Советский вор

(отрывок из романа "Дембель Страны Советов")

Сердце бешено колотилось, и от усилий, прикладываемых для того, чтобы унять дрожь в руке, скользящей в карман женской шубы, на лбу выступил пот. Прохладная ткань кармана приятно ласкала пальцы   руки, медленно скользящей все глубже и глубже. «Черт!» Почему у этих теток карманы в шубах такие глубокие? Да и расположены не как у всех нормальных людей – по бокам, а с краю шубы – там, где мех стыкуется с подкладочной тканью… «Есть!» – пальцы коснулись монет на дне кармана: «Наконец-то!». Так, теперь главное – так же аккуратно вытащить свой улов из кармана, не пошелохнув всей шубы.
- Артём! – раздался голос Полины Алексеевны, от которого у Тёмки  сердце загрохотало и ухнуло куда-то в живот - Ты чего там возишься? Время сеанса уже началось!
- Сейчас, Полина Алексеевна – уже почти переоделся! – правая рука наконец-то вынырнула их глубокого, как пещера сокровищ, кармана шубы и торопливо, но так, чтобы не звякнули монеты, переместила «добычу» в карман лежащих на стульчике брюк. «Уф-ф—ф! Теперь скорее выходить, пока никто ничего не заподозрил. И «рожу лица» сделать попроще!»
- Извините, Полина Алексеевна, сегодня задержался чуток в школе – на заседании Совета дружины обсуждали итоги сбора макулатуры.
- Ну и как, много бумаги собрали? – усмехнулась медсестра Лечебно-физкультурного кабинета Полина Алексеевна Токарева, а по жизни, помимо всего прочего, ещё и подруга Тёмкиной мамы.
- Наш седьмой «Г» среди всей пионерской дружины школы больше всех собрал! Мы же не только из дома тащили, но еще и поквартирный обход ближних домов сделали!
- Ну и ладненько, хватит болтать. Давай, начинай комплекс упражнений – а то не успеешь до очередного посетителя. А со следующей недели начнем новые упражнения с тобой разучивать – более продвинутые.
Все упражнения лечебного комплекса, предназначены были если не выправить, то хоть как-то уменьшить прогрессирование искривления его позвоночника. Да нет, не так уж сильно он был и искривлен – пока не приглядишься – так и не заметишь ничего. Но мама с тётей Полей (так её можно было называть только вне пределов кабинета ЛФК) так взяли его в оборот – просто жуть! Ежедневные занятия ЛФК дома, а два раза в неделю – здесь, где добрая тётя Поля, надев белый халат, превращалась в строгую и не допускающую никаких поблажек Полину Алексеевну.
Весь комплекс упражнений занимал 45 минут, был давно выучен и не требовал сосредоточения на своем выполнении, поэтому мысли текли сами, о своём, лишь изредка прерываемые репликами Полины Алексеевны типа «Хватит», «Мало делал» или «Больше амплитуду движений!». Разговаривать было нельзя, поэтому Тёмка занялся обдумыванием своей главной проблемы.
А проблема пухла на глазах и в ближайшее время, если её не решить – грозилась выдать его с головой. И имя ей было – копилка. Тёмка уже больше месяца складывал туда мелочь, добытую в карманах чужих шуб. И вообще, зачем здесь уточнение «чужих»? Шуб в их семье отродясь никогда и ни у кого не было – жили ведь небогато. Да даже если бы и были шубы – воровать у своих – это «крысятничество», не по-пацански. Да и вычислили бы быстро – в доме каждая копейка на счету.
Копилку он завел с единственной целью – легализовывать «добычу» (слова «ворованное» и «украденное» Тёмке не нравились, и он их не допускал даже в мыслях). В первый раз он экспроприировал три рубля пятьдесят семь копеек, из норковой шубы, висящей на «рогатой» вешалке, которой был отгорожен закуток в предбаннике, где Тёмка обычно и переодевался. Ну всем же известно, что такие шубы носят те, у кого «денег куры не клюют». Они, поди, не опухнут с голоду из-за нескольких монет – а бумажные рубли Тёмка не брал никогда. И монеты забирал не все – а примерно половину – чтобы никто вычислить его не смог. Никто и не вычислил ни разу – иначе поднялся бы знатный «шухер». Но и в этом случае доказать, что это сделал именно Артем – пионер и активист – никто не смог бы.
Принеся домой чужие деньги – он всполошился: легализовать их он не мог по одной простой причине: слишком крупная для него сумма, как бы ни смешно это звучало. Потому что ему на неделю выдавали три рубля на питание в школьной столовке в течение шести дней (обед стоил пятьдесят копеек) – а тут сумма, больше его недельной «зарплаты», как шутя называли родители. Значит, надо прятать! Но где?! Детскую комнату он делил с младшей сестрёнкой, в его личном распоряжении были только кровать (постель там перестилала мама, если что – найдет сразу), журнальный столик, на котором стоял проигрыватель грампластинок и секретер, в нижней части которого за раздвижными дверками хранились чистые тетради и его немногочисленные игрушки (ну не семь же лет ему, как сестрёнке Алёне, чтобы иметь целую коробку игрушек!).
В каком-то кино он видел, как люди прятали деньги и драгоценности в книги, вырезая в толще страниц что-то наподобие шкатулки. Но это проклятые капиталисты так делали! А какому советскому человеку, тем более пионеру, придет в голову резать «по живому» книгу? Это кощунство какое-то! Проигрыватель пластинок можно было-бы разобрать – внутри места было полно, он уже залазил туда. Но если проигрыватель понесут в зал, когда соберутся гости и захотят танцевать, то монеты начнут звякать – тоже не годится…
Сначала он приспособил картонную коробку с металлическим конструктором: туда никто, кроме него, не лазит; и сам по себе он постоянно звякает. Как временное хранилище – сойдет! А дальше он пристал к родителям с просьбой о копилке. Естественно, покупать ему готовую копилку, типа фарфоровой свинки из фильмов, ему никто не стал бы. Обычно все делалось проще: бралась бутылка или банка и скидывалась туда мелочь, остающаяся иногда от покупок. Но стеклянные отпадали – там видно, сколько денег, и его быстро поймают. Тогда он выпросил у мамы жестяную банку из-под настоящего растворимого кофе (дешевый-то цикориевый продавался в простых картонных коробках), запаял паяльником крышку – чтобы сестра и мама не залезли, сделал в ней прорезь под «двухрублёвик» максимум и вечером предъявил всей семье.
Но одобрили родители не сразу, можно сказать, что идею с копилкой пришлось защищать с боем.
- В копилках копят лишние деньги, а у нас в семье таких нет. Что ты собираешься туда кидать?
- Ну, то, что остается от обедов в школе, например! Иногда, когда всего четыре урока – я не обедаю, или в праздники не учимся. Или если компот с изюмом – я-же такой не пью – экономится. Вы же разрешили тратить их мне на ручки-карандаши-пистоны. А я их складывать начну.
- И для чего ты будешь копить?
- Ну, может на велосипед себе накоплю, или на настоящий спортивный костюм – учиться-то еще больше трёх лет!
- Но при этом ты начнешь вырабатывать у себя такую капиталистическую черту, как накопительство! А дальше перестанешь делиться с друзьями игрушками, а затем и воровать пойдешь?
Тёмка замер в шоке от прозвучавшего слова «воровать». Именно это его и спасло: испуганный взгляд и разинутый рот на застывшем лице навели папу Егора на мысль, что он малость переборщил с воспитанием сына:
- Ладно! Копи на здоровье, но помни – жадным скупердяем ты стать при этом не должен!
Так и появилась копилка. Но всего за месяц она стала настолько тяжелой от мелочи, что родители могли его «спалить» и проверить, вскрыв банку. Вот и решал он сейчас проблему: куда девать деньги?
 - Артём! Упражнение в положении лёжа не значит, что ты можешь валяться без движения! – вернул его к реальности голос Полины Алексеевны.
Вот, блин - что-то он отвлекся… «Раз-два, раз-два!»
Сделать тайник на улице, вырыв его в земле? С двоюродным братцем Кешей они таким образом в деревне у бабушки с дедушкой организовали как-то на летних каникулах тайник «на задах» приусадебного огорода. Положили туда нарисованные деньги, какую-то обшарпанную бижутерию и пластмассовый парабеллум – все, как и положено в тайниках. Сделали «сейфовую» крышку из печной дверки и закрыли дерном. Проверяли ежедневно, пока кто-то из деревенских их с братом не выследил и не разорил тайник. А в городе-то – еще ненадёжнее! Да и холодно уже – в Сибири земля быстро промерзает…
Так, пора вставать и переходить к упражнению «Лыжная ходьба»… «Оп-па!» - Тёмка даже застыл от пойманной удачной мысли, но, после сердитого восклицания Полины Алексеевны, продолжил упражнение. У него была лыжная шапочка и в комплекте с ней шарф – мама их связала ему как раз для ходьбы на лыжах: в шапке-ушанке и с коротким шарфом неудобно бегать по лыжне. А до февраля «физра» будет только в спортзале или бассейне – пока не растеплится на улице. Значит, можно пока спрятать добычу туда временно – только замотать получше, чтобы не звякало в шкафу, когда их задевать кто-то будет.
- Артём, переходи к упражнениям с обручем!
- Хорошо, Полина Алексеевна!
Но опять это решение только временное. Куда же девать деньги? Пару раз за этот месяц он якобы находил монеты, когда гулял, и таким образом включал их в семейный бюджет. Один раз подарил рубль другу и разок одолжил полтинник однокласснице – ему нравилось помогать другим. Но если это делать часто – все зададутся вопросом: «Откуда у Васильева лишние деньги?». Выбросить? Как это возможно? К концу месяца мама копейки на еду считает, он сам донашивает вещи за Кешей и Серегой (сыном тёти Поли)… а тут выбросить? И в Фонд мира не сдашь для голодающих из Африки: собирают раз в год и со школьников только по 10 копеек. Самому туда перечислить? Так на почте паспорт спросят – а его только в шестнадцать лет дают. А до этого времени мелочи столько скопится, что хоть тайник делай в полу – как в одном детективе описывалось.
- Так, Артём, заканчивай на сегодня, скоро следующий сеанс начнется. Маме передай, что на её день рождения я приду вовремя – не опоздаю, как в прошлый раз! – засмеялась тётя Поля.
- Хорошо, передам. А Серёга сегодня придет к нам?
- Нет, Тёмчик, я с дядей Вовой приду, Серёга и Нина дома останутся.
Ну, нет – так нет. Мы с Серёгой так - приятели, не друзья даже – он ведь на год целый старше. Хоть и не строит из себя, как некоторые… А Нина дружит с его сестрой , а не с ним.
«Ладно, решено: до февраля деньги в лыжных шапочке с шарфиком хранить буду, а там что-нибудь придумаю!» - решил Тёмка, быстро натягивая на себя одежду.
На улице, как и всегда в мамин день рождения, шел снег – по-зимнему низкое солнце еле пробивалось сквозь сплошную его пелену. Видимость отвратительная – значит, отпадает «найти» сегодняшнюю добычу по дороге домой – не поверит мама. Да и подозрительно как-то – не могут деньги одним и тем-же человеком находиться часто. А жаль – на день рождения родители наверняка потратились. Хоть мясо, яйца и молоко они часто привозили из деревни, но вот остальное на праздничный стол приходилось покупать: овощи (своего огорода у них не было) или водку, к примеру. И что её взрослые пьют? Ведь говорят-же, что она горькая…
До вечера время пролетело быстро: спрятав добычу, он быстренько сделал домашку, прочитал фантастический рассказ из «Техники молодёжи» и побежал открывать дверь первому зазвонившему гостю – мамин «День рождения» начинался.
Мама раньше его все время поправляла: мол, день рождения начинается утром, а не когда приходят гости; но единственное, чего она добилась – он перестал произносить вслух эту фразу. С детства в нём укоренилось, что «День рождения» – это не простой день, а праздник. А праздник начинается не со школы, ЛФК и уроков, а с того момента, когда его начинают праздновать: с прихода гостей, вручающих подарки. Странные эти взрослые какие-то – элементарной логики не понимабт! Он и свои самодельные подарки родителям дарил не утром, а вечером за столом, чтобы все гости видели, что он любит маму с папой, и что у них дружная семья.

Когда праздничный ужин перешел в общее песнопение под гармонь – Тёмка заскучал. За столом делать было нечего, а когда взрослые орут песни – что ему там делать? Они же не «Взвейтесь, кострами» поют, и не «Орленка». В комнате тоже скучно, да еще Алёна пристала с просьбой поиграть в дочки-матери… Пришлось уткнуться в книгу, соврав ей, что он по «литре» домашку делает. «Остров сокровищ» он уже дочитывал, «Приключения Робин Гуда» прочитал перед этим, и скоро опять придется топать в библиотеку.
А может, пойти рискнуть и порыться в карманах пары женских шуб, которые были свалены вместе со всей верхней одеждой гостей на кровати в родительской спальне? Все взрослые в зале песни свои орут, никто ничего не заметит. Нет, страшновато всё-таки – а вдруг заметят? Что он ответит на вопрос о том, что он делает один в комнате, где нет ничего из его вещей, да еще и при выключенном свете? А при включенном и подавно не сунуться – двери со стеклянными вставками, и сразу видно, что свет включен и кто-то там есть…
Но ведь хочется… Он вдруг вспомнил лёгкую дрожь и сладкую истому своего тела, когда его правая кисть скользит по шёлку кармана, нащупывает монеты и, захватив половину из них, так-же медленно выбирается обратно и кладет мелочь в карман… Ему вдруг мучительно захотелось испытать это опять, хотя от предыдущей добычи прошло всего несколько часов. И он не выдержал…
Заглянув в зал и отметив, что все взрослые: и родители, и гости, увлеченно заняты песнопением, он скользнул в родительскую спальню и, нащупав мех чьей-то шубы, скользнул рукой в карман. Схватив мелочь, он вынул ее наружу и, зажав в руке, остановился. Карманов в домашних «трикушках» не было, нести придется в руке. Главное – не подавать виду, что боишься. Но… удовольствия в этот раз он не испытал: не было ни сладкой истомы, ни дрожи, даже лоб не вспотел. Может, потому что он делал это в темноте и его никто не мог поймать? Или слишком быстро все провернул? Тут где-то в ворохе одежды на кровати есть еще одна шуба – может, найти её и тоже уполовинить содержимое кармана?
Размышления были прерваны самым страшным для него образом: он услышал возле двери комнаты мамин голос:
- Конечно, у нас есть анальгин, сейчас принесу!
Открылась дверь… На пороге появился силуэт мамы... Её рука потянулась к выключателю… Вспыхнул свет…
- Тёмка, а ты чего свет не включил? – радостный голос именинницы разогнал мёртвую тишину спальни.
Артём стоял возле кровати с наваленной на неё кучей одежды и держал правую руку согнутой в локте со сжатым кулаком. Он не мог выдавить из себя ни слова, хотя вихрем метавшиеся в нем мысли пытались вывести его из ступора: «Ответь что-нибудь!», «Скорее!», «Скажи что-то простое!», «Не молчи, дурак!». Но он не мог вымолвить ни слова…
Взгляд мамы из безмятежно-радостного стал сначала немного удивленным, затем слегка встревоженным:
- Ты чего, Артём? Что-то случилось?!
Потом её взгляд опустился на его торчащую вперед правую руку, и Артём разжал пальцы, открыв её взору несколько монет на ладони.
Глаза метнулись в пол: он не то, что не захотел – он не смог видеть, как изменится взгляд его любимой мамы в тот момент, когда она через полмгновенья поймет, откуда ее сын взял эти монеты в комнате с выключенным светом, где на кровати возле него была свалена одежда гостей.
Жгучий стыд бомбой рванул в его голове и остановил время. Нет, он не умер, хотя желал этого в данный момент больше всего на свете! Он даже не потерял сознание – он остался стоять на месте, выключившись из потока жизни. Зрение и слух работали вспышками: лица появлялись и сменялись; он не различал слов, а только удивленные и укоряющие интонации. Лучше бы кто-нибудь на него наорал, ударил его больно-пребольно или даже выгнал из дома, чтобы он замерз на холодном декабрьском ветру – он не стал бы даже сопротивляться или пытаться согреться! Он ведь не достоин жизни… он так хочет умереть…

Дальнейшие часы, дни, недели и месяцы он также помнил только урывками: он ел, ходил в школу, возвращался домой, наверное, даже делал уроки. Ни как его воспитывали, ни что происходило вокруг - не осталось в памяти. Он не помнил, как прошел Новый год и какие подарки лежали под ёлкой… Как прошло его четырнадцатилетие? Праздновалось ли оно? Раньше на его день рождения он после школы приглашал пацанов из класса и двора, а вечером приходила родня. Ему что-нибудь дарили? Или из педагогических соображений не положено?... Так же канули в небытие двадцать третье февраля февраля и восьмое марта, хотя обычно они вместе с одноклассниками готовили девчонкам открытки и рисовали стенгазету… И только отдельными кадрами отпечатывались редкие моменты его существования, когда он «выныривал» из омута небытия, если рядом не было никого из людей: вот лежит на своей кровати, уткнувшись лицом в подушку… Вот февральский промозглый ветер сдул до времени немногочисленный снег с промёрзшей земли… Или какими безобразно-серыми стали улицы без снега…

Но однажды, примерно месяца через три после того страшного события, разделившего его судьбу на «до» и «после», его вернул к жизни вопрос мамы:
- Артём, а ты почему заявление в Комсомол не пишешь? Уж два месяца прошло, как тебе четырнадцать исполнилось. На Родительском собрании классный руководитель спрашивала про тебя: учишься ты без троек, активист. У вас в классе уже с десяток комсомольцев стало!
Сначала был ступор. Потом рой вопросов закружился в голове, сменяя друг друга, не задерживаясь и не находя ответа, пока из горла не вырвалось:
- Но… как?! Я же… - тут Артём запнулся и осипшим голосом выдавил из себя, - вор?
- Ну, вор – это громко сказано! Один раз споткнулся – не всю же жизнь калекой ходить!
- Мама, я… не один раз… я, когда к тете Поле на ЛФК ходил…
- Знаю-знаю, тетя Поля говорила, что мелочь пропадать начала в ноябре. А еще, кроме ЛФК и моего дня рождения, когда-нибудь было? Только правду говори!
- Нет-нет, больше никогда и нигде не было, честное пионерское!
- А еще будет?
- Нет-нет, никогда в жизни чужого больше не возьму!
- Ну вот, видно-же по тебе: и понял, и осознал. Значит – стал лучше, чем прежде, честнее стал и взрослее. Это и важно в жизни: осознать, ежели споткнулся, и исправиться. А потом другим помочь осознать и исправиться, если они споткнулись. А все остальное – ерунда.

И этим-же весенним днём Тёмка, вприпрыжку мчась в школу по залитым весенним солнцем улицам, с радостью подставляя разгоряченное лицо освежающему ветерку, дал себе зарок, что станет самым честным комсомольцем в Советском Союзе! Чего бы это ему ни стоило…