Жена майора Еремина. Часть первая

Посвящается Светлане, моему лучшему и единственному настоящему другу, который на протяжении почти 20 лет вдохновляется меня искать Бога в людях и в самой себе. 
***
Утро выдалось по-особенному ноябрьским. Это, знаете, особый вид пытки – вылезать из теплой постели в холодную тьму неотапливаемой квартиры. Полгода назад я искренне надеялся, что мне больше не придется рано вставать и тащить свой полумертвый зад на работу. Казалось, раз мои потребности существенно сократились, то и денег мне много не надо, а значит – и работать ни к чему. Но  я упустил из виду что за свет, газ и квартиру все-таки придется платить, хоть и числилась последняя на фонде министерства культуры Московской области, где и трудилось большинство «наших» воспитателей. Да и у руководства имелось стойкое убеждение, что среди светлячков тунеядство пробуждает только дурные мысли и порочные склонности.  Поэтому ГальСанна, почти сразу после «недосмерти», устроила меня уборщиком в Рузский драматический театр, куда я ни свет ни заря обязан был являться пять дней в неделю, кроме понедельника и воскресенья.
Работа была пыльная, но не сложная. Впрочем, через какое-то время мне даже начало нравится наводить порядок. Отмывая очередное пятно блевотины с красного ковролина, я убеждал себя, что делаю мир лучше. Неплохой мотиватор, к слову. Жаль, что в прошлой жизни я до этого не додумался.
Самые большие проблемы доставляла уборка буфета, сдававшегося руководством театра под корпоративы для местных предприятий. Там, после обильных возлияний, чего только не попадалось. И кровь, и моча, и другие физиологические жидкости. Однако, бонусом было то, что мне разрешали бесплатно смотреть спектакли нашего захудалого театра. При жизни я к театру относился равнодушно, а теперь проникся. За полгода пересмотрел весь репертуар по нескольку раз, и с нетерпением ждал нового сезона. Который, конечно, мог для меня не наступить ввиду того, что Утешитель в любой момент мог пробудится и поглотить мою личность. Но об этом я старался не думать. Отмывай блевотину и делай мир лучше.
В общем, вставать было лень и не хотелось. Будильник в который раз проорал строчку из английской песни, и я снова его отключил, зная, что через пять минут он заорет снова.  Повернувшись на другой бок, я всерьез задумался, а не попросить ли мне на службе отгул по плохому самочувствию (что, разумеется, было не так, поскольку воспитатели не болеют). Но тут в дверь настойчиво позвонили. Чертыхаясь на чем свет стоит, я вылез из кровати, напялил трусы и пошел открывать в дверь.
Ни глазка, ни приличного замка в казенной квартире не водилось. Пока я мучился с заевшей ручкой, я не имел никакого понятия кого принесло в такую рань, а главное – зачем. Спустя некоторое количество усилий, замок пронзительно скрипнул и сдался. 
- Утро, смотрю не доброе, - оглядев меня с головы до ног, сказала Люська, и не спрашивая разрешения вошла, - Че возился то так долго, кофе есть?
Людмила Семеновна Пустовойтова была приставлена ко мне как «верный друг и боевой товарищ», как выразилась ГальСанна, которая по моему глубокому убеждению, просто нашла свободную дырку, которую можно было заткнуть неуемным энтузиазмом моей напарницы. В полноценную воспитательную работу, ввиду отсутствия призвания, Люська не годилась, для группы ухода была слаба душой, для подготовишки – разумом. За то умела громко голосить и не по делу суетится, что делало ее практически идеальным сторожем великого дня пришествия Утешителя.
На вид ей было лет двадцать пять, но точного ее возраста я не знал. Судя по тому, что одевалась аккурат как деревенская красотка нулевых, скорее всего ей было не больше сорока. Да и не пахло от Люськи мудростью прожитых лет, хоть ты тресни. И несмотря на то, что я относительно недавно стал одним из воспитателей, я уже научился чувствовать такие вещи. 
Скинув короткий полушубок на кушетку возле входа, Люська неуклюже вылезла из высоких, кожаных сапог, направляясь в сторону ванной.
- Так чего так долго копался-то?
- Замок заело. Растворимый будешь?
- Не хочу. Чаю давай. И полотенце, руки вытереть. 
На самом деле, воспитателям руки мыть нет никакой необходимости. Только если, конечно, запачкаешь где-то. Но руки Люська прятала в красные перчатки, стесняясь наступающего артрита – верного спутника светлячков. Еще одна привычка из старой жизни, с которой она не хотела расставаться.
Я протянул ей сомнительного вида полотенце и через несколько мгновений она вошла на кухню и принялась разглядывать мою задницу, в то время пока я ставил металлический чайник на газовую плиту. Я даже немного пожалел, что не успел спросонья напялить штаны. Не то, чтобы Люська мне не нравилась. Просто я еще не до конца разобрался в тонкостях своего нового состояния. Воспитатели не нуждаются в пище для поддержания жизни, спят для того, чтобы очистить разум, и как я понял, с эрекцией тоже не все гладко. Уточнить по этому вопросу было не у кого, но судя по тому, как лихо женились мои светлые коллеги между собой, вероятность того, что у воспитателей бывает секс все же присутствовала. Но пока в смятении своем я был одинок.  С ГальСанной мне рассуждать об утреннем стояке, а точнее его отсутствии, откровенно не хотелось. А перед Люськой я сознаваться как-то стеснялся.
Я поставил кружку, налил кипятка и бросил в горячую воду чайный пакетик.
- Фу, чай какой дешманский.
- Люсь, давай к делу, мне на работу надо – сказал я, кинув пакетик в свою кружку и усаживаясь напротив нее.
- Уже не надо.
- В смысле?
- В коромысле. Велено тебя предупредить собирать манатки.
Я немного оторопел.
- Шутишь что ли?
Но вид у Люськи, совершенно серьезный, даже в некотором смысле преисполненный важностью момента. 
- Голубев, ты серьезно в танке живешь? Вся система уже в курсе, один ты глазами хлопаешь. Какие на хрен шутки, Паш? Помнишь Стаса Власова, нашего представителя у темных?
Я неопределенно кивнул.
- Ночью кто-то пригвоздил его к забору посольства Южной Кореи, причем не просто так, а тремя серебряными гвоздями. Как по книжке – один в голову, один в сердце, один в пах. Благо, темные его сняли раньше, чем послы прибыли на службу, а то ГальСанна говорит, что мог случится форменный конфуз. Так вот. Звонит мне ночью Карга и говорит, срочно ехать на Таможенный в Москву. Я, естественно, подорвалась. Думала кто-то из подопечных сорвался, и всех наших собирают. Приезжаю, а там вся честная компания: Карга, Еремин, Ванька, Святослав Михалыч. В общем, полный комплект. Ну, все, думаю, где-то накосячила. Сейчас ругать будут. А оказалось все куда занятнее. Они выбрали нового приемника. Еремин называл твое имя. Карга и Ванька утвердили. Ты теперь посол интересов Светлого закона. 
Я поперхнулся чаем.
- В смысле?
- Да что ты заладил то одно и тоже? Завтра в полночь собирается Совет. Там тебя представят. Мне даны были указания доставить тебя на Таможенный сегодня, со всеми потрохами и забрать себе твоих подопечных. Благодаря тебе повысили, можно сказать. Я теперь официально в группе ухода и присмотра.
Я продолжал тупо смотреть на Люську, еще не осознавая происходящего в полной мере.
- А что, ГальСанна сама не позвонила, - промямлил я.
- У Карги дел по горло. Я так поняла, что она вместе с Ванькой-встанькой в Москву укатила. Стас свое не отслужил. Значит, его отправили в воплощение. И пока не совсем понятно, кто это сделал. Похоже на акт свободной воли. Это понятно, что Стасик видимо где-то форменно накосячил раз Мироздание допустило его убийство, но все же. Получается, что среди подопечных или темный побуйствовал или просветленных пал. Не понятно пока. В любом случае, тебе это оказалось на руку. Мало кому за такой короткий срок доводилось выбрать из этой дыры. А там, в Москве жизнь бурлит. Да и квартиру хорошую выделят, трудоустроят в нормальное место.
Последнюю фразу она произнесла с оттенком зависти. Хотя, лично я никакой радости от переезда в столицу не испытывал. Мало мне было геморроя с Утешителем, так теперь еще и новый добавился. Положа руку на сердце, мне вовсе не хотелось покидать мой тихий, маленький городок и менять размеренное, спокойное существование на бесконечную череду подковерных интриг Темного и Светлого законов, которые хоть и работали вместе, но не сказать, чтобы были друг от друга в восторге.
В прошлом я был так себе человеком. Мать алкоголичка замерзла пьяная в сугробе, когда мне было 10. Бабушка ввиду отсутствия сил и желания моим воспитанием особо не занималась, и пошло-поехало – дурная компания, мелкие кражи, алкоголь и наркотики. В 17 я загремел в колонию на два года за то, что обдолбанный в край влез в квартиру соседки и вынес оттуда 15 000 рублей. В 19 вышел, но старых привычек не оставил. Перебивался мелкими подработками, жил, где придется и употреблял сверх всякой меры. Я и умер то от передоза. Поэтому предполагаемый переезд казался чем-то отдаленно напоминающим мою старую жизнь. Жизнь, в которой я ничего не знал ни о Мироздании, ни о Вселенском замысле, ни о том, зачем был рожден на этот свет.
Тем временем Люська допила чай, и пристально на меня посмотрела.
- Голубев, ты чего сидишь то? Собирайся давай. Карга велела к 12.00 квартиру освободить. Еще в театр надо заскочить, забрать твою трудовую книжку. Расчет уже подготовлен. Благо, ты тут недавно, еще не успел разжиться всяким барахлом. Давай, допивай и пошевеливайся. Время не ждет.
Я даже не стал спрашивать к чему такая срочность. И где я буду жить - тоже. Хмуро напялив штаны, я поплелся искать пакеты, в которые можно погрузить мой нехитрый багаж. Звонить начальству было бессмысленно. Воспитатели лишены привилегии выбирать траекторию собственного бытия. Мы всегда повинуемся зову «сверху». Кто-то зовет его Богом, кто-то Мирозданием, а кто-то Главным. И если Главный решил, что Стасу Власову пора на разбор полетов, а мне – в логово Темного закона, хоть я трижды тут упрусь, все равно туда меня дотащат. Надо, так надо.
 Но кое-что меня все же беспокоило. Несмотря на то, что свою «недосмерть» я помнил весьма смутно, кое-что важное в моей памяти все же запечатлелось.
Я сидел на Автозаводской, в кафе «Фатима», пил пиво и ждал барыгу. Схема была простенькая. Сидишь в какой-нибудь убогой рыгаловке, ждешь человека, который войдя, сделает вид, что изучает меню, а потом подойдет к бару и незаметно приклеит к внутренней стороне столика пакетик с «солью». Твоя задача не прозевать момент и незаметно забрать товар. А потом где-нибудь радостно употребить, желательно без посторонних глаз и в спокойной обстановке.
Только вот я был на диких куморах, и никакие посторонние взгляды меня не волновали. Меня вообще тогда мало что тревожило, помимо ломки. Я ждал уже второй час, и с каждой минутой терял остатки терпения. Знаете, наркотики скверная штука. Сам не замечаешь, как теряешь человеческое лицо. Поначалу это приносит удовольствие, а потом ты оказываешься в добровольном рабстве. Это сейчас я понимаю, что моя смерть была актом неосознанного суицида. Но тогда я так не думал. Я забрал заклад и пошел в туалет, оставив на столике телефон и недопитый бокал. Закрылся в кабинке и снюхал весь пакетик разом. Десять минут ловил приход, а потом что-то пошло не так. Сердце застучало так сильно, что я чувствовал пульсацию в висках. Дышать стало тяжело, в груди заболело, тело сковал озноб. Если честно, я сразу понял, что мне конец. Такого животного страха я не испытывал никогда. Нет, это был даже не страх, а животный ужас, отчаянная реакция мозга на умирания тела. Всеохватывающая боль, пронизывающая каждую клеточку организма. Я думал, смерть приходит безболезненно. Именно тогда я понял, насколько ошибался.
А дальше, как я думал, начались галлюцинации. Я увидел уродливую морду монстра, склонившегося надо мной. Он с кем-то говорил, но слов я уже разобрать не мог. Чья-то прохладная ладонь легла мне на лоб, и я почувствовал, как проваливаюсь в бездну. Моей последней мыслью, которую я хорошо запомнил, было то, что я очень сожалел о своей неудавшейся жизни. Мне правда, было искренне жаль. Я думал, что перед смертью смогу вспомнить хоть что-то хорошее, но понял, что вспоминать было особо нечего. Я рухнул во тьму. Но не умер.
Потом было пробуждение, адаптация, знакомство с миром воспитателей. Главный дал мне шанс на искупление. Вот только было одно «но». Именно майор Еремин оставил для меня грязный товар. Именно ГальСанна подметала в тот день пол в кафе «Фатима» пока я ждал барыгу. И именно Ванька-встанька болтал ножками за соседним столиком изображая со Святославом Михалычем отца и сына зашедших перекусить шаурмой. Все четверо были там, наблюдая за тем, как рождается новый сосуд для Утешителя. И мое странное, слишком скорое назначение, в этой связи, казалось чем-то очень продуманным, спланированным. Словно частью замысла, который пугал своей масштабностью и неизвестностью. Не то, чтобы я боялся за свою шкуру.  Меня пугала неизвестность.
Люська трещала без умолку, и когда я закончил сборы, я уже откровенно устал от ее суеты. Кое как запихав мое двухметровое тело в маленький Люськин Матиз, мы двинулись в сторону Москвы. Я последний раз бросил взгляд на окна любимой квартиры, которая за полгода стала мне домом. Будущее в тот момент, казалось мне более чем скверным.