Знак

Темнота, как густые чернила каракатицы, окутывала переулок. Задумчиво подмигивал треснувшим плафоном недобитый фонарь вдалеке. Входить в эту темень было всегда страшновато, даже несмотря на то, что я люблю ночные прогулки, особенно в безлунные ночи. Тишина, одиночество, тьма, что может быть прекрасней? Прекращается извечная городская суета, исчезают толпы с улиц, город затихает и погружается в ночной торпор. Самое время для меня. Люблю вот так ночью прогуляться по городу. Людей нет, машин тоже почти нет. Последнее время, конечно, и людей, и машин сильно больше стало, но, как правило, поздним вечером всё остается таким же, как и многие годы назад. Люди боятся темноты. И того, что в ней бесшумно бродит. Меня не боятся, хотя я тоже люблю бесшумно бродить в темноте. Ну да, я странный, мне всю жизнь это говорили.

Не видно было ни зги, но я всё равно знал, что в глубине переулка должен кто-то быть. Обязательно должен, ведь на перекрёстке был Знак. Для обычного человека он не выглядел бы чем-то особенным, просто самая обычная нечитаемая загогулина, криво и косо выцарапанная на штукатурке. Граффити и граффити, чего в нём особенного. Вообще, наши должны благодарить графитчиков, ведь именно благодаря последним Знаки совершенно теряются в море бессмысленных потуг на самовыражения бесталанных варваров. Впрочем, кто знает, может быть, именно из практики писания Знаков, вполне вероятно, и произошла традиция малевать всякую малопонятную хрень на стенах. Разница только в том, что каракули на стене выведет маркером любой сопливый дегенерат, а вот Знак выведет лишь человек особого толка, способный понять значение Знаков, прошедший долгое и довольно мучительное Посвящение. Ходят слухи, что Знаки способны творить только те, в чьих жилах течет кровь древних Змеелюдей, а таких очень мало. В старых книгах написано, что Змеи с человеческим родом контактировали очень редко и неохотно, а потомство от них и того реже получалось. Да и побили Змеев в стародавние времена почти под корень, уж очень страшное они делать умели.

Проклиная темноту и безответственную молодёжь, расколотившую освещающие когда-то улочку фонари, я направился в переулок. Нужная мне дверь находилась в самом конце, за строительными лесами, которые тут стоят уже третий год, и мусорным баком, который иногда перемещается на другую сторону переулка, поэтому я двигался медленно и осторожно, почти на ощупь, дабы не познакомиться с этим баком поближе. Иногда под подошвами хрустел какой-то невидимый мусор, прогремела пустая пивная банка. Вот и нужная дверь. Не зная, что это именно дверь, можно запросто пройти мимо: выкрашена она той же краской, что и стена, наличников нет, как нет и никаких отверстий, положенных нормальным, добропорядочным дверям, и тем не менее я стучу, и замираю в ожидании. Ждать обычно приходится долго. Прошлый раз, помнится, стоял тут не менее двадцати минут на морозе, и страшно замёрз.

На этот раз, однако, ждать пришлось недолго, минуты три, может быть, четыре. Дверь бесшумно отворилась, изнутри ни звука и так же темно, как снаружи. Понять, что дверь открылась, можно только по току чуть более тёплого воздуха, и легкому шуму удаляющихся шагов. Перешагнув через высокий порог, ощупью нашариваю ручку двери и аккуратно закрываю её. Изнутри тяжёлый засов, сработанный так, что двигается абсолютно бесшумно. Придерживаясь рукой за стену, иду вперед, коридор дважды поворачивает, и становится светлее. На стенах тусклые светильники, дающие света ровно столько, чтобы было видно хоть что-то. В глубине коридора таится ещё одна дверь, на этот раз самая обычная, с массивной медной ручкой, на которой выгравирован ещё один Знак. Я касаюсь его рукой, Ничего вроде бы не происходит, но ручка поворачивается, и я попадаю во внутренние покои. На моём запястье вытатуирован другой Знак, и я знаю, что без этой татуировки войти бы я не смог.

 Не знаю, как это работает. И вообще мало кто знает. Одно слово, магия. А среди людей магов нет, да и не было никогда, не людское это дело. Попытки-то, конечно, были, только кончались плохо. Люди от занятий магией с ума сходят, а то и чего похуже. Один вон, в Лондоне, в начале 18 века прочитал кое-что такое, чего читать не велено, да и превратился незнамо во что. До сих пор про него вспоминают, а ведь нашли-то его тогда и уничтожили довольно быстро, но натворить делов он сумел. Да что говорить, даже нанесение Знаков очень сильно влияет. Я до Посвящения оливки не ел и вообще не понимал, что это за гадость, а сейчас что? За уши не оттащишь. Куплю килограмм, и съем килограмм. Два куплю, съем два. Большее количество не пробовал покупать, боязно чего-то. Не слышал об отравлении оливками, но в медицинские справочники в качестве прецедента попадать не очень хочется.

Алхимик, как всегда, сидел в своём кресле возле окна. Рядом на столе уютно горела калильная лампа. Всегда хочу его спросить, как он ухитряется сохранить столько антиквариата, все эти годы, да всё забываю. На столе, как обычно, сотни разнокалиберных пузырьков, на полках таинственные приборы из гнутого хитрым образом стекла и меди, а в последние годы добавились еще приборы из сверкающей нержавейки. Как всегда, сперва он долго меня разглядывает, изредка что-то бурча себе под нос, иногда подходит, выбираясь из своего кресла, оттягивает веко, оценивает цвет белков моих глаз, а может, и совсем другое что-то. Как-то, помню, заставил меня сплевывать в пузырек, унёс его куда-то, долго не появлялся.

Вернулся мрачный. Объяснять ничего не стал, на вопросы не ответил. Да я особо и не спрашивал, исстари повелось, что Алхимики -- народ странный и опасный, очень себе на уме, и иметь с ними дело следует крайне осторожно и осмотрительно. Ибо были прецеденты. Каспара Хаузера бес попутал подшутить над горбуном-алхимиком, и что с ним стало? То-то же. Молчи погромче и целее будешь.

Но сегодня он весел, насвистывает что-то себе под нос. Дернул меня за ухо, постучал по суставам, довольно чувствительно саданул основанием ладони по спине. Жестом ткнул на стул у стены, я долго думать не стал и сел, положив перед этим пустой флакон на край стола. По договору я обязан возвращать флаконы, не знаю уж, по какой причине, но, видимо, это нужно. Даже разбитые. Вплоть до последнего самого маленького осколка. До сих пор помню, как ползал с лупой и пинцетом, собирая крошечные кристаллики, когда не в меру любопытная тогдашняя моя пассия ухитрилась найти флакон и выронила, в испуге, увидев, что я её заметил. Хорошо хоть, он был пуст.

Прихватив флакон, он почти бесшумно скрывается за боковой дверью. Я, хоть и замёрз порядком, не делаю попыток придвинуть стул ближе к камину, хотя искушение сильное. Хозяину это не понравится, а что такое, когда алхимик недоволен, знают все. В наших кругах новичкам рассказывают историю, как один не слишком удачливый клиент без спроса потрогал чучело птеродактиля, висящее в кабинете алхимика, так потом лет триста мучился. Алхимик ему такое снадобье соорудил, что бедняга, большой любитель противоположного пола, ни к одной женщине не мог прикоснуться, сразу белел и в обморок падал. Урок был понят правильно, Гильдию Алхимиков и раньше-то уважали, а после этого случая зауважали ещё больше.

Спустя недолгое время хозяин мастерской вернулся, и вожделенный флакон, завёрнутый в пергаментную бумагу, лег в мою ладонь. Но, против обыкновения, алхимик после этого не вернулся в своё любимое кресло, а направился к шкафчику, занимающему место под окном. Достав оттуда пузатую бутыль и два довольно кривых стакана, он налил прозрачной жидкости в оба, а один протянул мне. Выжидательно уставился. Я глотнул, и горячий комок пронёсся по пищеводу, в нос ударил тонкий можжевеловый аромат. Джин. Крепкий и отменно хороший, давненько я такого не пробовал. Мастер, не мешкая, налил ещё. Сам он пил мелкими, почти незаметными глотками, и себе второй раз наливать не стал. А я без раздумий взял стакан, отпил сразу половину и блаженно замер, крутя его в руке. Неровное, чуть зеленоватое стекло... Какой, интересно, это век?

-- Я слышал, вы иногда беретесь за небольшие подработки, мастер, -- сказал Алхимик. Он расслабленно откинулся в кресле, обнимая пузатый стакан пальцами, на вид излучая благодушие, но напряженный взгляд, которым он пытался меня не сверлить, говорил иное.
--Для друзей я иногда могу выполнить небольшие поручения, если это в моих силах, -- в тон ему откликнулся я.

-- О, если вы возьмётесь, то всегда можете на меня рассчитывать, как на своего друга, -- сказал Алхимик, и в его словах на этот раз отчётливо читалось волнение. -- поверьте, мастер, если вы будете испытывать нужду во мне, то вам ни в чём не будет отказа. Разумеется, если это в моих силах, -- произнес он и с усмешкой посмотрел на меня.

Я замер, обдумывая услышанное. Вернее, не столько обдумывая, сколько пытаясь сообразить, во что же он меня хочет втянуть. Но, в любом случае, цена, которую он предлагал, была велика. Настолько велика, что рискнуть стоило бы в любом случае, невзирая ни на что.

-- Я слушаю вас, мастер, -- произнёс я, допивая остатки джина. Алхимик немедленно вскочил, и, перемещаясь удивительно проворно для своей довольно тучной комплекции,  подлил мне ещё.

-- У меня есть одна дальняя родственница, -- сказал он, усевшись обратно, -- и мне хотелось бы, что бы за ней, ну вы понимаете, кто-то присматривал. Она молода, ветрена, а я не желаю, чтобы юная девушка попала в плохую компанию, и я подумал, может быть, человек с вашими умениями смог бы мне в этом помочь? Девочка очень похожа на мою покойную жену, и я к ней очень привязался.

У Алхимика дрогнул голос, и я его вполне понимаю. С возрастом, как ни крути, становишься сентиментальным. Сам грешен, знаю, о чём речь.

-- Я желаю защитить её от опасностей этого мира, и не мне вам рассказывать, досточтимый мастер, какими они могут быть. -- Алхимик откинулся в кресле и сквозь прищуренные веки вперил в меня взгляд.

Я глотнул ещё джина и наконец-то почувствовал, как уходит сковывавший тело холод. И причина была вовсе не в спиртном. О Древние, и всего-то? Какие-то 60, может 80 лет, необременительной работы, и это в обмен на благосклонность мастера гильдии Алхимиков?
-- О чём разговор, мастер. Я возьмусь.

Даже не представляю, что бы со мной стало, если бы я отказался. Вполне возможно, что я бы просто вышел отсюда, как ни в чём ни бывало, а мастер-алхимик продолжил бы поиски нужного ему специалиста, а может быть, всё было бы иначе. И об этом думать совсем не хочется. Я помню взломанные в 17 веке тайные покои Якова Брюса, простоявшие замурованными 160 лет. Твари, закованные там, были всё ещё живы и голодны, и что они претерпели за всё то время, боюсь представить. Даже не все из них сошли с ума, были и такие, которые смогли сохранить рассудок...

Алхимик улыбнулся и требовательно протянул руку. Я сперва не понял, а потом вытащил из кармана завёрнутый в пергамент флакон и протянул ему, а затем наблюдал, как он осторожно откупоривает его и помещает внутрь крошечным пинцетом крупинку какого-то вещества, которое достал из одного из пузырьков на столе. Я искренне понадеялся на его память, ведь ни у одного из этих пузырьков не было этикетки, а сквозь тёмное стекло было не разобрать, что внутри. Память, знаете ли, вообще странная вещь. Иной раз отлично помнишь то, что происходило десятки лет назад, а то, что было вчера, вспомнить не можешь, как не силишься. А я ведь намного моложе Алхимика. Не удивлюсь, если он динозавров видел, вот как я его сейчас.
За обсуждением деталей как-то незаметно кончилась бутыль джина, кстати, тоже старинного стекла. Любит алхимик антиквариат, уж не знаю почему. Может быть, ему современные вещи кажутся недостаточно основательными? На это вся обстановка мастерской прямо так и намекает. Если табурет, так им убить можно, если стол, так не поднять. Стакан, который я держу в руке, я мог бы кистевым вывертом отправить в лоб алхимику, отчего он бы если бы не отдал Древним душу, то уж точно бы не очухался несколько часов. Разумеется, делать этого я не собираюсь, я же не враг себе. Но стакан совсем не зря так тяжёл. Эх, не дурак был мастер, который его делал, совсем не дурак. Что-то явно знал о тогдашних посиделках в кабаках, не иначе.

Спустя полчаса я покинул келью мастера-алхимика тем же путём, как и попал в неё. Но идти мне было сильно проще, потому что я обрёл возможность видеть в темноте. Не знаю, как алхимик этого добился, но подозреваю, дело именно в той добавке, которую он внёс напоследок.
Полчаса ходу быстрым шагом и я уже дома. Привычная тишина, незастеленная постель. По комнате в беспорядке валяются разные вещи. Ну да, это не кабинет алхимика, где всё десятилетиями на своих местах, такая уж у меня натура. На автоответчике непрочитанное сообщение от шефа. Ну да, мне ведь всё же приходится ходить на работу, как и делать все прочее, что делают обычные люди. Как обычно, в выражениях шеф не стеснялся. По его мнению, я был абсолютно бесполезным работником, от которого одни неприятности. Был бы я помоложе, наверное, обиделся бы, ведь свою работу я делал всегда честно и с полной отдачей, но платили мне за это мало и довольно нечасто. Не умею я задницы лизать, да и учиться этому не хочу, пусть этим делом займутся те, кто имеет к такому почтенному и древнему занятию особую склонность. Последнее поручение шефа, не связанное с основной работой, было неоплачено вот уже полгода. Причём он это объяснял каким-то детским лепетом про то, что ему якобы "неудобно" выставить счёт заказчикам, а на самом-то деле он просто хотел меня проучить. Он-то, дуралей, считает, что я живу на те деньги, которые он мне платит, ну так пусть и дальше так думает, а я и не спорю. Наоборот, всесильно такое впечатление поддерживаю, и живу очень скромно. На какие доходы? А есть у меня доходы. Которые я не особо афиширую. Да при моём образе жизни другое и невозможно. Чем скромнее живешь, тем меньше привлекаешь внимания. А это очень важно, не привлекать внимания. Богатство, оно для дураков.

Люди рано или поздно заметят человека, который живет на широкую ногу, запомнят, начнут обсуждать. А там и выяснится, что он никогда не болеет, да и выглядит что-то очень молодо для своего возраста, да и вообще странный, не общается ни с кем. Подозрительно. В своё время таких, как я, изгоняли из племени, сажали на колья, жгли на кострах. Но мы научились быть незаметными. А как иначе? нас люди ненавидят. И есть за что.

Много у меня таких начальничков было. Я человек простой, в начальники сам не лезу, делаю свою маленькую работу честно и хочу за это денежку на хлеб насущный. И всё время находятся хитренькие, как им кажется, ребята, которые думают, что урвать своё (и, самое главное, не своё) надо сегодня, а завтра будь что будет. Живут одним днём, как, в общем-то, и большинство людей. Настанет время, и я найду детей и внуков моего начальника. К тому времени он, вероятно, будет уже при смерти, но я всё так же буду свеж и полон сил. Флакона хватает на 60-70 лет, и этого мне вполне хватит, чтобы не только выполнить взятые на себя обязательства, присмотреть за родственницей алхимика, а в свободное время ещё и отплатить всем своим обидчикам. Недаром ведь говорят: хорошо смеется тот, кто смеется последним. И я посмеюсь, видят Древние Боги, я посмеюсь.