки, а также румянка, реже шалфей, колокольчики, незабудки и самый многочисленный вид – клевера.             
  Всю растительность связывали приподнимающиеся за них растения различного цветения от ярко синего до багрового цвета – горошки. Такими пышными, цветущими местами в районе были равнины у деревень Голубовка, ур. Молдованы, ур. Белики, ур. Оброчное. По различным степным неровностям, ухабинам, небольшим ямам и оврагам, а также опушкам лесных колков встречались растения с листьями, сближенными у поверхности земли, это листовые розетки, одуванчики и подорожник. Редкими участками на открытых степных просторах густой округлой короной растёт кермек, растение, образующее перекати-поле. Более засухоустойчивы, а, следовательно, многочисленны на тех степных участках, где мало влаги и однолетников, росли недерновенные злаковидные растения с более широкими листьями. Это дикий овёс, костёр и самый многочисленный вид - пырей. Рельеф местности для этих видов, в основном равнинные луга, практически встречался на всём пространстве района. Клубневые и луговые растения, относящиеся к эфемерам, такие как гиацинт, крокусы и самый распространённый - гусиный лук, предпочитавший участки, менее влагонасыщенные. Кроме гусиного лука были и другие виды лука, более мелкие, летнего периода. Всё это многообразие растительности в зависимости от степного рельефа, влагонасыщенности или чрезмерной сухости почвы дополняли различные виды однолетников. Это весенние эфемеры с коротким жизненным циклом, летне-осенние однолетки, мхи, лишайники, водоросли. Видовой состав флоры, состоящий из однолетников и многолетников и в связи с определённой последовательностью зацветания разных трав, позволял степи на протяжение всего летнего периода иметь богатые кормовые запасы для различных видов степной фауны.
  Многообразие растительности послужило повсеместному расселению многочисленных насекомых. Скрываясь среди травы, некоторые насекомые дают о себе знать своеобразными звуками – стрекотание кузнечиков. Среди кузнечиков степи обычный зелёный и серый кузнечик. Из кузнечиков заслуживает внимание крупный вид, дыбка  степная. Этот  кузнечик почти бескрылый, желтоватого или зеленоватого цвета. Дыбка поедает различных саранчовых, жуков и других вредителей, принося этим большую помощь сельхозугодиям.
   Многочисленны также стеблевидные сверчки. На просторах разнотравья и на полях в период цветения различных растений летает много бабочек. Бабочки питаются сладким нектаром цветов, способствуя опылению растений. Их гусеницы не приносят вреда, так как обычно кормовыми растениями для них служат различные сорняки. Но среди полевых бабочек есть и вредители. К ним относятся луговые мотыльки и озимая совка, пожирающие всходы озимых хлебов. Степь богата также полезными насекомыми, такими как пчела и шмель. Они собирают нектар и цветочную пыльцу и попутно опыляют растения, обеспечивая урожай семян. Кроме бабочек, пчёл, шмелей и кузнечиков, много и других насекомых, заслуживающих бережного к себе отношения.
       В разгар лета появляется на свет множество зверья и птиц. На многие километры степных просторов стоит пьянящий запах от разнотравья степной растительности. Суслики и другие, более мелкие, грызуны летом быстро размножаются и являются основной добычей хищных зверей и птиц. На степных равнинах можно было часто видеть кучи вырытой земли,  иногда по колено высотой, не поросшие травой, это сурчины. Из таких куч земли, образованных при рытье нор, сурки образуют целые «посёлки», протяжённостью по периметру в несколько метров. Сурок был обычным представителем фауны степной зоны Омской области. Сурки и суслики, самые крупные из семейства грызунов, сходны по биологическим признакам, только первые намного крупнее. Эти зверьки медлительны в отличие от других мелких грызунов, не способны к быстрому бегу, и поэтому держатся колониями у своих нор. Ещё издали при появлении в степи, не видя сурчин, можно слышать тревожный свист сурков. Сурки от своих нор не уходят, так как им достаточно травы, даже сильно потравленной стадами скота. Сурки и суслики, дневные грызуны, любят небольшие возвышенности, но в основном предпочитают низкотравные степи. Нередко с колониями сурков образуют свои колонии суслики. Это объясняется тем, что сурки более осторожны при всей их медлительности, и такое соседство выгодно сусликам в их защите от хищников. Суслики живут вместе с сурками, перенимают их осторожность и по первому тревожному свисту хоронятся в норах.  Бескрайние степные пастбища позволяли быстро набрать жир, и сурки спокойно залегали в спячку, часто не дожидаясь конца лета. Основными врагами сурка и суслика являлись волк и степной орёл. Лиса и корсак редко охотятся на сурка и суслика, довольствуясь изобилием мелких грызунов. Суслик как более мелкий, чем сурок, акклиматизировался в новых условиях и паразитирует на «культурных» полях. Суслики, кормясь на полях, поселяются всё же только по краям поля, по выгонам и дорогам. Обусловлено это тем, что они приверженцы низкорослой растительности.  Сурок – обитатель нетронутой плугом степной растительности. Поэтому интенсивное вовлечение в сельхозоборот степи вытеснило зверька далеко на юг, в степи Казахстана.
   Ранее там, где ковыль соседствовал с пышным разнотравьем, нередко поросшим бурьяном, собирались дрофы. В наших южных степях Омской области обитали два вида дроф. Это большая обыкновенная  дрофа (дудак) и стрепет. Последний раз дрофы наблюдались в Русско-Полянском районе  близ ур. Оброчное летом 1959 года, а стрепет в 1961году близ села Новосанжаровка. Большая дрофа и стрепет были широко распространены по всей степной зоне, но к середине 50х годов дрофа исчезла совсем. Из-за своей гродовой биологии, гнездящейся открыто на земле, дрофы чрезвычайно уязвимы в современных условиях, и причиной исчезновения дрофы из наших степных районов, исконных мест обитания, явилось не прямое (охота), а косвенное (распашка степи) воздействие человека. Скажем, запрет охоты на дрофу в нашей стороне более 50 лет не дал  никаких результатов по восстановлению этого вида степной фауны. Большие популяции дроф встречались в 20х – 40х годах на местности, заключённой между существующими поселениями  Новосанжаровка, Бессарабка, Хлебодаровка, а также ур. Белики. Дрофа-птица кочевая, а не перелётная. По мере ухудшения кормовых условий из мест выводка откочевала к югу, в степи Казахстана.
  На небольших разнотравьях, полянках и межах, оставленных нераспаханными из-за своего рельефа, заросших сорняками, встречается перепёлка. Питается она семенами щирицы и другими сорняками. Резкое падение численности перепела, как, впрочем, и других птиц, вызвано применением на полях химических удобрений, гербицидов и прочих ядов. Перепёлка-самая маленькая  степная птица, добываемая охотниками. Это настоящая степная  птица, хотя и посещает поля, но водится и постоянно держится в степных местах, богатых разнотравьем. Питается насекомыми и семенами разных трав. Быстро бегает и почти не летает, делая лишь небольшие перелёты, если её побеспокоили. Её слышать и видеть можно при сенокосе. Редко кто, находясь на покосе, не слышал хоть раз крик перепёлки.
     Нельзя не сказать несколько слов и о животных, дополняющих степную фауну. Представитель лесостепи – косуля. Сочные разнотравные луга, богатые растительностью рощи (колки) и кустарники, где невозможна механизированная уборка сена, привлекает это животное своим кормовым изобилием и позволяет расширить ему свой арсенал далеко на юг. Сибирская  косуля – дикая коза. Мелкие лесные колки позволяют ей далеко проникать в область степи. Причиной распространения косули в южные районы области в отличие от других копытных (лося и оленя) является то, что веточный корм играет в пище животного относительно небольшую роль. Она охотнее поедает травянистую растительность летом, а зимой её сухостой. Излюбленное место кормёжки – осиновые колки с большим количеством молодых побегов осины и сочного разнотравья, которого в подобных местах  изобилие. Животное избегает или, по крайней мере, неохотно посещает берёзовые колки, которые менее насыщены разнотравьем, чем осиновики. По Русско-Полянскому району в основном «разбросаны» берёзовые колки и намного реже, в западной его части, осиновики и смешанные лиственные породы.  Чаще осиновики и смешанные леса с кустарниками тянутся чередой между площадями сёл Новосанжаровка, Калинино и Хлебодаровка. В окрестностях этих мест чаще и встречается косуля. Причина редкого появления косули всё та же - интенсивное ведение сельхозработ, всё это ухудшило миграцию данного вида от одних кормовых участков к другим. Обеднение кормовых участков в настоящее время принудило откочевать косулю в более северные районы и заброшенные поля Казахстана, где они менее подвержены беспокойству при проведении механизированных сельхозработ и где более богаты кормовые запасы.
       Другим представителем лесостепной зоны, попадающимся в этих местах, является барсук.  Барсука можно встретить по окраинам ракитников и колков с кустарниковыми зарослями. Барсук довольно-таки крупное всеядное животное. Норы в степи делает по окраинам лесных колков, у мелких кустов или на небольших возвышенных местах, поросших мелкой травой. Как правило, делает норы в тех местах, где глубоко залегают грунтовые воды, но обязательно есть поблизости места в виде небольших ям или оврагов, где возможно скопление с весны воды.  Приходилось встречать норы прямо на зерновых полях. Барсук-очень скрытное, сумеречное и редкое в степи животное. Днём почти не встречается. На зиму залегает в спячку, причём ранней осенью. Иногда, по каким-то причинам залегает в копне соломы на убранном поле. Я сам очевидец, когда копну соломы волокушей с помощью двух тракторов забирали с поля и подняли в нём спящего барсука.
    Говоря о степных озёрах, надо отметить следующее – это богатые угодья, имеющие большое значение для обитания водоплавающих. Как правило, эти озёра с непосредственно примыкающими к ним травянистой растительностью, тростниковыми зарослями и разнотравьем, часто служат хорошим местом для гнездовья птицы. Надводные прибрежные заросли тростников, камыша создают хорошие защитные условия для них. Мелководные, богатые водной растительностью и моллюсками плесы, удобны для кормления подрастающего молодняка. Чистые, глубоководные и достаточно обширные плесы являются летом и осенью основным местом дневок водоплавающих. Все эти условия дают основание считать степные озёра гнездово-кормовыми и способствуют высокой продуктивности водоплавающей птицы, прежде всего уток. Наряду с этим надо отметить, что идет старение степных озёр. Причина старения озёр изначально всё та же – сельхозпредприятия, как основные землепользователи, на территории некоторых находятся (или находились) озёра, не учитывают их особой ценности, как места высокой концентрации  большого числа видов птиц, и распахали прибрежные луга по самые берега. Близкая распашка нарушила микрорельеф почвы, что повлекло быстрое зарастание мелководных заливов полупогруженной растительностью, к обильному отложению ила, ежегодному массовому накоплению органических соединений за счёт отмирающих частей растений. Как результат, возникает дефицит растворённого в воде кислорода и учащается цветение воды. С обеднением воды кислородом уменьшается биомасса водных беспозвоночных – ценного корма молодняка уток и других птиц. Происходит гибель двустворчатых моллюсков, и поверхность прибрежных озёр и островков буквально усеяна их раскрытыми раковинами. Все эти процессы в конечном счёте скажутся на воспроизводстве водоплавающей дичи. Так исчезли многие крупные озёра на территориях ныне существующих посёлков: Новосанжаровка – озеро Канур, Калинино – водоём Мирный и другие.
  Процесс старения озёр обратим даже естественным путём, другое дело, что это происходит весьма продолжительно по времени (20-30 лет),  и при обязательном условии изъятия, в пределах разумных границ, прибрежных лугов из-под пашни. Примером тому может служить восстановление озера Алаботинское, у центральной усадьбы Алабота, где прекратили с 1985 года прибрежную распашку земель из-за их малой продуктивности (солонцы). А также губительно на «здоровье» озёр сказывается  перевыпас близ озёр крупного рогатого скота, в особенности овец.
   Степные озёра мелкие, и, как правило, безрыбные. Рыбными являются те, которые образовались в овражных вытянутых котловинах (бурчаках), запруженных естественными способом. Основной обитатель таких озёр – карась и выпущенный в некоторых местах карп. Начиная с бурного весеннего половодья и до глубокой осени, сохраняются в некоторые благоприятные в погодных отношениях годы плесы, заливные ракитники, с облепившими их со всех сторон кочкарниками, поросшими рогозом и полупогруженной растительностью. Такие угодья – хорошая кормовая база для водоплавающих, являются излюбленным местом обитания таких уток, как свиязь, кряква и серая утка.
     На стыке двух районов, Русско-Полянского и Павлоградского, расположено самое крупное на сегодняшний день озеро, получившее название Южное. Площадь его в настоящее время сокращена и составляет около 1,5 тыс. га., глубина не  превышает 3х метров. Озеро кормовое, богато своей водной растительностью и видовым составом водоплавающей птицы. Здесь присутствуют все виды так называемых речных уток, встречается утка семейства крохалей, такая, как луток. На пролётах много нырковой утки.  Основной представитель нырковых – красноголовый нырок. По побережью озера изобилие болотной дичи. Самый многочисленный вид, представитель пастушковых – лысуха. Только здесь, в степной зоне, гнездится лебедь-шипун.
  Озеро переживает вторую свою молодость. К концу 70х годов прошлого столетия оно было почти полностью утрачено по все тем же причинам – хозяйственной деятельности человека. На протяжении последних лет происходило омолаживание озера. Рельеф местности (небольшие овраги близ озера с его южной стороны) при отступлении сельхозугодий на значительное расстояние и проведение необходимых биотехнических работ позволил бы создать в этом месте первозданный ландшафт с его многообразием степной флоры и фауны.
   Нарушение рельефа почвы степи вследствие занятости её под интенсивное землепользование, а также искусственное (снегозадержание) перераспределение запасов влаги сказалось, в свою очередь, на залегании уровня грунтовых вод. В весенний период массового таяния снега происходит затопление и образование мелководных плесов прямо на «культурных» полях, где зачастую вода держится до самой осени.
    На рыбных озёрах мелких прибрежных зарослей придерживается серая цапля. Большие колонии цапель на степных озёрах не встречаются, чаще всего это одиночные птицы. На степных водоёмах, вблизи соляных озёр, встречаются утки пеганки и отайка. Особенностью гнездовой биологии обоих является то, что это норные утки. Они схожи по биологическим признакам, но различны по окраске. Особенность гнездования этих уток и малое количество солёных озёр, излюбленное место дневок птиц, не позволяет этой группе уток расширить свой ареал по всему району. Однако на самых южных водоёмах, у самой границы больших степных оврагов и солёных озёр Казахстана, утки эти многочисленны.  Место гнездования этих уток – норы лисиц, ниши оврагов.  Кормятся преимущественно на полях кукурузы, озимых и подсолнечника. Осенью зачастую держатся вместе с гусями. Сроки отлёта непостоянны и зависят от состояния погоды, но, в любом случае, они остаются до установления снежного покрова на полях и замерзания водоёмов.
    Степь хороша в любое время года, но когда наиболее прекрасна и выразительна осенью.  Ещё солнце пригревает, но порывы ветра уже несут с собой холод, и на зелёном степном покрове начинает появляться сухостой травы. Ещё не облетевшие листья с кустарников и лесков горят всем разнообразием радужных цветов, и журавли, крича под облаками, свертываются в треугольник – это время по красоте южносибирские степи не имеют себе равных. Но время бежит неумолимо. Вдоль оврагов, поросших кустарником, начинается осыпь жёлтого и ярко-оранжевого листа. Осень – период обилия диких животных. Настанет время, когда поднебесья застелют целые колонии перелётных птиц, пополненные молодью и летящие уже из родных мест в тёплые края. А там, дождавшись весны, двинутся к родным местам, чтобы выполнить свою святую обязанность перед природой -  дать новую жизнь.

                Охота в степи


До начала двадцатого столетия, очень низкая плотность степного населения, огромные пространства степей, кустарниковых зарослей с лесными участками (колками), полноводные озёра окружённых густой растительностью, топями и камышовыми зарослями, создавали благоприятные условия для существования многих видов зверей и птиц. Изобилие дичи по количеству и видовому составу со времён появления первых переселенцев в этих местах, органично сочетались и с земледелием.
Частные небольшие земельные наделы не наносили большого урона степному ландшафту и, следовательно, всему живому. Более или менее удачливо равновесие природного баланса сохранялось до 50-х годов прошлого столетия, когда с освоением целины степь полностью утратила свои дикие природные ресурсы флоры и фауны. Вплоть до этого времени охота велась круглый год, без ощутимого ущерба природе.
Что можно сказать о современной охоте в степи. Она стала недобычливой, неинтересной, амбициозной – отсюда все несчастья.
Раньше человек находился в гармоничном единстве с природой, но современная индустриальная культура привела человека к отрыву от нее.  И тот, кто больше всего понимает это, то, что некогда потерял, то, что было когда-то воистину своим близким, а теперь стало таким далёким и чуждым, - тянет такого человека к природе, к своей сущности. Человека живущего в современном, в этом каменном, железном и стеклянном мегаполисе и понимающего эту отдалённость от природы, и влечёт его к тем немногим росткам живого и прекрасного, к очарованию девственной природы. И никакие там меры принуждения, скажем Законы об охоте, установление никому не нужных сроков и прочих ограничений, будируемых людьми, радеющими за охрану природы, не решат проблемы её сохранения.  Причина оскудения природных богатств степи кроется в другом - в индустриализации сельского хозяйства, на сто процентов использовании степи под пашню, с использованием все новых и новых технологий с их комплексами извели полностью природный ландшафт.
 Охотники больше всего подвержены страсти общения с природой, и потому больше всего заинтересованы в её сбережении.
 Находясь на природе, сами являясь её частичкой, в них возникает непреодолимое желание выразить себя в этом таинственном  мире царства животных.
В людях, в которых это развивается очень рано и остаётся неизменным до конца жизни, в сущности, и делает их охотниками.  Современная любительская охота, давно уже стала экономически не выгодным предприятием, но всегда будет желанна людям, чувствующих себя частицей этой многообразной природы.
Зимняя охота в основном на зверьё: - волка, лису, корсака, зайцев, хоря. В это время года эти животные не озабочены выращиванием потомства, хорошо перелинявшие имеют добротный шёрстный покров. Охота на волка и «красного» зверя всегда  отличалась преследованием и загоном.  В прошлые времена на лошадях, будь- то верхом или в санях - розвальнях, а  в наши дни с помощью аэросаней или снегоходов. Тропить зверя по следу в открытой степи, безнадёжное дело, так - как огромные открытые степные пространства не дают никакой возможности в открытую приблизиться к зверю на нужные расстояния.
Для обладателей снегоходов, аэросаней их подготовка и содержание, это стало тоже неотъёмлемой частью охотничьего ритуала современного охотника и с этим нельзя не считаться. Поэтому говорить здесь как о наиболее лёгком способе добычи зверя с помощью техники, как о каком- то браконьерстве, говорить не приходится. Другое дело, что во всём должен быть разумный подход и оговорены условия охоты на  технике, скажем та - же стоимость лицензий, и т. д.
В противном случае всё равно зверьё будет добываться с помощью этой техники, таковы уже психология и сущность человека. Так не лучше ли направить всё это, в какие- то законные рамки. Современному охотнику нет возможности завести и содержать лошадей, да по сто голов борзых и гончих, для эффективной охоты в степи.
Охота с хищными пернатыми (орлами), которые почти все в красной книге, тоже не представляется возможным. Методы и способы охоты 19- 20 веков давно устарели и не жизнеспособны по ряду причин. Поэтому единственный выход - моторизированное средство. Самым заветным трофеем степного охотника, конечно же, является волк.
Сейчас может попасть охотнику за редкой случайностью, зайдя из приграничного Казахстана. Раньше волки добывались десятками на аэросанях. Степной волк редко превышает 40 килограмм веса, имеет густой шерстный покров, который служит ему хорошей защитой от степных ветров и морозов. В степи устраивают логова чаще всего в ракитниках, камышовых зарослях у соляных озёр. Реже молодые пары устраивают логова в оврагах поросших кустарником акации и зарослей бурьяна. Бывают логова и на открытых местах, вырытые самими волками, или в разрытых норах лисы- корсака или сурка. Одним словом, присутствие волка раньше в степи было повсеместно. При добычи волчат на логове в начале лета, их всегда было не более 4- 5 щенят в возрасте от 1 до 1,5 месяца
Учитывая двухмесячную продолжительность беременности волчицы и возраст волчат к этому времени, можно заключить, что спаривание  волков в этой местности происходит не ранее конца февраля или начала марта . Наличие щенят в логове в большинстве случаев не более 4- 5 , может быть подтверждено и тем фактом, что в разгар зимних кочёвок, волчья стая, до начала гона, состоящая из одной семьи, включая матёрых, переярок и прибылых, никогда не превышала 8- 9 особей. Каких- то ярко выраженных, меченых границ и территорий участка для добычи пищи, как у таёжных волков, степные волки не имеют, оседло держаться недалеко от логова до осени, пока не подрастёт выводок, затем, кочуют по всей степи. Летом корма для пропитания предостаточно из- за обилия различных грызунов, птиц, и других диких животных, включая и копытных, поэтому на скот и табуны лошадей волки нападают в исключительных случаях, чтобы не выдать в близи по случайности своё логово.

В разгар лета, в лунную ночь подросшие волчата 1,5- 2 месяца, начинают лаять (подвывать) у логова, поэтому, делая засидку вблизи ракитника или оврага с вечера у места, откуда доносился своеобразный лай, утром можно обнаружить логово с волчатами. 
Охота на взрослых волков летом почти не проводилась по причине практической невозможности без техники добыть зверя. Начиная с того момента глубокой осени, когда ляжет сплошной снежный покров, и начнутся морозы, волчьи стаи, пополненные молодыми, начинают кочевую жизнь. Нападают на табуны лошадей, приближаются к землянкам поселений, и тут в пище не приходится особо им выбирать, зимой подбирается  всё подряд, и падаль в том числе. Часто зимой в 30- 40-е годы волков добывали, на так называемую живую приманку. Когда сам охотник (стрелок) заседал в плетённых ракитовых сенях землянки, а в 15- 20 шагах от них привязывалась в качестве приманки собака или овца. Надо сказать, что в открытой степи зимой особенно после метели, сильных буранов, снежный покров очень плотен, и волк не только не утопает в снегу, но и местами на снежных барханах даже не остаются отпечатки следов. Естественно это даёт ему преимущество при преследовании и нападении на пасущиеся табуны лошадей, снежный покров которых выдержать не может.
Волки выносливы и очень ходки (быстры) в беге.  Чтобы настичь волков на аэросанях, приходиться держать скорость до 100 км/ч., а учитывая то, что запорошенная снегом степь имеет пересечённый рельеф, это усложняет их преследование из- за невозможности постоянно какое- то время держать высокую скорость движения. Поэтому гнать волков иногда приходиться до получаса, с момента их обнаружения.  Спасением для них могут стать только густые заросли камыша на степных озёрах (болотах) или густой ракитник.
Ещё хотелось бы отметить одну подмеченную особенность, при преследовании волка на аэросанях, не сделав ни одного выстрела по волку, по следу на снегу иногда появляются пятна наподобии кровяных. Это волк делает отрыжку пищи, по всей вероятности это связано с физиологией хищника. При этом шерсть на нём в судорожной конфузии вздымается, и он прибавляет в беге. Поведение волков при преследовании неодинаково, если стая из 3- 5 волков, то они в одних случаях держатся непременно вместе, пока не выбьешь последнего, а в других при достаточной близости начинают разбегаться, каждый, спасаясь по отдельности. Это связано с возрастом стаи. Если застигнута пара , волк и волчица, то здесь надо сказать следующее:  Учитывая неоднократное взятие пар, было отмечено, что пары часто бывают разновозрастные. При преследовании пары, первым бежит, как правило, волчица, за ней матёрый волк. Если волчица старше волка, она бежит последней. Бег волчицы отличен от бега волка. Волк задние лапы при беге как бы «подбирает» под себя, волчица - «разбрасывает» в стороны. В любом случае, если первым взят волк, волчица уйдёт, если прекратить преследование, по каким-то причинам (на исходе топлива).  Если была взята первой волчица, волк всегда держится на значительном расстоянии и при первой возможности будет взят.  Поэтому, пары брать легче, чем одиноких, или небольшую стаю.
Самая добычливая зимой охота- охота на красного зверя: лису и корсака.
Охота естественно на аэросанях или снегоходе. Эти звери лучше всех адоптировались к новым условиям существования. Процесс возделывания полей, принёс некоторые преимущества в добычи пищи.
Обработка почвы и уборка хлебов сопровождается распугиванием мышевидных грызунов, основного корма лисицы, делает их заметными на обнажённых полосах в стерне, а это облегчает охоту на них. Копны соломы на полях, являются местами укрытия грызунов, обеспечивают нахождение пропитания лисице в зимнее время. Красная (обыкновенная) лиса и лиса- корсак самые многочисленные виды хищников степи. Обусловлено это, прежде всего тем, что основной пищей этих зверей служат грызуны, которых в изобилии, как на нетронутой плугом земле, так и на полях. К тому же с исчезновением в последние четыре десятка лет волка и крупных хищных птиц, поставило этих зверей первыми среди хищников, у которых в природе нет конкурентов и врагов на степных просторах. Мне довелось много добывать лисиц. Лиса и корсак схожи по биологическим признакам, но имеют существенное различие в образе жизни. Лиса активный хищник днём. В это время суток добывают себе пищу, много кочуя по степи, в силу чего чаще попадается охотникам. Корсак активней ведёт себя в сумеречное время, лиса- зверь открытых больших степных пространств. Корсак держится ближе деревень и избегает больших пространств. Лиса питается живой пищей, будь- то грызуны или птицы, корсак, кроме грызунов и птиц не побрезгует и падалью или другими съестными  отходами, за что часто по возможности посещает скотомогильники и свалки отходов. Лиса всегда делает норы там, где легче всего это сделать – в мягкой земле. Норы на склоне оврагов (бурчаков) различных не глубоких ям поросших бурьянами. Корсак роет норы всегда на плоском открытом месте, поросшем мелкой степной растительностью.
До февраля в основном в степи попадаются одиночки, а к концу месяца появляются пары. На основании чего можно заключить, что спаривание лис приходится на конец февраля, начало марта.
 В зимнее время лисьи норы никогда не обнаруживались, это даёт основание утверждать, что норы зимой для залегания на отдых лисами не используются. Отдыхают чаще всего на возвышенных открытых местах кругового обзора. Корсак пользуется норой для укрытия круглый год.
С начала весны подыскиваются места более пригодные для норы и появления на свет лисят.  Глубокой осенью молодые сеголетки никогда не попадают стайкой из 3- 4 или хотя бы двух особей, всегда одиночки. К этому времени 5- 6 месячные лисята уже способны добывать пищу самостоятельно. Что касается окраса лис, то рыжей её можно назвать весьма условно. Попадают самые разные экземпляры от более или менее оранжевого цвета, до грязно- песочного. Шерстный покров тоже различен, от однотонного мягкого, лёгкого ворса до грубого неопределённого цвета.
 Те качества, которые приписывают лисе в разных байках о её смышлености, хитрости и т.п.- по меньшей мере, преувеличенны. Зверь, как хищник, инстинктивно наделён особыми качествами, позволяющими ему занимать среди дикой природы определённую нишу, необходимую для существования. Не более того.
В зимнее время основной массе степных охотников приходится довольствоваться такой добычей, как зайцы. В основном это русак, реже беляк с тумаком. Добычливость этого зверька обусловлена ещё и тем, что он держится ближе деревень и в открытой, большой степи не встречается. А в деревнях по огородам, хоз. постройкам, плодово-ягодным садам и лесным защитным полосам, многочислен. Способы охоты без техники, а выслеживанием по следу, и по возможности надо застать косого на лёжке. В прошлые довоенные годы зайцы в степных районах Омской области встречались за редкой случайностью. Русак расселился из Курганской области, где он был выпущен в 30- е годы. Успешному расселению в степи, в последующие годы послужило массовое вовлечение (50-е годы) в сельхозоборот целинных  и залежных земель, так как русак в основном кормится на «культурных» полях. Беляк пришёл с лесостепных районов. Появление тумака обусловлено, прежде всего, различной степенью плодовитости  русака и беляка. Беляк более плодовит, чем русак. К тому же благоприятные годы для роста одной породы, могут быть менее благоприятными для другой, в силу того, что звери относятся к разным природным зонам. А с учётом ещё большего разрыва в численности пород по полу и послужило слиянию двух пород и появлению, а затем распотранению третей. Русак и тумак держатся деревень, за что чаще и попадают к охотникам. Залегают в различных сельхозпостройках, в загоны летних баз скота.  Беляк придерживается лесных колков,  лесных защитных полос. Все три вида (породы) зимой залегают в сугробах на полях, в основном корнеплодных культур. Зайцы живут открыто, не делают нор. Небольшой вырытой ямки под бурьяном или под мелким кустом лесной защитной полосы, достаточно для отдыха или появления на свет зайчат. Летом, когда жарко, зайцы отыскивают какие-нибудь кусты, скажем курая или в защитной полосе, и делают лёжку, зарываясь немного в землю, чтобы охладиться. Зайчата всех трёх пород родятся зрячими и в шёрстном мелком покрове. Зайцы - единственные представители фауны, освоение степей для которых благоприятно послужило их расселению и которые менее подвержены антропогенному прессу, в результате хозяйственной деятельности человека.
В то зимнее время, когда сильно запорошит снегом кустарники, ударят настоящие морозы, охотятся на серую куропатку у лесных защитных полос, небольших оврагов и на просёлочных дорогах.  Серая куропатка не перелётная птица, живёт более- менее осёдло, очень живая, быстро бегает, и ведёт активный образ жизни летом и зимой. Питается семенами сорных трав, хлебными зёрнами, молодыми побегами, почками деревьев и кустарников, насекомыми. Куропатка - это стайная птица, никогда не попадается в одиночку, за исключением, когда выводит птенцов. Гнёзда устраивают под мелкими кустами, сделав небольшое углубление и обложив его мягкими перьями из собственной хлупи. Яиц, как правило, много от 10 до 15 штук. Цыплята после вылупления уже через несколько дней начинают порхать (подлётывать). Осенью куропатки держатся преимущественно в небольших оврагах, в яровых полях, около скирд на просяных загонах. С выпадением снега, предпочитают находиться в лесных защитных полосах, а так же в оврагах заросших всякой сорной растительностью. Куропатки охотно бегают по дорогам, где очень часто бывают, замечены и добыты охотниками. Зимой в сильные морозы на полях иногда прячутся в скирды соломы, но чаще делают в больших сугробах, где запорошило, небольшие кустарники или бурьян, снежные норы и «спят» в них по ночам. Куропатка - легко добываемая дичь. Но почти полностью была изведена из-за применения на полях различных ядохимикатов. В настоящее время не применение ядохимикатов в сельском хозяйстве, по большой части по экономическим причинам, способствует быстрому росту  численности куропаток и может разнообразить и пополнить и без того скудное разнообразие  трофеев степного охотника.
В самый разгар зимы, можно встретить хоря на поверхности снега в открытой степи. Хотя в сильные морозы может подолгу не появляться на снегу, и пропадать в сусликовых норах, где всегда хватает корма. Хорёк ведёт более или менее активный образ жизни круглый год. Своего жилища он не имеет. А занимает разрытые норы сусликов и полёвок.
Добывается по большой части капканами в зимнее время, а летом можно вытравить его из норы водой. Охотой на хоря в этих местах практически никто не занимается, хотя раньше он добывался в больших количествах.
После весеннего обильного таяния снега, начинают просыхать небольшие поляны, на которых скапливается много полёвок, их норы затапливают талые воды. По таким полянам и начинают свои маршруты хорьки, получая более лёгкую добычу. Мы, будучи мальчишками производя затравку сусликов (заливая норы водой), часто вытравливали из них хорьков. Выскочит из норы хорёк, согнувшись дугой, фыркая и производя отрывистый глухой свист, убегает, делая большие скачки. В то время хорьки охотно посещали в деревнях хозяйские постройки (сараи), иногда давя в них кур. Это обусловлено, прежде всего, тем, что строительным материалом для сараев в основном служил нарезной дёрн (верхний слой почвы) из которого строились сараи, равно как и все хаты - землянки, которые давали хорошие условия для существования грызунов - мышей. И довольно часто можно было видеть в сараях не прошеных гостей. А что касается кур, это больше можно отнести к охотничьему азарту хищника.
С наступлением весны, переполненные талыми водами озёра, водоёмы, ложбины, овраги и просто временно залитые луга, дают приют многочисленному отряду водоплавающих. Утки разных пород – основные обитатели таких мест в степи. Самые распространённые конечно чирки. Много кряквы, серой утки, шилохвосты, нырковых
С прилётом уток в конце апреля, начинается весенняя на них охота, а в прежние времена,  в течение всего лета, до глубокой осени. Летом  утиные выводки находятся на озёрах. Не в сплошных зарослях тростника рогоза, а там, где водяные хвощи, мелкая осока, и где есть множество всякой водной насекомой живности, которой, в первые дни жизни питаются утята.  Дневное пребывание уток на чистых плесах, ближе ко второй половине лета - признак того, что молодые утки окрепли, а у старых закончилась линька, и они готовы к дальним странствиям.  С этого времени: конца июля, начала августа и начинали наши деды и прадеды летне-осеннюю охоту на водоплавающих.
А то, что сейчас местные власти разрешают охоту с сентября месяца - это практически охота на перелётах, а не на озёрах. В это время на озёрах утка уже не кормится, а летает на сжатые поля, или просто кормится вызревшими семенами «сорных» трав и мелкими ещё зелёными травами. Поэтому охота на уток, это время утренней и вечерней зари, когда утки делают перелёт с кормёжки на воду и обратно. В остальное время дня на озёрах делать нечего. На озёрах гнездятся и гуси. Серый гусь – это единственная порода гусей, которая гнездится на степных озёрах. Гусь любит большую воду, и потому селится только на больших, богатых водной растительностью озёрах.  В тросниково - камышовых зарослях устраивает гнёзда. Питается с весны и до конца лета на воде, мелкой травой, семенами растений. Примерно с середины августа на утренних и вечерних зорях летает на хлебные поля. В виду того, что в настоящее время на территории района больших озёр одно – два, то и распространение гнездовья гусей весьма ограниченно. Ранней весной и глубокой осенью гуси могут попадаться на любой воде, как пролётные, так и местные.
 Местные гуси (те, которые гнездились), днёвки проводят не обязательно на своём озере, где выкармливается выводок, а чаще всего, где достаточно на сжатых полях корма и на ближайшей от этих мест воде.  Это обстоятельство и позволяет охотникам выслеживать такие места, где вероятнее больше шансов на добычу заветного трофея. Из всех степных птиц позднее всех прилетает серый журавль. До освоения целины не редок в этих местах был и журавль- красавка. Крик (курлыканье) издаёт только самец, будь- то на перелёте в треугольном строю или в одиночном полёте. Летом иногда попадаются одинокие птицы, или две - три особи на перелётах в места кормёжки - это не спарившиеся по каким – то  причинам взрослые молодые самцы.  Раньше, в течение лета они выслеживались и добывались местными охотниками, без ущерба воспроизводства птиц.
Журавли хотя и посещают поля, но гнездятся всегда на земле непаханой. Обустройством гнезда сильно не озабочены. Выбирают сухое место в виде ямки и устилают прошлогодним сухостоем. Мне доводилось видеть гнёзда журавлей. В кладке всегда два зеленоватого цвета, с коричневыми крапинками яйца. Я свидетель случая, когда самка, сидящая на гнезде, была нами случайно потревожена, и такая огромная птица даже не попыталась защитить своё гнездо. К журавлям подойти на близкое расстояние почти невозможно, поскольку проводят основное время в открытой степи, но на машине можно иногда приблизиться на дробовой выстрел. Осенью большие стаи журавлей кормятся на убранных полях, где и ночуют. Летят журавли на юг всегда днём, в течение всего сентября. Охота на журавля ведётся путём выслеживания на перелётах, делая засидки.
  В летнее время, в пору сенокоса, можно охотиться на перепела. К концу июня первый выводок уже стаёт на крыло. Удачливее всего охота с собакой. Птица эта подпускает к себе на близкое расстояние. Летает без зигзагов, и не высоко над травой, поэтому стрелять по ней не так сложно. Вспугнутая птица отлетает не далеко, и, проследив, где она села, можно поднять её на выстрел. В настоящее время этот вид охоты не практикуется и имеет лишь единичные случаи, целью которых является не столько богатый трофей, сколько отдых и общение с природой. Охотятся на перелётах с конца августа до  отлёта, когда встал на крыло второй выводок.
До массового освоения целинных степей летом и осенью охотились на дроф и стрепетов, которые в этих местах были многочисленны. К сожалению, этот вид охоты утрачен навсегда.


Последний день матерого
В летний полдень на возвышенности степного оврага, вытянув морду и щурясь встречному ветру, лежал старый волк. Ему крупнее повезло, чем кому-нибудь из его серых собратьев – прожить более полутора десятка, преклонных для волка, лет. Вот уже не первый год, как он вне стаи и с трудом в одиночку перенес эту последнюю степную зиму. И теперь держал путь туда, где впервые несмышленым волчонком, выбравшимся из логова, находящегося в заросшем бурьяном и лопухом овраге, вдохнул в себя вольный степной ветер. Много прошло времени с тех пор, так много, что он с трудом расплывчато производил в своей памяти начало своей долгой и трудной жизни. Его меньше всего волновал теперь желудок, который раньше делал из него жадного кровавого хищника, но дрожью по одряхлевшей его шкуре приходила к нему мысль забывчивости того, как он вступил в эту жизнь молодым, полным жизненных сил и энергии волком.  Старческая слабость одолевала, и он часто на вершине воспоминаний впадал в забытье и, очнувшись, не мог найти порядка в своих мыслях: следовать ли инстинкту зверя и рыскать в поисках какой-нибудь  добычи или опять сосредоточиться на где-то глубоко вкравшихся в него сладостных воспоминаниях  своей прожитой жизни. При этом он вставал, безразлично оглядывался вокруг и, ничего не решив для себя, опять ложился, погружаясь в воспоминания того, что давно безвозвратно ушло и никогда почему-то ему об этом раньше не напоминало. Он не знал, что такое смерть, но чувствовал в себе приближение конца всего того , чем он жил эти долгие годы, чувствовал в себе перемены, не свойственные сильному хищному зверю: слабость и немощность, неосторожность и безразличие ко всему окружающему.
Жаркое июльское солнце припекало в лоб, и вот уже в сознании поплыли синевой те далекие летние дни из беззаботного детства…. Он был непослушным волчонком и волки – родители часто наказывали его, в особенности мать, на ходу ловя его, убегающего далеко, за шиворот, трепля в зубах за непослушность, бросала к логову, сильно оскаля пасть и рыча. Затем принималась ласкать и успокаивать, облизывая свое дитя, которое, скуля, тянулось к ней своей мордочкой.  Их было четверо – один к одному. Время шло. Свора быстро росла и требовала много пищи. И их родителям, не дожидаясь сумерек, приходилось часто уходить средь белого дня в поисках добычи, чтобы прокормить свое семейство. В один из таких дней разыгравшаяся малышня увлекшаяся свободой, разбрелась по всему степному простору. Пьянящий запах разнотравья, несмолкающая трель в зените порхающего жаворонка, жужжание у самого носа шмеля, низкий поклон волнующегося на ветру ковыля все это стояло в горле несмышленыша радостным удушьем, и он, впервые принимая все это в свой внутренний мир, отрывисто скуля, забыв обо всем, бежал наперекор встречному ветру.
С каждой минутой, мгновеньем он открывал для себя что-то новое, до этого неведомое ему, пока не отозвалось во внутренностях тошнотой чувство голода. И уже поскуливая не от восторга восприятия всего окружающего, так поразившего своим многообразием форм, а от пробуждения в нем вызванного чувством голода инстинкта выживания дикого зверя, впервые столкнувшегося с природой один на один, вынудило прибегнуть к поиску пищи. В беге пытался уловить хоть малейшие запахи, напоминающие ему что-нибудь съестное из того, что всегда приносили к логову родители. Петляя не так быстро, наткнулся на убегающую змейкой степную дорогу. Утомленно затрусил по ней, часто поскуливая от сосавших внутренностей, внюхиваясь в бегущую неведомо куда рыжеватую полосу, быстро уходящую из-под ног.  Его слух стал воспринимать какие-то слабые отрывистые звуки. Наконец, едва уловимые звуки стали переходить в монотонную постоянную дробь, с каждой секундой все усиливаясь в такте. Остановился. Насторожившись, мгновенно узрел что-то большое, бегущее от горизонта ему навстречу по той же рыжеватой полосе, на которой стоял он, оставляя за собой шлейф поднятой пыли. Страхом в груди забарабанило сердце, и подкосившиеся ноги, с пружинившие не по воле сознания, понесли его прочь от этого места. Страх не исчезал, и все вокруг, буквально миг назад так радовавшее его, вдруг обернулось в безразличную серость. Преследовавшее его непонятное чудовище с нарастающим звенящим грохотом, казалось, вот-вот раздавит и поглотит его. И когда уже не было сил, не чувствовал собственных ног и лишен был всякого страха с облаком налетевшей пыли, исчез свет, и вместе с наступившей темнотой он почувствовал легший на него груз. Что-то живое и теплое, давящее за хребет, схватило больно за шиворот, оторвав его от земли. Он не понимал происходящего, но, чувствуя невольность, зарычал, широко открыв пасть. И щурясь слепившим лучам солнца, увидел смеющиеся глаза тоже живого существа, трясшего его за шиворот. Это была его первая встреча с человеком. Волчонок огрызался, тщетно стараясь вырваться, но сильные руки человека, обхватив его, прижали к себе, и он, устав сопротивляться, жалобно скуля, почувствовав тепло этих рук, успокоился. В едва удерживаемом другим человеком тарантасе плясала на месте и фыркала лошадь. Люди громко смеялись и говорили. Глядя на них испуганными глазами, волчонок тыкался мордочкой о ноги сидящих в тарантасе людей. Наконец, лошадь успокоилась и пошла мерным шагом. Один из них достал небольшой мешочек, завязанный красной тряпицей. Они бантом повязали ему на шею этот красный лоскут, и всякий раз, как только он, запрокинув назад голову, пытался достать его зубами, кувыркаясь на спину, люди громко смеялись. Принялись есть и пить. Ему тоже бросали косточки, кусочки хлеба и мяса. Он моментально глотал их, почти не разжевывая. Не чувствуя вражды со стороны людей, осмелевший волчонок смотрел на них просящими сверкающими глазками. Вставая на задние лапы, тянулся к вкусно пахнущей разложенной пище. Ему кое-что еще перепало из остатков пищи, окончательно утолив его голод. Люди по-прежнему продолжали говорить, перестав обращать на него какое-либо внимание. Чувствуя, что к нему больше не проявляют никакого интереса, волчонок лег бочком, пребывая также к ним в полном равнодушии.
          Жару слегка ослабляли часто набегающие потоки ветра. Из- под тарантаса выпорхнула большая бабочка. Когда  она приблизилась почти к самому носу волчонка, он, радостно повизгивая и виляя хвостом, пытался ее схватить, но она в порыве ветра моментально удалялась и, наконец,  в сопровождении его пристального взгляда, исчезла совсем. Он, было, чуть не рванулся вслед за ней, но подкравшийся там где-то глубоко внутри страх остановил его и, вырвавшись наружу, прошел по шкуре слабой дрожью….
           Наконец, любопытство и инстинкт звереныша взяли верх, страх отступил, и волчонок, спрыгнув с тарантаса,  кувыркнувшись через голову, прижав уши, пустился во весь дух. Комом к горлу подступало удушье от неистового бега, и в ту секунду, когда получил сильный толчок в бок, еще не видя, запахом услышал свою мать-волчицу, подхватившую его за шиворот…. очнулся. Сначала воспринял шум порыва ветра, затем  исчезающее в глазах синевой сознание возвратило его из детства. Встал и двинулся шагом. Небольшой овраг все сужался, и, наконец, образовался с небольшими залысинами равнинный солончак. Отдавало сыростью от бледно - бордовой поросли, пробившейся через грязно-серое покрывало солонца. Вышел к полю. От небольшого валка соломы, оставленного у края поля, сильно разило гнилью, и все же, услышав мышь, буквально несколько рывков лапой, и она оказалась в его зубах. В пересохшем горле отдалось слабым удушьем. Ему давно уже приходилось питаться мелкотой  и еще чаще падалью. От мерного шага перешел на рысь, часто останавливаясь, принимая стойку, прислушивался к доносившимся непонятным звукам. Нет, все не то. Не радует больше глаз этот одноликий степной простор, но все же тянула неведомая внутренняя сила куда-то вперед за горизонт. Иногда ему было трудно разобраться в том, что на самом деле сейчас было явью, а что приходило на память из прожитых лет.
        Палящее солнце закрыла большая дымчатая туча, и светло- зеленый фон посева поля, куда был устремлен его потупевший взгляд, потускнев в окраске покачивающимися верхушками стеблей, напомнил ему снежный простор и перенес во времени в морозную сумеречную зиму….
          То была его первая зима, когда он сильный, молодой трехлеток, мог постоять за себя и не был особо обременен какими-либо заботами за ближайших своих собратьев по стае. С наступлением зимы зачастили снегопады, заканчивающиеся сильными метелями. Стало трудно в одиночку подбирать мелкоту, хоронившуюся под снегом в укромных местах, и серая братия, собравшись по-родственному в небольшую стаю, дожидалась полуночи для нападения на стабунившихся в степи лошадей.  Вожак, старый волк, лежал на сугробе, за которым сразу же начинался небольшой овраг, поросший сплошь камышом и тянувшийся до самого озера. Внизу в овраге суетился нетерпеливый молодняк, поглядывая вверх на неподвижного вожака и слегка поскуливая от голода.  К полночи искрившимися от полнолуния снежинками начала подниматься слабая метель. Мирный покой стаи нарушил протяжный вой вожака, который затем, рыча, начал вытягивать ее в живую цепочку. С мерного шага стая след в след переходила на рысь, часто останавливаемая вожаком, нарушавшим стоящую в морозе тишину протяжным воем. Где-то далеко  глуховато отозвался вой другого фаворита, и он на этот отклик, оскалясь, пастью «хватанул» резким движением морды морозный воздух. От встречного ветра стал доходить запах и ржание встревоженных в степи лошадей, почуявших опасность. Стая бросилась врассыпную, и он, подгоняемый голодом, пустился в бег, какой только мог позволить ему молодой организм. У самого горизонта, стоявшего темной стеной, назревал лошадиный хаос, вызванный тревогой и приведший табун к беспорядочному бегству. В степной дали, опутанной лунной синевой и снежной поднятой пылью, все смешалось: и лошади, и волки… Преследуемая им  молодая лошадь, хрипло заржав, дернулась назад, и одним его прыжком крепкие зубы раскрыли ей горло. Хлынувшая кровь брызгами кропила снег у сраженной, пытавшейся еще встать на ноги лошади. Но сбежавшаяся серая свора беспорядочно рвала на куски изнемогающее в последних судорогах ее тело. Он жадно отрывал куски мяса и также жадно их глотал. Рядом с ним тыкалась мордой в парившую тушу молодая волчица из семейства, фаворит которого оповещал их вожака своим присутствием на протяжение всего пути, рыча, пытался отогнать ее, но она всякий раз, опережая его резкий рывок, ускользала, не проявляя ответной агрессивности. Наконец, отяжелевшее брюхо не вмещало больше ни кусочка, и он, неохотно вырвав последний кусок, оскалясь, отошел в сторону. Прошло немного времени, и насытившиеся волки тяжело двинулись на место дневки в ближайший ракитник.  Когда есть пища, все особи стаи предпочитают держаться порознь от ее остатков.
К полудню вылежав бока, он стал рыскать по ракитнику, стоявшему стеной посреди степи, внюхиваясь в чей-то след, прошел к краю на противоположную сторону, где лежала та самая молодая волчица. Подойдя к ней и выдерживая стойку, из оскалившейся его пасти, из горла дробью посыпалось бурлящее рычанье. Но волчица все так же по-прежнему продолжала лежать и при его приближении потянулась к нему мордой.  Они были так рядом, что волчица, вытянув шею, мордой уткнулась ему в грудь и лизнула несколько раз его в шею. Он был не отступен. Хладнокровие и выходка волчицы подтолкнули его на следующий шаг. Запахи и поведение волчицы, стали вызывать у него естественные к противоположному полу инстинкты, и он неохотно провел по ее шее мордой. Оскаля пасть, ткнулся ей в брюхо, но постепенно затих, водя мордой по ее хребту. Наконец, волчица встала. Они прошли бок о бок, и она замерла в ожидании его ответных действий. Он продолжал кружить вокруг нее, пытаясь завладеть ею…  Вылюбившись телами, они не покидали друг друга до самых сумерек.  Молодая пара держалась всегда в стороне от своих сородичей, пока не были обглоданы последние кости лошадиных туш. Спустя три дня после пиршества, волки, опять обеспокоенные поиском пищи, бродя по ракитнику не дожидаясь сумерек, двинулись бороздить степной простор. Они направились к озеру, к камышам, откуда гнали табун лошадей. На полпути со стороны покинутого ими места постепенно возникал непривычный усиливающийся гул. Встревоженным волкам был виден катившийся за ними гремящий и оставлявший за собой снежную пыль смерч (аэросани). Стая бросилась к озеру, но звенящая машина настигала их… Молодая пара достигла уже камышей, когда глухо стукнул выстрел, и впереди бежавшая его подруга мордой забороздила по рыхлому снегу.  Он на полном ходу влетел в камышовую чащу, но, не слыша больше рядом волчицы, остановившись,… очнулся…
   В его старческих слезившихся глазах рябило, напоминая то зимнюю камышовую чащу из прошлого, то стоявший наяву волнующийся на ветру зеленый посев поля. Наконец, его взгляд как бы застыл в ожидании чего-то, что он мог бы осмыслить и понять, но сознание уже не возвращало его ни в прошлое, ни в настоящее.
               
















Петрович
Озеро Южное, что расположилось на стыке двух самых южных районов Омской области, в последние два десятка лет осталось единственным нашим пристанищем для охоты на водоплавающую дичь, поскольку сплошная распашка земель послужила причиной высыхания многих водоёмов и заливных лугов. К тому же не стало возможным в последнее время свободно степнякам – охотникам выезжать на казахстанские озёра, как это было в прежние времена…
 Время осенней охоты. Вечерняя заря угасла окончательно. С час, как прогремели над озером последние выстрелы. И повсюду вдоль берега сквозь темноту сверкало множество охотничьих костров. У одного из таких костров сидели и мы – я и трое моих местных, деревенских товарищей охотников. После позднего ужина, охотно делились своими впечатлениями прошедшей вечерней зари и, слегка подвыпив, забавлялись житейскими байками перед сном.  Каждый из собеседников убеждал друг друга в том, что утро непременно будет удачливее на трофеи. Слабый ветерок был тёплым, но при усилении его порывов отдавало прохладой. В шагах десяти ничего нельзя было разглядеть в темноте, но языки пламени отчётливо высвечивали лица всех ютившихся у костра. Из темноты к нам подошёл грузный, среднего роста, в ветровке пожилой мужичок. Я его заприметил ещё днём, он стоял со своим мотоциклом с коляской  в нескольких десятках шагов от нашего расположения.
  - Здорово, Петрович! – окликнул его один из моих товарищей по имени Александр.
- И вам не быть хворыми, - протяжно хрипловатым голосом ответил пришелец.
- Много взял? – полюбопытствовал Александр.
- Взял! Токма душу растравил. И Куды утя подявалась? Воды полно, поля рядом, кормись и плодись, а нет. Намаелся толькы, знать, не двадцать лет, славо Богу на троицу восьмой десяток разменял. Бросить бы это занятие, да душа требуить, а душа, знамо, не собака на выгони, вот и маюсь на старости лет.
   Ребята дали ему место присесть.  Костром осветило лицо,  большая шевелюра на голове сверху была придавлена шляпой. Судя по говору, сам он родом не из местных – Вятский или Воронежский, вроде того.
- Выпьешь! – предложил знакомому Александр, кивнув головой на освещённый у машин столик.
- Нет, благодарствую! Я уже чайком набаловался.
- Говоришь, неважно отстоял вечёрку, - продолжил Александр, - может на утро попрёт, как думаешь?
 - Не попрёть, утка мотаная.
- Как это?
- А вот так! Гнездилась по весне, где плесики нашла потеплей, стало быть, помельше, а к осени посохло всё, осталась без двора, пошла на большую воду от нужды, потому ня шибко держится за это место – неродное. Как прибыли вы, вядали, сколько яё тут кружило. А бахнули раз другой, и след простыл.
- И вроде кормовое озеро-то, - высказывались мужики.
- Да с дичью хренова-то стало, потому как распахали всё, некуда живности в стяпи дяваться. Ни табе водоёмцов, ни клочка ковыльца не осталось. Всё извяли поганцы, горлохваты коммунисты, - сокрушался Петрович.  – Надо ж было по уму всё делать, поберечь природу-то.
- Ты ведь тоже поднимал целину, небось ещё по комсомольской путёвке прибыл в эти места, - поддел его Александр.
- Да! Есть такое, някуды не деться, -  неохотно отозвался Петрович. – Героизм проявили, освоили целину, мядаль даже де-то дома валяется за этот грех, - опустил голову, – угробили пряроду.
  Больше всего поражала в нём детская невинность в соединении с его старческим лицом. Говорил обо  всём вроде с юморцой,  но лицо ни разу не выдало ощущение весёлости.
 - Раньше охота кусок хлеба давала, - продолжил он, – жили за щёт яё, а сейчас вроде как баловство. Да раньше и время особо для этого не было, с малычку к работе допущяны. Подростками уже работали в колхозе погонщиками быков, сено косилии снопы ржи вязали. Матерям трудодень лишняй накинут за нас, пацанов, то всё ж им полегше.
- Говорят, в ваших местах голод в войну был, да и после, сусликов ели, -  всё выспрашивали ребята.
- Ня знаю, у нас  до этого не доходило, ну и яда наша какая была, война ведь, да и опосля. У мамаши в основном картошка да квашеная капуста. Ну, в лясу ягод да грибов иной раз подсоберёшь, вот и вся ядя. А сюда прибыл, ожинился, так Маруся – жена, она хохлушка у мяня, из местных, голушками душить кажын день.
- А охота в тех местах, откуда вы, тоже интересная? – любопытствовали ребята.
  - Да живности, конечно, вязде хватало, там-то, в основном боровая дичь. Ну, утя, так, энто, где лужа, там и эта птица.
- На глухарей, небось, ходил Петрович?- всё досаждали собеседники.
- И на мохавичка (глухаря) и на косача (тетерева), бывало, похаживали. Тятько – то мой ня дуже охочь-то был по лесу шастать, хотя в избе всягда ружьишко  было, как в лясу без ружьица - то, для оборони и то надобно. А вот братец яго единокровный, стало быть, дядько мой, Евсей,земля ему пухом, о тот ходок был, для нява охота пуще няволи была. Вот он – то мяня и пристрастил к этому делу – то. Ну, маховичка, иной раз, как повязёть, а вот, чтобы без косача из лесу воротились, такого не было никогда.  Когда прибыл в эти мяста – мать частная, одно голо место и как ужиться тут. Ну, ничяго, постепенно стало привыкше, и здесь жизнь тячёт полным ходом. Постепенно вошёл в интерес. Ружьишко сладил. Да как тогда попервой в этих мястах с дичью было, так лучшего и не надобно. Утя, бывало, не трофей, а сечас на чирка молишься, чтобы мимо не пролетел.  Охота разно бывает, - немного помолчав, продолжил он, – да и не охота, а просто так, звярушка какая пробежит, и то удовольствие для души. Бывало, припозднишься, когда ещё шоферил, едям со светом, а по  колее- то тушканчик бяжить, пока преодолеет страх, да не  сегонёть в темноту. Казалось бы непотребная тварь, а хорошо на душе-то. Один раз, годов тридцать почитай прошло, я тогда  топливо на ЗиСе поставлял, уже совхоз образовался. Выдался хороший дянёк: Одним словом, обернулся я с рейсу раньше сроку. Ешо солнце в красноте над горизонтом вясело. Слился, подъезжаю домой, ружьишко хвать и со двора. Маруся: «Куды табе леший на ночь глядя нясёть, подожди с полчаса, сейчас вареняков сляплю, поешь». Я махнул рукой. Одним словом, мянут через двадцать уже был у бурчака. Вымостил мястечко и сяжу, смотрю: утка ходить, и все мимо мяня, и идеть на поля. Один табунец проходил, за ним другой пошёл, третий. Ах так! Думаю, ладно. Завожу ЗиСа, подъезжаю к водоёму, закачиваю под самоё горло и на поля. Нашёл на поле небольшую ложбиночку, вылил озерцо, а сам отъехал метров на полста, ружьишко в руки и под машину. Нядолго лежал. Гляжяту лятитить! И всё кружит над моей лужой. Всё нярешается крылца сложить, аж досадно стало. Няуспел толком выругаться, как смотрю: один табунец в пикей пошёл и плюхнулся на моё водохранилище, аж озерцо собой закрыли, так много-то. Сердце стучить, в ушах звянить, потом мяня прошибло. Потихоньку вываживаю ружьишко-то к плячу. Даю дуплет, быстро перезаряжаю, и ещё раз, уже влёт…  Собрал в мяшок, окурат полтора десятка скосил, сам в машину и ко двору. Захожу в дом, Маруся успела только тесто замясить.
  - Да, плохо с дичью последнее время стало, - высказывались ребята. – Не охота, а так себе, время припровождения, если б не это дело,- говоривший махнул рукой в сторону стола, - вообще делать нечего.
- Сейчас много поборников развялось, - помолчав, продолжил Петрович. – Все радеють за сохранность живности, нашего брата прижали совсем то установкой сроков, то установкой запретов. Разве охотники вяновны, что на их гряшат – дичи, мол, мало. Извели всю степь поганцы, а охотники у них виноваты. Уж того, что было, не вернуть никогда. Раньше сами знали, без всяких запретов да законов – когда, да что бить, чяго и скольки,  без всяких там законов. А как же, к пряроде надо  с умом, тогда порядок будеть. У охоты свои сроки. Надо жить, по такому закону – закону жизни, по которому всё живое живёть. Прядумали тоже! – от у них все браконьеры и всё тут. Сами знамо, чтобы летом, скажем, зверька какого бить – такое ни, боже мой, пусть зреить. Летом птицу брать, тольки пятухов да селезней. Матки выводят потомство, об этом кажный с мальства знает. А то этого нельзя, а другого самую малость, чертовщина какая-то. Учат все – проповедники хреновы. От запретов дичи боле нестанеть, ярунда всё это. Просто надобно знать, когда, чаво, да сколько, и не изводить первозданную-то землицу. Вот и весь запрет, - уже с некоторой злобой высказался Петрович. – Возьмём, к прямеру, зайчишку. Кто не ходил по пороше – красота, да и только. В пряроде зайчишка живёть всяго год – полтора, потом  всё равно издохнить, так что ж добру, пропадать, коль, его можно взять. Вот разные там удобрения да яды, одним словом, эта химия,  вот это да, всё под корень ложить. Вот где нужен запрет, а охота токма на пользу пряроде, да на удовольствие нам, охотникам-то. И то сказать, зайчиха в год даёт три - четыре помёта, да в  каждом по 5-6 зайчат. Это ж, что выходить, приход от 15 до 24 голов, тут арифметика проста. Так где ж здесь ущерб пряроде - то? Или возьмём лебядей, - все никак не мог выговориться Петрович -    Благородна, мол, птица, нельзя изводить. Ясно дело, кто красоту оспорить. Однако ж шельмец там, где застолбил сябе мястечко, на километр не одна птица боле не живёть. Он всё равно изьвядёт чужое гнездо, того же утя. Вот и полюбуйтесь на няго. Стало быть, в меру можно выберать и яго для пользы остальных тварей. Дичи – божьих тварей на белом свете много, не на один век хватить. А моего, сами видяте, скольки тут осталось землю топтать, должён же я ублажить свою душу, - с какой-то уже мрачной тоской тихо произнёс он.
Костёр за беседой потихоньку догорал. Где-то вдали послышался крик летящих гусей.
- Рановато пошли, - вслушиваясь в их голоса, произнёс Петрович. – Ну,  отдыхайте, пожалуй, пойду.
- А то остался бы, Петрович! – предложили ребята, видя в нём интересного рассказчика.
- Нет, я уже у сябя и кубло вымостил. Пойду, прилягу до рассвету- то. Ня пуха ни пера вам  с утреца, – он, не оборачиваясь, шагнул в скрывшую его темноту.




               



Полкан

На одной из осенних охот мне довелось услышать от старшего товарища своего Петра Ивановича занятную историю. И вот о чём он поведал.
Было это в канун 1949 года. Учительствовал я тогда в тех местах, - начал он. – В аккурат под Новый год прибыл я к своему дядюшке Алексею Петровичу, жившему в деревне в 20-ти верстах от райцентра. Решил навестить стариков, да заодно поохотиться хотелось.
Приехав попутным обозом, пройдя краем огородов вдоль сухостоя подсолнухов, забитого почти сплошь кураем, подошёл к землянке в одной связи, в которой находились и все хозяйственные постройки, оканчивающиеся возвышающимся стогом сена.
- Алексей Петрович, принимай нежданного гостя, - начал я, едва переступил занесённый снегом ракитовый плетень, увидав копошившегося у стога сена сутулого старика.
- Петруша, - повеселел старик, - не забываешь нас, молодцом!
- Снега-то нынче намело у вас.
- Да, этого добра хватает. Ну, пойдём в хату, а ружьишко – то, кстати,- сказал он, увидав, что на плече у меня двустволка. – Сегодня же и устроим им баталию в честь Нового года.
- Кому? – удивлённо спросил я.
- А вот Полкан знает кому, – он кивнул на выбежавшего нам навстречу молодого мохнатого чёрного пса. Тот, чуя по повеселевшим глазам своего хозяина что- то опять недоброе, затеянное им, жалобно заскулил, прижав хвост. Побежал прочь. Мы вошли в сени, а затем в жарко натопленную переднюю. Там я встретился с тётей, обрадовавшейся моему приезду. Екатерина Филипповна (так звали хозяйку) стала хлопотать по хозяйству, заботясь о раннем ужине по случаю моего приезда. Старики доживали, по выражению самой хозяйки, свой век вдвоём.  Война забрала у них двух сыновей, осталась дочь, ещё до войны вышедшая из- под родительского крова, жившая в городе и изредка навещавшая их. Алексей Петрович был одним из первых, кто вступил в колхоз, и проработал там вместе с женой до преклонного возраста. Небольшая колхозная помощь старикам и домашнее хозяйство позволяли им иметь кое- какой материальный достаток. Стало быстро темнеть. Появился багровый месяц, но постепенно на закате дня надвигалась свинцовая тьма, безжалостно поглощая зимний день, и теперь все, чем жила днём деревня, стаивали в себе постройки дворов, которые стали вырисовываться чёрными силуэтами с дымящими трубами землянок. На дворе  потянуло лёгкой изморозью. В доме сели ужинать, стол был заставлен разными солениями, вкусно по всему дому пахло тётиными  пышками. За ужином шёл обычный родственный разговор, связанный с хозяйством, урожаем. И другим, что всегда являлось обыденным и волновало любую крестьянскую  семью…
  Екатерина Филипповна стала одёргивать мужа, как только тот участился пополнять стаканы с водкой, чувствуя, что на этом может закончиться празднование Нового года. Расположившись после ужина у протопленной печи, мы со стариком затянули самокрутки. Из приоткрытой двери печки было слышно, как завывал в трубке лёгкий ветерок, вздувая при этом лучинки не прогоревшего до конца в печи кизяка.
 - А что там за история с Полканом, дядь Лёша, что за новогодний сюрприз вы уготовили? – вдруг спросил я, расслышав сквозь стоявшую тишину вой  какого- то дворового пса.
 - Ты старый, опять за своё. Совсем с ума выжил,- понесла Екатерина Филипповна на мужа, догадываясь, о чём зашла речь.
- А что такое? – никак я не мог взять в толк.
- Ай, - покачав головой, продолжала она,- волков у нас тут развелось нынче, по крышам пешком ходят. Утром выйдешь, а они в подсолнухах сидят, так он (показала рукой на мужа) Полкана на приманку им выставляет. Будет мучить животину- то, она, хоть и собачья, всё же живая душа. Ох, доиграешься старый дурак, сожрут и Полкана, и тебя вместе с ним в придачу.
- Да ладно тебе, заладила, сожрут, не сожрут,- рассердился старик.
- Да, да.
- Не лезь не в своё дело, - уже утвердительно отрезал он.
Она уже молча продолжала возиться у стола.
Я рассмеялся.
- Вот оно что! Ну и как приманка, срабатывает, - взяли что-нибудь, а?
Выпустив клуб дыма после затяжки самокрутки, старик заулыбался.
- Во всякой охоте свои премудрости, - не без удовольствия начал он,- когда это, мать, - повернувшись, обратился он к жене - недельки три, наверное, прошло, как двух переярок взяли?
- Да, - не услышав ничего в ответ, протяжно произнёс он, покачивая головой, - правда, Полкашу после этого эксперименту на руках в сени заносить пришлось, ноги у бедняги отнялись.
- Вот такие – то, брат, дела. Погодка - то, кажется, сегодня способствует удачной охоте, - глянув в чернеющее окно, заключил он.
- Ну ладно, я пойду, своё хозяйство погляжу и приготовлю заодно местечко, а ты приляг малость с дороги, - сказал он мне, видя, что я с ужина слегка захмелел. – Время у нас ещё есть, а там, как встретим Новый год, выйдем на засидку.  Должны на новогодний гостинец повадиться серые. Не может такого быть, чтоб не пришли.
            Когда я проснулся, уже было приготовлено Алексеем Петровичем всё для предстоящей охоты. У входа стояли две двустволки, на табурете у печи подсушивалась пара валенок. К часу ночи мы стали собираться к выходу. Одевшись потеплее, вышли через сарай в аккуратно прилаженный к нему ракитовый загон, используемый летом для птицы, с другой стороны вплотную возвышался стог сена. Сверху были положены несколько осиновых жердей, накрытых клочком сена. Внутри также было припасено сено. В ракитовом переплёте в сторону огородов была сделана небольшая щель, через которую можно было стрелять.
- Вот тут, брат, и будем коротать ночку до прихода волков,- сказал Алексей Петрович, глядя на меня.
- Устраивайся здесь поудобней, а я пойду за Полканом.
 Я посмотрел через сделанную расщелину, в лицо хлынул морозный ветерок. Впереди лежала белизна с искрившимися при лунном свете снежинками.   Вдали темнел сухостой подсолнуха и несколько кривых полусогнутых стволов вербы, справа торчали верхушки занесённого снегом ракитового плетня палисадника.
   Вдруг заскулил Полкан, и Алексей Петрович, неся его на руках уже в ошейнике с цепью, остановился в шагах тридцати от места засидки у брошенного ранее клочка сена. Накоротко привязав пса, уходя, клочком сена убрал за собой следы. Полкан то взвывал, нарушая стоявшую тишину, то умолкал, не переставая при этом дрожать не столько от холода, как от страха.
  - Позиция у нас, я тебе скажу, неважная, – произнёс Алексей Петрович уже  над ухом у меня, - вон там бы залечь, против ветру.
Он кивнул головой в сторону палисадника.
- Но тут оно, брат, надёжнее, чуть что в сараюшку шмыгнуть можно, кто знает, сколько их пожалует. И ветерок слабоват, понимаешь, - о чём- то подумав, добавил он.
  Поставив заряженные ружья, мы уселись поплотнее друг к другу на припасённое сено, укрывшись сверху принесённым стариком тулупом.
  Полкан смолк окончательно. Время шло томительно медленно. Я начал засыпать. Прошло, наверное, немало времени, пока сквозь дремоту я услышал над ухом тихий голос Алексея Петровича:
- Вот они, родненькие.
- Очнулся? Тихо, - старик поднёс палец к губам, - дождались- то, наконец.
- Теперь ни звука, только жестами,- также всё шёпотом произнёс он.
Я припал к расщелине. Вдали за подсолнухами, стоящими не менее чем в ста шагах от засидки, появлялись и исчезали слабые двигающиеся огоньки.
Мы всматривались вдаль, держа ружья наизготовку.  Дремоту сняло как рукой. Стояла лунная ночь. Привыкнув глазами к сизоватой мгле, отчётливо различалась на искрившейся от лунного света белизне даже тень от стоявших вдали столбов верб. Вдруг Полкан заскулил, и в тот же  миг справа вдали, между верхушек занесённого снегом плетня палисадника сверкнуло несколько пар глаз, ещё и ещё раз  стали появляться на снежном покрывале бегающие тени по эту сторону плетня. Мы сосредоточили на них всё наше внимание. Кровь подступила к вискам. Полкан  без умолку протяжно продолжал скулить.
  В шагах семидесяти, по ту сторону плетня,  остановившись, сверкнув огоньками глаз, были видны приподнятые морды парочки волков, отчётливо вырисовывавшиеся на фоне лунной ночи. Они никак не решалась сигануть через плетень. Мы переглянулись. Алексей Петрович опять молча перевёл взгляд в сторону волков, дав понять, что необходимо немного  выждать. Постояв в нерешительности, парочка молодняка, скрывшись по ту сторону плетня, вдруг неожиданно в шагах сорока без труда перемахнув через него, резко бросилась в сторону пса. Выстрел Алексея Петровича остановил одного, я ударил дуплетом по второму. Оставшись довольны удачными выстрелами, мы уже собрались выходить, но тут протяжный вой Полкана заставил нас вновь припасть к забору. И в ту же минуту из- за стога сена выскочил волк. Мы оцепенели от неожиданности. Алексей Петрович всё же успел моментально, не целясь, выстрелить оставшимся патроном. Но было уже поздно. Мы выбежали. На снегу лежали рядом, оскаля пасть, матёрый/ старый волчище и Полкан с вырванным горлом.
  - Да, вот такие- то, брат, дела, - немного помолчав, глядя на меня, произнёс старик. – Старуха была права. Чему быть, того не миновать. Дал ты мне фору, старый бес, - дернув, наклоняясь, за ухо матёрого, причитал Алексей Петрович. – Объегорил, обошёл, значит, кто мог подумать, а?
- Ты, брат, извиняй,- снимая ошейник с разорванного Полкана, всё причитал старик.
- Не углядел, старый дурак.
И, помолчав, добавил:
- Старуха была права. Ну, что у нас там? Молодняк, ясное дело,- глядя на парочку притащенных мною с огорода волков, уже без удовольствия, продолжал он,- старый в лоб не полезет.
    Убравшись после охоты, мы вошли в сени. Неотступно по – прежнему морозило. Опять, как ни в чём не бывало, восстановилась царящая тишина.
До рассвета было ещё далеко.

Последняя осень
Минуло лето с его солнечными теплыми днями. Настала ранняя осень, и всё чаще синевато-свинцовая мгла стала заволакивать горизонт, неся ощутимую прохладу. Порывами ветра раньше времени срывало золотисто-багровые  листья с деревьев и кустарников, потускнела трава…
         Старый охотник-казах Токтогул сидел на клочке кошмы, брошенной на берёзовый чурбан у входа в низкорослую белёную с лицевой стороны мазанку, стоявшую у трёх берёз на краю аула. Его каурой масти конь, стоявший под берёзами, возрастом под стать  своему хозяину, понуро опустив голову, прикрыв глаза, пребывал в лёгкой дремоте. Глянув в сторону коня, Токтогул подумал: « Оба мы с тобой, друг мой, старики, сколько перетоптали по этой бескрайней степи….»
         Послышался крик гусей, он поднял голову, в небе пролетал клин, сердце невольно замерло, и Токтогул долго провожал их тоскливым взглядом. Всё улетает и уходит, ничто не стоит на месте, и нет возврата к прошлому. «Вот скоро пройдёт ещё одна осень моей жизни», -  со вздохом произнес вслух неожиданно для себя, как будто хотел, чтобы хоть кто-то его услышал, и глянул  на старого своего друга. Конь, будто понимая сказанное хозяином, фыркнув, взмахнул хвостом, затем опять погрузился в дрёму.
            Когда-то в этих местах был крупный совхоз, в который входил и их небольшой аул как  отделение, занимающееся животноводством. Молодые разъехались, старики поумирали, и опустел аул. Нет людей, и со всем этим ушла его молодость. Да что там молодость! Ушла целая эпоха. Давно нет хозяйства, в котором он работал пастухом. Остались они одни со старухой на этом краю аула среди заброшенных, опустевших полуразвалин  мазанок, некоторые уже сровнялись с землёй и поросли бурьяном. А на другом конце аула стояли три такие же мазанки, в одной жил его друг, тоже старик-  охотник  Акай со старухой, а две другие пустуют всю зиму, и только  с весны до поздней осени проживают в них две среднего возраста семьи, пасущие в этих местах табун лошадей и скот, отданныей людьми на откорм.   Отец Токтогула погиб в Великую Отечественную войну, когда ему не было ещё и десяти лет. И ему самому с тех пор пришлось так рано  научиться управляться со скотом и лошадьми, так всю жизнь и не отпустившие его от себя. Прошедшей ночью ему приснился сон, что отец живой и на крылатом коне Тулпаре летел и пел знакомую с детства песню про бескрайнюю степь.  Под звуки этой песни он проснулся. Вышел во двор, когда солнце давно отошло от горизонта. Жена хлопотала у печки, сложенной посреди двора….
  Залаял беззлобно дворовый пёс, помесь гончей с дворнягой.   Токтогул увидел, что к нему верхом на коне подъехал его друг  Акай.
       - Прогрело уже степь - сказал он, тяжело слезая с коня.
  -     Да, наверное, уже пора,  - ответил Токтогул, зная наперёд, о чём подумал и зачем приехал его друг
. –Что ж, будем собираться.  Конец сентября, байбаки-сурки  набрали жир и вот-вот залягут в свои норы. А сейчас самый раз выходить на охоту. 
-      Какие уже с вас охотники! - прервала разговор жена Токтогула.
-       Помолчи, старая!  Где такое раньше было видано, чтобы женщина вмешивалась в разговор мужчин, - добродушно оборвав её, он глянул на друга. – Бог создал женщину, чтобы чинить мужчинам разные неприятности – колкости, - уже злобнее отозвался старик, поднимаясь на ноги и идя к своему коню. – Со степью связана ещё одна строка его жизни - это охота.   
С годами он обрёл опыт в этом нелёгком деле, дававший ему душевный покой.
- Собираемся в дорогу, -  проводя коня мимо жены, буркнул старик. - Может, это последняя  наша с тобой поездка, - бормотал он, пристраивая на коня седло. – Охота - это последнее что осталось в моей жизни, что всегда радовало меня, и что бы ни было,  как тяжело не жилось, а надо поохотиться, ублажить свою душу.
Жена подала мужу, сидевшему верхом, хурджум с харчами, а затем долго смотрела им вслед, пока фигуры всадников не стали мутиться в её старческих глазах.
        Их путь следовал через раскинувшуюся степь, к многочисленным ручейкам-бурчакам, поросшим камышом и впадающим в солёное озеро. По склонам неровностей этих бурчаков-овражков растёт мелкий тальник с высокой осокой и  другой хвощевой травой. Это  места, посещаемые в степи  козами-косулями, часто делающими в них свои лежки.  Ближе к озеру, равнина, окружающая его, покрыта неровностями почвы, на которой начинают появляться бугорки, покрытые ржаво - серым грунтом. Такие картины сейчас стали редкостью, так как борозды пахарей наложили свой колорит на ландшафт, где в старые  времена рылся и пасся, спал по зимам, свистел по вёснам сурок. Появление охотников подняло среди сурков тревожный свист, заставивший их броситься к своим норам. Стреножив коней, пустили их пастись, а сами нашли укромное место в радиусе пятидесяти шагов от колонии у больших трёх кочек, поросших высокой травой. Сурки забежали в норы, и затих их тревожный свист. Но уже через небольшое время стали появляться их мордочки, а затем и сами вышли из нор. Их движения спокойные и медлительные. Вставая свечкой, озирают  всё вокруг своими заплывшими маленькими глазёнками. Они довольствуются самой низкой травой, оставшейся после скота, и поэтому нет им нужды уходить далеко от своих нор, лишь бы трава была ещё зелена.
     Охотники принялись стеречь выходивших сурков, чтобы улучить удобный момент, когда некоторые из них отойдут как можно дальше от норы. 
-Хорошо, если застрелим наповал, -  повернувшись, сказал другу Токтогул. - А то подранок уйдёт в нору, не докопаемся и за сутки. 
Акай, понимающе кивнул головой.  Но вот, кажется, настал тот  момент, когда удачи не миновать. Они медленно потянулись за ружьями. Прогремели выстрелы. Два толстяка задергали, припав на бок, своими короткими, неуклюжими ножками и, опустив мордочки, замолкли. Остальные не стали хорониться в норы, а лишь несколько приблизились к ним и даже не бросили кормиться.
   -Вай, вай! – запричитал Акай, перезаряжая ружьё.   Только тот стал нацеливать опять ружьё, Токтогул опустил его стволы. 
    - Подожди! – и перевёл взгляд на заросли мелкого бурьяна у тальника, на котором появилась пара коз-косуль. Встревоженные шумом  выстрелов, они стояли с запрокинутыми вверх головами, осматривая всё вокруг.
    - Если начнём преследовать, вряд ли придётся рассчитывать на удачу, могут легко уйти, - не отрывая взгляд от коз, наставлял друга Токтогул.
     - Есть возможность заполучить более заветный трофей,- уже улыбаясь, глядя на друга, отозвался Акай.
     - Надо взять в сторону и отступить к ручейкам, ближе к озеру, рано или  поздно  они всё равно подойдут к воде, там и будем их подкарауливать, - высказал своё Токтогул.
     Старики ещё раз взглянули вдаль на пасущихся лошадей, затем на стоявших ещё коз, и в их старческих глазах от напряжения появились слёзы.
Охотники переглянулись молча тяжело поднялись и как можно скрытней двинулись к воде.
     - Спешить некуда, они ещё нескоро подойдут к озеру, а подойдут обязательно, поскольку воды здесь больше нигде нет,- на ходу бормотал Токтогул.   
  Место было выбрано удачно. У самой воды молодая высокая поросль камыша хорошо прятала охотников, и они могли оставаться незамеченными для подошедших к воде животных… 
     Солнце начало клониться к закату. Скоро начнут надвигаться сумерки, и охотники уже посчитали  бесконечной тратой времени ждать их у водопоя, как вдруг застрекотала, пролетая, невесть, откуда появившаяся сорока, явный признак того, что кто-то  приближается к воде. На вытоптанной к ручью тропинке, проходящей через молодую поросль камыша,  показалась пара коз.  Впереди идущий самец, вытянув шею, вдруг замер у самой кромки воды и своими большими выпуклыми,  лучезарными глазами тревожно озирал вокруг. Затем пара резко дернулась назад,  самка скрылась в зарослях, а самец замер на месте, повернувшись к воде своим бесхвостым, широким белым задом.
  Токтогул не отрывал от него глаз,  и руки сами потянулись к ружью. Прибрежный ветерок высекал слёзы из напряжённых глаз, и животное иногда  ему казалось песочно-жёлтым пятном. Из неморгнувшего глаза слеза сошла сама, между ним  и желтым пятном лёг ствол.  Потом мгновенный удар в плечо, грохот в ушах ушёл вместе с дымом перед глазами. Вышли из укрытия. На тропе, пахнущей солончаком и тонким запахом сырости мелководного ручья, лежал самец, на шее которого багровыми струйками выступила кровь.
  Друзья вытащили тушу на побережье. Токтогул грузно опустился на поросшую травой кочку, а его друг ушёл за  лошадьми. Он  остался один со своими мыслями. Его взгляд уныло  скитался по одноликим безрадостным прибрежным зарослям.
  «Такая удача, а нет радости на душе,- думал он про себя. - Ушли мои лучшие времена», - и от этого местность стала для него ещё более унылой…
    Солнце, двигаясь к закату, всё больше стало усыплять, мысли стали шевелиться вяло, но не покидали его, а лишь лениво ползли, как эти облака, куда был устремлён его взгляд.
    Багряный закат у горизонта стал затухать, когда они возвратились в аул.    
     Слезая с коня, Токтогул вдруг покачнулся, но успел уцепиться за луку седла. Акай соскочил с седла:
 - Что с тобой?  Тебе помочь?
  - Не надо! – натянув поводья, повёл коня к берёзам….
 Акай, свежевавший во дворе козу, вдруг, оставив работу, глянул в сторону друга, неподвижно сидящего на перекладине, опираясь плечом в берёзу.
   Предчувствуя беду, он подошёл к своему товарищу.   В старческих мутных зрачках Токтогула отсвечивали блёстки вечерней зари, а на лице застыла слабая улыбка, как будто он радовался этому багровому закату.   









Дрофы
Летний знойный день 1935 года. Полдень. К ракитовому плетню усадьбы председателя Черноусовского сельпо Петра Рыбалко на всех парах подскочил тарантас, обдавая пылью весь двор. Нежданным гостем оказался Антон Яценко, председатель колхоза из соседнего села Бессарабка, который, бросив вожжи на торчавший кол забора, быстро зашагал к хозяину, возившемуся у амбара под навесом.
                - И это что? – оглядываясь и показывая рукой куда-то в  степь, несвязно на ходу заговорил.  – Там, у балки-овражка, что за ракитами, такое стадо дроф, - он развёл руками, - голов сорок. И если что, можно вдоль той ложбинки ползти пузом. Доброго здоровья, кум! – Ну  так как, едем на пузе?
  - Здорово, кум. Дрофы, говоришь? Это хорошо, и, наверное, уже напаслись, - не без удовольствия ответил на новость Петро, протягивая руку другу. – Ты, Антон, выпрягай, и веди свою рябую под навес, а то вон как палит – он глянул прищуренным глазом на солнце. – Поедем на моём Серке, на этой телеге - и стукнул рукой по рядом стоявшему тарантасу.  Затем снял с уключин под навесом хомут, вожжи и прочую упряжь, бросив всё на телегу, направился в дом.........     Антон уже закончил запрягать мерина, как из хаты, наконец, показался хозяин, идя к повозке с дробовиком и небольшим мешком из овчины.
     Выведя со двора запряжённую лошадь, умостились на сухое сено, брошенное на телегу, тронулись на степной простор.  Долго ли ехали или нет, только за это время один успел уже не раз рассказать, чего и сколько посеяно, и сколько думают взять с того урожая, его товарищ, одобрительно кивая головой, делился своими торговыми заботами. Наконец, с пыльной просёлочной дороги свернули в сторону, в дали стоящего ракитника. Молодые побеги ракит слегка клонило разгулявшимся в жару луговым ветром, нёсшим помимо лёгкой прохлады все запахи цветущего разнотравья.
   Замолчали наши путники, заворожённые красотой степного простора. Перед их взором, куда ни кинь взгляд, всё пестрело шелковистыми метёлками ковыля, возвышающегося над зелёным ковром мелкотравья, по которому разбросаны разные соцветья. Вот появился и цветущий пурпурный горошек. Жаворонки, то там, то здесь неподвижно паря в небе, никак не закончат свои трели. Поднялась и пошла к озеру стая журавлей, своим  криком щемя душу путникам. Раздался слабый, доносимый встречным ветром свист, и вдали показались сурчины, стоящие небольшими   каштановыми бугорками,  лишённые всякой растительности. Чем дальше, тем всё для охотников волнительнее в ожидании появления дроф. Мерин от лёгкой рыси давно перешёл на шаг, незаметно для возниц, которые, упоённые степной красотой, молча озирали её благодать. Антон, вздохнув, глянул на друга и заметил, как из слезившихся его глаз скатились по щекам слёзы.
         -Вон, вон - там, - вдруг спохватившись, заговорил он, показывая рукой в сторону небольшой впадины - овражка, показавшегося вдали.
  Свернули к ложбине……. Стали на краю зарослей межи.
   - Лошадь выпрягать не будем, вдруг спугнём, надо будет переезжать, пусть пасётся с бричкой. 
Антон тотчас последовал указаниям друга, молча разнуздав и ослабив хомут, пустил лошадь. Взяли с телеги дробовики и припасы.
  Дрофы напаслись и лежали на траве, вытянув шеи, недалеко от ярового поля. Ползти к ним не было необходимости, поскольку косогор, возвышенность у ложбины сильно поросла бурьяном и мелким степным кустарником. Приседая и изредка поглядывая в сторону дроф, подкрались к ним, насколько место позволило быть незамеченными.
  Дрофы, несмотря на свою признанную осторожность, не подавали признаков беспокойства и мирно продолжали лежать. Отдышавшись, стали высматривать стадо птиц, до которых было шагов семьдесят, и нельзя подойти ближе. В знойной степи гуляет марево. И у самого горизонта испарение, словно волны голубого моря то приближаются, то, откатываются назад, и  порой не понять то, что видится вдали мираж или картина явная, так к себе манящая……
     Дроф было с дюжину и уж никак не сорок, как оповестил Антон, и Петро, убедившись в этом, глянул в сторону друга, язвенно улыбнувшись, качнул головой.
   -Ай-ай, охотник! Подождём малость, может, сгрудятся, а то сильно разбрелись, хорошо, если удастся взять по одной.
   Прошло немало времени. Дрофы продолжали лежать. Петр глянул на друга, который под запах чабреца пребывал в полудрёме. Слегка толкнул его в плечо, тот медленно открыл глаза, не подавая виду, что дремал.
  - Давай выцеливать  будем, а то ещё чего доброго до сумерек так пролежим. Они и не думают подниматься, ближе уже не подойдём, на яровых, видать, паслись, сытые, раз крепко залегли.
  - Ты, Антон, бери что поближе, он того дрофича, - он пальцем повёл влево перед его глазами.  – А я в тех троих приложусь, что справа от него. Как шарахнем, перезаряжем и лежим. Они нас не видят, и может, как сорвутся, пойдут на нас, - всё шёпотом наставлял Пётр.
  - У тебя что за заряды?
  - Сечка, мелко порубал.
  - Мелко, это тебе не чирков стрелять, - Пётр засунул пятерню в овчинный  мешок и вынул несколько зарядов   зеленовато - оливкового цвета латунных гильз.
  - Картечь! На зиму забил. Видишь, пригодилась, - и подал с пяток  штук Антону.  Тот молча принял. Аккуратно, полулежа, переломив стволы, вставили заряды.
  Слегка  привстали и с одного колена стали выцеливать.
       - Готов? Бьём………
  Прогремели выстрелы. Две птицы, встрепенув крыльями, остались на земле. Остальные, поднявшись с земли, беспорядочно метались из стороны в сторону, ловя встречный ветерок, чтобы подняться на крыло.  Перезарядив ружья и переглянувшись, друзья молча поднялись во весь рост и, пробежав с десяток шагов, выцеливали чущихся птиц.  Грянули ещё четыре выстрела, от которых опять две, не успев расправить крылья, как будто споткнувшись, клюнули в землю. Остальные, оторвавшись от земли и делая тяжёлые взмахи, постепенно стали удаляться.
 _ Ну что, неплохой  урожай, товарищ председатель колхоза,- стараясь, как можно серьёзнее, сказал Пётр.
  - А может у торговых людей на этот случай и « магарыч» припасён, - последовал ответ,
  - Хоть и жара, но по такому случаю, когда вернёмся, а кум?
- Нихай живут, та пасутся, - Антон глянул вслед дрофам.
 - Иди за лошадью, стрелок!  Магарыч ему,- беззлобно, с улыбкой отозвался Пётр, уповая на его оба промаха, - я пока соберу птиц……
 Уложили битую дичь на повозку и прикрыли свежесорванными стеблями полыни.
  - Ну что? До двора? – Антон взялся за вожжи.
  - Давай, трогай!
   - И то правда, кум, хоть не пустые вернёмся.
 Выбрались из оврага и пошли сенажью.               
  В чистом, прозрачном воздухе звенит в ушах от несмолкающих трелей жаворонков. Они замирают в вышине, удерживаемые потоком воздуха, и оттуда радуются этим безбрежным просторам, покрытым зелёным ковром жизни, сотканным трудами весеннего солнца и живительной влаги от растопленного пушистого снега. В этих покрытых зеленью лугах кричат невидимые перепела.
  Трава пошла мельче и реже, а вдали показались бугорки сурчины. Вдруг между сурчинами и ракитником, невесь, откуда, взялся волчонок.
 Он, прижав хвост и уши, тявкая, пытаясь подавить в себе страх, понёсся к ракитнику. Антон окликнул друга.
  - Смори, Петро! Волчонок, - и указал кнутовищем в сторону ракит. – Ах, байстрюк!  Откуда он тут взялся?
 Они огляделись по сторонам, не укрылись ли где матёрые, и молча провожали его взглядом, пока тот не скрылся в раките.
Местами резкий контраст серебристым листьям ракит придаёт поросший  шиповник своими ярко- красными плодами!  Жара!  Прогретый воздух, напоённый запахами трав, действует удушающе, но иногда в небе нет- нет да и проплывут облака, бросая на травы  тень, сразу несущую ощутимую прохладу. 
«Как прекрасна эта бесконечная степь там, где никогда плуг не проходил по бесчисленным валкам диких растений. В эти минуты  забываются и  трудные тридцатые годы, и все невзгоды бытия и предаёшься исключительной прелести этой по-летнему волшебной охоте. Хочется самому окунуться в это великолепие природы, стать песчинкой этого благоухающего, цветущего и зеленеющего волшебства», - так думал, любуясь степью, Пётр.
   Выбрались на просёлочную дорогу. Слева на поляне приземлилась стайка стрепетов.
  Антон свой пристальный взгляд от них перевёл на друга, который тоже с такими же чувствами любовался ими.
  - Нет, давай уже домой, тебе ещё до Бессарабки добираться, - с досадой ответил Пётр на его вопросительный взгляд.
  Антон взмахнул кнутом, вынудив мерина перейти на быструю рысь.











               
Конур

Озеро Конур, где расположилось село Новосанжаровка, просуществовало до конца 60х годов, и когда оказалось опоясано со всех сторон пашней, исчезло совсем, напоминая лишь о себе небольшим разливом воды в весеннее время. Оно представляло собой большие и малые плесы водной глади, с часто посаженными, заросшими хвощевой травой кочками с южной стороны. С севера его подпирал ракитник, и по всему озеру разбросаны заросли камыша, рогозы и всякой водной растительности. С этим местом у большинства из нас, деревенских мальчишек, связано первое знакомство с природой. Здесь впервые увидено многообразие водоплавающей птицы, добыт первый охотничий трофей - чирок. Окружающая озеро степь к тому времени, хотя болезненно, но ещё дышала своей неповторимой растительностью различных злаковых,  масличных и  лекарственных трав. Сочное разнотравье пестрело обильно цветущим белым и пурпурным горошком. Воздух наполнен душистым ароматом шелковистой полыни и красильного дрока. В этих местах мы видели лисят, зайцев,  различных грызунов.


















  Мы, обычно группа из 3-4 пацанов, часто в весеннее – летнее время ходили на озеро Конур, любуясь его дикой природой, к которой с каждым разом всё больше и больше проявляли интерес.  Видимо, в то время в каждом из нас и зародилась охотничья страсть, и по настоящее время сохранившая нашу дружбу.
  Как только солнце над горизонтом встанет в полный рост, дремота прохлады исчезает, и мы, шлёпая босиком по мелким теплым лужам, обычно к полудню подходили к озеру. Первыми, кто встречал нас, так это назойливые своим криком, низко парящие над прибрежной водой мартыны.
 На мелководье между кочками, покрытыми хвощевой травой, где роем, летает мошкара, изобилие водных жучков, и прочих насекомых, кормится множество куликов. Чуть вглубь по воде кочкарник становится всё реже и реже, уступая место обширным мелким плесам, с торчащими из воды молодыми побегами растительности. Слабый ветерок образует рябь на водной глади. Вода тёплая, прозрачная, так что видно мелкое дно, которое не илистое, а покрыто частью прошлогодних растений. И поэтому вода под ногами не мутится, а лишь выходят мелкие пузырьки воздуха, сопровождаемые лёгким запахом болотного газа.

























 К середине мая уже окончательно наступают теплые дни. В это время на озере хорошо наблюдать за множеством уток, которые, прилетев, набрались сил и, влекомые инстинктом, готовы заняться делами потомства. Утка всякая, но самые многочисленные – чирки.  Утки уже разбились по парам. Хотя селезни и стараются держаться своих избранниц, но те, в свою очередь, не проявляют особых привязанностей. Утка – это ещё та «распутница», всегда пытается обмануть прилипшего к ней ухажера и совокупиться с несколькими селезнями. Для обмана селезня она прибегает ко всяким ухищрениям. Полощась в воде, часто подныривает, а сама перед этим уже зорко подметила какой-нибудь кустик травы, кочки или камышницы, где можно будет потом схорониться от назойливого приятеля. Одновременно в таких вот начинаниях своего великого дела подыскивает местечко для гнездовья и кладки яиц. К чирковым невестам во время брачных игр часто подсаживаются селезни  других пород, делая попытки с ними спариться. Бывает, что два селезня, с которыми утка побывала уже в любовных связях, сойдутся в перепалке, таская друг друга за шеи, а их подруга в это время не проявляет к ним никакого интереса. Окунаясь, полощась и выуживая из воды своим носом корм, пытается, подныривая, покинуть обоих драчунов.
Когда гнездовье готово, чаще на мелководье, среди молодых побегов или на остатках прошлогодней растительности, которая держится на воде плавуном,   но обязательно место, скрытое от посторонних глаз, утка начинает вести себя более осторожно. Если среди копошившихся на воде уток какая - то взлетает без, казалось бы, особых причин для беспокойства, значит, она уже заканчивает кладку яиц, и недалёк тот час, когда сядет на высиживание потомства.

  Утка, отложившая яйца, всегда плюхается на воду недалеко от гнезда и прибегает ко всяким уловкам, чтобы незаметно попасть к нему.
 За период откладывания яиц спаривается с 3-5 селезнями, но всегда один из её избранников пользуется особым доверием и находится вблизи гнезда до появления утят. С появлением утят утка покидает гнездо, уводя малышей, и к нему больше не возвращается. Надо сказать, что селезни в это время не то чтобы досаждают уткам, а и  сами скрываются в заросли погуще, готовя себя к периоду линьки.
       Утки покрупнее более осторожны и не  собираются на большой воде стаями, даже на пролёте и в период  отлёта.
  Мелководные заросшие плесы среди кочек - любимые места кряковой и серой утки. Если идёшь заросшим мелководьем, не заметив кряковых, но приближаешься к ним всё ближе, утка затаивается и порой взлетает в двадцати шагах уже позади тебя. Там, где в воде ракитовые кусты и опоясывающие их плавуны водной растительности, - копошатся свиязи, каштановые головы, которых то и дело погружаются в эти заросли травы. Свиязь тоже крупная утка и довольно мирно уживается с колониями лысух. Лысуха многочисленна на любой воде и менее осторожна из всех водоплавающих.
  К середине лета озеро кишит появившимся на свет молодняком. Писк утят стоит повсюду. При приближении парящего в небе болотного луня тревожные крики уток сопровождаются сильно поднятым всплеском воды от  убегающего в заросли молодняка. Но вот проходит немного времени, угроза миновала, и снова небольшими группами молодь в сопровождении всё ещё не успокоившихся от тревоги мам движется на тёплое мелководье щипать водоросли и выуживать моллюсков. Вслед за лунем пролетит пара горластых ворон, добавляя страха уткам. В самых глубинах с высоким непроходимым камышом прячутся выводки серых гусей. Днём редко можно услышать крик гусей, хотя его здесь немалое количество. Но как только наступят сумерки, гомон гусей слышно за версту от озера. По окраинам озера, на его открытых участках, поросших редкой прибрежной травой, к полудню собираются серые журавли. Воды в таких солонцовых местах почти нет, одна сырость, где в изобилии лягушки, моллюски – лакомая пища журавлей. Птица очень беспокойная, поэтому надо проявить максимум осторожности, чтобы понаблюдать за журавлями. Вблизи озера  они пребывают долго и возвращаются на поля ближе к закату. Насытившиеся птицы устраивают жировки, делают беспорядочные рывки из стороны в сторону, подлёты и, опустившись, приседая на длинных ногах, запрокидывают голову назад к самому туловищу.
Поднимаются у озера парами и одиночками, постепенно набирая высоту, собираются в стаю, затем выстраиваются в треугольник. На фоне багрового заката отлёт журавлей оставляет неизгладимое впечатление, щемящее душу и сердце. Ближе к закату солнца порывы ветра усиливаются и несут прохладу, чувствуется озноб по всему телу. Пора вылезать из воды, пока ветер не нагулял «цыпки» на наших коленках и руках. Спешим к бережку, изрядно за день проголодавшись, направляемся домой. До завтра, Конур.














               

После метели
   За окном  однообразно шумит метель, пожалуй, зарядила на весь день.
В такую погоду, сидя в кресле или лёжа на диване в тёплом доме, изредка поглядывая в окно, с особой остротой чувствуется домашний уют.
    С усилением порывов ветра метель завывает, и ты, не удержавшись, мысленно блуждая по полям и пролескам, поднимаешься и идёшь к окну.
  Бураном заметает снежными хвостами дорогу, хлещет снежной пылью в окна, и порой впереди не видно ничего, редко можно разглядеть кусты и отдельные деревца вдали.
Буран ближе к утру должен стихнуть, стоя у окна,  успокаиваешь ты сам себя и мысленно «видишь» уже, как по свежему снегу обшариваешь в поле укромные места, где мог прилечь - затаиться косой. С утренним рассветом оранжевая полоса вдоль горизонта начинает рассыпаться и исчезать дымкой в голубом небе. Все же небольшой ветерок настораживает, как бы не разыгралась снова метель и не замело бы утренние следы.
Скорые сборы, и вот уже на лыжах и с ружьём за плечами  чертишь лыжню. К тем местам за поселком, где мог с утренним рассветом залечь зайчишка.
Скоро натыкаешься на свежие следы. « Ширк-ширк» поскрипывают о снег лыжи. Ты останавливаешься и смотришь настороженно по сторонам, волнительно нервно сдавливаешь в руках снятое с плеч ружьё, стараясь быть готовым в любую секунду приложить его к плечу. Оглядевшись, снова продолжаешь тропить по следу, бросая взгляд по сторонам: не поднялся бы и не пошёл  в угон раньше, чем будет замечен. « Ширк- ширк» отдаётся в ушах. Впереди вспаханное поле с глубокими, так безобразно вывороченными бороздами, присыпанными с поздней осени снегом, а затем в буран сильным ветром сорвало с них снег и оголило верхушки борозд до черноты. А за теми бороздками ямки, мощёные листьями, сорванными с рядом стоящих кустов лесной полосы. Редко можно ошибиться, что такая ямка не послужит для зайчишки хорошей лёжкой, прикрывая от ветра, давая хороший вокруг обзор и сохраняя тепло, идущее от жаркого сердца. В таком месте больше надо надеяться на свою зоркость и внимание, по следу ничего не разобрать. И вот удача! Внезапно сорвавшись, открытый, он дал от лёжки стрекача, и машинально приложенное к твоему плечу ружьё глухим выстрелом обрывает его порывистый бег. С завидным наслаждением поднимаешь его за задние лапы и осматриваешь шкурку. Выйдя с пахоты на межу, положив  его на снег, сбрасываешь лыжи и с плеч ружьё, облегчённо вздыхаешь. Размявшись и отойдя немного от усталости, подходишь и всматриваешься в свою добычу.
         Ещё совсем недавно, с полчаса назад, изредка приподнимая прижатые к спине длинные уши и приоткрывая от сладостной дремоты веки, этот русак, озираясь стеклом глаз, лежал в ямке вывороченной борозды в поле, наполняя её теплом и блаженствуя от дуновения слабого ветерка. Большие, стекловидные глаза глядят на тебя равнодушно - презирающе, но они не вызывают в тебе чувства жалости и грусти после тех нескольких минут наслаждения, которые тебе довелось испытать накануне. Это непонятное чувство вызывает в тебе лишь истинно знакомое настоящему охотнику чувство понимания природы, вселяет в тебя уверенность, надежду и подталкивает на благовидные поступки в твоей, может быть, нелёгкой жизни, и прежде всего по отношению к окружающим тебя людям.





               







Затерянная  стая
        Воскресный декабрьский день. Багровый  диск солнца, медленно выползавший  из-за горизонта, наконец, оживил всё вокруг своими ослепительными  лучами. В воздухе слегка морозило. Замолкли  в селе окончательно  собаки,  на протяжение ночи изрядно  нарушавшие тишину.   Во дворе у низкорослой, обдуваемой  со всех сторон ветрами хаты-землянки, рядом с  аэросанями, шумно работала бензиновая лампа, приставленная к ведру с моторным маслом.  Два друга-охотника Григорий Жоров и Василий Костенко, готовясь к охоте, возились у саней. Аэросани, вернее, элементы, необходимые для их постройки, включая и  двигатель от знаменитого  самолёта По-2, были приобретены ими по счастливой случайности, подверглись незначительным переделкам, и получилась довольно-таки  надёжная и маневренная машина. Несколькими годами ранее  оба стали обладателями ружей «Зимсон», которые послевоенная Германия поставляла по репарации.
 При встрече на утиных охотах не упускали  случая щегольнуть друг перед  другом  добротным ружьецом. В разговоре так и  сблизила их общая охотничья страсть, переросшая в товарищескую дружбу.   Односельчане, кто знал  обоих, всегда удивлялись, как такие  два разных  по характеру человека «уживались» вместе.  Григорий был немногословен, с кацапской ехидцей и упрямостью, всегда тяготел к разной технике, был хорошим на счету механизатором-водителем. Что касается саней, если что-то надо приклепать, приварить, пристегнуть, всегда решал сам, улыбаясь и язвительно подтрунивая над подсказками друга.
     Василий в деревне был неплохим слесарем-кузнецом, лёгок на подъём, весельчак с хохлацким говором и без обид на друга, всегда уступал и соглашался с  ним, если что-то касалось саней или другого их общего дела…
      Григорий ушёл за какой-то надобностью в дом, а Василий ходил вокруг саней, проверяя, «всё ли на мази», и присматривал за греющимся маслом. Возле саней, сгорая от любопытства, вертелось с полдюжины мальчишек-подростков. Взглянув на ребят, шутил:
 - Трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал.  Вы, ребятишки, як тикэ скажу, бижить от санок туды пид хату…бо винт як начнэ робыть… вымытэ тут всэ…
       Появился Григорий, держа в руках ружьё и сумку с харчем. Василий кивнул головой ребятам, те спешно убрались и сбились в кучу под хатой, поглядывая из-за угла. Залили в бак прогретое масло. Григорий сел за управление санями, его товарищ возился у двигателя, проворачивая винт, готовя его к запуску. Двигатель запустился с первой попытки. Выхлопы одиночных цилиндров, звёздочки заголосили каждый на свой лад, прогреваясь постепенно, слились в монотонный гул. Винтом поднимало снежную пелену и несло позёмкой через весь двор на огороды. Дворняга - пес, с утра крутившийся под ногами хозяина двора, мигом скрылся за надворными постройками. Василий сел в сани. Пропеллер взялся своеобразным свистом от набираемых оборотов, и сани, плавно трогаясь с места, выкатились со двора. Лыжи бороздили не улёгшийся ещё после ночного снегопада пушистый его покров, ломая верхушки сухой полыни и бурьяна, которые тут же уносило винтом.
 Сразу за околицей села, справа по ходу, у края поля мышковала лиса, испуганная шумом аэросаней, пошла в угон. Василий склонился и окликнул друга, тот кивнул головой, дав понять, что видит её тоже. Ровно двигающиеся сани пошли вправо и, резко прибавив ход, в считанные минуты настигли зверя. Хлопнул глухой от мороза выстрел, и сражённая красная хищница лежала уже в санях, отвисшая челюсть которой ещё подёргивалась в отходящих судорогах.
Яркие солнечные лучи не унимали  мороза, а от искрившихся снежинок лишь колко отдавалось в глазах. Мотор стучал ровно, сани шли плавно, вырвавшись опять на целинный простор. Впереди большой бурелом полыни. Прямо по ходу снова поднялась уже парочка лис. Взбодрённые удачей, охотники машина резко прибавили ход. Слева выскочил поднятый русак и, петляя, бросился наутёк, оставляя глубокий след. Ну не гнаться же за косым, когда пошёл красный зверь. Подобрав лисичек, пошли к стоящему впереди ракитнику. Выбрав место пореже, прошлись по верхушкам запорошенных ракит. Спустились  вглубь  ракитника на небольшую поляну и, обходя её по периметру, заметили следы.
   От рыхлости снега было не разобрать четких отпечатков следов, но, идя по ним, выбрались из котловины. Следы указывали на совсем недавнее присутствие здесь волков.  Буквально несколько минут назад волки, услышав шум, сошли с лёжки. Следы вели к стоящему вдали молодому осиновику, к месту под названием Байсары. Ещё издали охотники приметили, как спешно слетали сороки с верхушек деревьев, оголяя их от пышного, снежного убранства, признак того, что внизу засуетился зверь.
  Опушка леса, поросшая мелким кустарником и колючим шиповником, была вся истоптана волчьими  следами. Волки метались, почувствовав опасность, и никак не решались выйти из осиновой чащи. Шум подкативших к опушке саней и поднятая ими снежная пыль по кустарнику сделали своё дело.
  Три молодых-прибылых  волка, поджав хвосты, бросились через чащу на обратную сторону к выходу. Пара матёрых, оскалясь, рыча, забегая наперёд, пыталась удержать их, но они, обезумев от страха, уходили по тянувшемуся за леском непрерывной полосой бурьяну. Волчица вырвалась вперёд, волк, подстёгивая молодых сзади, петляя по зарослям, уводил своё семейство к оврагу, спрятавшемуся за горизонтом. Аэросани, выйдя из периметра леса, пошли за уходящей стаей.
    - Грыша, давай-давай,- под самое ухо кричал ему Василий, завязывая повороски шапки-ушанки.  Волки не ослабляли ход, но сани настигали их. Хлопнул выстрел, и один из них распластался, взбороздив рыхлый снег, замер, оскаля пасть, из которой через челюсть свис алый язык. Остальные ещё надбавили ход, но всё же видно было, что они тяжелы, сыты.  Григорий забирал круг, оставив преследование, чтобы не дать им уйти к бурчаку. В этих делах ими была отточена тактика до мелочей, и лучше не говорить ему под руку. Василий затих. Матёрые, улучив момент, конфузясь, стали облегчать свои утробы, отрыгивая содержимое из желудков, запарившее на снегу. Сани, сделав крюк, лишив их тем самым надежды на спасение, резко устремились нагонять свору.
  Глухо стукнули один за другим выстрелы и два молодых, бежавших бок – о-бок, взвизгнув, разбрызгивая кровь по снегу, покатились через головы....
  Матёрые всё клонили свой бег к бурчаку, но было видно, что они на последнем издыхании и всё неувереннее делался их ход. Стали всё чаще закидывать назад свои головы и, оскаля пасть, хватали мордами снег, уходя от преследования. Наконец волчица, бежавшая последней, споткнулась, упав на передние лапы, уткнулась мордой в снег, запалилась-выдохлась. 
     Сани почти стали в шагах тридцати от неё.  Но тут волчица, оскалясь, обернулась, пытаясь встать, бросилась вперёд. Но Василий приставил ружьё к плечу, и после выстрела, с выброшенными вперёд лапами, она затихла.
Волки, бежавшие ещё в паре, были отрезаны от возможности выйти к спасительному оврагу, но оставшись один, волк, было, метнулся к нему, но сзади  опять  зарычала адская машина и стала наседать. Оставалась каких-то пара сотен метров от заросшего устья бурчака, но волк, выдохшись, безвольно затрусил мелкой рысцой и, наконец, остановился. Обернулся, и как бы принимая вызов, поджав хвост, сел задом на снег, оскаля пасть. Но сила жизни, умение выжить в любых условиях взяли верх над притворством, и, рванув вбок, неумолимо направился к оврагу.
  Взревел винт почти остановившихся саней, и в считанные минуты прогремели два выстрела, остановившие его. Он всей грудью уткнулся в глубокий снег в нескольких шагах от оврага. Сани стали.  Заглушили мотор.
 - Грыша, бак почти пустый, там всёго на палець горючки, я тоби не став уже говорыть пид руку, колы ты начав крутыть.
   - Теперь можно и заправиться, - глянув повеселевшими глазами на трофеи, отозвался Григорий.
  - Ну, покрутылы воны нас. Оцёго последнего я, думав, мы уже нэ возьмэм.
  -Ох и гульнём же сегодня, Грыша, бачь, яка удача!
 - Ось цему прям пид  хвист попав,- спрыгнув с саней, подошёл к лежавшему волку.
-Мынутку, Грыша! Бо вже ели дэржу, –отошел чуть в сторону по малой нужде.
  Необходимо было перелить топливо из резервного в маршрутный бак. Наступившая тишина после продолжительной работы мотора «непривычно» давила на уши. Размяв ноги, Григорий  подошёл к саням, достал ведро со шлангом для перелива топлива. Глянул в сторону отошедшего напарника, который неподвижно стоял, вглядываясь вдаль. Хотел окликнуть его, но вдруг вдали, куда пристально смотрел Василий, увидел стаю волков. Григорий подошёл к нему, оба молча переглянулись.
  - Одыннадцать штук, - почти шёпотом произнёс Василий.
  - Грыша, шо будым робыть?
  - Как что! Заправляться будем. Бак пустой, горючки на десять минут,- тоже вполголоса ответил Григорий.
  Волки стояли по ту сторону оврага, на расстоянии не более километра.
  - Грыша, та давай хоть парочку возьмэм, а то же уйдуть.
  - Не уйдут, давай лучше по-быстрому заправляться,- пошли к саням.  Друзья, переливая топливо, шёпотом переговаривались, как  будто боялись спугнуть стаю.
  Между тем волки, вытягиваясь в живую цепочку, двинулись вдоль оврага с противоположной стороны, что сразу заметил Василий.
  - Грыша, ты бачь, шо робыця, хватэ, поихалы, - никак не мог успокоиться Василий.
  - Куда «поихалы?», - передразнил друга Григорий. Далеко уедешь? Ещё бак не полный. Догоним, никуда они не денутся.
 Василий промолчал и, держа очередное наполненное ведро, нервно сдавливал его, как будто этим хотел ускорить перелив топлива. Прошло минут десять - пятнадцать. Волки исчезли из виду. Бак, наконец, наполнился доверху. Уложили инструмент. Стали готовить двигатель к запуску. Двигатель,  как назло, не запускался ни с первой, ни со второй, ни с третьей попытки. Пришлось продувать цилиндры, вращая винт в противоположную сторону при полном открытии дроссельной заслонки.
  Закачали заново топливо. Прозвучала команда «контакт!». Винт, дёрнувшись несколько раз, образовал прозрачный диск. Через минуту - другую сани плавно  тронулись с места. Надо было перебраться на ту сторону, которая была пониже и почти сплошь поросла мелким бурьяном.
Дошли до того места, где была замечена стая. Судя по следам, они ушли в сторону. Следы повели к зарослям бурьяна. Прошлись по бурьяну, их нигде не было. Всматривались  вдаль, не перемахнули случайно они овражек?
Всё было безрезультатно, стая исчезла к недоумению охотников, которые иногда молча злобно переглядывались. Между тем день шёл к закату, и солнце всё ближе приближалось к горизонту. Решили вернуться на прежнее место, подняться наверх с противоположной стороны оврага. Дойдя опять до устья, переправились через ложбину, и пошли вдоль неё. Остановились. Василий пеша спустился вниз оврага и увидел волчьи следы, чётко оставленные на снегу. Оказывается, они след - вслед спустились вниз, пошли зарослями по оврагу в их сторону - где стояли сани. И так, по-видимому, ушли низом в гущу камыша солёного озера. Вернувшись к саням он обрисовал другу обстановку, не переставая ворчать. Упрекая напарника за то, что по его милости, как он считал, упустили такую стаю.
  Однако надо было что-то делать. Декабрьский короткий день был на исходе. Пошли вдоль ложбины к озеру, может, где-то следы и выведут на степной простор. Идя по следу, почти у самого озера попали на запорошенный снегом кочкарник. Попадая на кочки передняя лыжа дёргалась, отдавая резко на руль, с трудом  удерживаемый Григорием.
Вдруг лыжу завернуло так, что забросало рыхлым снегом лобовое стекло. Стали. Заглушили двигатель. Осмотрелись: загнуло самодельную рулевую сошку    червячной  пары и сорвало с неё тягу.
       - Надо снять сошку, та выправыть. Потом ужэ поставыть тягу на мисто,- со знанием дела проговорил Василий.
Но Григорий, как всегда, не стал особо перечить другу, но всё же с присущей ему прямотой не мог не отпарировать на отклонённое его предложение.
  - Ерохвей Журавль,- доставая инструмент, начал  он.  – Родственник твий. Хата валылась, дви доскы вбыв, казав,  хай врэмэнно,з мисяц- другый постоит, там крышу пэрэкрыю,- выдержав немного паузу, добавил. -  Та уже и дида того давно нэма, а  ти дви уключины так с прычитка и стоят по сий дэнь.
  Поставили лыжу прямо по ходу, выверили руль и стали городить временную конструкцию.
  Долго ли возились или нет, как сказать, но только и впрямь  наступили сумерки. Надо возвращаться домой. Освещения на санях нет. Единственный выход - выбраться из кочкарника и, примелькавшись глазами к  полумгле, идти потихоньку по своему же следу, который в конце концов приведёт домой. Время возвращения увеличилось. Пристально высматривая след, Григорий уверенно, не спеша вёл сани, как всегда обходясь без подсказок друга…
  Свинцовая мгла уже полностью легла на закаты дня, когда при полной луне сани вкатились в границу двора. Стали молча поспешно выгружаться. Вышла из  дома на шум саней хозяйка, жена Григория. Не зная настроения дружков, приветливо позвала обоих к ужину. Трофеи, как по ранжиру, красовались на жерди, брошенной в угол у крыльца хаты.
  Запаковали сани. Григорий молча вошёл в дом. Василий мялся у саней и собрался было уже уходить со двора, как снова появилась хозяйка, которая то ли по просьбе мужа, то ли сама поняла, что между ними опять небольшой разлад, настойчиво завела Василия в дом.
  В доме было жарко натоплено, и их лица с мороза покрылись лёгким румянцем. 
  Пригласили за стол. Затянувшееся молчание разрядила хозяйка, предложив выпить за трофеи, да на доброе здравие, а сама ушла в другую комнату.
  Первым заговорил Василий. Со словами: « Дай божэ, шоб всэ було гожэ»,- не чёкаясь  с другом, осушил стопку.                За ним то же самое проделал Григорий.  Захрустели на зубах солёные огурцы.
-  Ну, чё, - стараясь не глядеть в глаза друга,  начал Василий. – На нэдили выбэрэм врэмя, сошку сымэм, выправым.
 - Её заново надо делать,- вставил Григорий.
  - Ну, заново, так заново. Железо в кузне есть, ты тикэ, Грыша, размер сэмы, а я уже в горни нагрию, оттяну-зроблю, будэ ходыть, шэ нас с тобой пэрэживэ.  Эх! Одиннадцать штук! Сейчас бы вэсилы, о тут пид хатой. Грыша, воны далэко нэ пидуть. В следующую нэдилю выскочим,  мы их всех пидбэрэм.
  Григорий налил по второй.
  - А и нэ будэ, так нэ последний год жэвэм, мы свое возьмэм.
 Подняли стаканы, потянулись друг к другу. Чокнулись. Выпили.
 -Дэвы, Грыша,- прожевав, продолжил Василий, мы думалы воны от нас пидуть, а оны нызом в нашу сторону. Выдать у ных добрый вожак, матёрый, та шэ мабуть стреляный, раз нэ побоялся.
  - Если к выходному всё будет нормально, починим сани, то зайдём от озера с той стороны, будем нагонять в нашу сторону,- высказал своё Григорий.
  - Ну, воно там выдно будэ. Ты помнышь, Грыша, такэ жэ самэ уже раз було года тры тому назад?
  - Не помню. Всё разве упомнишь, сколько их было таких случаев, - уже одобрительно отозвался Григорий.
  - Тикэ там була волчица з двумя пидростками. Колы мы их з рокыты выгналы, она сначала повэла их в стэпь, а потом быстро сообразыла, зробыла пэтлю, и опять обэрнулась до рокыты, и як мы нэ крутылысь, воны так и нэ пиднялысь. Так мы их и нэ взялы. Эх, ояцэб як раньше було, и нэ яких санок нэ надо. Помню, пацаном шэ був, утром выйдэм во двир, а оны за огородом в бурьянах лыжать. У нас тоди собака  була Шарик, так соби дворняга. На нич  всегда в синях був. Один раз зимой, утром, маты тикэ двэри открыла, а вин пулей во двир, а волк прямо пид двэрьми лыжав, вин бидный и тявкнуть нэ успив, тикэ мы его и бачилы. После того случая батьки хтось принис собача,сказалы породистый, возьмыть, выростэ волкодав. Ой жэ здоровый собцчюра вымохав, Валетом назвалы, а спокойный,якый там волкодав. О то з людэй хто прийдэ, а вин хоть бы гавкнул раз, лэжить          возли порога, хоть ноги об его вытэрай. 
    Выдержав немного паузу, продолжил:
- Тогда, правда, нэ до охоты було, - и о чём-то опять подумав, жалобно повёл:   
  - Мать з батькою чуть свит уже в колхози на работи. Девчата, старши сэстры, тоже по брыгадам, нади правда шэ нэ було, всэ домашне хозяйство, вэсь двир на мэни, и корова и птыця.  А мэни и погулять, побигать хочеться. Як вспомныш детство,- он покачал головой,  – одить ничёго,а из еды, ты сам знаешь. А каракатый був малый, ото мэжду ног хоть дишку коты… Но дычи тогда було, шо тоби дрохфы   та стрепетов, шо                волкы з лысамы.  Я тикэ з армии прийшов,  с пэрвых заработанных грошив нэ штаны, а ружьё купыв. В галихфэ шэ два года посли службы ходыв. От и думай, кому шо.
  Воспоминания Василия о детстве пробудили тоже в Григории память о тех нелёгких и трагических для его семьи годах. Эмоции, подстёгнутые спиртным, выплеснулись  наружу и, не удержавшись, он слегка прослезился.
 - Тятьку забрали, остались одни. Мать та….,- замолчал, утёрся рукавом.
  -Врэмя такэ було, Грыша, - поддержал друга Василий.  - Всим  досталось тоди, кого тэпэрь выныть, та судыть, та правду шукать. Всэ ж боролысь за лучшу жизнь. Як за выла взялысь в 17м году, так по сий дэнь всэ борымся.  То ладно с билыми,  потом мэж собой, то шэ за шо.  Друг-другу як ти волки готовы горло пэрэгрызты.  - Давай, Грыша, налывай, выпьем за тэ, шоб на столи всэ було, та наши диты нэ зналы того, шо мы пэрэжилы.
  Налили. Выпили.
   - Оно колы выпьешь, на души лэкшэ становытся. У мэнэ за сараем з осини шкура с прошлогоднёго быка высыть, и выкэнуть жалко, и дить никуды, ото другый раз после гулянки выйдэшь по нужде помочиться, вона сразу чиныться, а як там бидный желудок тэрпэ.  У- у, забув  тоби сказать. Иван Кулык в кузню до нас заходыв.Купыв  ружьё «Зауэр», якыйс ему родствэннык в городи достав.Ой, добрэ ружьё, замкы на  боковых колодках сэрэбром покрыты. О такэ ж самэ, помныш, мы у Кулыковского бачилы, года два назад, шо з Бистюбэ приезжав, шэ вмисти мы литом на охоти булы.
  -Не помню. Ну и что?
  - Ну, шо. Иван як Иван, сам знаешь,на охоти  спьяну, выдать в ствол шось попало, може вода, выстрелыв, а стволы и раздуло. Тэпэрь з его за трыдцать шаги, нэ то шо в чирка, а и в хату нэ попадэшь. О  тож прыйшов, кажэ, мужыкы, нэльзя ли шо зробыть. Ну, мы в горни стволы трохы нагрилы, на мисто посадылы, як смоглы. Нэ знаю, чим кончилось.  Скоро Новый год. Вы дэ будыты праздновать? Мы з Марусей в прошлом году у сэстры Надюшкы булы. Ну, прышлы, всэ як положено, дитям подарки, то-сэ. Силы старый год проводыть.Потом Надина сосидка прийшла. Недавно сюды приихала. Нэ знаю, может ты помныш Андрия Бурлакы пэрва  жынка.
  -Не помню, не знаю её.
 -Ну, шо робыть, опять за стол, посыдилы,  выпылы.  Ой,  красывища женщина, я тоби скажу! А пляше, Грыша, всэ б отдав!
Вошла хозяйка. Василий притих и шепотом:
 - Потом, доскажу. Ну шо, Ильинишна. Пора,  наверно, и до дому.
  - Да сидите, - проходя мимо, взглянула на стол, не надо ли чего ещё, и вышла в сени.
  - На посошок? – Григорий поднял с остатком бутылку.
  -Давай, Грыша, та пиду ужэ.
Налили. Выпили.
Василий, перестав жевать, пристально посмотрел на задумчивое лицо друга.
  - Грыша! Шо опять?  Выпыв, забув, шо исты надо.
  Вошла из сеней хозяйка
  - Чай наливать?
  - Спасибо, хозяюшка, чаёвничать уже дома будым.
   Встали из-за стола. Оделись. Вышли во двор. Полная луна и гробовая тишина.
- А свэтло, як хоть ыголкы збырай. Слухай, Грыша, можэ нэ надо було вэртаться, расхрабрился Василий.
  - У нас с собою була цила торба пирожков, до утра продыржалысь бы, можэ дэ оны и объявылысь.
  - А рулевое? Много б нагонял опять до первых кочек?
  -  Ах да, я уже и забув. Ну, давай дружыще, - пожали друг  другу  руку. Обнялись.
 Каждый внутренне был рад друг другу, и ничто их не разлучит, никакие мелочи жизни.
 Важно, что они вместе, и опять при случае вырвутся на  с детства любимый, дикий, степной простор. Видели бы их в эту трогательную  для них минуту односельчане, как « уживаются» такие разные люди….
  Григорий посмотрел вслед Василию, который, выйдя со двора, на ходу продолжал что-то бормотать про себя, затем  спохватившись, всплеснул руками, обернулся, может, вспомнил, что не досказал другу прошлогоднюю новогоднюю историю? Но в хорошо освещённом лунным светом дворе Григория уже не было.





               



Нежданный трофей
  Стояла тихая, но пасмурная январская погода.
Небо затянуло полностью сизой облачностью. С раннего утра пошёл большими хлопьями снег, и ещё подумалось, не разыгралась  бы пурга. Но, к удивлению, небо разрядилось от дуновения слабого ветерка, и как- то быстро распогодилось, показалось к полудню солнце.
   Едва управившись с делами, уже возвращаясь со служебного объекта, завернул по пути к старому своему приятелю по охоте Ивану Сафроновичу Стройнову.
  - Свежий снежок, Иван Сафронович!- начал я, едва переступил порог его служебного кабинета, с утреца завтра зайчишку потропить самый раз.
  - Ай, не люблю я такой охоты! – махнул рукой. - Мы лучше за лисичками поедем. Я уже команду дал, чтобы заправили санки (аэросани), звонил, тебя на месте не было. Лёгок на помине, - подавая руку, привстал со стула.
  - Вот был вчера на совещании в областном Охотобществе.
  - Ну и как, что там сказывают?
   - Хе-х, - с ехидцей на лице начал он, - председатель Охотобщества читает доклад: « Этика и эстетика современной охоты».  Какой-то профессор в журнале опубликовал, а он переписал.… На что оно нужно мужикам? Охотнику что надо? – Чтобы была дичь и боеприпасы. Вот и вся вам тут этика - эстетика.
  Иван Сафронович, директор Райтопсбыта, по совместительству возглавлял районное общество охотников и рыболовов. По возможности я не упускал случая поохотиться с ним, будь - то зимой по зверю, или в разгар осени по перу. Он был душой, и центром всех застольев, имея отношение ко всем незаурядным историям нашего небольшого охотколлектива, где, как никто, умел высказаться с присущим ему одному юмором и сарказмом.   Как и все руководители хозяйств в советском, теперь, к счастью, прошлом страны, он был убеждённым приверженцем строительства счастливого коммунистического будущего на селе. Но относился к этому всегда с какой- то иронией, к этим намолоченным по сводкам тоннам зерна, надоям молока и прочим успехам огромной труд- армии, большинство из которых стремилось попасть на районную доску почёта.
  « Товарищи депутаты! – выступая, говорил он, будучи депутатом поселкового совета при рассмотрении вопроса об « улучшении обслуживания населения». - Давайте посмотрим, как же мы обслуживаем наших тружеников: булка хлеба стоит 16 копеек, а пирожок 21»
Бывало, в шутку или всерьёз позвонит какой-нибудь инструктор из райкома партии - « Иван Сафронович! Сегодня заседание бюро райкома, вам надо выступить».
- Так, во сколько начало?
-Через полчаса.
- Через 15 минут буду.
Что там за повестка дня? – Не важно.
 Или бывало, соберут всех руководителей хозяйств района и райцентра на какоенибудь совещание или мероприятие, машины руководителей (Волги, УАЗы) выстроятся на площади у памятника Ленина. Первое место,  рядом с  «Великим кормчим», стоит ГАЗ-52 (самосвал), единственная машина в Райтопе, а затем уже все остальные (Волги, УАЗы).
Если, бывало, Иван Сафронович отсутствовал по какой-либо причине, место его машины никто не посмеет занять из уважения.
  Но в начале 90х годов, с завершением строительства « счастливого будущего», привело его в нормальное состояние, к тому, какой он был на самом деле, что было в его биографии « неофициальным»: прямолинейность в высказываниях, жизнерадостность, открытость, находчивость и склонность «резануть», если не согласен с собеседниками в обсуждении какой-либо темы, с юмором и чудачеством.  С переменами в стране Родину можно было любить теперь по - другому,  без притворства. Демократия освободила человека от приспособляемости и расчётливости, от подхалимства и многих условностей…
Утро следующего дня я поджидал с волнением. С вечера не раз уже проверил и  обтёр ружьё, засунув его в чехол. Перебрал каждый патрон в патронташе и отдельно на всякий  случай приготовил заряды с картечью.
 Проснувшись, первым долгом выглянул в окно. На улице было тихо. Когда прибыл к месту выезда, Иван Сафронович был уже там.
Чтобы собраться нам хватило менее часа…….
- А где ваше ружьё?- спросил я, когда закончились сборы в дорогу.
Сколько вместе ездим на санях, никогда не видел его с ружьём.
-В машине валяется, я его никогда не достаю, - с каким- то равнодушием ответил он, - и одного достаточно, кому-то всё равно надо управлять санями. Если хочешь, возьми мою двустволку.
  Я из любопытства достал из машины всеми хвалёную марку ИЖ-54. Ружьё имело вид довольно-таки удручающий, ему никак не меньше тридцати лет. Вытащил шомпол и прошёлся по стволам - стволы не хромированные, но без раковин. Собрал, попробовал нажать на спуск, совершенно чётко звякнули бойки. Попробуем «дружок» тебя в деле….
  Вытащили из бокса сани, запустили двигатель, подождали, пока прогреются  цилиндры, звёздочки. Наконец, под яркие лучи поднявшегося над горизонтом солнца выкатились из посёлка
Минут через двадцать оказались у оврага - бурчака и, пересекая его, стали выбираться наверх, покидая границы своего района - дальше Казахстан.
  На самой вершине косогора что- то чёрное, не похожее ни на лису, ни на зайца, бежало вприпрыжку. Я обратился к Ивану Сафроновичу:
- Что это? Гляньте…- и указал рукой в сторону бегущего непонятного зверька. Он пожал плечами, поправил на голове ушанку и прибавил хода вслед убегающему зверьку. При ярком солнечном свете на снегу звери кажутся  намного больше, чем на самом деле, сказывается от белизны снега усталость глаз. И нам он сразу показался уж больно велик, этот непонятный зверёк. Мы быстро настигли его, это был хорёк.
- Брать, Иван Сафронович?
- Тот кивнул головой.
Я приложился и  первым же выстрелом остановил его. Чёрно-жёлтая, почти золотистая шкурка, хорошо выкунинная отливалась блёстками в солнечных лучах. До того ластится мех хорька в зимнее время….
   Катимся дальше. Вдали на белом снегу чернеет какая-то точка.  Движемся в её  направлении. Чёрное пятно стало подвижным и вот уже взялось бегом.
А это уже  лисовин, да ещё матёрый. Здоровенная лисица песочного цвета.
Славная добыча несколькими минутками позже уже лежала в санях, и мы продолжили бороздить снежные просторы.
  Ехали прямо, но вдруг Иван Сафронович резко взял вправо, возвращаясь на территорию своего района.
  Обернулся назад ко мне.
- Ближе к дому, Иван Сафронович?
 Он кивнул головой и в сторону Казахстана махнул рукой, мол, в другой раз.
  Впереди показались старые постройки и развалины заброшенной деревни. Это урочище Джон - Чилик.
Проехали мимо полем, и у самого начала кленовой защитной полосы поднялась лиса. Пошла в угон. Мы не стали наседать, а потихоньку крадёмся сзади, пока закончится кустарник и она выбежит в чистое поле. Лиса добежала до края и пошла обратной стороной назад.
  Не спеша развернулись и идём по своей стороне. Добежав до половины, лиса свернула на поле. Мы, выбрав место, где кусты помельче, с ходу пересекли кустарники и дали обороты двигателю. За считанные минуты настигли красную хищницу….. Заглушили мотор….
 - Я чего повернул обратно к дому, - вылезая из саней, начал Иван Сафронович, - забыл тебе сказать.  Из Абая (Казахстана) мужики вчера приезжали за углём для школы, так Алексей, местный их охотовед, передал, чтобы, если можем, то приехали. Где- то возле второго отделения видел волчьи следы, на снегоходе один побоялся ехать. Я сказал, что в эти выходные не получится, а в следующую субботу к обеду будем у них, чтобы так и передали. Так что, может, серых возьмём, - улыбаясь, закончил он.
- Что, Иван Сафронович? Чаёк  пьём и по кругу?
- Да, сейчас той стороной пойдем. Переедем железную дорогу у Граничного, через Рупаи, мимо Пограничного, а там уже и дома.
 Стали чаёвничать, достав термос и харчи, сделав небольшой привал.
- Маловато, да? Иван Сафронович! Такой круг дали, а всего две лисы, - начал я  после небольшого молчанья.
- Да! Раньше не такая охота была, согласился он.
- Какая же, расскажите…..
- Какая! Взять хотя бы дичь. За чирком сейчас надо ехать 30- 40 километров. Бывало, когда ещё на автолавке  работал, пока объедем 5-6 деревень по пути, прямо у дороги на лужах настреляемся, обратно возвращаемся, уже ничего не надо, пусть хоть сама в кабину залетает. А сейчас на куликов и лысух и то норму устанавливают. Иной раз уже глаза закрываем на всё, чтоб мужикам душу не травить. За сколько лет, что работаю в охоте, ни одного ещё не оштрафовал.
 Немного помолчав, продолжил:
- Оно со стороны смотреть, дак, кажется, что легко можно взять,-  это он про езду на санях. - Вот, мол, браконьеры, хе-х…. Тут на санях пока возьмёшь…. А то б я за ней пешком по степи на лыжах ходил, та пусть они передохнут все до одной, - высказался под конец с какой- то уже злостью.
Прошло минут сорок.
-  Запускать надо двигатель, пока совсем не остыл., - я дотронулся рукой до цилиндров.- Давай будем дальше двигаться.
 Сел за управление….
  Погода стала портиться, солнце всё чаще стали заволакивать быстро подгоняемые ветром облака. В открытой степи слегка начала крутить позёмка. Когда пересекли железную дорогу, солнце и вовсе скрылось полностью за серой дымкой туч.
-  Надо живей подгребаться ближе к дому, - склонился я над ухом напарника.
- Через Рупаи, мимо Пограничного, - махнул вперёд рукой Иван Сафроновович.  Выскочили на поле с неубранными копнами соломы.
 По следам, натоптанным техникой и ещё не заметённым позёмкой, было видно, что копны совсем недавно стаскивали в большие кучи и утаскивали волоком. Мы пошли вдоль копёнок, надеясь, что, может, попадёт  зазевавшаяся, мышкуя, лиса. Впереди на одной из копен поднялось что-то большое и серое, но тут  же опять скрылось в копне.
   -Что это!?- спросил я. Что- то серое, большое опять показалось сверху на копне.
  -Волк? – опять спросил я.
  - Какой там волк!- прошипел Иван Сафронович, поправляя шапку ушанку. -  Сейчас посмотрим.
 Остановились в шагах двадцати от  копёшки. Я с ружьём сошёл с саней. Не успел сделать и двух шагов, как зверь поднял морду, и я навскидку дал дуплем.
  Мы подошли к копне, на которой лежал сражённый здоровенный барсук.
- Барсук?! Откуда он взялся,  Иван Сафронович?
- Скорее всего, жир нагулял уже поздно и залёг не в нору с сородичами, а в копну, - предположил он, выволакивая его на снег. Ты видал тракторные следы, волокушами стаскивали копны в кучи, вот и потревожили его. Хороший  барсучище, жирный, - он  потыкал ему в бока.
- Хе-х, скажи кому, так не поверят, в январе месяце взять барсука.
  Забрали редкий, совсем уже нежданный трофей, и двинулись дальше.
Вышли на прямую к дому и прибавили хода. У самого посёлка опять поднялась лиса…
 - Огнёвка на сей раз, Иван Сафронович!
 И поднял повыше за хвост лису, глядя на улыбающееся лицо напарника……….
 Не успели поставить сани в бокс, как пошёл большими хлопьями снег.
  - Вовремя управились: хорёк, лисы, барсук, и ещё бы волков взять, чтобы уже была полная идиллия. Да, Иван Сафронович?!
- Едем на выходные за серыми, - с довольной улыбкой отозвался он, закрывая ворота.
                У солёного озера
Лето уходящего года часто баловало небольшими дождями и продолжительными солнечными днями. Для степи это наиболее благоприятные условия в части накопления ею растительными запасами, а, следовательно, и кормом для всего живого, что ещё осталось водиться в степи.
  Ещё с вечера была проведена подготовка к  предстоящей утром следующего дня поездки на  близ лежащее соляное озеро Казахстана. Фургон автомобиля ГАЗ-66 был забит полностью охотничьими снаряжениями, всякой нужной и  «на всякий случай» одеждой, съестными припасами, ёмкостями под воду и спальными принадлежностями.
  Нас четверо: я и « три Сашки» - один из них мой брат, двое – друзья по детству и охоте.  Часам к десяти утра, наконец, выбрались из села, двигаясь в южном направлении.
 Через приоткрытую боковую форточку кабины дует прохладный ветерок. Вдоль дороги - семиметровки мелькают уже окрасившиеся в жёлто-оранжевый лист деревья лесной полосы. Поля скошены и сжаты, по всему их пространству разбросаны неубранные копны соломы.… Пошли небольшие ухабины на целине, что сразу почувствовали на себе толчками и  тряской. Впереди у устья оврага впадины камыш, и чуть дальше заблестела водная гладь.
  Первая наша остановка в пути - водоём под названием Байгунда. Проехав вдоль берега, остановились под стоявшим у воды высоким камышом.  Мы сошли на землю немного размяться. На середине большого плеса держалась небольшая стайка уток, которые при нашем появлении стали подгребаться к противоположному берегу. Сверху было поспокойнее, но в ложбине - низине, где располагался водоём, порывы ветра срывало на воде большие волны. На мелководье, между порослью молодого камыша, у самого устья водоёма стояла цапля. Эти птицы, как правило, держатся в одиночку на тех озёрах, где есть рыба и изобилие лягушек.  Где-то в зарослях камыша отозвался глухой стон выпи, крупной, большой птицы.  По всему берегу пахло сыростью от бледно - бордовой прибрежной поросли и белеющих пятен солонца.  Не имея намерений здесь задерживаться, окинув взглядом водоём, мы, погрузившись, отправились в путь. Местом нашей планируемой стоянки для охоты были ручейки - водоёмцы у большого солёного озера, расположенного южнее какого-то казахского аула. По дамбе, преграждавшей путь воде по бурчаку, переправляемся на противоположный берег и двигаемся вдоль тянувшегося оврага, по склону которого летом были чудесные травы, но, не зная косы и косилки, они выросли, перезрели и высохли. Желты теперь пряди их злаков, рыжеватыми гривами клонится конский щавель, полынь и реже бурьян.
Другую сторону дороги подпирало сжатое зерновое поле. Стали подниматься на возвышенность оврага, всё удаляясь от бурчака, и на стерне заметили большую стаю серых журавлей. Осенью журавли кормятся на убранных полях, часто здесь же и ночуя, оставаясь на поле до полудня, где мы их застали. От нас они в метрах пятистах, поэтому наше присутствие (автомобиль) не тревожит их, а, наоборот, к ним, замаячив на горизонте, опускаются небольшие стаи одна за другой. Рядом с дорогой поднимается на задние лапки суслик. Его вытянутая фигурка стоит столбиком, и блестящие маленькие глаза исполнены любопытства. Когда машина поравнялась с ним, он стремительно несётся в нору, уходящую свечкой вниз прямо на дороге.
  Чем ближе к озеру, местность беднеет зеленью. К нему ведут узкие натоптанные скотом прямо к воде, поросшей изрядно камышовыми зарослями. Дальше подобраться к озеру было не так- то просто. Затрудняли большие сыроватые пространства с частыми углублениями - ямками и расположенные между ними высокие кочки. Местами клочками или по косой тянется большая трава, своей остью - метёлкой так напоминающая низкорослый ковыль - тырсу…
  Ближе к обеду место нашей стоянки уже обрело обитаемый вид. Спустили машину в овражек и натянули над ней маскировочную сеть. Под сетью бросили полог, где расположились сами.
 По большим и малым плесам, образованным малой водой, изрядно заросшим камышом и прочей растительностью, кипит птичья жизнь. Далеко на озере, как осколки льда, плавала большая стайка лебедей. Озёрная гладь, вся в солнечных блёстках, у берега сбивается большими клубами пена. Соль выступила грязными кристаллами по всему берегу.
 Вечернее солнце клонилось к горизонту, делая своими отблесками озеро розовым. На  закате дня птицы оживились. Над озером вытянулись и пошли к югу большим клином журавли.
 Потянулись вдоль всего побережья утки - пеганки. Мы идём к озеру и рассаживаемся  поодаль друг от друга на крутизне обрыва.
  Сверху было видно, как  в овраге на мелководье среди камыша темнеются утиные табуны. Только расположились, как двое из наших приятелей, не выдержав, глядя сверху на такое изобилие дичи, начали спускаться вниз. Дойдя до камышей, скрылись в нём, пробивая себе путь к заветным плёсам. Через несколько минут утки чёрной тучей взметнули над водой. И сразу прогремели четыре выстрела. Несколько уток упало на чистоводье.  Птицы, поднявшись, пошли берегом над камышом.
  На меня пошла стайка чирков, и я не упустил момента отдуплетиться, срезав двоих, упавших на землю под косогор обрыва. Поднялись на выстрелы, и несколько птиц из небольшой стайки шлёпнулись в заросли камыша……
  Откуда- то издалека поднялись гуси, подавая своеобразный крик, и  были нами замечены, когда уже потянули вереницей над озером. Все затихли, ни единого больше выстрела, хотя утки заходили изрядно. Каждый надеялся на большую удачу - заполевать гуся. Но, к нашему разочарованию, они, покружив над озером, ушли куда-то на поля. Пока мы были отвлечены надеждой появления гусей, с сырых овражных низин поднялись утки - пеганки. И величественно, не спеша, взмахивая своими могучими крыльями, сверкая на фоне багрового заката своим белым нарядом, пошли вдоль обрыва.
 Красивая, величественная птица, но из-за своей гнездовой биологии отталкивает своим смрадным запахом и наличием в пере уймы блох.
Стайка из двух десятков птиц, или около этого, показалась над краем обрыва. Прогремели  первые выстрелы, и несколько птиц шлёпнулось почти под ноги стрелкам.
  Прошли мимо меня, но мне показалось, что далековато, и, проводив их взглядом до угла обрыва, опустил ружьё. Однако утки летели спокойно, без всякой видимой  тревоги и, развернувшись, опять пошли тем же путём вдоль обрыва на нас. Теперь я уже первый по ходу встречаю величественных птиц. Заранее веду по первой стволами, и, как только убедился, что выстрел будет верный, жму на курки.
 Одна птица падает и катится в обрыв напротив моей засидки…
  Стало темнеть, и мы, всматриваясь, еле различаем друг друга. Направляемся потихоньку к месту своей стоянки. Пока молчаливо идёшь к ночлежке, в памяти проплывают счастливые минуты прошедшей вечерней зари.
 И ты с грустной печалью думаешь про себя: «Это великолепие скоро тронется к югу».







Весенний снегопад

 Конец апреля, снег давно  сошёл, обнажив землю. Но вместо тепла пошли сырые и ветреные дни. Всё небо заполонили большие серые тучи, постоянно вояжируя и не давая проглянуть солнцу.
 У железной дороги, в упор, стоял небольшой водоём и залитый талой водой большой особняк ракиты. Разлив доходил до самых полей и подтопил стоящий невдалеке осиновик.
Шёл прилёт и пролёт птиц, и мы ждали улучшения погоды. И не дождавшись солнечных дней, на третьи сутки выехали к этому разливу. Птицы прибывали день ото дня всё больше и больше. Среди широкой степи зимняя талая вода на нераспаханных участках стекает в мелкие, но большие площадью котловины, образуя широкое чистоводье.






























 Эти неглубокие озерки умудряются за небольшой срок до засухи успеть зарасти порослью мелкой осоки и служат временным пристанищем для перелётной дичи: уткам, куликам, даже порой и для лебедей, а по вечерам могут опуститься и серые гуси. Никак не хочет сырой апрель уступать место надвигающимся теплым майским дням. По ночам температура всё  ещё опускается до нуля…
Пошёл мелкий и редкий снежок, который застал нас уже в пути. Ну  не возвращаться же обратно, раз уже «затравили» душу, и мы молча, каждый со своей думой движемся к заветному разливу, хотя понимаем, что при такой погоде шансов на успех минимальный.
  Добрались, наконец, до места. Выгрузились. Экипировались, облачась в комбинезоны, и пошли рассаживаться у воды. Стаи уток при нашем появлении дружно взлетают широким фронтом и то растягиваются, то сжимаются, пропадая вдали. Вот опять издалека появилось чернеющее облако, мгновенно выросшее в тучу птиц, оглашающую шумом крыльев. Они  плюхаются на воду. Это хорошо, что, несмотря на скверную погоду, птица ходит, подбадриваю сам себя, уже умостившись на кочкарник под кустом ракиты, значит, не всё потеряно. Вода, начиная от краёв плесов, держится весьма обширной корочкой тонкого льда, не растаявшего ещё с холодной ночи, а на серединах покрытые рябью полыньи. Снег повалил большими хлопьями и буквально за небольшой промежуток времени запорошил всё вокруг. Взыгрался ветерок, сметая снежинки, как пушинки со льда, неся их к полынье, где они пропадают, растворившись в воде. Потянуло холодом. Мёрзну и сражаюсь с ветром, со снегом, который бросается в лицо, и некуда спрятать ружьё и холодеющие руки. В белых, слепящих и крутящих от ветра снежинках прорисовывается стая шилохвостей, подходящая к воде. Они, вытянув  вперёд лапки, достигают льда и, расправив широко крылья, катятся по нему, плюхаясь в полынью.
До чего красивое зрелище! Я не спешу вскидывать ружьё. Селезни в брачном наряде, пёстрые в своём окрасе с длинными двумя пёрышками, выходящими далеко назад, и сверкающими белизной брюшками. Вот закружила  над водой стайка чирков, стала снижаться, как вдруг в стороне прозвучало несколько выстрелов моих товарищей. Утки метнулись резко вверх и скрылись в пучине падающих снежинок. Сидящие на воде шилохвости тоже поднялись на крыло, пока я провожал взглядом улетающих чирков.
- Налюбовался! – упрекал сам  себя за свою излишнюю впечатлительность. - Такой шанс упустил. А если больше не подойдут?
  Снег валил не переставая, но ветерок стал постепенно затихать, и не так уже сильно холодели руки, и можно было не прятать лицо. И ты устремляешь взгляд в пучину летящих большими хлопьями мокрых снежинок, надеясь разглядеть летящих птиц. Из- за спины шумно прошла парочка шилохвости и плюхнулась на воду. Нет,  напрасно я нагонял на себя хандру, пребывая некоторое время в печали, и приложил к плечу ружьё. Прогремел выстрел, и красавец селезень, роняя пёрышки своего брачного наряда, перевернулся белым брюшком вверх…
Я снова вглядываюсь в серое, свинцовое небо, не дающее показаться солнцу и  укорачивающее видимость напряжённых глаз. Послышался со стороны своеобразный  шум – скрип лебединых крыльев, и пять птиц низко,  чуть ли не по макушкам ракит, прошли мимо меня, и опустились на самую середину  чистоводья.  Ах,  какая досада, как их спугнуть: выстрелом или подняться с места? Лучше подняться, и я пошёл на  них, заодно подберу селезня. Лебеди не сразу поднялись на крыло, а только тогда, когда я ступая по тонкому льду, достиг полыньи. Затем они поодиночке, один за другим взмахивая тяжело крыльями, стали отрываться от воды….
  Опять сижу, но не успел заскучать, как плюхнулась на воду стайка свиязей.
На этот раз я не стал медлить и дал дуплет. Две птицы наповал, и один подранок, волоча  крыло, устремился к кустам ракит. Следующим выстрелом дробью, стегнув по тонкому льду, множеством точек осветило его на воде. Как только стайка поднялась, рядом прогремели  ещё несколько выстрелов, с большой долей вероятности кому – то из моих товарищей тоже повезло – довелось испытать те же чувства радости, что и мне.
«А может только в такую погоду и  охотиться, - с уверенностью «бывалого знатока» охоты, подумал сам про  себя. - Ещё бы взять парочку чирков, и лучшего и  желать не надобно.»
Капризы погоды стали преподносить всё новые сюрпризы, и вот  обильный снегопад сменяет сильный, почти штормовой ветер. Загудели кусты, сильно клоня тонкие прутья ракит. Ветер донес откуда- то крик летящих на воду гусей и, я до боли в глазах всматриваюсь в небо, гляжу по сторонам, но ничего так и не увидел. Через некоторое время гомон птиц затих. Видно, прошли где – то стороной. Несмотря на переменчивость погоды, утка всё ещё была на крыле, и видно было, как небольшие стайки, кружа над водой, еле сдерживали натиск сильного ветра. Одна стайка пошла прямо на меня, и я, сидя на кочке, жмусь к кусту ракиты, как будто может меня укрыть. Инстинктивно клонюсь как можно ниже и ис-подлобья не упускаю из вида кружащих над водой уток. Утки, сложив крылья, несутся почти у самой воды, но нет, опять расправив их, подхваченные сильным ветром, мигом уносятся за кусты. Но тут  же возвращаются обратно, и уже, по-видимому, обессилев сопротивляться штормовому ветру, опускаются на воду.
Я неспешно поднимаю ружьё, и ещё парочка уток остаётся на воде после взлёта стайки…
С противоположной стороны взлетела ракета, истомлённый переменчивостью погоды кто-то из моих товарищей выпустил  её. Ну что ж, будем выбираться, раз условились этому сигналу. Подобрав уток, не спеша ступаю по мелководью и, несмотря на скверную погоду, нахожу себя в бодром настроении…













               












Отайка
                В одно время по долгу службы мне приходилось часто ездить по южным районам Омской области. В одну из таких поездок в жаркий июньский день, возвращаясь из одного хозяйства Нововаршавского района, следую степью, просёлочными колейными дорогами и мне довелось повстречаться с уткой отайкой в необычных условиях.
  Выбравшись из лощины наверх, я ехал по возвышенности, у подножья которой расположился небольшой солёный водоём, не помню сейчас его названия.  В полусотне шагов впереди машины дорогу переходила пара уток с утятами по направлению к этому водоёму. Я остановился, испытывая радостное волнение от столь неожиданной встречи.

  Отайка - красивая, большая степная утка с бело- оранжевым оперением. Такое сочетание цвета пера придавало яркий контраст и разительное отличие от всех других уток.  Взрослые, почуяв опасность, без устали гомонили, подгоняя своих малышей. Маленькие утята, комочки - пуховички, быстро перебирали лапками, стараясь не отставать от родителей. Но жёсткая степная трава мешала им, и они, путаясь в ней, часто кувыркались, почти мгновенно поднимались, опять пускаясь бежать. Утят было шестеро. Меня разбирало любопытство, и, не  имея злых намерений, я двинулся им вслед.
Семейство прибавило в беге, я тоже затрусил рысцой, пытаясь приблизиться как можно ближе.  При моём приближении взрослые стали  отделяться от утят в разные стороны, подпуская меня к себе как можно ближе. Что было дальше, меня поразило увиденное. Утка- мать быстро зашлёпала ко мне навстречу. Находясь почти у самых ног, затем отбегая в сторону, припадала брюшком к земле, растопырив левое крыло, имитируя этим увечье и неспособность летать. В такой позе кружила на одном месте, при моём приближении отбегала на 2 -3- шага, и опять повторяла то же самое несколько раз. Я не стал больше беспокоить её и устремился к бегущим утятам. Другой родитель был менее изобретателен и шлёпал в противоположную от утки сторону, издавая глухие, тревожные звуки.  Все  мои попытки облегчить путь утятам были безуспешными, я только причинял им и их родителям излишнюю тревогу и беспокойство. До  озера оставалось ещё не менее сотни шагов, и мне ничего больше не оставалось, как смириться со своим бессилием помочь утятам и ждать, пока семейство само благополучно доберётся до воды. При приближении к озеру утята шлёпались в мелкие лужицы, поросшие молодыми побегами водной растительности. Радуясь воде, утята подняли между собой писк, часто погружая клюв в воду и кружа на одном месте. Но родители своим гамом непременно настаивали на дальнейшем движении и выходу к большой воде. Утята ринулись вслед за взрослыми, которые следовали один за другим, пробивая в траве путь для утят.
 Наконец семейство добралось до большой воды, и тревога, и хлопоты родителей остались позади. Взрослые, сменив свой тревожный гнев на родительскую ласку, плескались вместе с малышами, пытаясь что- то выудить из воды, часто работая клювом у поверхности. Минут через пять семейство скрылось за кустами густого рогоза и камыша. Я вернулся к машине. Как охотник и натуралист, зная биологию этой утки (земляная норная птица), в радиусе пятидесяти шагов от машины пытался найти бывшее их гнездовье, но ничего похожего, что могло бы послужить гнездовью этой птице, не обнаружил. Не было ни поросших травой ямок, ни заброшенных нор корсаков, ни ухабистых овражек. Повидимому, семейству с рассвета пришлось прошлёпать немало пути от гнездовья, чтобы достичь своей стихии, солёного озера, любимого места днёвок этой красивой птицы. Уже в пути, вспоминая охоту на этих уток у солёных озёр Казахстана и сопоставляя с поведением их и того, что произошло буквально полчаса назад, стоит только удивляться. Ведь, бывало, по осени на охоте сидишь на возвышенности оврага (бурчака) у солёного озера, буквально на виду, открыто, без всякой маскировки, и стая  отая будет заходить на тебя с озера как ни в чём не бывало, и так будет давать круг за кругом, пока не выбьешь последнюю.            





               
               

















На гусей
                                Ранняя весна. Все степные овраги на целине и низины на хлебных полях уже наполнились талой снеговой водой, в ночное время так бесполезно вымерзающие.
  Начинается прилёт и пролёт водоплавающей дичи. Распускаются почки ракит и лозы. Когда видишь в небе пролетающий гогочущий клин гусей, сердце невольно трепещет, и ты долго его провожаешь взглядом. И хотя такой полёт приходилось наблюдать много раз, но при каждой очередной весенней встрече этот полет очаровывает и завораживает своим «га - га - га». Добыть гуся в весенний сезон большая удача. Проводив их в безоблачную даль, начинаешь думать: «Летят же куда- то такими табунами, а тут, когда бы не поехал, редко приходилось заполевать хоть одного гуся» Трудно непосвящённому и равнодушному к дикой природе человеку представить, какое ощущение может сравниться с тем, что испытываешь на гусиной охоте. В ней так много волнующего, трепетного и таинственного, что случившись с тобой хоть раз, уже не забывается никогда.
  Охота ранней весной по прилёту птиц на целинных межах между хлебных полей с рядом стоящим тальником или ракитником. Главное на весенней охоте - это транспорт, чтобы добраться до хороших пролётных мест. Ранней весной степные межи, да и хлебные поля превращаются в снежное месиво с талой водой. Но нас это мало волнует, наш ГАЗ – 66 пролезет в самые труднодоступные места.  Местами по степной дороге приходится преодолевать заснеженные участки мокрого снега, и, несмотря на ощутимую оттепель, снег бывает ещё глубок и крепок. Чтобы не выдать свое присутствие, надо с вечера найти местечко и отабориться, ожидая долгожданный рассвет. Место выбирается у ракитника или на целине, где есть большие поросли сухостоя бурьяна, углубления, какая-нибудь рытвина или не запруженная весенней водой пологая ямка, чтобы спрятать – укрыть там свой автомобиль.
  До заката надо успеть выбрать такое место и обозначить- замаскировать засидки. После долгих блужданий по степи, подыскивая место, выбираем более подходящее, на взгляд моих товарищей по охоте, место вероятного пролёта гусей. Это место представляет собой залитый в вперемешку с мокрым снегом луг, называемый почему- то местными «стояком», находится он у ракитника, неподалёку от хлебных полей. Стаи гусей подходят на такие открывшиеся от  снега и залитые водой места…
       Наконец-то обустроились. Транспорт замаскирован, приготовлены места для засидок.
Разжигаем таганок и начинаем чаёвничать с лёгким перекусом. За разговором и наставлениями своих товарищей незаметно надвинулись сумерки, и все начинаем укладываться подремать.
  Для меня время шло томительно долго, не спится. Толком не сомкнув глаз, пробуждаюсь от дремоты среди тёмной ночи и всматриваюсь в бездонное, звёздное небо, а во все стороны расстилается степь и ракиты, от испарения влаги все в дымчатом тумане. Затем от бодрствующего одиночества тебя одолевает хандра, и невольно думаешь:  «Зачем я здесь среди этой тьмы, далеко от уютного жилья?»
Но вспоминаешь прошедший день, торопливые сборы, разговоры товарищей об удачной охоте и выезд на степную дорогу, по которой с трудом пробирались. Озираешь окрестности полей, и приходит к тебе мечта о том желанном, что побудило тебя на эту поездку, и хандра проходит вместе с дремотой окончательно.

На месте не сидится, душа жаждет новых впечатлений, и ты волнительно дожидаешься рассвета. Устремлённый твой взгляд куда- то в кромешную темноту заставляет тебя слегка вздрогнуть и оглядеться вокруг.
Мои товарищи сонными глазами поглядывают на тебя - полуночника, и, видя бодрствующим, неохотно, один за другим поднимаются, закуривают…
- Не спишь? - обратился ко мне один из приятелей.
- Не спится.
- А который час?
Я смотрю на часы – три часа.
- Рано ещё, - отозвался другой.
Но какой тут сон. Начинаются хождения. Опять  разжигается таганок, и уже шипит чайник. За разговорами прошло ещё часа полтора…
  Начинаем сборы. Натягиваем на себя прорезиненные костюмы. Одевшись, встряхиваем руками, ловко ли будет при стрельбе. Выслушиваем наставления «бывалого», которые слышали по нескольку раз. Поверх куртки стягиваю патронташ. Взяв ружья на плечи, шагнули в темноту. Как только отошли от места с сотню шагов, я перестал ориентироваться в пространстве. Идя последним, остановился в нерешительности, и хотел было уже высказаться,  не рановато ли сорвались, как от впереди идущего услышал бодрый голос: « Не отставать!»
И ты идёшь. Прислушиваешься к шагам, вытягиваешь в темноте перед собой непонятно зачем руку, осторожно ощупываешь ногами почву…
- Тихо! Журавли, - облегчённо вздохнул впереди идущий. И мы, прислушиваясь, услышали знакомое : «Урлы - урлы».
Мы опять осторожно ступаем среди темноты, боясь провалиться в глубокую, холодную, напополам со снегом трясину. И не выходит из головы: «О чёрт, скорей бы добраться до места». Дошли до первой засидки – мой скрадок, я, переведя дух, устраиваюсь, как могу, и вслушиваюсь в степную дремоту, надеясь услышать заветные звуки – весенний птичий гомон. Товарищи мои, обходя по периметру воду, скрылись через несколько минут в темноте. Мне, оставшемуся одному, немного жутковато, потому что вокруг себя я не вижу в темноте никакой воды.
  Прошло ещё какое- то время, прежде чем над горизонтом начал вставать рассвет, подёрнутый багряными отблесками. С рассветом стал подниматься слабый ветерок, дымящийся туман начинает улетучиваться, и встают перед тобой тёмные воды…
Вот пролетела мимо со свистом стайка шилохвостей, и сразу стало как – то бодрей. Через несколько минут взмывает прямо  передо мной стайка уток, и я было уже приложил к плечу ружьё, но тут вспомнил наставления товарищей:  «Не стрелять  по уткам до полного рассвета.»

- Ах, жаль! – и я опустил ружьё. Вдруг справа и слева раздался бойкий гул - это пролетела надо мной стая уток и  шумно опустилась на воду. Действительность походила на сон, являя собой чудную картину изобилия дичи. Сердце тревожно бьётся, в ушах стоит звон. Рука нервно сдавливает шейку приклада, велик соблазн,  но нельзя поддаваться искушению, надо подавить в себе обуявшую тебя страсть ради той заветной минутки, которая может выпасть на твою долю и которая останется в памяти уже навсегда.
С появлением багрянца на горизонте утки заходили одна стайка за другой. «Может, шут с ними, с гусями», - подумалось мне.
« Лучше синицу в жмени, чем журавля в небе», - как говорят в народе.
И когда моему терпению подходит конец, как бы в награду за выдержку, в небе послышался характерный говор гусей. Стая заходила издалека, от горизонта, со стороны ракитника за моей спиной, и пошла не по прямой, к воде, а по кругу разлива.
Я непрестанно всматриваюсь в летящих гусей. Грянули два выстрела, и одна птица, судорожно зачастив крыльями, пошла вниз и шлёпнулась на снег. Клин, как бы отшатнувшись, взмывает в небо и с разворота идёт через разлив воды.
Грянули канонадой ещё четыре выстрела, одна птица пошла вниз комом, плюхнувшись уже в воду, а другой гусь, расправив крылья, снижаясь, потянул к полю. Стая пошла прямо на меня, их говор всё усиливался, становился звучнее, и казалось, что они вот – вот обрушатся на тебя, и сердце ещё больше затрепетало. Первый раз вижу близко так много гусей. Видел их в таком количестве только в недопустимой вышине. Боюсь пошевелиться.
Смотрю из-подо лба прямо перед собой, вдруг стая начала забирать в левое плечо. Я встал на ноги и, заводя стволы левее птиц, сделал дуплет, один гусь, к моему удивлению, в которого я и не думал целиться, сложив крылья, пошёл вниз, шлёпнувшись на жижу из снега и воды. На радостях я выбрался из засидки и не успел сделать пару шагов, как поплатился за свою беспечность. Справа, почти рядом, молча прошла пара гусей.
Я приложился им  вдогонку и, естественно, дал дуплетом промах. Гуси, гомоня, ошеломлённые выстрелами, забирая вверх, всё тянули и тянули через разлив, затем стали затихать и уходить навстречу поднимающемуся рассвету. Слева со свистом прошла пара шилохвостей и, растопырив крылья, шлёпнулась на воду. Я дал дуплет, и пара, встрепенув крыльями, теряя перья, осталась на воде. За полчаса удалось взять ещё пару чирков…
Время как – то быстро пролетело, и уже разлив сверкал в ослепительных лучах полуденного света, легко дышалось и не чувствовалось ни малейшей усталости после проведённой бессонной ночи. Пора возвращаться к стоянке, видел, как вдали стали покидать скрадки мои товарищи. Идти обратно было легко, хоть и нагружен добычей. Под ногами чавкала вода, и пахло талой землёй. Утки ещё иногда пролетали над водой поодиночке, да так низко, словно их никто и не пугал выстрелами. Но если бы какая пролетела мимо меня, я всё равно не стал бы сейчас стрелять, нарушая тишину этого навеянного свежестью только народившегося весеннего дня. И глянув на свой увесистый трофей, ещё бодрее зашагал к нашему стойбищу.