Глава 16. Вера. Возвращение!. Повесть

       Предыдущая глава 15. http://proza.ru/2024/02/06/660

          Глава 16. ВЕРА

      «Не бойся врагов — в худшем случае они могут тебя убить.
       Не бойся друзей — в худшем случае они могут тебя предать.
       Бойся равнодушных — они не убивают и не предают,
       но только с их молчаливого согласия существуют
       на земле предательство и убийство».

            Бруно Ясенский

       «Видеть несправедливость и молчать —
        это значит, самому участвовать в ней»

              Жан Жак Руссо

       Женя появился поздно ночью. Открыл в темноте ворота, загнал машину во двор и тихонечко постучал в крайнее окно спальни. На испуганный вопрос: — Кто там? — ответил, улыбаясь: — Не ждала? — и стал целовать жадно, ненасытно, прижимая к себе теплое доверчивое тело:

      — Ванну, если можно, и спать! Ужинать не буду, перекусил в Саратове. Очень устал от этих бесконечных дорог. У меня отличные новости. Но все завтра. Завтра я исполню любые твои пожелания. А сейчас спать. С тобой! — он многозначительно улыбнулся и притянул Сашу к себе на колени:

      — Ты меня еще ждешь?

      — А ты, как ревнивый муж, без предупреждения являешься из командировки в полночь, чтобы застать неверную женщину в объятиях другого? Признавайся! Ведь думал так, собственник? — она попыталась освободиться от объятий, но Женя, помолчав, еще крепче обнял за плечи:

      — Я уже начал забывать запах твоих волос, твои плечи, грудь. Мужчину нельзя отпускать от себя надолго. Его надо держать, как любимого коня, всегда рядом, на коротком поводке. А ты, Сашенька, такая доверчивая.

      — Захочешь убежать, — никакой поводок не удержит. Торопись, а то вода остынет, и приходи скорее.

      Она дождалась Жениного возвращения, укрылась в его объятиях от всех невзгод и суеты, окунулась в такой привычный уже запах туалетной воды.

      Боязнь больше не увидеть его после длительной разлуки, не слышать бешеного ритма его сердца, когда он полностью в твоей власти, а ты в его обжигающих объятиях таешь в неземной неге, — все эти противные мысли ушли вглубь сознания. И она снова чувствовала себя юной девчонкой, которую помнят, любят и желают.

      Утром мелькнула шальная мысль:

     — А ну их, все эти уроки! Позвоню завучу, что заболела, и все — свобода! — но потом пристыдила мысленно себя.— Последние уроки перед каникулами, некоторые захотят оценки исправить, а учительницы — нет.

     — Саша, что у тебя срочно нужно сделать по хозяйству, — ты скажи. У меня сегодня выходной.

      Погода явно портилась. По прогнозам синоптиков ожидалось резкое понижение температуры, ветер, снег на неделе. Но задержавшееся бабье лето заставляло надеяться в душе, что еще не скоро будет похолодание.

      У Саши в огороде было много работы, но она промолчала: "Пусть просто отдохнет".

      Когда она в обед вернулась из школы, то ахнула: в огороде и в саду был такой порядок, какой бывает только весной, когда все посажено, но еще не взошло.

     Огород вскопан, свекла и морковь сложены в картонные коробки и пересыпаны сухим песком, виноград обрезан и прикрыт старой пленкой и досками, а за двором высилась куча сухой травы, ботвы, обломков кирпича и шифера.

     — Порядок! -сказал Женя. - Сейчас ребята тележку подгонят и весь мусор вывезут. Когда ты все успеваешь?

      " Хозяйственный немец, который, если начал дело, то обязательно доведет его до конца", — подумала Саша, увидев, как  он ловко срезал лопатой нарядные, словно в бальных платьях, вилки капусты и носил их в гараж.

     Саша внезапно поняла, что Женя никогда не останется здесь, в деревне. Чтобы жить вот так, в привычном ритме сельскохозяйственных работ и радоваться двум ведрам моркови, мешкам с картошкой, которые за бесценок можно осенью купить на базаре. И горбатиться всю весну и лето с тяпкой на грядках, уничтожая сорняки.

     Ему не надо приучаться к вечной экономии, существованию от зарплаты до зарплаты, к возможности сделать крупную покупку, только благодаря кредиту в банке с огромными процентами.

     "Сказать ему про малыша или пока промолчать?" — эта мысль мучила все утро.

     «Любить — это значит, смотреть не друг на друга, а смотреть вместе в одном направлении», — эти слова Антуана Сент-Экзюпери, словно напомнили, что молчание сродни предательству, причем, любимого человека.

     — Пора обедать, — Саша поставила на плиту разогревать кастрюли с супом и гуляшом и от аппетитных запахов острее почувствовала, что проголодалась.

      Сидя на диванчике, опираясь локтями на стол, Женя смотрел, как Саша моет посуду, и вдруг начал говорить, сначала спокойно, потом взволнованно, хрипловатым голосом, как будто стесняясь, что так долго молчал:

      — Я прошелся сегодня по селу, был на месте того колодца — никаких следов. Ухоженный парк, новый современный кинотеатр, благоустроенная площадь, много деревьев, цветников. Стало чище, уютнее. Целый поселок новых добротных и дорогих домов у реки, где гуси паслись, и был наш шалаш.

       А у меня в жизни все было по инерции. Два года изучал языки — немецкий, английский, испанский.

      Отец открыл сначала маленькую автомастерскую, — стал  работать автослесарем. Все время  - работа ради денег. Купили двухэтажный дом — открыли гостиницу. В ней работали мои сестры и мама, без выходных, весь день. Деньги! Деньги! Все разговоры — только о деньгах.

      Познакомился на вечеринке с сестрой друга, понравилась. Родители — женись! И тут я поставил отцу условие: посмотрю Европу — тогда женюсь! Я же был единственный наследник, папочкин сын. Мы с отцом объехали на машине Францию, Италию, Испанию. И я женился — по инерции.

      У нас дома все говорили по-русски, редко — на немецком, а моя жена ни слова не знала и не хотела учить русский язык.

      Через год родилась дочь. Нам дали квартиру. И пошло — нужна новая мебель, пора сменить машину. Даже слушать не желала о России. Все разговоры только об Израиле — там лучше. Из-за непонятной ревности выбросила все фотографии и кассеты!

      Женя замолчал, вспоминая, потом продолжил:

     — Я понял внезапно, что эта жизнь — не моя. Уехал в Берлин, поступил в коммерческий колледж, работал по вечерам в автосервисе. С женой расстался. Отец продал гостиницу, отдал моей бывшей жене половину денег. Вскоре она вышла замуж и увезла мою дочь в Израиль.

     А родители купили маленький домик. Так же, как ты, сажали цветы, грядочки моркови, помидор, зелени, хотя рядом был супермаркет

     Саша молчала, боясь даже невольным движением руки спугнуть его откровенность. Сказанное копилось в его душе давно. Если бы Женя выпивал, то, возможно, эта сокровенная боль вылилась бы в дружеских беседах за кружкой пива, рюмкой водки или вина.

    " Как перед разлукой!" — вдруг подумала она и спросила тихо:

     — А родители?

     — Ты видела мою мать? Тогда, давно?

     Саша видела ее всего один раз в жизни, в апреле, на весенних каникулах, после того злополучного заседания комитета комсомола.

     Всех комитетчиков собрали срочно. Слушались персональные дела четырех комсомольцев. Первыми зашли два десятиклассника из Верхнего Еруслана. Ничего не говоря, положили перед секретарем комсомольской организации, рослой девушкой в строгом черном костюме с комсомольским значком на лацкане пиджачка, комсомольские билеты.

    — Вы уезжаете в Германию на постоянное местожительство, поэтому мы должны исключить вас из рядов комсомола, — девушка встала из-за стола. Комитетчики переглянулись, а парни согласно кивнули на вопрос: — Вам все ясно? — и вышли, ничуть не расстроившись.

     Потом зашла Эмма, высокая стройная девушка в школьном форменном платье с кружевным белым фартучком. Саша знала, — это сестра Жени.

     Старшеклассников из соседнего села возили на занятия на специальном автобусе, но в хорошую погоду они иногда выходили из школы небольшой шумной группой и шли пешком мимо больницы, вдоль реки, через лес.

    — Может быть, ты останешься в России? Пусть родители уезжают, а ты останешься гражданкой России и комсомолкой. Подумай хорошо! Зачем тебе Германия? — после этих слов Эмма, положив комсомольский билет на край стола, громко зарыдала, закрыв лицо кружевным передником

    — Все ясно. Можешь идти! — секретарь положила билеты в раскрытую папку, — Зовите Петрова по поводу драки в Доме культуры. А ты, — она кивнула Саше, — отнеси воду Эмме. Жалко девчонку!

     Саша, схватив стакан с водой, выскочила из комнаты комитета комсомола.

     Худенькая высокая женщина с короткой стрижкой светлых волос обнимала горько плачущую дочь, гладила по волосам, плечам, спине, уговаривая:

     — Ничего, доченька, потерпи. Все будет хорошо, и все твои обиды забудутся. Они же еще дети. Там, — она махнула в сторону комитета, — такие же несмышленыши, как ты, как Женечка. Пошли, нас там папа на машине ждет, — поблагодарив, она взяла стакан, напоила дочь, отпила несколько глотков, внимательно посмотрела на Сашу и, видимо, узнала по фотографиям, которые Женька делал дома, в бане, плотно занавесив темной шторкой единственное окошко.

      Потом мама с дочерью ушли, и Саша вдруг с ужасом представила себя на месте Эммы:

    "Отказаться от родителей! С ума сошли, что ли? — тогда, после поры она ужасно разозлилась на себя, — ведь отмолчалась, как все, глядя в пол.- Точно — бойтесь равнодушных!"

     Сейчас Саша расстроилась от этих воспоминаний, сердце заторопилось, к горлу подкатила тошнота. Она глотнула остывшего чая, глубоко вздохнула.

      Женя продолжил:

     — Мои родители умерли недавно, один за другим. Мама — от заболевания крови, отец — от инфаркта. Не помогла хваленая немецкая медицина, — Женя подошел к окну, долго молчал, глядя в сад. — Они умерли от тоски по Родине. Теперь я их понимаю.

     Отец с матерью родились на Алтае, там прошла большая часть их жизни, когда они постоянно слышали от своих родителей рассказы о Немповолжье, о земле обетованной, о прелестях довоенной жизни

     И мои родители переехали сюда, на Волгу после смерти бабушки и дедушки. Но здесь все было чужим. И они подхватились и помчались дальше, в Германию, в Европу. Уезжали с радостью и надеждой.

     Отец хотел спасти меня — единственного сына — от службы в армии. Дочерям хотел достатка и европейского благополучия. Он этого достиг. Но потом они постепенно гасли у меня на глазах. И я так и не прижился там, в Германии. Был всегда чужаком — русским немцем.

     Женя расхаживал перед Сашей по ковру, останавливался у окна и опять ходил, как заведенный.

     — Когда в 2001 году мы приехали вдвоем с отцом на Алтай, он держался всю долгую дорогу, а потом в деревне, где они жили, зарыдал, как ребенок. Я впервые увидел своего отца плачущим, еле-еле успокоил.

    — Я вернулся домой. Понимаешь, Сашенька!

     Саша оцепенела, сидела и слушала грустную исповедь взрослого человека.

      — Да, тогда мы заезжали в Старую Полтавку, и я увидел тебя с мужем и дочерью у магазина. Счастливая пара. Кто мог подумать, что через несколько лет случится такое страшное несчастье. Ты веришь в бога, Сашенька? Давно? — вдруг спросил Женя, остановившись у книжного шкафа, где на открытой полке стояли иконы и лежали альбомы с фотографиями.

      Саша крестилась через год после смерти своего мужа Кости, на троицу.

      Накануне, дня за три ей приснился вещий сон: она стоит одетая в зале с высоким потолком, без окон, а вокруг люди в белых одеждах.

      "Баня, что ли? Это не к добру!" — думает Саша и, видя дверь, выбегает на темную улицу.

      Вокруг вода — река с сильным течением.

     "Сейчас искупаюсь!" — Саша бросается в волны, но тут же ударяется о невидимую металлическую сетку, натянутую вокруг здания и скрытую под водой на полметра.

     С большим трудом Саша поднимается из воды и бредет, проваливаясь иногда в дыры на сетке, назад к зданию. Двери распахнуты настежь, огни призывно манят, зовут среди мрака ночи.

     Проснулась с осознанным решением немедленно идти креститься. Только вечером рассказала родителям о своем визите к батюшке.

     В воскресенье в маленькой церкви — бывшем здании начальной школы — крестили сразу семь человек: малышей — грудничков, целую семью директора школы, взрослые дети которой уезжали в Германию в гости, и ее — Сашу.

     В полумраке небольшого зала с мерцающими огоньками зажженных свечей, перед суровыми вопрошающими ликами икон, повторяя за батюшкой необходимые слова, она ощутила такое умиротворение, в котором давно нуждалась ее раненная смертью близких людей душа.

     И когда Саша кивнула: "Да, верую!", — Женя подошел, крепко обнял за плечи:

    — Жаль, что службы в кирхе проводятся только в теплое время года. Летом мы с тобой обязательно побываем там, где когда-то в заброшенной холодной церкви я дал тебе клятву вернуться.

     Восстановление кирхи еще не полностью завершено.

     Очень жаль, что не стало пастора Андрея Паутова. Он был почти нашим ровесником и умер в тридцать шесть лет в 2010 году. А ведь ему было всего двадцать четыре года, когда он в 1998 году специально приехал в Верхний Еруслан из Москвы, чтобы увидеть полуразрушенный храм. Увиденное потрясло его, и он стал проповедником.

     Такое решение не было простым для родившегося в столице Андрея Паутова, который по мере сил стал приезжать с проповедями раз в месяц и руководить сложным и дорогостоящим процессом восстановления церкви.

     Силами самого пастора, его друзей, а также предпринимателя из Старой Полтавки началось возрождение из руин старого церковного здания: были вставлены окна и двери, отремонтирована наружная кровля. Девятнадцатого августа 2004 года храм был торжественно открыт, и Андре Паутов стал проводить проповеди на русском языке. Предприниматель стал после государственной регистрации общины председателем церковного Совета.

    — А я ничего об этом не знала, закопавшись в личных проблемах, занятая только собой и своей семьей, — Саша поправила икону. — Кружила по дистанции: дом — школа — дочь — родители — дом — телевизор.

     Из распухшего альбома, случайно задетого Сашей, на пол посыпались цветные фотографии.

    — Можно посмотреть? — Женя, наклонившись, стал собирать упавшие снимки.

     На фотографиях махали руками. строили рожки, сидели с замученными лицами у палаток, пели у костра ее ученики разных лет.

     — А у меня есть единственная твоя юношеская фотография, где ты с охапкой тюльпанов на бесконечном тюльпановом поле. Помнишь нашу поездку на велосипедах за двадцать километров от села весной? Я эту фотографию у Николая без разрешения из альбома взял. Нашел Николая в сетях, был у него в гостях в начале июля в Санкт-Петербурге. Служит, женился, маленькому сыну два года. По-моему, он до сих пор в тебя влюблен. Столько о тебе рассказывал, — Женя запнулся на мгновение. — А подарки я тебе так и не вручил. Заговорились мы с тобой, — и Женя вышел во двор к машине.

     На улице еще светило нежаркое солнце, то выглядывая из-за высоких пока туч, то прячась ненадолго.

    Женя привез роскошную светлую шубку из норки и сапоги на высоком каблучке в цвет шубы.

     — С ума сошел! Столько денег! — она завертелась в обновке перед старинным трюмо, на котором неизменно стояли фотографии молодых и красивых бабушки и дедушки в военной форме, букет увядающих роз и два подсвечника.

    — Теперь не замерзнешь, моя путешественница! - Женя схватил ее за руки.

    — Женечка, поедем на родник! — Саша сняла шубку, положила на стол. — Не пожалеешь!


         (продолжение следует)

       Следующая глава 17.http://proza.ru/2024/02/07/673