Заметки редактора
Слушающий да услышит
На этом его рассказ закончился, но беседа продолжалась. Впервые за время совместной работы Н.Н. заговорил на тему, не имеющую отношения к его прошлому. Когда-то он рассказывал о значении мимики и жестов, и сейчас я с изумлением наблюдала за движением его правой руки. Сперва она поправила выбившуюся из причёски седую прядку на лбу, потом потёрла идеально выбритый подбородок и, наконец, когда он, по-видимому, принял окончательное решение, угомонилась и легла на колено. Н.Н. хмуро посмотрел на меня и произнёс всё ещё неуверенным тоном:
– Очень хочется сделать одно признание. Только не спешите обижаться. По началу, когда мне в качестве редактора порекомендовали молодую девушку, я расстроился. В тот момент казалось, женщина средних лет, накопившая собственный жизненный опыт, поймёт меня лучше. В том, что моим собеседником должна быть женщина, я не сомневался. Подобные разговоры между мужчинами невозможны. Сказывается биологическая природа самцов. Они по сути своей – вечные соперники. Даже собаки мужского пола писая на столбик, стараются задрать ногу выше, чем его предшественник. Мужчина редактор рано или поздно взял бы на себя роль судьи, а я бы старался выступить перед ним героем-победителем. Работы над ошибками не получилось бы. Получилось бы показательное выступление. Иными словами, враньё. Но, как я уже сказал, собеседником должна была стать зрелая женщина, а не девочка в возрасте моих внуков. Более всего страшило искажение: не поняв, что я имею в виду, она заменит мои мысли собственными наивными интерпретациями. Но зрелой редакторши не нашлось, и пришлось работать с тем, кто выразил готовность взвалить на себя этот труд.
Вы наверняка заметили, что в первые недели я очень придирчиво читал написанные Вами тексты, делал много правок, пару раз просил переписать целые абзацы, но потом придирок стало значительно меньше. Вы очень быстро научились меня понимать.
Помните, я как-то рассуждал о комфортном общении, о готовности собеседника не обсуждать прав я, или не прав, а видеть ситуацию моими глазами. Если бы речь шла о настоящем, о принятии решения, подобная стратегия нанесла бы вред. Но в данном случае речь идёт о прошлом, когда всё равно ничего не исправишь, поэтому мне не нужны ни судьи, ни советчики. Просто доброжелательный слушатель, побуждающий к размышлениям вслух.
А Ваши тексты на самом деле хороши. Даже не понимаю, как это получается. Некоторые мысли, которые крутятся в голове в виде бесформенной каши, в Вашем оформлении приобретают чёткую, законченную форму. Большое спасибо за сотрудничество и за понимание.
Услышав про «понимание», я невольно усмехнулась. В памяти всплыла фраза, однажды сказанная Н.Н.: «Понимание заканчивается там, где сталкиваются личные интересы».
Но, похоже, между нами уже наладилась своего рода телепатия, и доказательством этого явился заданный Н.Н. вопрос:
– Думаете, наши интересы могут когда-нибудь столкнуться?
Мне вспомнились прорицания Германа: «Этот жук присвоит твой талант, опубликует книгу под своим именем, огребёт жирный гонорар, а тебя, как редактора, упомянет где-нибудь на последней странице мелким шрифтом».
Я понимала, мой друг умышленно сгущает краски, стараясь пробудить антипатию к заказчику. Я действительно только редактор. Всё, что написано в его мемуарах – не мой труд, не мои мысли и не моё творчество. Моя заслуга – лишь красиво расставленные слова. И вообще… Вряд ли в наше время за такую литературу кто-то заплатит «жирный гонорар», а вот почасовую зарплату я уже получаю. И весьма жирную. Тем не менее интересы могут столкнуться, если я надумаю опубликовать свои «заметки». Хотя думать об этом пока рано.
В ответ на заданный столь откровенно вопрос я просто отрицательно покачала головой, поблагодарила за похвалу и поспешила домой. Говорить о том, как воздействуют на меня его метафоры и парадоксы была пока не готова. На этот раз в моей голове вместо ясно оформленных мыслей булькало какое-то варево из ощущений. И сравнить их можно было разве что с компьютерной игрой. Я мчусь по волшебному коридору. Знаю, что должна добраться до десятого уровня, но не знаю как. Случайно наступаю на нужную плитку, и передо мной распахивается дверь в проход, ведущий к иному пониманию человеческих отношений. Но это всего лишь второй уровень. Надо бежать дальше. Тут рука случайно хватается за некий рычаг, и открывается третий уровень. Мир опять меняет свои очертания. И так далее. Похоже, каждая встреча с Н.Н. является для меня тем самым волшебным рычагом или плиткой, открывающими доступ к следующему уровню взросления. Но оформить эти ощущения в пристойную словесную форму я ещё не готова. Всему своё время.
Хотя кажется, теперь я начинаю понимать, что так тревожит Германа. Дело не в гонораре, который может получить Н.Н., а в происходящих во мне изменениях, не подвластных его контролю. Как в сказке о трёх медведях: «Кто лежал на моей кровати и смял её, кто сидел на моём стуле, и сдвинул его?»
Так и у нас. Каждую неделю он подмечает во мне новые побеги, привитые не им. Значит все нападки на Н.Н. не что иное, как ревность? Не физическая, а интеллектуальная.
Вспомнилось высказывание одной энергичной дамы, жены входящего в моду писателя. Муж славился не только литературным талантом, но и неразборчивыми любовными связями. Однажды дама чётко сформулировала свои взгляды на брак. И звучало это приблизительно так:
– Где и как он использует детородный орган мне по барабану, но если узнаю, что с кем-то из своих шалав обсуждает литературные планы, убью.
Так и Герман. Он тоже присвоил себе эксклюзивное право на мой интеллект.
Чем дольше я об этом размышляла, тем сильнее на него злилась, но тут вспомнились рассуждения Н.Н. об айсберге и интерпретациях. (Снова этот пресловутый Н.Н.). Может мотивы, в которых обвиняю друга – лишь плод моей литературные фантазии? Я ведь почти ничего не знаю о его жизни. Что, к примеру, Герман имел в виду говоря, что не раз был продан близкими людьми оптом и в розницу? Не настало ли время наконец познакомиться с ним по ближе?
Вскоре мне предоставилась возможность реализовать свой план. Герман приехал ко мне на ужин. Я, как и положено, запекла в духовке рыбу, накрошила пару салатов и поставила на стол его любимое белое вино.
Через час, когда от моих скромных усилий остались только чисто обглоданные косточки, решилась задать первый вопрос. Герман, казалось, давно ждал откровенного разговора. Свой первый негативный опыт он описал во всех подробностях:
– Это случилось лет восемь назад. Я учился на четвёртом курсе. Компания, с которой тогда дружил, состояла из пяти человек, пяти идеалистов. Четыре парня и девушка. Моя девушка. Все были убеждены, что культура способна спасти мир. Просвещенного, мыслящего человека сложно заразить тупой пропагандой и превратить в зомби.
Мы решили основать журнал, в котором будем издавать только серьёзную, умную литературу. Сперва журнал выходил в университетском издательстве и продавался по символической цене. Этими деньгами мы и расплачивались с типографией. Со временем стало казаться, что предприятие сулит успех, а значит пора расширяться и создавать собственное дело. В коммерции мы разбирались значительно хуже, чем в литературе. Вернее, вообще не разбирались. Тем не менее скинулись деньгами, сняли помещение и по дешёвке обзавелись необходимой техникой.
У прочей компании собственные средства имелись, а мне пришлось брать весьма ощутимый кредит. Я рассказывал, что тогда мы жили с мамой вдвоём и с деньгами всегда было туго. Короче, через год стало ясно, что бизнес приносит одни убытки. Я был уверен, что это ещё не конец. Просто раскрутка требует чуть больше времени. Нужно вложиться в рекламу, пробудить интерес, заработать имя, а потом уж грести бабки. Но мои друзья мыслили иначе. Им нужны были бабки. Сразу и много. О стремлении просвещать человечество компания уже успела забыть.
В итоге, как говорится, на ловца и зверь бежит. Нашлась группа программистов, умевших создавать макеты книг, но ничего не смысливших в литературе. Ребята предложили создать совместный бизнес: издательство, печатающее всё подряд на деньги заказчика. Любое количество экземпляров с доставкой на дом. А что авторы делают с книгами дальше – их проблема. Могут хоть в унитаз спустить. Но основной доход программисты планировали иметь не с книг, а с серийных заказов: рекламных проспектов, визиток, наклеек на футболки и прочего ширпотреба.
Мои друзья, успевшие потерять интерес к культуре, загорелись новой идеей и поставили вопрос на голосование. Я оказался единственным, кто проголосовал против. Даже моя девушка проголосовала «за». В итоге, я развернулся и вышел из дела. Если бы мне хотелось только денег, мог бы заработать их где угодно, хоть на стройке, не марая рук распространением дешёвой рекламы.
Но то, что я ушёл, было лишь половиной беды. Вторая половина состояла в том, что на мне висел солидный кредит. Я попросил ребят вернуть хотя бы часть денег, но получил вежливый отказ:
– Прости, старик, но это невозможно. Мы вкладываем в новый бизнес нашу технику и выпилить из неё одну пятую не получится.
Дело у них, кстати, пошло неплохо. Поэтому года через два я опять обратился с просьбой вернуть вложенную мною долю. На этот раз по поручению команды переговоры взяла на себя моя девушка. Вернее, к тому времени уже бывшая. Она с возмущением заявила, что то, что они сейчас зарабатывают, не имеет ко мне ни малейшего отношения. А хлам, приобретённый несколько лет назад, давно покоится на помойке. На этом разговор закончился, а кредит мне удалось погасить лишь в прошлом году. Это было, пожалуй, самым большим разочарованием в близких людях, но, к сожалению, не единственным.
Рассказ произвёл на меня сильное впечатление. Я впервые увидела Айсберга с другой стороны. В новом освещении он больше не выглядел всемогущим Германом, наперёд предугадывающим ход событий и с лёгкостью справляющимися со всеми проблемами. Своими и чужими.
Но, пройдя стажировку у Н.Н., я попыталась рассмотреть эпизод с другой стороны, и получилась следующая картина. Некий Проповедник загорелся идеей спасти человечество и отправился в путь, не удосужившись изучить карту местности. Он был личностью пассионарной, а потому за ним потянулась группа идеалистов единомышленник-ков. Некоторое время, спотыкаясь и падая, они продирались по тернистой тропе, но вскоре, разодрав ноги о камни и колючки, обнаружили просёлочную дорогу. Спутники не сбежали тайком. Они привели разумные доводы и предложили идти по ней вместе. Пусть даже не совсем в ту сторону, куда намечали раньше. Но идеалист проповедник обвинил соратников в отступничестве, разобиделся и вернулся домой. Залечить раны и заново приняться за спасение человечества. На этот раз в одиночку. А что предприняли остальные? Прошагав пару недель по просёлочной дороге, выбрались, наконец, на опушку леса, где хранились вожделенные деньги. Можно ли это назвать предательством? Скорее, ошибкой выбора, или временным заблуждением.
У проповедника и его спутников оказались разные жизненные цели. Он хотел спасать других, а они – жить для себя.
Получается, если рассматривать первую половину истории с такой позиции, то предательства вовсе и не было. А вот вторая половина вполне однозначна. Бывшие единомышленники, присвоив себе припасы, взятые в дорогу на пятерых, помахали проповеднику ручками и исчезли, оставив его голодным и наедине с долгами.
Перечитала этот абзац и засмеялась. Опять, как в случае мачехи и зеркальца, я сотворила новую сказку. Похоже, это мой способ абстрагироваться от конкретных событий и смотреть на ситуацию нейтрально.
Но в тот день, когда Герман рассказывал о своём поражении, я впервые увидела его новое лицо. Обычно оно выражало уверенное самодовольство, а тут передо мной сидел обиженный ребёнок, которого хотелось утешить и приласкать.
Странно, однако созданы женщины. Кричим, что хотим иметь сильного, надёжного мужчину, за которым, как за каменной стеной. А усевшись за эту стену злимся, молотим по ней кулаками, и радуемся, рассмотрев трещину, а ещё лучше, здоровую брешь. Наконец то можно приступать к своим исконно женским обязанностям: жалеть, утешать и залечивать боевые раны. Так и я. Впервые посмотрев в растерянное лицо своего сильного мужчины, испытала такой прилив нежности, которого ни разу не испытала за два года нашего знакомства.
А Герман, почувствовав эту нежность, уже без стеснения рассказывал дальше. О финансовых трудностях из-за висевшего на нём долга, о том, как подрабатывал официантом и развозил пиццу, пока не устроился сперва уборщиком, а потом корректором в издательство, где работает по сей день. Тогда ему действительно повезло, причём совершен-но случайно. Как-то вечером он начал прибираться в кабинете шефа. Делал это всегда после окончания рабочего дня, но в тот раз шеф почему то, спустя два часа после ухода с работы, вернулся обратно и очень удивился, застав за мытьём полов молодого мужчину. Выяснив, что перед ним с половой тряпкой в руках стоит студент литературного факультета, нуждающийся в заработке, предложил попробовать себя в качестве корректора. Впоследствии у них с шефом обнаружились сходные литературные вкусы, что способствовало карьерному восхождению бывшего поломоя. В итоге сейчас он занимается тем, о чём мечтал в юности: прививает читателям вкус к хорошей литературе. Но в карте памяти на всегда отпечаталась пережитая травма – быть проданным оптом.
Выслушав этот рассказ, я вновь задалась вопросом: так какого предательства с моей стороны он боится, и как это связанно с Н.Н.? Рассуждения старого человека никак не влияют ни на мои литературные вкусы, ни на отношение к Герману. Хотя… Пожалуй именно на отношение они и влияют. Но не в худшую сторону, а в лучшую. После двух лет близости я, наконец, начинаю его понимать. Правда, в собранной мозаике не хватает ещё одной важной части. Как он был продан в розницу.
Вторую историю Герман не стал рассказывать в подробностях. Наметил лишь основной сюжет:
– Всё было очень банально. Как в примитивных мелодрамах. Двое влюблённых собираются пожениться, но тут появляется некий доброжелатель, нашёптывающий девушке о тайных связях обманщика жениха. Она с ходу принимает информацию на веру и, даже не удосужившись с ним объясниться, блокирует телефон и в социальных сетях сообщает, что бывший жених – подлец и негодяй. Правда, пол года спустя, появляется у него дома, извиняется, кается и просит прощения. Кто-то открыл ей глаза и рассказал кому и зачем понадобилась эта клевета.
Судя по тому, что Герман до сих пор не женат, импульсивную невесту он тогда не простил, но почему? Не долго думая, задала этот вопрос. На этот раз мой друг слегка смутился, поёрзал на стуле, обдумывая ответ, и только потом приступил к пространному объяснению:
– Дело в том, что простить можно, но простить не значит принять. Для временных отношений достаточно любви, а вот для совместной жизни необходимо ещё и уважение к партнёру. Без этого никак. А уважения ко мне у бывшей невесты не обнаружилось. Попытаюсь объяснить это на несколько сомнительном примере. Представь себе, после двух лет наших с тобой отношений, некий доброжелатель, или доброжелательница сообщает мне, что одновременно со мной у тебя есть ещё один любовник, а может и несколько. Естественно, в первый момент у меня взыграют эмоции. Захочется тут же послать тебя ко всем чертям, опозорить перед всем светом и всё прочее. Но, когда шквал негодования и обиды уляжется, включатся мозги. Кто этот доброжелатель? Как он связан с тобой и со мной? Нет ли у него личной заинтересованности нас рассорить? Понимаешь, в чём разница? Я не только люблю тебя, но и уважаю. И не готов сходу верить любой гадости, которую кому-то вздумается про тебя сказать. А моя бывшая невеста даже не усомнилась в моей непорядочности.
Судя по хмурому, отсутствующему выражению лица эти воспоминания всё ещё причиняли Герману боль. Он отвёл глаза в сторону, поправил и без того идеально причёсанные волосы и только потом, слегка успокоившись, вернулся к начатому сценарию.
– Итак. Разобравшись с доносчиком, я поговорю с тобой. Открытым текстом. Назову имя информатора и точный текст полученного от него сообщения. Ну а дальше… Как карта ляжет. Тут можно долго импровизировать, но не в этом суть. Надеюсь, ты поняла, что я имею в виду под уважением, или, как это принято называть, доверием. Без них отношения превращаются в жизнь на пороховой бочке. Любой негодяй во имя корысти может запалить под этой бочкой фитиль.
Всё сказанное Германом звучало очень убедительно, но в голове крутился один вопрос. Почему невеста с такой лёгкостью поверила в его непорядочность? Может в период их совместной жизни были какие-то поступки, или слова, вы-звавшие её недоверие? Может это я не знаю его по-настоящему?
Герман, прочтя мои мысли, сам ответил на незаданный вопрос:
– Я сам над этим размышлял и пришёл к забавному вы-воду. Рисуя портрет другого человека мы, на самом деле, рисуем автопортрет. Не зная его мыслей и чувств, переводим их на знакомый нам язык. К примеру, некто, терзаемый завистью, объясняет этим качеством реакции окружающих. Другой, частенько прибегающий к спасительной лжи, постоянно сомневается в правдивости ближнего, а хвастун делит его успехи пополам. Короче, послушай внимательно, что рассказывает твой собеседник о других и поймёшь каков он сам. Этим я объяснил себе реакцию бывшей невесты. Она с лёгкость поверила в моё двуличие, потому что это качество было ей самой хорошо знакомо.
Герман плеснул в свой бокал остатки вина и облегчённо откинулся на спинку стула. Наивный человек! Надеялся, запас неприятных вопросов иссяк. Но ошибся. Самый важный был ещё впереди. Почему моя работа с Н.Н. вызывает в нём раздражение?
Забавно, но именно эта тема смутила его более двух предыдущих. Он всячески пытался ускользнуть от ответа, увести разговор в сторону, или просто отшутиться, но я вцепилась, как клещ, и ему пришлось в конце концов сдаться.
– Я понимаю, моя реакция более всего похожа на ревность, но это не обычная ревность. Скорее страх. Твой Н.Н., судя по всему, человек незаурядный. В моём представлении, пожилые люди, надумавшие на последнем этапе жизни писать мемуары, обычно подводят положительные итоги. Им важно доказать себе и своим потомкам, что жизнь была трудна, но прожита не зря. Так сказать, через тернии к звёздам.
А он… Человек более чем успешный. Доктор психологических наук, доцент, написавший ряд серьёзных монографий, автор нескольких исследовательских методик, которые до сих пор активно используют его молодые коллеги, пишет мемуары под названием «Работа над ошибками». Будто успехов и не было.
И потом… Я чувствую, как меняют тебя его размышления, как велико их воздействие, и мне страшно, что на его фоне выгляжу незрелым, зелёным юнцом. Естественно, он старше меня почти на пятьдесят лет, но тем не менее… Короче, я боюсь, что в один прекрасный день ты разочаруешься во мне и сбежишь.
Признание в сочетании с проступившими через загар красными пятнами на щеках смутило меня ещё больше, чем его самого. Всесильный, самоуверенный Герман боится кого-то разочаровать! Чтобы переварить услышанное и выиграть время, медленно поднялась со стула, добрела до холодильника, достала вторую бутылку вина и принялась терзать штопором пробку. Будто назло эта чёртова затычка намертво вцепилась в стекло и никак не хотела с ним расставаться.
За спиной раздался насмешливый голос:
– Хватит над ней издеваться. Давай сюда. Операцию по разлучению двоих, прочно связанных друг с другом, нужно производить под наркозом.
Что он имел в виду? Метафора с двойным смыслом? Похоже, жизнь вернулась в привычную колею. Я опять – маленькая, беззащитная девочка, а он – мой надёжный за-щитник и решатель проблем.
Мы чокнулись, выпили по бокалу вина «За нас», убрали со стола и Герман поехал домой. Видно, сегодня ему, как и мне, хотелось остаться наедине с собой.
Он уехал, а я принялась переписывать его портрет. До сих пор с полотна на меня взирал захватчик, стремящийся поработить и заполнить собой. Образ, нарисованный Вик-тором. Паук, пожирающий чужую душу. А я, в свою очередь, выпускала шипы и иголки, отстаивая спорную территорию. Но вот в чём вопрос: зачем и от чего я оборонялась? Об этом ещё придётся серьёзно подумать.
Вспомнилась фраза: «Это не ревность. Скорее страх». Герман боится меня разочаровать. Его «Постарайся меня не разочаровать» я знаю наизусть с первого дня появления в отделе. Этим он держит коллектив в постоянном тонусе. Никто не знает, что случится, если разочарует шефа, но все этого страшатся.
Вопрос возник сам по себе. За кого Герман боится на самом деле? За себя, или за нерадивого сотрудника? Сам дважды летел с пьедестала лицом в грязь. Дважды, сам того не желая, разочаровал тех, кто ему доверял и любил. И шрамы, оставшиеся не лице после падения, до сих пор саднят позором и унижением. Но это ещё не всё. Какие чувства испытывает человек, разочаровавшийся в своём кумире? Могу сказать только о себе. Если отношусь к человеку объективно, ценю достоинства и вижу недостатки, знаю, что ожидать в той или иной ситуации, вряд ли его ошибки и даже небольшие подлянки меня удивят или по-настоящему рассердят. А вот тот, кого идеализировала… Тут возникают совсем иные чувства. Обида и возмущение не только из-за самого действия, но и за то, что меня обманул. Прикинулся не тем, каков на самом деле. Хотя, говоря по правде, человек не обманывал меня. Обманывала себя сама. Создала на пустом месте Золотого тельца и поклонялась ему бездумно и вдохновенно. Но осудить другого проще, чем самого себя. Когда бурлят эмоции, трудно оставаться объективным. Доверие, уважение и любовь уступают место презрению и злости, зовущей к возмездию. Друзья наказали падшего кумира деньгами, бывшая невеста обесчестила в социальных сетях, а многие супружеские пары мстят друг другу за разочарование всю жизнь.
На этот раз Герман боится разочаровать меня. Боится очередного разрыва, потому что каждый разрыв – это ещё один шаг в одиночество. Может Герман страшится одиночества?
Кстати, что мой друг говорил об автопортретах? «Слушай внимательно, что говорит твой собеседник о других и поймёшь каков он сам».
Я прислушалась к словам Германа и до полуночи переписывала его портрет. Лицо молодого мужчины на полотне больше не выражало ни высокомерия, ни самодовольства. Но проступило нечто иное. Только пока не понятно что.
Короче, к полуночи, так и не дописав картину, я захлебнулась в вопросительных знаках. Воистину, слушающий да услышит!
Пожалуй, так и назову эту главу, подумала я, выключая компьютер.
Исповедь Н.Н.
Двадцать лет спустя
Сегодня хозяин дома выглядел непривычно нарядным. Тёмно-синий пуловер с острым вырезом, сочно-голубого цвета рубашка, оттеняющая серебро волос и голубизну глаз.
Н.Н. явно хотел произвести впечатление, и ему это удалось. Я откровенно любовалась восседающим за столом пожилым мужчиной, а он, как артист в театре, переждав взорвавшие зрительный зал овации, поклонился, поблагодарил публику за тёплый приём и жестом, призывающим к тишине, объявил о начале представления.
– Сегодня у меня особая дата, которую я ежегодно праздную сам с собой. Чуть позже вы поймёте её смысл. Но сперва начну с короткого вступления. Вы наверное уже привыкли, что я сную во времени взад и вперёд. Но сейчас хочу совершить прыжок более чем через десять лет.
Не потому, что они не имели значения. Наоборот. Это был период плавного восхождения всей семьи. Ирина, излечившись от страха перед энергичными дамами, успешно продвигалась по карьерной лестнице, а дети легко справлялись со школьной программой. Дочка, помимо этого, занималась балетом для удовольствия, но не профессионально. Сын отвоёвывал призовые места на олимпиадах по математике и физике, а я успел защитить кандидатскую, придумать несколько оригинальных методик для комплексного исследования личностных качеств, по совместительству занимался преподавательской деятельностью и собирал материалы для докторской. Но подробно рассказывать обо всём этом не интересно. Поэтому и перескакиваю в день, который для себя назвал «Перелом».
В последнюю неделю я пребывал в каком-то странном состоянии возбуждения. Это не было предчувствием надвигающейся беды. Скорее ощущение: должен предпринять что-то важное, но никак не могу вспомнить что именно. Провал в памяти, не дающий покоя.
В тот день я закончил работу к середине дня. Заняться было нечем, а погода приглашала к прогулке. Вышел на Невский, дошагал до Адмиралтейства, а потом, сам не заметив как, оказался у входа в Эрмитаж. И тут что-то толкнуло в спину. Купил билет, поднялся прямиком на третий этаж в зал импрессионистов и остановился у картины Клода Моне. Той самой, с которой началось моё пробуждение.
Я стоял и радовался встрече со старой знакомой, как за спиной раздался женский голос:
– Вы так долго изучаете эту картину? Она Вас чем-то заинтересовала?
Этот голос узнал сразу. Голос женщины, по которой тосковал двадцать лет. Задержал дыхание, страшась спугнуть наваждение. Разве это могло быть реальностью? А потом выдохнул, будто нырнул в холодную воду, и обернулся. Позади меня стояла она. Моя Инна!
Платье из тонкой джерсовой ткани цвета мокрого асфальта, стекая по бёдрам, спадало к щиколоткам мягкими складками. Чёрные сапожки на небольшом каблучке, тёмно-красный, кожаный ремешок, свободно лежащий на талии и такого же цвета сердоликовые бусы вокруг шеи. Она почти не изменилась. Разве что волосы. Русалка, кому и во имя чего принесла в жертву свои волшебные золотые нити? Аккуратно уложенные волосы едва достигали плеч.
Инна улыбнулась и ещё раз повторила вопрос. В этот момент картина интересовала меня меньше всего. Я шагнул вперёд, взял её за руку и вывел из зала.
Мы сидим в мороженице. За тем самым столиком в углу у окна, за которым сидели двадцать лет назад. Она ложкой рисует цветные орнаменты и рассказывает о себе:
– Работаю искусствоведом в Русском музее. Занимаюсь исследовательской работой, пишу статьи. В прошлом году защитила диссертацию. А ещё готовлю выставки. Страшно интересно. Выпускаю на волю пленников, пару десятков лет томившихся в запасниках. Каждая такая выставка – настоящая сенсация.
Я слушаю её голос и не могу оторвать глаз от обручального кольца на правой руке. Инна переводит взгляд на кольцо и улыбается:
– Да, я замужем. Сын почти взрослый. В этом году заканчивает школу.
Упомянула о сыне и вопросительно уставилась на моё кольцо. Почему-то о жене говорить не хотелось. Инне в унисон сообщил о детях:
– Дочка заканчивает школу через год, а сын младше на два года.
Ответ прозвучал скомкано, и мы оба почувствовали неловкость. Инна, как и прежде, сориентировалась первой и ловко сменила тему:
– А как поживают твои электрончики? Научились летать по заданной траектории?
Меня позабавили эти пренебрежительно-ласкательные «электрончики». Раньше такие шутки воспринимались как высокомерные игры в «кто есть кто», но сейчас это уже не имело значения. Я рассмеялся и развёл руками:
– Понятия не имею, что они сейчас делают. Мы с ними разлетелись по разным траекториям.
Инна приставила ладонь козырьком ко лбу, делая вид, будто высматривает что-то, затерявшееся в космическом пространстве, и тревожно позвала:
– Эй! Где ты? С ними понятно, но тебя-то куда занесло?
И тут моё тщеславие взяло верх. Разве могло оно сдержаться и не похвастаться достигнутыми успехами? Со скромным видом, будто сообщало о чём-то само собой разумеющемся, оно доложило, что нынче занимаемся мы с ним психологией, пару лет назад защитили кандидатскую и совмещаем исследовательскую работу с преподавательской. Кроме того, приступили к сбору материалов для докторской.
Шутливое выражение стекло с лица собеседницы, уступив место недоверию, а потом восхищению. Ложечка, зачерпнувшая мороженое, повисла в воздухе, и Инна произнесла первое, что, по-видимому, в этот момент пришло в голову:
– Уф! Иметь возможность заглядывать в преисподнюю человеческих душ! Даже завидно. И немного страшно.
Мы поболтали немного о психологии, а потом вновь ощутили неловкость и замолчали. Наконец Инна решилась задать вопрос, который мучал ей с самого начала нашей встречи:
– Почему ты пришёл сегодня к этой картине?
В прежние времена, боясь уронить достоинство, я стал бы юлить, отшучиваться, называя всякие, ничего не значащие причины, но сегодня, наученный опытом многолетних ошибок, был уверен, что прямой вопрос требует прямого ответа. Понял, что правда лучше спасительной лжи.
Я честно рассказал о мучительном беспокойстве последних дней, и о толчке в спину, направившем не третий этаж. Инна задумалась, откинула назад свисшую на лоб прядку и неожиданно произнесла:
– Я прихожу к этой картине каждый год в один и тот же день. В день нашего знакомства. Всё это время надеялась, тоже придёшь. Потому что звала тебя. Но ты не появлялся. И сегодня тоже… Я уже собиралась уходить, но потом дала себе последний шанс. Последние пять минут ожидания. И тут ты вошёл в зал. Значит, наконец, услышал. На этот раз телепатия сработала.
Я вспомнил сон, мучивший меня ежегодно в это время года: ночь, звёзды, мирное качание волн, тревога в душе и Русалка. Она обволакивала меня белыми волосами, умоляюще заглядывала в глаза, обвивала шею гибкими пальцами и настойчиво тянула на глубину.
Оказывается, Инна звала меня все эти годы, а я сопротивлялся её зову. Упрямо отталкивал обвивавшие шею руки. Почему? Может всё ещё не был готов к встрече? Но сегодня… и я знаю это наверняка, сам, как ненасытный дракон, захвачу в плен Деву морей и утяну за собой в омут.
Не договариваясь, мы поднялись со своих мест и направились к выходу. Я, как джентльмен, должен был пропустить даму вперёд, но, вопреки всем правилам, шагнул в дверь одновременно с ней, как шагают в портал, открывающий вход в будущее. На секунду прижал к себе, ткнулся носом в её волосы и вдохнул аромат подводного царства.
А потом, как положено, проводил до дома, протянул бумажку с номером рабочего телефона и взял такую же взамен.
Как Вы знаете, в наше время ещё не существовало мобильников. Тогда за охрану приватной сферы отвечали служебные телефоны.
Потом долго бродил по городу, пытаясь привести в порядок взбудораженные мысли. Случайная встреча в огромном городе была маловероятна, но возможна. Все эти годы я втайне мечтал о ней и одновременно страшился. Страшился, потому что ощущал себя подлецом. И, по правде говоря, таковым и был. Для вашего поколения, да и для поколения моих детей это может показаться диким, но в то время господствовали иные нравы. Сейчас молодые люди сперва становятся на ноги, учатся зарабатывать деньги и только потом заводят семью. За это время они успевают поменять несколько партнёров, с кем-то съехаться, расстаться, а затем попробовать с кем-то новым, пока не найдут того, или ту, с кем готовы родить и воспитать детей.
Моё поколение жило по законам средневековья. Во-первых, тогда не существовало надёжных противозачаточных средств. То есть нежелательная беременность была гарантирована. Во-вторых, новобрачной полагалось в первую брачную ночь предъявить доказательство своей непорочности. Муж, вне зависимости от социального положения и культурного уровня, не получив такого доказательства, на всю жизнь приобретал козырь для шантажа. При каждом столкновении интересов мог напомнить супруге, что получил в жёны женщину, побывавшую в употреблении. Таким образом девушка, вступавшая во внебрачные отношения, рисковала дважды. По действовавшим тогда нормам порядочности мужчина, втянувший её в этот грех, должен был рано или поздно жениться. Инна ждала от меня предложения два года, но, так и не дождавшись, вышвырнула из дома.
В первый момент, увидев её в зале, я несказанно обрадовался, но, оказавшись в мороженице за столиком, испытал страшную неловкость: скорее всего меня ожидает расплата за старые грехи. И это справедливо. Человеку, двадцать лет носившему в душе обиду, необходимо выплюнуть её негодяю в лицо. Иначе от мучительных переживаний не избавиться. И я был готов принять этот плевок.
Сперва разговор развивался по сценарию, типичному для встречи старых знакомых. Каждый похвастался достигнутыми успехами. Потом неловко поговорили о детях. При этом ни один из нас не упомянул о «второй половине». А потом всё пошло не по плану. Иннино признание поразило меня в самое сердце. Двадцать лет ожидания! Двадцать лет тоски по прошлому! И никаких упрёков! Мне хотелось опуститься на колени перед женщиной, наделённой божественным даром прощать и любить.
А потом мы шагнули в портал. И потому, как она на долю секунды прижалась ко мне всем телом, понял, что он ведёт нас не в прошлое, а в будущее.
Я метался по городу до темноты не в силах вернуться домой к обыденной жизни, не имея ни малейшего представления, что смогу предложить Инне на этот раз. Знал только одно: на этот раз не смогу её отпустить.
Перед входной дверью сделал несколько глубоких вздохов, но от этого лучше не стало. Ещё не успев согрешить, знал, что в мыслях уже предал. Когда-то, решившись жениться на Ирине, в угоду бастующему телу заключил пакт с совестью, существовавшему до сих пор лишь на бумаге. Но сегодня, и в этом я ни на секунду не сомневался, не только тело, но и душа предъявили на этот договор обещанные им права.
Дома всё было, как обычно. Ира, уютно свернувшись на диване клубочком, читала книгу. Дети, разбежавшись по комнатам, занимались своими делами, а я устроился на кухне перед остывшим ужином и уткнулся в газету. Не для того, чтобы ознакомиться с новостями, а чтобы изобразить занятость. На самом же деле размышлял о том, как организовать свидание с Инной. Брать ключ от пустующей квартиры у кого-то из друзей, как это делал когда-то Борька, не хотелось. Наше второе начало должно быть по-настоящему романтичным. И лучше всего для этого подходила турбаза в Стрельне. С директором мы находились почти в приятельских отношениях. В последнее десятилетие моя группа по несколько раз в год проводила там психологические тренинги, чем обеспечивала турбазе регулярное перевыполнение плана. Для меня лично всегда бронировался номер люкс. Огромная комната с круглым эркером, выходящим в парк. Оставался только один вопрос: захочет ли Инна поехать туда со мной и сможет ли отпроситься из дома на целых три дня? Неделю спустя я встретил Инну у метро, усадил в машину и двинулся через золотую осень навстречу судьбе.
Не имеет смысла описывать эти дни поминутно. Их можно сравнить лишь с симфонией, когда аллегро сменяется меланхоличным адажио, потом вступают в свои права Менуэт, или Скерцо, и снова звучит бурное Аллегро.
Могу лишь припомнить несколько разговоров, сыгравших важную роль для последующих отношений. В частности рассказ Инны о муже:
– Я вышла замуж за одного из соучеников. Ты его несколько раз видел на наших сборищах. Азартный спорщик, который всё время к тебе цеплялся. Из ревности. Так вот… Он на самом деле очень талантливый художник. Правда, с самого начала увлёкся модернизмом, так что о вступлении в Союз и речи быть не могло. С другой стороны, муж – человек разумный. В конфликт с государством не вступает. Участвует только в разрешённых альтернативных выставках и преподаёт рисование в художественной школе. Так что в тунеядцах не числится, но и счастливым себя не ощущает. Судьба многих талантливых людей, родившихся не в то время. Мне, как искусствоведу, это хорошо знакомо, потому и поддерживаю его, как могу.
То, как она говорила о муже, вызывало симпатию прежде всего к ней самой. По стандартному сценарию, тот, кто решается на новый роман, оправдывает свою измену недостатками супруга. Обвиняет вторую половину в мошенничестве. Он де оказался не тем, за кого выдавал себя на первых порах. Иными словами, изменяющий – вовсе не грешник, а жертва, ищущая утешения. И чем больше чёрных пятен проступает на портрете недостойного спутника жизни, тем ярче загорается нимб над головой нового избранника.
В этот момент я испытал совершенно новое чувство к Инне, которое можно назвать восхищением и благодарностью. Нам не придётся швыряться грязью в тех, кто нам предан, чтобы оправдать свою тягу друг к другу.
А ещё помню второе утро в Стрельне. Я, стараясь не шевелиться, лежал в постели, а за окном осень праздновала свой последний бал. В воздухе золотой вуалью кружились листья берёзы. Порыв ветра, и они устремлялись вверх, будто надеялись долететь до неба. А чуть поодаль мудрый, старый клён помахивал им на прощанье шестипалыми, тёмно-красными ладонями.
Инна спала, прижавшись лбом к моему плечу, а я размышлял о том, что будет с нами дальше? Бросить детей я не смогу. Они едва вышли из подросткового возраста, и для них семья – крепостная стена, защищающая от превратностей внешнего мира. Хрупкая, полудетская психика не справиться с её крушением. Тогда что остаётся? Редкие, краденные встречи на случайных квартирах? Но нужно ли это Инне?
От мучительных мыслей отвлекло ощущение прохлады на плече, до сих пор согреваемом Инниным дыханием. Она приподняла голову и с любопытством наблюдала за сменой выражений на моём лице. А потом погладила, как ребёнка, по голове и спокойно произнесла:
– Хватит дёргаться. Ни ты, ни я сейчас не имеем права что-либо менять. Наши дети до этого не дозрели. Придётся запастись терпением и ждать.
В её голосе слышалось железное спокойствие. Будто так всё и было задумано. Неужели эти дни должны были стать местью за прошлое? На этот раз она поиграет со мной, как с котёнком, а затем хладнокровно вытолкает за дверь?
Инна опять отгадала мои мысли, обняла за шею и прошептала в ухо:
– Не придумай ерунды. Мы будем встречаться, иногда устраивать себе праздники, как эти три дня. Пойми, это не приговор, а просто отсрочка. Всего на десять лет. К этому времени у наших детей наверняка будут собственные жизни и собственные семьи. И им будет до фонаря, чем заняты родители. Всё очень просто. А десять лет – это не срок. Пролетят, не заметим как. Прождали друг друга двадцать лет, преодолеем и следующие десять. Кстати, я даже придумала название нашим новым отношениям. Вернее, украла у Дюма. Мы назовём их «Двадцать лет спустя».
Н.Н. грустно улыбнулся и выключил диктофон, дав понять, что сеанс закончен.
Заметки редактора
Хмельной Вампир
Похоже, это стало традицией. Работа над ошибками заканчивается, но общение продолжается. Н.Н. вместо того, чтобы вежливо проводить меня до дверей, спросил:
– Надеюсь, Вы догадались, почему я перенёс нашу встречу на этот день, и почему так принарядился? Совершенно верно. Это – двойная дата. Дата нашего знакомства с Инной и встречи через двадцать лет. Обычно я отмечаю её в одиночестве, но сегодня решил устроить себе особый праздник. Пережить события того дня не молча, а вслух. Когда рассказываешь, в памяти всплывают детали и подробности, мимо которых проскальзываешь, беседуя сам с собой. И потом… Помните мои рассуждения об айсберге? Так вот, Вы – единственный человек, заглянувший в подводную часть меня. Единственный человек, который знает не только о событиях моей жизни, но и о клубке переживаний и противоречий, сопровождавших эти события. Вы стали моим поверенным, и мне хочется отпраздновать очередную годовщину именно с Вами. Прошу к столу. Если, конечно, никуда не торопитесь.
Н.Н., как всегда, лихо развернул свой лимузин и покатил на кухню, а там… Там, благоухая волшебными ароматами, поджидала припозднившихся гостей скатерть-самобранка.
Ваза с цветами, мерцающий хрусталь, излучающий тепло костяной фарфор, свечи и накрахмаленные льняные салфетки. Юбиляр распахнул холодильник, и стол мгновенно заполнился вазочками с экзотическими закусками. Мне невольно вспомнился первый званный обед, который он сооружал под руководством коммунальных соседок. Тогда надеялся на примирение с родителями, а с кем хотел примириться сегодня? Может с самим собой?
Пока я рассматривала вазочки с закусками, хозяин суетился у плиты и одновременно посвящал в свои кулинарные экзерсисы:
– Сейчас приготовлю баранину на гриле. Вчера доехал до рынка, благо он совсем близко, за углом. Купил отменного мяса и замариновал по особому рецепту. А гриль у меня тоже особенный. Электрический. Сын подарил ко дню рождения.
Н.Н. достал мисочку с мясом, снял фольгу и кухня заполнилась ароматом восточных пряностей из тысячи и одной ночи. Пока я захлёбывалась слюной, мучитель продолжал свой неспешный рассказ:
– Сейчас с подарками стало просто. Не нужно приезжать в гости и целый вечер выслушивать сентенции престарелых предков. Позвонил по скайпу, поздравил, а подарок заказал по Амазону. Доставят в любую, указанную в заказе страну. Но гриль и в самом деле очень хороший. Сейчас сами убедитесь.
Не прошло и четверти часа, как я в этом не только убедилась, но и получила несказанное удовольствие. Приготовленная еда и красное вино, поданное на стол, оказались выше всяких похвал.
Н.Н. неспеша наполнил бокалы и, прихватив свой за тонкую, почти прозрачную ножку, торжественно произнёс:
– Давайте выпьем не за успехи, которыми гордится разум, а за волшебство, прикоснувшееся когда-то к нашим душам. И за людей, сотворивших это волшебство. Вы – за своих, я – за своих.
А я задумалась о том, что не знаю, за кого пить. В моей жизни до сих пор ещё не встретился такой кудесник. Хотя, может он уже совсем близко? Может, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, уже поджидает меня за ближайшим поворотом? Мысленно помахала ему рукой, подняла свой бокал и жадно выпила тяжёлое, насыщенное вино почти до дна.
Вечер прошёл замечательно. Н.Н. умышленно не прыгал в прошлое. Он всё время пребывал в настоящем. И вообще больше не говорил о себе. Впервые расспрашивал о моих делах, о том, как функционирует издательство, по какому принципу выбираются книги для публикации и о том, какая современная литература мне нравится. А потом, как бы мимоходом, опять похвалил мою работу и посоветовал в дальнейшем писать собственную прозу. Говоря комплименты, Н.Н. не догадывался, что в моих, красиво расставленных словах, плещется его энергетика. Без неё они остались бы сухой, пережёванной соломой.
Я вернулась домой, надеясь на волне этой энергетики быстренько справиться со словами, но почему-то на этот раз текст разваливался на куски, не желая сплетаться в стройный узор. Прослушала запись раза четыре, но что-то не складывалось. Наконец поняла в чём дело. Был абсолютно непонятен образ Инны. Во всей этой истории она выступала лишь блеклой тенью за спиной Н.Н. Он красочно нарисовал свой автопортрет, и парень на нём выглядел не особо привлекательно. Упрямый, раздражительный молодой человек, не объяснявший причины своих вспышек. Да и интересы у них с Инной были разные. Он носился за «электрончиками», не желавшими лететь по заданной траектории, а она пыталась разобраться в капризах судьбы, забрасывающей одного художника на вершину славы, а другого, не менее талантливого, отправляющей в забытьё.
С другой стороны, могу представить, что первый сексуальный опыт с невероятно привлекательным молодым человеком остаётся в памяти яркой страницей, но двадцать лет ежегодно приходить на место первой встречи и тоскливо надеяться на его появление! Чего-то в этой мозаике не хватает. И тут вспомнилась сказанная мною недавно фраза о любви: «Важен не объект, а состояние души». Может на самом деле тосковала Инна не по мужчине, а по этому состоянию?
Подумала об этом и попыталась представить себе Н.Н. в молодости. Вспомнилась недавно вычитанная где-то фраза: «Изо всего, что сделал и сказал я, пусть не пытаются понять, каким я был». Похоже, он и сам этого не понимал. Описывал свои поступки и переживания, не догадываясь при этом, какое воздействие оказывал и оказывает до сих пор на людей, волею случая попавших в его орбиту.
Вспомнились слова Куратора после консультации с беспризорниками: «Сергей поначалу вызвал у меня жуткую антипатию. Бравада, хулиганские замашки, плевки на пол. А ты… Ты буквально сочился состраданием. И о том, где ещё можно стать паханом… он спросил, на самом деле, не меня, а тебя. Меня с моим генералом уже собирался послать к чертям. А про Женю и говорить нечего. Думаю, от брата узнал, что ты – свой человек. Можно не таиться. Вот и рассказал и про мать, и про брата, с которым связан пожизненно. Так что, парень, это – твой успех».
Чуть позже пришло на ум признание Ирины о тренинге:
–Ты напрасно восхищался моей стойкостью. Да я выдержала только потому, что перед тобою выпендривалась! И вообще… Энергии, которую ты излучал, хватило бы на два таких противостояния.
Предполагаю, благодаря этой ауре, он не только завоёвывал друзей, но и наживал врагов. А что, если именно она явилась причиной конфликта с отцом? Что если исходящие от него флюиды кого-то приводят в восторг, а у кого-то вызывает ярость? Что за таинственная энергетика душ, таинственные «плюс» и «минус», которые либо притягиваются друг к другу, либо отталкиваются и разбегаются в разные стороны?
На память пришла история из студенческих времён. На последнем курсе меня направили на американский тренинг. Участников набирали с разных факультетов и из разных институтов. Не менее сотни незнакомых лиц. Одно из первых упражнений называлось «Знакомство». Нам было велено расслабиться и, неспеша прогуливаясь по залу, спонтанно реагировать на тех, с кем случайно сталкиваемся в пути.
Инструкция звучала так: постарайтесь сосредоточиться на своих ощущениях, поймать первое чувство и сказать человеку только одну фразу. «Я тебе доверяю», либо «Я тебе не доверяю». Без каких-либо дальнейших объяснений.
Зазвучала релаксационная музыка: журчание ручейка, перекличка птиц, таинственный шелест листьев… и движение началось. Помню первую встречу. Мы столкнулись с девушкой почти нос к носу. Взглянула ей в глаза и автоматически сделала шаг назад, ощутив, что угодила в опасную зону. Буркнула «не доверяю» и поспешила дальше, успев заметить разочарование на лице случайной встречной.
Думаю, со стороны все эти перемещения напоминали броуновское движение молекул, запертых в пространстве твёрдого металлического шара. Мы сталкивались друг с другом, обменивались энергией, взаимно притягиваясь, или отталкиваясь, говорили друг другу «да», или «нет» и летели дальше. Но взаимность возникала далеко не всегда. Помню магнетизм одного молодого человека мощно потянул к себе, но он без колебаний произнёс «не доверяю». Случалось и наоборот. Человек, готовый протянуть мне руку, вызывал ощущение дискомфорта, и я торопливо отскакивала в сторону. Воистину, как в песне из фильма «Большая перемена»:
Мы выбираем, нас выбирают,
Как это часто не совпадает.
Но иногда между людьми проскакивала искра, запускавшая взаимное притяжение, и они обменивались не только радостным «да», но улыбками и рукопожатиями.
Упражнение длилось минут двадцать, и за это время у меня произошло только две таких встречи, только два зажигания. И потом в оставшиеся дни мы постоянно отыскивали друг друга глазами, сходились в перерывах, занимали места за столиком в кафе и провожали друг друга до автобусной остановки. В тот момент столкнуться с кем-то в толпе и внезапно ощутить магнетизм притяжения воспринималось нами, как предопределённое судьбой чудо. С одной из этих девушек мы дружны до сих пор.
Но сегодня, размышляя об этом феномене, почему-то вспомнила собак. Два ухоженных пса, случайно встретившись на дорожке, начинают обнюхивать друг друга. А дальше, как карта ляжет. Либо, испытывая терпение хозяев, они начинают дружно резвиться, меряясь силой и ловкостью, либо грозно рыкнув, уходят своей дорогой. А случается и безответная любовь: один доверчиво говорит «да», другой отвечает категоричным «нет».
Иными словами, животные опознают друг друга по запаху, а люди по загадочным флюидам, исходящим от нашего сознания и подсознания.
Чувствую, меня опять заносит в какие-то дебри, но уже не могу остановиться. Н.Н. сравнил нас с айсбергами, а по мне больше подходят вулканы. Над кратером клубится пар, а внутри кипит и булькает раскалённая лава: хитросплетение противоречивых мотивов, комплексов, отвергаемых моралью потребностей и нереальных амбиций. Это и есть та загадочная энергия, которая интуитивно улавливается людьми, оказывающимися рядом.
В игре, предложенной на тренинге, у нас был выбор: либо отойти от встречного на безопасное расстояние, либо протянуть ему руку. Но реальная жизнь лишает этого права. На работе мы вынуждены общаться с сотрудниками, выбранными начальником. И не по совместимости друг с другом, а по квалификации. Друзья приводят в компанию новых жён, мужей, или любовников, тоже не задумываясь о возможной дисгармонии. По принципу «стерпится, слюбится». Иногда удаётся стерпеться, крайне редко «слюбиться», но чаще всего искрит при каждом втором соприкосновении.
Всю сознательную жизнь мы варимся в ядовитой энергии случайных людей, как грешники в адском котле, а в старости расплачиваемся за это болезнями, душевной опустошённостью и депрессией.
Блуждающие мысли вновь вернулись к Инне. Когда-то Н.Н. рассуждал о Лебеде, Раке и Щуке. Противостояние между телом и разумом у него прозвучало чётко, а вот роль души получилась размытой. Душа-Лебедь мечется, рвётся в облака, но в итоге ничего не решает. Но теперь с уверенностью могу сказать: главный в этой упряжке Лебедь. Он с первого взгляда произносит своё «доверяю», или «не доверяю». И только потом вступают в торговлю тело и разум. Они могут позволить себе пёстрые эротические связи, браки по расчёту, и прочие компромиссы, но обиженная душа мстит за них на свой лад: прокладывает горькие складки в углах рта, сутулит плечи и туманит глаза тоской. А иногда она пробуждается и начинает жить своей особой жизнью.
Я попыталась проникнуть туда, куда на самом деле невозможно проникнуть: в душу Инны в первые месяцы после расставания с Н.Н. И тогда сочинилась новая сказка, которую назвала:
«Инна»
После столь печально закончившейся встречи Нового года, она несколько дней жила в постоянном ожидании телефонного звонка. Он не может так просто уйти! Он обязательно позвонит и объясниться. Но телефон вел себя, как злейший враг: говорил голосом маминых подруг, каких-то родственников, взахлёб поздравлявших с новым годом и желавших нового счастья. Будто счастье может быть устаревшим, как прошлогоднее платье, и с первого января его нужно срочно менять на новое.
Подруги звали на прогулку, в мороженицу, на вечеринку, но Инна на все приглашения отвечала отказом. Казалось, стоит выйти за дверь, и он в тот же момент позвонит. Так и просидела два дня на диване.
А к концу второго дня поняла, вернее почувствовала, что ждать больше не имеет смысла. Телефон уже никогда не заговорит его голосом. Поднялась с дивана, включила проигрыватель и вынула из стопки первую, попавшую под руку пластинку, оказавшуюся «Лунной сонатой» Бетховена.
Затем, опасливо поглядывая на дверь родительской комнаты, прокралась в кладовку, отыскала спрятанный в дальнем углу мольберт, ящик с красками и аккуратно упакованные холсты, когда-то ещё в школе натянутые на подрамники. Так начался новый этап в жизни Инны.
Комнату заполнила мелодия, исполняемая невидимым пианистом, а она, позабыв о композиции и перспективе, погрузилась в свои ощущения. Наносила краски на холст, как когда-то, следуя своим чувствам, рисовала орнаменты на вазочке с мороженым.
Последняя нота отзвучала и растворилась в воздухе. В тот же момент художница очнулась, взглянула на полотно и поразилась. Коричневые мазки по краям напоминали грот, а за ним расстилалась сине-зелёная, беспокойная гладь, усеянная вспышками серебра – осколками вдребезги разбившейся луны.
Инна долго вглядывалась в пропитанную печалью картину, а потом снова схватила кисть и одним росчерком дорисовала в нижнем правом углу щербатый валун и морскую деву, уронившую на него длинные, полупрозрачные руки.
Остаток вечера Инна провела наедине с этой картиной, как с подругой, готовой вновь и вновь выслушивать её жалобы, а потом почувствовала, что боль слегка улеглась и можно жить дальше.
Последующие дни она провела за письменным столом. Зимнюю сессию никто не отменял. Дисциплина и чувство долга сделали своё дело, хотя в зачётке на этот раз появилась непривычная для неё запись: «удовлетворительно». На смену экзаменам пришли каникулы и боль накинулась с новой силой. Так терзает человека зубная боль. Примешь таблетку – стихает, но, едва её действие заканчивается, приглушённая на время хищница накидывается на бедолагу с ещё большей яростью.
Инна схватилась за голову, а потом стала вспоминать, что было в первый день после экзаменов два года назад? Оказалось, помнила всё до мельчайших подробностей. Они поехали в Кавголово кататься на лыжах. Погода была сказочной. Морозно, на небе ни облачка, деревья покрыты хрусталём, снег разрисован голубыми и лиловыми тениями, а с ёлок, медленно кружась в воздухе, опадают лёгкие, серебристые снежинки.
А ещё Инна помнила, что едва поспевала за силуэтом, изящно скользившим по расписному снегу, любовалась грациозными изгибами его тела, с лёгкостью вписывавшегося в повороты, и то, как неуклюже шлёпнулась ему под ноги, зацепившись за собственную палку. В тот день она впервые осознала, что по уши влюблена в парня чуждого компании гениев, которым предстоит совершить переворот в искусстве.
Немного помечтав, Инна включила проигрыватель, сняла с полки пластинку «Оркестр Поля Мориа», краски и погрузилась в переживания того дня.
То что она увидела на холсте вернувшись из прошлого, не имело ничего общего с классическим пейзажем. Это было нагромождением светящихся радостью красок того дня. И на этот раз тоска на некоторое время утихла, но вскоре накатила снова, озадачив вопросом: «А что же произошло в эти дни два года назад?» Сходу ответить на этот вопрос не удалось, но ответ оказался под рукой. Старый настенный календарь. Он случайно завалялся на книжной полке, и, хотя давно был не актуален, представлял некоторую художественную ценность.
В тот год отмечали какую-то дату, связанную с импрессионистами, и Академия Художеств выпустила небольшой тираж календарей, где на каждой странице была размещена иллюстрация какой-нибудь известной картины, причём очень приличного качества.
Инна принялась не спеша перелистывать календарь и остолбенела. Октябрь был отмечен картиной Клода Моне «Дама в саду»! Той самой картиной, около которой два года назад в октябре они познакомились. Неужели эта встреча была не случайной? Неужели она была ниспослана судьбой?
Ей удалось вспомнить день и число, когда и почему отправилась на выставку. А потом схватила красный карандаш и обвела эту дату жирным, тройным кольцом. Красный день в её личном календаре! Потом восстановила в памяти и пометила ещё некоторые важные даты и успокоилась. Теперь она будет каждую из них отмечать особым способом: переселяться в пошлое и рисовать картину ощущений того дня. С тех пор она зажила двумя параллельными жизнями. Прошлой и настоящей.
Но, как говорится, время лечит. Боль постепенно отступала, а вместе с ней и потребность в самовыражении. Настоящее отвоёвывало свои права. Новые секреты искусствоведения, общение с «соратниками по цеху», совместные поездки и постоянное присутствие талантливого соученика, когда-то амбициозно атаковавшего приблудного физика. После защиты дипломов соученик рискнул сделать ей предложение, и она, как Татьяна Ларина, не слишком охотно, но всё же приняла.
Перед свадьбой Инне захотелось покончить с прошлым, но перед тем, как уничтожить архив, решила изучить глазами искусствоведа нарисованные в моменты отчаяния картины. То, что лежало перед ней, трудно было назвать профессиональной живописью. Их невозможно было отнести ни к одному из известных ей направлений. Инна перебрала в голове все пришедшие на память «измы»: экспрессионизм, абстракционизм, футуризм, примитивизм, но всё это было не то. Цветовые пятна, заполненные тоской и болью, не подходили ни под одно из этих названий. И тогда, проведя по красочным бугоркам рукой, будто хотела воспринять их на ощупь, печально улыбнулась и произнесла слово «Ностальгизм». После чего порезала на кусочки и выбросила в помойное ведро сделанные когда-то этюды и зарисовки, оставив лишь пять картин, пять основных дат: знакомство, первое осознание любви, первый поцелуй в Летнем саду после летней практики, первый вечер любви и тоскующую Русалку. А ещё сохранила старый календарь с обведённой красным карандашом датой, и прошептала, как клятву:
– Пусть это станет моим личным Новым годом. 31 декабря буду отмечать с семьёй и друзьями у ёлки, а этот день – одна с картиной Клода Моне. Хотя… Может быть он когда-нибудь услышит мой зов, и тогда отпразднуем этот день вместе.
Поставила последнюю точку и усмехнулась. Скорее всего моя сказка не имеет ничего общего с реальной Инной, но так она стала мне ближе и понятней. Во всяком случае мы кое в чём похожи: одинаково резонируем на исходящие от Н.Н. флюиды.
Описав большую дугу, мысли вернулись к ощущениям сегодняшнего вечера. Я вдруг сообразила: мемуары Н.Н. подходят к концу. Ещё неделя-другая и наша работа закончится. От этой мысли по коже пробежали мурашки. Что будет со мной дальше?
Вспомнила Н.Н. за празднично накрытым столом, его седую шевелюру, воротничок рубашки, повторяющий цвет глаз, пальцы, сжимающие ножку бокала… Но не это главное. Главное – его магия, которая не оставляет меня даже сейчас, когда изрядно подвыпившая, я сижу у компьютера и пытаюсь сосредоточиться. Почему ему уже восемьдесят, а мне ещё нет тридцати? Почему я не родилась на полвека раньше?
Уважаемый Н.Н.! Не пугайтесь, если случайно прочтёте эти строчки. Я не извращенка и не охочусь за пожилыми мужчинами. Но я готова продать душу дьяволу за то, чтобы Вы не старели. Чтобы в последующие десять лет оставались таким, каким были сегодня вечером. Но это ещё не всё. У меня будет к дьяволу ещё одно условие: хочу сохранить за собой право последующие десять лет по-прежнему навещать Вас раз в неделю как друг, как поверенный, как ученица. Только так я смогу повзрослеть, окрепнуть, научиться самостоятельно мыслить и писать. Без Вас я опять онемею.
Посмотрела на себя со стороны и ужаснулась. Кажется, я – энергетический вампир, ищущий бесплатного донора! Достойный приемник Фауста. Тот продавал дьяволу душу за молодость, а я за литературную славу. Фаусту, старому греховоднику, повезло больше. Он быстро нашёл своего покупателя. А где мне искать своего? Может подать в еbay объявление: «Продаю душу. Хмельной Вампир. Не дьяволам не обращаться»?
Перечитала последние фразы и ужаснулась. Похоже, я и в правду сегодня изрядно набралась. Пора выключать компьютер и отправляться спать. Иначе понапишу ещё больших глупостей.
В следующий раз я пришла к Н.Н. в наш обычный рабочий день. В первый момент показалось, что за прошедшую неделю он резко постарел. Кожа на лице побледнела и обвисла, глаза потускнели, а унылый серый джемпер добавил ещё несколько траурных нот его и без того печальному облику.
В первый момент даже испугалась. Я не была суеверной, но всё может быть. А вдруг дьявол случайно подслушал болтовню хмельного вампира и из вредности сделал всё наоборот? Откачал у Н.Н. пару литров энергии и отдал тому, кто больше заплатил.
По-видимому, жертва моих тайных происков заметила растерянность на лице посетительницы и поспешила успокоить:
– Не тревожьтесь понапрасну. Со мной всё в порядке. Просто последние несколько дней в голове ворочаются неприятные мысли. Сплю плохо. Потому и выгляжу соответственно. Садитесь поудобнее, включайте диктофон и начнём работу.
Исповедь Н.Н.
Каинова печать
Сегодня хочу поговорить не о прошлом, а о событии трёхдневной давности. Меня навестил старый школьный друг Борис. Наверняка помните. Я о нём много рассказывал. Он с семьёй давно живёт в Израиле. Уехали в самом начале перестройки. Легально, без стресса и прочих неприятностей. Там им удалось вполне прилично устроиться, доработать до пенсии, выучить детей в университете и купить недвижимость. Короче, по меркам успешности в иммиграции, у них всё хорошо. Боря приезжает в Питер раз в три-четыре года. Просто развеяться, походить по музеям, театрам и уладить дела с русской пенсией. Естественно, по приезде всегда несколько раз навещает меня. Хотя ничего нового сообщить друг другу не можем, потому что регулярно переписываемся и перезваниваемся. Так случилось и три дня назад. Приятный, запланированный визит.
В последний раз мы виделись четыре года назад. Незадолго до этого я выписался из больницы. Вы никогда не спрашивали, как я оказался в инвалидной коляске, а я не объяснял. Причина самая банальная. Поскользнулся в гололёд, упал на спину и повредил позвоночник. Несколько операций, сделанных опытным хирургом, не помогли. Ноги двигаться отказались.
Итак, возвращаюсь к Борису. Четыре года назад он застал меня в отвратительном состоянии. Растерянный, неухоженный, депрессивный. Полная зависимость от помощи посторонних людей! Нарушение всех интимных границ! А в перспективе – многолетнее унижение без надежды на улучшение. В тот период я вообще не понимал, зачем жить дальше.
Боря был потрясён моим видом и состоянием. Всё время кидался чем-то помочь, подать, принести. Расспрашивал о прогнозах врачей. Потом перешёл к советам и укорам. Говорил, если бы я тогда, как он, переехал в Израиль, всё было бы по-другому. Там медицина лучше, чем здесь, да и уход за инвалидами на ином уровне. И вообще… в Израиле не бывает гололёдов, и там бы со мной такого не случилось. Короче, сплошные «если бы, да кабы». Но что мне было проку от этих нравоучений? От них становилось ещё более тошно. Оставалось лишь согласиться, что он всё в своей жизни сделал правильно, а я, как всегда, лузер.
Это напомнило разговор пятидесятилетней давности, когда я не смог нормально распределиться после института. Боря тоже прочёл лекцию о моей заносчивости и глупости. Надо было выбирать институт, как он. Без лишних амбиций. Тогда тоже устроился бы по специальности и имел надежды и перспективы. Но что за польза от таких рассуждений?
По-человечески всё понятно. Когда не в силах другому помочь, либо донимаешь вопросами, как он собирается выкарабкиваться, либо анализируешь ошибки, доведшие его до такого состояния. Я понимал, что общаться с человеком, попавшим в беду, невероятно сложно. Не отвлечь ни шутками, ни посторонними разговорами, потому что все его интересы сузились до крошечного круга, в центре которого стоит отчаяние и апатия. Наша тогдашняя встреча оказалась тягостной для обоих. Вскоре Боря вспомнил о срочных делах, а я с облегчением закрыл за ним дверь.
Но, как говорится, дуракам везёт. Я получил замечательного инструктора по лечебной гимнастике. Он с порога предупредил, что научить ходить не сможет, а вот независимость вернёт. Его девиз звучал так: «Заменим ноги руками. Если не держат ноги, пусть держат руки». Парень оборудовал в одной из комнат настоящий тренажёрный зал, а всю квартиру – приспособлениями, за которые можно хвататься и держаться. В тот период я возблагодарил судьбу, надоумившую с юности заниматься спортом. Тогда я делал это во имя красоты, а нынче во спасение. Помню наши первые победы, когда впервые без посторонней помощи сел… простите… на унитаз. Тот день мы отметили шампанским. А вот когда сумел пересесть из коляски в специальный стул и самостоятельно вымыться под душем… Шампанского было недостаточно. Тут понадобился коньяк.
А ещё я очень благодарен своим студентам и коллегам. Они буквально вытащили меня из пропасти. Студенты сделали вид, что без моих лекций и наставлений им не обойтись и вызвались приходить малыми группами на дом. А коллеги регулярно подсовывали «сложные случаи», называя непревзойдённым диагностом.
Я понимал, что это не более, чем спасительная соломинка, но цеплялся за неё с благодарностью, и цепляюсь до сих пор. Сейчас двое из бывших студентов поступили в аспирантуру и выбрали меня в качестве второго научного руководителя, а бывшие коллеги всё ещё привлекают к аналитическим задачам. Именно это и стало причиной моей досады на Борю. Вернее, его на меня.
По телефону я в шуточной форме описывал ему свою жизнь. Говорил, что уподобился продвинутой Бабе-Яге: приобрёл ступу с моторчиком, в которой лихо передвигаюсь по квартире и даже вылетаю на улицу. О профессиональной деятельности ничего не рассказывал, потому что сам не знал, как к этому относиться.
Н.Н. замолчал и, как всегда, когда испытывал беспокойство, принялся теребить плед. Наконец собрался с мыслями и пояснил:
Поймите меня правильно. Я – мудрая, старая черепаха, не склонная к завышенной самооценке. Рад, что ко мне всё ещё обращаются, но не считаю себя незаменимым. Ну да ладно. Давайте вернёмся к Борису. В первый же момент возник диссонанс между выражением его лица и моим состоянием. После нашего с Вами праздника я всё ещё пребывал в приподнятом настроении. Накрыл стол всякими деликатесами и принарядился, предвкушая приятное общение. Боря, исходил из другой предпосылки: посещать инвалида нужно с похоронным лицом. Именно такое лицо нарисовалась на пороге, едва я открыл дверь.
В тот же момент скорбь сползла с Бориной физиономии, сменившись сперва удивлением, а потом растерянностью. Его чувства можно понять. Представьте себе состояние человека, вернувшегося после многолетнего отсутствия посмотреть на дачу, на которой отдыхал в детстве с родителями, а позже – с друзьями и первой в жизни девушкой. Когда-то уютный домик выглядел убого и печально. Покосившиеся двери, съехавшая набок крыша и потрескавшиеся оконные рамы. В тот день человек стоял у руины и грустил, вспоминая время, когда они оба были стройны и молоды. Сладкая, ностальгическая грусть. Теперь, три года спустя, он опять мчится к старому пепелищу в надежде пережить сладкие, щемящие чувства, но дом, бесстыжий предатель, стоит посредине ухоженной поляны свежеотремонтированный и вполне довольный собой.
Это может показаться странным, но, к сожалению, такова наша природа. В такие моменты мы почему-то вместо радости ощущаем разочарование.
То же самое произошло с Бориным лицом. Растерянность сменилась разочарованием. Слава богу он быстро оправился и даже повеселел. Не надо строить унылую мину, прибедняться, рассказывать, что у самого всё не так уж и ладно, а у общих знакомых и вовсе хреново.
Боря выставил на стол бутылку отменной водки, я добавил бутылку коньяку и беседа потекла по стандартному руслу. Сперва выпили за меня, за птицу Феникс, восставшую из пепла, затем за Борину успешную операцию на сердце, а уж потом перешли к рассказам о пережитых радостях и невзгодах.
Со временем Вы, возможно, тоже заметите особенность таких дружеских бесед. Они напоминают весы. В первую половину вечера каждый кладет на свою чашу успехи и приятные впечатления, и невольно наблюдает за тем, чья сторона перевешивает. Во вторую половину, когда выпитое спиртное расслабляет и навевает грусть, на чаши весов начинают подбрасывать печали и разочарования.
Что касается первого раунда, перевес оказался на стороне Бориса. Он рассказал о великолепном кругосветном путешествии, которое они с женой совершили летом, об успехах детей и внуков и о культурной жизни в Израиле. Моя чаша весов оказалась значительно скромнее: самостоятельные поездки в парк и по магазинам в электрической ступе, редкие вылазки в театр и общении по скайпу с детьми и внуками. Всё было дружно и гармонично, и тут… Боря подошёл к моему письменному столу и заглянул в разложенные на нём бумаги! Боже мой! Почему жизнь повторят свои сюжеты снова и снова? Такая же сцена, как пятьдесят лет назад, когда он впервые увидел на моём столе книги по психологии.
За несколько минут до этого он стоял в позе ковбоя: округлившийся животик победно выставлен вперёд, ноги расставлены на ширину плеч, а носки стоп слегка развёрнуты в стороны. Человек, твёрдо стоящий на принадлежащей ему земле. И тут, как по мановению волшебной палочки, плечи медленно начали обвисать, правая нога сгибаться в колене, а носок левой всё заметнее клониться во внутрь. Про лицо и говорить нечего. Оно выражало растерянность и разочарование. Бедняга ощутил, как качели нашей значимости вновь пришли в движение. Ещё минуту назад он парил наверху, и вдруг его стремительно понесло вниз. Подозрительно взглянув на бумаги, Боря спросил:
– Ты что? Всё ещё работаешь? Неужели твои знания кому-то нужны? Насколько мне известно, нынешнее поколение давно списало нас в архив.
Я кивнул головой, не вдаваясь в подробности. Почувствовал, что не стоит усугублять постигшее друга разочарование. Надеялся, удастся поменять тему и сгладить неловкость. Но Борис уже вошёл в раж. Картинно размахивая руками, принялся объяснять, что в психологии, по сути являющейся лженаукой, возраст на самом деле не имеет такого решающего значения, как в серьёзных отраслях, где требуется ясность мышления:
– У вас ничего невозможно доказать. Всё построено на болтовне. А красиво болтать можно в любом возрасте. Тем более, что ты инвалид на ноги, а не на голову. Так что тебе и карты в руки. Здорово!
Всё это было сказано лёгким тоном и с мягкой улыбкой. Вроде как шутка, или комплимент. Только почему-то ни одному из нас не захотелось смеяться. Дальнейший разговор так и не склеился. Вскоре Борис вспомнил о неотложных делах, распрощался и был таков.
Я не спеша загрузил посуду в посудомойку, прибрал кухню и, чтобы отвлечься, включил свой любимый детектив, но отвлечься не удалось. В голове упрямо всплывали картинки из прошлого. История наших с Борисом отношений. Мы знакомы почти семьдесят четыре года. С шести лет. Играли в одном дворе, а потом попали в один класс. До девятого походили на братьев близнецов: два худосочных, умненьких, усердных еврейских мальчика. Разве что не играли на скрипке. Учителя постоянно хвалили обоих за хорошие оценки, примерное поведение и прилежание. Мы читали одни и те же книги, чуть позже начали ходить в Эрмитаж, в Русский музей и в театры.
Всё изменилось после лета в Севастополе. Я перерос Борю на целую голову, подлечил прыщи и похорошел. А Боря так и остался щуплым еврейским мальчиком. Его отношение ко мне резко изменилось. Думаю, тогда он впервые почувствовал зависть. Но мне по молодости это было невдомёк. Просто удивило, почему так интенсивно пошёл на сближение с Лёвкой. Зачем ему понадобилась эта дружба. Правда, вскоре до меня, тугодума, дошло в чём дело. Теперь они стали близнецами. Умными, начитанными, неординарными. Оба верили в разумность природы, отмеряющей свои дары по справедливости. Одних наделяет умом и талантами, других – смазливой внешностью и пустой головой.
Юношеская конкуренция понятна. В период роста это чуть ли не единственный способ познать и оценить себя. Как иначе понять, насколько быстро бежишь, если не сравнивать с бегущими рядом? Можно, конечно, сравнить с олимпийскими чемпионами, но лишь в том случае, если хочешь на всегда излечиться от желания бегать.
Н.Н. усмехнулся собственной шутке и вопросительно взглянул на меня:
– Не думайте, что я Вас сегодня умышленно забалтываю. Просто хочу провести тем же путём, которым двигался последние два дня сам. Шаг за шагом. Итак, мы остановились на наших непростых с Борисом отношениях. Тогда, да пожалуй и сейчас тоже, я относился к нему не только тепло, но и с огромной благодарность за то, что был рядом в самый сложный период моей жизни. Если бы не он, его уютный дом и замечательные родители, наверняка бы свихнулся.
А ему не за что было меня благодарить. Наоборот. На всегда сохранил ощущение, что был предан. Сперва я заставил поверить, что мы близнецы, а потом бросил, перескочив в лигу «красавчиков». В этом, скорее всего, и крылся его внутренний конфликт со мной. Во всяком случае не мог скрыть злости каждый раз, когда мне в чём-то, по его мнению, незаслуженно везло.
Вспоминается эпизод, когда объявил ему, что женюсь на Ирине. В тот период он остался один. С женщиной, с которой встречался в моей квартире, пришлось расстаться. Она не устроила родителей, потому что не была «хорошей еврейской девушкой», а он не решился перечить.
Услышав о моём решении, Боря недоверчиво вскинул брови:
– Но она же русская! Неужели твои предки на это согласились?
Друг не знал о моих конфликтах с «предками» и о том, что их мнение меня давно не интересует. И посвящать его в это столько лет спустя не имело смысла, потому и дал весьма уклончивый ответ:
– Я сделал свой выбор. Мне с ней жить, а не им.
Боря вспыхнул, выразительно обвёл взглядом моё жилище и зло произнёс:
– Тебе, как всегда, везёт. Владеешь собственными квадратными метрами.
На нашей свадьбе он сидел с демонстративно кислой миной, намекая, что радоваться тут нечему. Спустя год Борис тоже женился. В то время он вновь сблизился с Лёвой. Однажды на каком-то семейном празднике познакомился с подругой его жены, удовлетворявшей требованиям родителей. Хотя что душой кривить. Девушка и в самом деле оказалась очень симпатичной. Так что в личной жизни равновесие восстановилось. Но не в профессиональной.
Первым защитил кандидатскую Лев, Боря догнал его приблизительно через год, а я, как и положено, числился в отстающих. Зарабатывал деньги заказными договорами, не сильно заботясь о научной деятельности. Но в конце концов, с большим опозданием тоже добрался до финиша, чем заслужил у бывших мушкетёров вполне искренние поздравления.
В следующий раз Борис пришёл в ярость, когда пару лет спустя я разразился докторской. Тогда, как и два дня назад, он, ядовито поджав губы, амбициозно рассуждал о лженауке психологии, где ума большого не требуется.
Н.Н. опять сделал паузу. Поправил неопрятно свисшую на лоб седую прядку, и продолжил извиняющимся тоном:
– Вы можете назвать меня злопамятным. Во всяком случае жена так всегда называла. Но виноват в этом не я, а особенности долгосрочной памяти. Вернее, её архив. Поверьте, в нём намертво отпечатываются события, заряженные сильными эмоциями. Всё остальное бесследно стирается. Эпизоды, которые я перечислил, эмоционально искрили. Думаю, тяжёлая, злая энергетика, исходившая в те моменты от Бориса, пробивала меня насквозь. Она и подействовала на память. Если бы всё, что он говорил, не содержало такого заряда, забыл бы спустя пару дней на веки вечные. А наша с ним последняя встреча опять разворошила проклятый муравейник, потому и мучился от бессонницы, пока не понял, что за всем этим стоит. А стоит за всем этим самое древнее, самое сильное чувство, рождённое вместе с человеком, и название ему – Зависть. Каинова печать.
Н.Н. опять замолчал. Потом, будто о чём-то вспомнив, смущённо добавил:
– Простите. Кажется, о долгосрочной памяти уже говорил. К сожалению, повторяюсь, как все старики. Похоже, пора сделать перерыв и выпить на кухне по чашечке кофе.
Пока он колдовал у плиты, я разглядывала его идеальный порядок, пытаясь подавить угрызения совести. Всякий раз по дороге домой даю слово навести порядок в собственной кухне, но так до сих пор и не собралась. То ли времени не хватает, то ли вкуса, а может просто нет стимула. Считается, что женщины – хранительницы очага, но вид моего очага выдаёт скорее отсутствие женщины, чем наличие таковой. Или я просто неправильная женщина? А может это очередная догма, придуманная мужчинами, желающими жить на всём готовом? А может, когда выйду на пенсию, во мне тоже проснётся потребность в чистоте, уюте и кофе, приготовленном по особому рецепту?
Выпив по чашке замечательного напитка, мы вернулись к работе. Похоже, Н.Н. удалось собраться с мыслями, потому что заговорил решительно и чётко, будто выступал перед аудиторией:
– Однажды на семинаре с небольшой группой студентов зашёл разговор о скрытых мотивах. В качестве одного из них кто-то назвал зависть. Тогда я решил провести небольшой эксперимент. Начал с простого теста. Попросил студентов оценить это качество у себя по десятибалльной системе. Хотите знать, какие получил результаты? Большинство оценило свою завистливость не выше, чем в три балла. Пять встречалось крайне редко, а десять вообще ни разу. То есть все, как один, отрицали свою причастность к этому пороку.
Далее мы стали рассуждать о привычке сравнивать себя с окружающими и о чувствах, которые при этом возникают. В новом контексте ребята стали откровеннее. Кто-то вспоминал, как в детстве сравнивал свою неблагополучную семью с семьями друзей, живущих в любви и достатке. Другие сетовали на недостаток способностей. Почему друзья хватали знания не лету, а им приходится «высиживать хорошие оценки задницей»? Часто всплывала тема внешности. Почему кому-то природа выделила красивое тело и правильные черты лица, а другому прилепила короткие, кривые ноги и бесформенную картофелину вместо носа?
Очень много примеров приводилось из взрослой жизни, когда должности, награды и прочие привилегии раздаются не за истинные заслуги, а по знакомству.
В итоге, в том, что сравнивают свою жизнь и успехи с жизнью и успехами окружающих, сознались все. А дальше, заговорив о чувствах, возникающих при таких сравнениях, сошлись на том, что чувства эти не всегда позитивны. Обида, возмущение, под час переходящие в гнев на несправедливость, предвзятость того, кто управляет человеческими судьбами. Кто по собственной прихоти избирает любимчиков, которым отваливает благ в двойном размере, обделяя при этом ни в чём не повинных других.
Под конец был подведён итог. Всё начинается со сравнения и с вопроса «Почему?» Почему мне досталось меньше талантов, красоты, благополучного старта? Почему?
И тут, как это часто случается с увлёкшейся молодёжью, студенты сформулировали парадокс: зависть, осуждаемая библией и человечеством, не что иное, как гнев на несправедливость распределения благ. После этого их самооценки перекочевали в область от шести до девяти. Теперь никто не стыдился признаться, что ему, как всем прочим, не чужда зависть, если это реакция на несправедливость.
К следующему семинару группа подготовилась самостоятельно. Ребята притащили Библию и зачитали фрагмент о Каине и Авеле. После чего Каин был объявлен праотцом завистников. Рассуждение звучало так:
– Почему он разгневался и убил брата? Оба, готовя свои подношения, очень старались угодить Богу. Но тот, не объясняя причин, принял подношение Авеля более благосклонно. А значит ему будет в дальнейшем сопутствовать удача во всех начинаниях. Что в этот момент почувствовал Каин? Скорее всего осознал себя отверженным, обречённым на тяжкий труд без надежды на успех. Его охватил гнев, но выплеснуть его на Бога парень не мог. Вот и выплеснул на Авеля. Кстати, оставить потомство Авель не успел, так что мы все потомки Каина. Иными словами, носим на себе Каинову печать.
Н.Н. усмехнулся и обратился ко мне с забавной просьбой:
– Не судите ребят за эту абракадабру слишком строго. Им всем тогда было не более двадцати. Но для себя им в тот день удалось сформулировать важные моральные нормы. Нащупать грань между завистью созидательной и завистью разрушительной. Они сформулировали это приблизительно так: зависть созидательная подталкивает человека к само совершенствованию, а разрушительная – к уничтожению конкурента. Физическому, или моральному. Причём моральное разрушение не менее губительно. Завистник амбициозным тоном обесценивает все достижения своей жертвы, разрушая его самооценку и уверенность в себе. И делает это не только в глаза, но и за его спиной.
Об этом семинаре я и вспомнил в последнюю бессонную ночь, когда пытался разобраться в своих отношениях с Борисом. Он прожил всю жизнь с весами за пазухой. Но не теми, что держит в руках богиня Фемида. Помните её изображения? Её весы – древний символ меры справедливости. На весах правосудия взвешивалось добро и зло, поступки, совершённые смертными при жизни. Посмертная судьба зависела от того, какая чаша перевесит. Символ воздаяния умершему, представшему перед судом Фемиды.
Борины весы символизировали сравнение. Постоянное сравнение со мной. Если его сторона перевешивала, он был доволен и счастлив. Отношения между нами оставались дружескими и доверительными. Нам по-прежнему было интересно и весело. Но стоило моей стороне качнуться вниз, как Борис начинал источать яд, стремясь амбициозной критикой обесценить мои деяния, а заодно и личность в целом.
Не стану скрывать, в молодости я переживал его эскапады очень болезненно, но с годами мне каждый раз становилось жаль его. Чего ему не хватает в самом себе, чем не устраивает собственная жизнь, что приходит в такую ярость от моих удач? И почему выбрал для сравнения именно меня?
Н.Н. опять замолчал и посмотрел на часы. Похоже, сегодняшний разговор его сильно утомил. А может сказывались последствия бессонной ночи. Он поправил какие-то бумаги на столе, допил остатки остывшего чая, будто проглотил скопившееся раздражение и закончил вполне миролюбивым тоном:
– Какой смысл в таких сравнениях в нашем возрасте? В период роста это понятно. Кто выше, кто гуще, чьи плоды слаще. Но сейчас, когда мы приближаемся к концу? Меня уже невозможно ни обесценить, ни разрушить. Я – старый, замшелый валун, подвластный лишь времени. В наши годы имеют смысл совсем иные весы. Свои собственные. Когда на одну чашу складываются пережитые радости, а на другую печали. Счастлив тот, у кого радости перевешивают. А Борис, бедолага, так и пронёс на себе через всю жизнь печать Каина. Очень, скажу Вам, тяжёлая ноша.
Провожая меня до дверей, Н.Н. хитренько улыбнулся и сообщил на прощание:
– Кстати, я знаю, почему Борис пометил меня Каиновой печатью, но сегодня Вам не скажу. Подумайте сами. Считайте это заданием на дом.
Заметки редактора.
Русалки и Эльфы
Снова, как школьница, вернулась домой с домашним заданием, хотя на прощание учитель успел дать небольшую подсказку. Завистник – не со всеми завистник. Он выбирает объект зависти по определённому принципу. Понять бы только по какому. Невольно опять вспомнила о Полине. Таких сложных отношений пока ещё ни с кем не было. Одногруппники на факультете журналистики не в счёт. Они не были друзьями. Так что же произошло у нас с Полей? Я перешла на литературный факультет побитой собакой. В сложившемся коллективе была новенькой и изрядно трусила. Полина, неформальный лидер группы, сходу взяла под свою опёку, но на равных мы так и не стали. Новая подруга была хороша собой, энергична, уверена в абсолютной правоте всех своих суждений, а я… Рядом с ней я выглядела довольно блекло. Так во всяком случае мне казалось. Наши роли распределились, как в классических пьесах. Она – главная героиня, умница и красавица, а я – бойкая, хорошенькая субретка, поддерживающая барышню во всех начинаниях. Кстати, именно Полина стала инициатором дружбы с Виктором и Ильёй.
Такое распределение ролей её не только устраивало, но и вошло в привычку. Она, как чемпионка, всегда стояла на верхней ступеньке пьедестала, а я, серебряная медалистка, этажом ниже. Ситуация вышла из равновесия, когда Виктор сбежал, а она осталась одна с ребёнком. Почему именно в тот период весь её гнев обрушился не на него, а на меня? После рассуждений Н.Н. о весах удачи, в голову пришёл простой ответ. По Полининому «табелю о рангах» моей чаше весов следовало всегда находится внизу. Это походило на отношение Бориса к его школьному другу, на Каинову печать. И поведение было сходно. С того самого момента она принялась агрессивно обесценивать всё, что я делала. Короткий роман с горнолыжником, отношения с Германом, работу в издательстве и прочие мелочи, о которых меня угораздило проболтаться.
Пожалуй, мне удалось справиться с домашним заданием, полученным от Н.Н. Потребность завистника разрушить конкурента избирательна. Только сумасшедший будет завидовать Эйнштейну, Давиду Ойстраху, Рафаэлю или Ротшильду. Конкурентом становится тот, кто постоянно рядом, в том же круге общения. Срабатывает принцип «по Сеньке и шапка». Я умнее, талантливее и самобытней тебя. Так нечего выпендриваться и своими сомнительными успехами загораживать и оттеснять меня в тень. Забавно, но я готова повторить парадокс, сформулированный студентами Н.Н.: «Зависть, осуждаемая библией и человечеством, ничто иное, как протест против несправедливого распределения успехов и признания окружающих». Только с одной поправкой. «Несправедливого» с точки зрения завистника.
Едва успела додумать мысль до конца, как она метнулись в другую сторону. Помечена ли сама Каиновой печатью? На сколько пунктов потянет моя зависть? О детстве и подростковом возрасте и говорить нечего. Познавала себя, сравнивая с другими, и расстраивалась, когда сравнение оказывалось не в мою пользу. Хотелось ли унизить, развенчать конкурента? Пожалуй, нет, но радовалась, если это делали другие. Серьёзные переживания начались в университете. Завидовала ли я Полине? Её пассионарности, уверенности в себе, умению в любом коллективе быть лидером? Честно говоря, да. Хотелось ли её обесценить? Нет. Скорее, хотелось стать, такой, как она. Хотелось разгадать секрет её воздействия на людей. Прислушивалась к интонациям, присматривалась к жестам и выражению лица, но каждый раз убеждалась, что секрет кроется в чём-то другом. В том, чего у меня нет. Хотелось ли, чтобы её развенчали другие? Да. Вспомнила, как не без удовольствия слушала рассуждения Ильи:
– Она девица энергичная и бесшабашная. Мастер поверхностных суждений. Вечно чем-то восторгается, с горящими глазами доказывает банальные истины. Её убеждения переменчивы, как погода: каждый день новые сентенции, противоречащие тем, что с жаром проталкивала вчера. Не понимаю, что он в ней нашёл? В чём она лучше меня?
Следующим объектом зависти стала девица, учившаяся на курс старше нас. Её рассказы и повести уже тогда публиковали в таких серьёзных журналах, как «Дружба народов», «Октябрь» и «Юность».
Девица обладала бурной фантазией. Мастерски закрученный сюжет и непредсказуемый финал. Мы пристально следили за её публикациями, ревниво обсуждали достоинства и с особым удовольствием отмечали недостатки. Кто-то критиковал небрежную прозу, кто-то – бедный словарный запас, но я лично завидовала её изобретательности, потому что меня бог фантазией обделил. Хотелось ли этого автора растоптать? Зачем? Разве от этого моя собственная фантазия расцветёт и заколосится?
Все эти вспышки были не слишком болезненными, но однажды меня прихватило по-настоящему. Мы с Германом отправились на встречу с молодыми поэтами. Вечер уже подходил к концу, когда на сцену вышла совершенно необычная девушка. Невысокая и очень стройная. Почти прозрачная. Она напоминала эльфа из современных мультфильмов. Таких людей иногда называют альбиносами. Бесцветные, почти седые волосы и невероятно бледная кожа. Единственным, что её отличало от типичных альбиносов, были яркие голубые глаза. Хотя, возможно, это были линзы. Облик полупрозрачного эльфа, или феи завершала одежда в серебристых тонах.
Взгляд девушки рассеяно скользнул по лицам присутствующих и остановился на Германе. Чем-то он привлёк её внимание. Через пару секунд в зале зазвучал голос поэтессы, слишком ёмкий для такого хрупкого тела. Я ожидала перезвон колокольчика, или лёгкий напев флейты, а услышала хорошо поставленное, насыщенное сопрано, которое объявило, что прочтёт несколько написанных недавно стихов.
То, что зазвучало в зале, трудно было назвать традиционной поэзией. Там не было ни сюжетов, ни образов. Невероятное сплетение ритмов, слов и мелодий, завораживающих и опьяняющих. До сих пор такое воздействие оказывала на меня только музыка.
Я повернулась к Герману и не узнала его лица. Как заколдованный, он не отрывал взгляда от девушки, а когда она замолчала, будто проснувшись, попросил:
– Пожалуйста, прочтите ещё что-нибудь.
Поэтесса, поправила упавшую на лицо серебряную прядь и прошелестела:
– Простите. Очень устала. Но в следующий раз обязательно.
И, уставившись на Германа голубыми озёрами, спросила, будто между ними уже всё решено:
– Ведь мы с Вами ещё увидимся? Правда же?
По дороге домой мы не обменялись ни словом. Он шёл рядом, но не со мной. А я, в сравнении с эльфом, ощущала себя тяжеловесной и вульгарной. Как нелеп мой модный, цветастый прикид рядом с её серебристым хитоном. Как скучна моя искусно сделанная проза в сравнении с её потоком мелодий!
Зачарованный Гарман проводил меня до подъезда и, едва попрощавшись, помчался на поиски такси. Трудно описать, как я в тот вечер ненавидела проклятого эльфа. Никогда до сих пор не испытывала такого жгучего комплекса неполноценности. Кто я, обычная, приземлённая женщина, в сравнении с её уникальностью? Хотелось ли отомстить за собственное унижение, за то, что она публично назначила Герману свидание?
Конечно могла бы ей слегка нагадить. Поместить на сайте молодых поэтов, где она публикует свои стихи, разгромную критическую статью. Квалификации и ехидства у меня бы на это хватило. Но зачем? Мне таланта от этого не прибавится, а ей – дополнительный пиар. Зачем выходить на поле битвы, если победа не сулит даже моральной компенсации. Что тут скажешь? Никудышный из меня завистник. Не боевой.
Но завидовала тогда не только этой девице. Вторым объектом стала сотрудница Ольга Андреевна. Вскоре после злополучного вечера я оказалась свидетельницей её увлекательного рассказа о том, как уничтожала молодых любовниц мужа. Как «с гиканьем вспрыгивала на повелителя и в мановение ока превращала старую, заезженную клячу в ретивого скакуна».
Я слушала её рассуждения и думала о Германе. Он был далеко не красавцем, но благодаря особому магнетизму, который принято называть харизмой, постоянно притягивал женские взгляды. Поэтому реакция на него седовласой девицы была не случайной. Девушка, пишущая такие фантастические стихи, не могла не обладать повышенной восприимчивостью к «аромату» пассионарного мужчины.
Сотрудницы, знавшие Германа не один год, частенько намекали на близкий конец «моего правления». Я де не первая, и не последняя метресса в его жизни, и за быстрым взлётом всегда следовала унизительная отставка. Была ли в этих наветах доля истины, или обычное женское злословие, сказать не могу. Мой друг всё ещё оставался для меня полузакрытой книгой.
Но лицо зачарованного Германа было мне незнакомым и потому пугающим. На меня он никогда не смотрел так, как на проклятого серебристого эльфа. Но что мне со всем этим делать? Покорно сидеть и ждать, когда буду отправлена, как предыдущие метрессы, в отставку? Спрашиваете, почему завидовала Ольге? Всё очень просто. Она – сексуальная одалиска, наездница с бешенным темпераментом, а я – всего лишь обычная женщина, которая может любить и отвечать на любовь. Да, в этот момент я отчаянно завидовала Ольге, потому что никогда не смогу стать борцом, как она. Не смогу отшвыривать и затаптывать всех эльфов и фей, слетающихся на моего мужчину.
Что в итоге могу сказать о собственной зависти? Она ни созидательна, ни разрушительна. Обычная зависть по шкале Н.Н. баллов на восемь. Мрачная и тяжёлая.
Что было дальше? Много ли стихов успела напеть Герману соблазнительница сирена, сказать не могу. Знаю только, что через пару недель его лицо пришло в обычное состояние, а я опять превратилась в умненькую девочку Сашеньку, нуждающуюся в опеке и наставлениях.
Перечитала написанную на одном дыхании исповедь, вспомнила многолетние метания Н.Н. и задала себе последний вопрос:
– Может это естественная двойственность мужской натуры? Днём они благополучно уживаются с земными женщинами, а во сне, тайком от всех, сбегают к бледнолицым русалкам и серебристым эльфам?
Исповедь Н.Н.
Три года спустя
Итак, я остановился на нашей договорённости с Инной. Тайные встречи каких-то десять лет, а потом новая жизнь. Но где мы будем встречаться? Некоторые знакомые для коротких, случайных связей до сих пор пользовались «золотыми ключиками» от чужих квартир. Но этот вариант с первого момента вызвал у меня отвращение. Представил себя на месте такого гостя. Чужая квартира. В ванной на гвоздике висит банный халатик хозяйки дома, на кухне – передничек, а в спальне на тумбочке – фотографии детей и случайно забытая заколка для волос. В тот же момент ощутил себя варваром, оскверняющим чужой очаг. Ещё более мерзко чувствовал бы себя у Инны, если бы ей пришло в голову воспользоваться отсутствием мужа и сына.
Вспомнил чувство брезгливости после Бориных свиданий с подругой в моей комнате. Они не оставляли никаких следов своего пребывания, но каждый раз хотелось всё перемыть и перетереть. Дело не в пыли, и не в отпечатках пальцев. Сам воздух был пропитан энергетикой чужой любви.
В наших отношениях с Инной не должно быть дополнительной грязи. Достаточно того, что они построены на двойном предательстве. Нам нужен крошечный необитаемый островок, отрезанный от всего мира. Островок только для нас двоих.
Вскоре мне удалось найти такое пристанище, маленькую однокомнатную квартирку на окраине города. Хозяева сдавали её на три года за вполне доступную цену. Они обставили её симпатичной мебелью, но въехать так и не успели. Что-то изменило планы молодой пары.
Помню изумление Инны, когда она впервые переступила порог квартиры:
– Ничего себе! Я рассчитывала на рай в шалаше, а ты, Синяя Борода, умыкнул меня во дворец!
Я, сделав обиженное лицо, недовольно протянул:
– Обижаете, барышня. Для Вас это может всего лишь дворец, а для меня – крошечная волшебная планета, на которую когда-то залетал Маленький Принц.
Так началась тайная жизнь. Постепенно планета заполнилась нашими вещами. Даже завели небольшое хозяйство. Чай, кофе, пара любимых бокалов и чашек, которые выбирали вместе, домашние тапочки и прочие мелочи, терпеливо ждущие нашего появления.
Мы появлялись там по средам. Почему-то обоим понравился этот день. Середина недели. Инна организовала себе библиотечный день, а я подстроился под её планы.
Воздух на нашей планете был пропитан смесью радости и печали. Едва совершив посадку, мы грустили, предчувствуя предстоящий отлёт. Ох уж эта заколдованная планета, где время творило собственные чудеса! Стрелки часов с бешенной скоростью мчались по кругу, но каждая секунда, наполненная особым смыслом, вмещала в себя упущенные и растраченные впустую годы.
Неумолимая стрелка часов, как фея в фильме о Золушке, совершив семь оборотов, ласковым, но решительным голосом сообщала:
– Ваше время истекло. Пора покидать сказку и возвращаться на планету Земля.
Мы печально переступали порог в обратном направлении, заранее радуясь встрече через неделю. А на планете Земля нас подхватывала совершенно иная жизнь. Работа и семья, друзья и недруги, а ещё бесконечные злободневные проблемы, требующие активности и изобретательности.
Н.Н. замолчал, мечтательно взглянул в окно, достал из-под листка бумаги какой-то предмет, бережно прикрыл его ладонью и, будто вернувшись в реальность, спокойно продолжил:
– Понимаете, наша жизнь раскололась на две части. Шесть дней в неделю мы принадлежали семье. Там происходили все важные события. Празднования дней рождений, Нового года, встречи с друзьями. Мы ходили со своими супругами в театры, на выставки, ездили по выходным загород, а летом в отпуска. Но это ещё не всё.
Я никогда не спрашивал Инну об её интимных отношениях с мужем, но могу сказать, как это было у меня. Мы с Ириной по-прежнему спали в одной постели. И не только спали. Я не хочу смущать Вас подробностями, но для женщин возраст между сорока и пятьюдесятью столь же мучителен, как для подростков переходный. Организм, чувствуя приближение климакса, идёт вразнос. Гормоны бушуют и выплёскиваются через край. Помните фильм «Аромат женщины»? Так вот, я имею в виду не духи и не те ароматы, которые улавливает наше обоняние, а другие. Некие флюиды, которые противоположный пол воспринимает, как призыв. Я бы назвал это ароматом женщины после сорока. Повышенная потребность в сексе помноженная на опыт, превращают её в амазонку, отвоёвывающую свой последний шанс.
Мужчины, пожалуй, тоже в этом возрасте активизируются, но не так отчаянно. Их век всё же чуть длиннее. Этот феномен известен человечеству с давних времён. Не случайно шутят: «седина в бороду, бес в ребро», или «в сорок лет бабе век, в сорок пять баба ягодка опять».
Но сейчас хочется сказать не о народной мудрости, а о себе, нехорошем человеке, изменявшем жене с любовницей, а любовнице – с женой.
Н.Н. виновато усмехнулся и ещё раз разъяснил свою позицию:
– Если помните, я с самого начала предупреждал, что Вы не получите портрета человека, прожившего безупречную жизнь. Более того. С уважением относясь к морали и Библейским заповедям, не раз нарушал их, но при этом не изображал из себя жертву обстоятельств. Знал, что выбор всегда оставался за мной.
Итак, возвращаюсь к рассказу о двойной жизни. Мы попали в добровольную изоляцию, решив встречаться лишь на необитаемом острове, наложив запрет на все общественные места, где могли засветиться. На самом деле это было смешно. К примеру, выходя с работы с сотрудницей, для меня было совершенно нормально продолжить разговор, пройдясь пешком по Невскому, или по Летнему саду, заскочить по дороге в кафе, или пирожковую. Сколько раз я подбрасывал коллег на машине до ближайшей станции метро, но Инна категорически отказывалась даже от таких мелочей. Смешно сказать, в новостройки, где находилась съёмная квартира, она добиралась с двумя пересадками на метро. Мне дозволялось встречать её только у подъезда. Много раз пытался выяснить, чего она так боится, но всегда получал один и тот же ответ:
– Когда мы вместе, у нас всё на лбу написано. Если какой-то знакомый встретит меня в кафе, или в парке в компании просто сотрудника, поздоровается и тут же забудет, а вот если натолкнётся на нас с тобой… поверь, поймёт всё с первого взгляда. Потому лучше не нарываться.
Я не оспаривал её решение. Значит были на то причины. Откуда мне знать что за отношения у неё с мужем? Помню лишь, как он, тогда всего лишь влюбленный соученик, приходил в ярость от одного моего вида. Что знал он об Инниных чувствах ко мне, о том, как тяжело ей далось расставание? Тема супругов стала у нас с самого начала табу. Но что поделаешь. Двойная жизнь имеет свои законы.
Незаметно пролетело без малого три года. Перестройка, на которую все возлагали столько надежд, обернулась полной катастрофой. Рухнувшая экономика, разгул бандитизма, нувориши, разворовавшие государственную собственность, пришли к власти, а, так называемый «средний класс», впал в нищету. Единственной группой населения, у кого появилась надежда на будущее, оказались граждане еврейской национальности, получившие право беспрепятственно покидать страну.
В одну из сред на наш «необитаемый остров» налетело цунами. Инна сообщила, что муж оказался евреем по материнской линии, и принял решение всей семьёй иммигрировать в Израиль. Там уже обосновалось группа единомышленников. Им посчастливилось заинтересовать местного галерейщика, который охотно выставлял и продавал их картины.
С мужем понятно. Для него иммиграция – единственный шанс начать достойную его таланта жизнь, но хочет ли уезжать Инна? На мой вопрос она ответила очень уклончиво. Неопределённо пожала плечами и заговорила о сыне:
– Ему это тоже полезно. Получит полноценное образование, будет жить и работать в цивилизованной стране.
Она продолжала говорить о муже и сыне, но ни словом не обмолвилась о себе. На мой вопрос, хочет ли сама уезжать и чем будет там заниматься, Инна лишь искоса посмотрела мне в глаза, опять пожала плечами и перевела стрелки на мою персону. Не планирую ли сам куда-нибудь уезжать.
Естественно, у меня в семье обсуждались всевозможные варианты, но наша ситуация выглядела иначе. В организации, где работала Ирина, как грибы, вырастали малые предприятия, приносившие кое-какой доход. Разработки моей психологической группы по подбору кадров тоже вошли в моду. Заказы не иссякали и деньги соответственно тоже. Иными словами нашей семье удалось удержаться на плаву. А вот понадобятся ли наши знания и опыт в чужой стране вызывало большие сомнения. Каждый раз, проигрывая эту ситуацию, мы приходили в одному и тому же выводу: нам лучше остаться здесь, а детей со временем переправить за границу. Но описывать Инне свою ситуацию не стал. Знал, что в отличие от нас, им финансово приходится очень туго.
В последующие встречи мы к этой теме не возвращались а я, как страус, трусливо прятал голову в песок. Надеялся, подготовка к отъезду займёт много месяцев, а может и несколько лет. Не исключено, что к этому времени на работы её мужа у нас тоже появится спрос, и тогда тема отъезда отпадёт сама собой. Правда, время от времени ловил на себе Иннины вопросительные взгляды, но не знал, как на них реагировать.
Понимал, что они могут означать, но только на половину. На пути к полному пониманию стояло ею же поставленное условие. Десять лет ожидания, пока дети повзрослеют и перестанут в нас нуждаться. Со времени заключения договора прошло всего три года, и в данный момент наши дети нуждались в нас более, чем когда-либо. Потому и не понимал, чего именно она ждёт от меня. А сама за все эти месяцы не проронила ни слова. И тут гром среди ясного неба. Во время одной из встреч она блеклым голосом сообщила, что документы на выезд готовы и билеты куплены. Отлёт через три недели.
Это, на ходу брошенное сообщение, повергло меня в шок. Почему молчала, что подготовка идёт полным ходом? Почему говорит о нашем расставании, как о чём-то, не заслуживающем внимания? Легко и просто, будто я для неё уже ничего не значу! Да, вспомнил. Немного помолчав, Инна виновато добавила, что с работы уже уволилась, то есть библиотечных дней больше не будет.
Последнее посещение островка безопасности сохранилось в памяти весьма смутно. Знаю, что вычистили квартиру до блеска, каждый запаковал личные вещи. Сумку с остатками продуктов поставили у подъезда. В нынешнее голодное время выбрасывать на помойку – последнее варварство, а везти домой никто из нас не хотел. Позже всплыла ещё одна деталь. Я уже переступил порог, собираясь в последний раз запереть дверь, как Инна, о чём-то вспомнив, на секунду проскочила в комнату, а потом вышла, отвернув от меня лицо. Мы молча дошли до метро, пожелали друг другу удачи и разбежались в разные стороны.
В этой квартире я побывал ещё раз. Месяц спустя встретился с хозяйкой для передачи ключей и остатка денег. Она внимательно осмотрела состояние мебели, обоев и сантехники и, не найдя никаких повреждений, с благодарностью пожала мне руку. Я уже спустился на пару ступенек, когда послышался её голос:
– Ой, Вы тут кое-что оставили. На подоконнике.
Н.Н. посмотрел на меня покрасневшими глазами и приподнял ладонь. Под ней лежала разломанная пополам заколка для волос с головой тоскующей русалки. Голос Н.Н. заметно дрогнул:
– В тот момент я понял, зачем Инна вернулась в квартиру. Это она оставила для меня. Где-то купила и умышленно разломала, потому что никогда не носила подобный кич. Так она попрощалась со мной на всегда. И только тут осознал, что я – последний идиот. Понял, что означали тусклый голос и вопросительный взгляд, который постоянно ловил на себе. Инна не хотела в Израиль. До последнего момента ждала, что попрошу не уезжать. Была готова отправить мужа и сына вдвоём, а самой остаться в этой разрухе, лишь бы мы были вместе. До последнего момента ждала от меня предложения, а я, проклятый эгоцентрик, повёл себя так же, как четверть века назад. Тогда все мысли были заняты рушащейся карьерой, нынче – рушащейся экономикой.
Понимаете теперь, почему без особой симпатии отношусь к себе самому? И врёт тот, кто утверждает, с годами люди меняются. Может с кем-то это и происходит, а я каким пришёл в этот мир, таким и уйду. И «Работой над ошибками» ничего не исправишь.
Всё это время Н.Н. судорожно сжимал русалку в ладони, но тут положил на стол, погладил пальцем головку и грустно произнёс:
– Это символ и приговор. Двадцать лет спустя Русалка дала мне второй шанс, но я проиграл его, как и первый. Видите, она сломана. Морская дева меня больше не ждёт и не зовёт. Именно это сказала Инна, положив её в последний момент на подоконник. Больше я её никогда не видел.
Заметки редактора
Домой возвращалась с тяжёлым чувством. Почему Н.Н., умный, грамотный психолог, всю жизнь мучится чувством вины? Виновен перед отцом в том, что остался нераскаявшимся блудным сыном. Перед Борисом, потому что внезапно похорошел. Обвиняет себя в том, что не достаточно страстно любил жену, и называет себя подлецом за то, что ради Инны не бросил жену.
Я не психолог и не так умна, как Н.Н., может поэтому не считаю себя обязанной всегда соответствовать ожиданиям ближних. И к постоянному всепрощению тоже не склонна. Может со мной что-то не так?
На этот раз мои заметки будут очень короткими. После исповеди Н.Н. никаких новых мыслей и ассоциаций не появилось. Интересно, что он расскажет через неделю. Думаю, это будет последняя глава.
Исповедь Н.Н.
Заключительная
Прошлый раз Вы уходили с очень несчастным лицом. Не переживайте. На самом деле я не склонен к самоедству. Просто от одиночества иногда становлюсь сентиментальным. Начинает казаться, мог бы прожить жизнь лучше. Хотя вряд ли было бы лучше, останься Инна со мной в Питере. Я не имел права в то турбулентное время бросать жену и детей без поддержки. Да и Инна не была готова отпустить мужа и сына в чужую страну одних.
И потом… мы были слишком разными, потому, несмотря на близость, так и остались чужими. Она по-прежнему жила в мире искусства, живописи, эмоций, не подвластных логике. Для романтичных встреч раз в неделю на необитаемом острове, или на волшебной планете – это было потрясающе, но для выживания в экстремальных условиях… а в то время условия были действительно экстремальными, нужны слаженность действий и готовность к компромиссам. А этому мы с ней так и не научились.
Н.Н. улыбнулся и ободряюще кивнул мне головой, будто желал отвлечь от грустных мыслей, и уже совсем иным тоном продолжил:
– Я много рассуждал о разногласиях между разумом и душой. Так вот, всё, что только что сказал, было от разума. Но душа очень долго сопротивлялась, отказываясь принять утрату. Вернее, так никогда и не приняла. Понимала, что совершила последний полёт к солнцу. Впереди её ждало неминуемое увядание. В тот самый момент, когда душа перестаёт надеяться на чудо, заканчивается молодость и начинается постепенное продвижение к старости. Забавно и символично. В начале жизни Инна пробудила мою душу, а в середине – то ли усыпила, то ли забрала с собой.
О последующих годах рассказывать особо нечего. Мы стоически преодолели жуткие девяностые. Потом жизнь более или менее стабилизировалась. Дети, воспользовавшись моей национальностью, переехали в Германию, а мы с Ирой остались вдвоём. Ей удалось организовать небольшую фирму, приносившую стабильный доход, а я, как уже говорил, вполне успешно совмещал исследовательскую работу с преподавательской. Все эти годы мы много путешествовали по миру, часто посещали детей, а потом и внуков в Германии. Так что жаловаться было не на что.
Иры не стало пять лет назад. Тогда то, возвращаясь домой после очередного посещения кладбища, я и поскользнулся на гололёде. Вот и вся история.
Н.Н. выключил диктофон и симпатично, совсем по-молодому улыбнулся:
– А теперь приглашаю Вас на банкет, посвященный окончанию работы. Отказы не принимаются.
Заметки редактора
Сделка с Дьяволом
И вновь мы сидим в благоухающей аппетитными ароматами кухне. Как и в прошлый раз, стол, сияющий праздничной сервировкой, моментально заполняется вазочками с диковинными закусками.
В самый первый раз, пригласив меня на пиршество, Н.Н. прочёл лекцию о ритуале еды. Звучало это приблизительно так:
– Еда – слово женского рода. Она и в самом деле женщина. Её полное имя мадам Гурмэ, и она очень капризна. Требует, чтобы за столом все внимание уделялось только ей. Если гости начинают беседовать о посторонних вещах, тут же обижается и перестаёт быть вкусной. Так что будем внимательны к этой милой даме.
С тех пор это стало обязательным правилом за столом. И каждый раз, тронутая вниманием, мадам Гурмэ щедро ублажала и баловала нас своими изысками. В этот вечер она превзошла самою себя.
Когда, наконец, и она исчерпала свои ресурсы, Н.Н. убрал посуду, оставив на столе только вино и бокалы, и заговорил:
– К сожалению, наша работа подошла к концу. Я не ошибся, сказав «к сожалению». Привык к вашим посещениям, и мне их будет очень не хватать.
Потом слегка развернулся, достал из ящика какую-то папку и положил передо мной.
– Это я приготовил для Вас. Хочу, чтобы забрали с собой. Тут собраны все листы, которые Вы отпечатывали на принтере. Но они несколько отличаются от первозданного вида. Помните, первое время я очень придирчиво относился к Вашим текстам. Несколько раз даже просил переделать. А потом угомонился. Сперва мне мешало, что действующие лица выглядят не всегда такими, какими их представлял. Какими сохранились в памяти. Но потом увлёкся Вашим видением и вступил в дискуссию. Стал на полях и на оборотной стороне листа писать свои комментарии. Иногда возражал, иногда соглашался и даже благодарил. Взгляд с иной перспективы помог многое переосмыслить и переоценить. То, что много лет считал ошибками, увиделось в ином свете. Оказалось, что упрекать себя было не за что. В других эпизодах случалось наоборот. Радовался, гордился собой, а на самом деле радоваться то было нечему.
Н.Н. опять замолчал. Как всегда, когда мысли внезапно меняли направление, что-то переложил с места на место, что-то поправил, улыбнулся и подвёл итог:
– Понятно, что сейчас это уже не имеет значения, но всё равно было интересно. Полистайте на досуге. Если, конечно, найдётся время.
Я потянула папку к себе, но потом, смутившись, вернула на место. Это его труд, а значит – его собственность. Уже приготовилась объяснить причину отказа, но Н.Н. упреждающе поднял руку, призывая к молчанию:
– Знаю. Вы хотите сказать, что я – автор этой рукописи, а значит авторские права принадлежат мне. Но… Во-первых, никогда не собирался её публиковать, а во-вторых, я не автор, а всего лишь поставщик. Поставлял сырой материал, фарфоровую массу, а Вы, как скульптор, лепили из неё живые фигурки. Заставляли их двигаться, танцевать, смеяться и плакать. Но есть ещё одна причина, почему не хочу хранить у себя. Рано, или поздно меня не станет. Дети приедут освобождать квартиру. Хорошо, если весь архив оптом вынесут на помойку, а если начнут перебирать? Мне не хочется, чтобы папка попала им в руки. Там всё слишком личное. Собственно говоря, Вы – единственный человек, заглянувший в подводную часть моего айсберга, и так это должно остаться.
Н.Н. решительно протянул мне папку. Я с благодарностью приняла её у него из рук, упаковала в безразмерную сумку и с грустью подумала, что пора уходить. Но хозяин не торопился. Он поднял бокал и произнёс заключительный тост:
– Давайте выпьем за наше сотрудничество. Я очень рад, что именно Вы взялись за это дело. Ни с кем другим такой гармонии не сложилось бы.
Я едва приоткрыла рот, чтобы высказать всё, что крутилось в голове в последние недели, но Н.Н. вновь движением руки остановил моё красноречие:
– Я знаю, что Вы хотите сказать. Не надо. Сам всё прочёл в Ваших глазах. В том, как откликались на мои рассказы. А ещё… Мне жаль с Вами расставаться. Ваши визиты стали важной частью моей жизни. От всего сердца желаю удачи!
Н.Н. опустил свой бокал на стол, собрался с мыслями и смущённо продолжил:
– Я знаю, современная молодёжь живёт в напряжённом ритме, и всё же мы с мадам Гурмэ были бы очень рады видеть Вас хотя бы иногда. Ничего не говорите. Не берите на себя обязательств, которые со временем оттягивают плечи. Просто знайте, здесь Вам всегда рады.
Вот и всё. Привычная дорога домой. Троллейбус слегка наклоняется на поворотах, покачивается и плавно тормозит у светофоров. Я прижимаю к себе сумку с драгоценной папкой и думаю… о Дьяволе. Неужели старый лиходей подслушал стенания хмельного Вампира и, не подав ни единого знака, вступил в сделку? Что же будет теперь с моей проданной в преисподнюю душой?
Заметки редактора
Слушающий да услышит
На этом его рассказ закончился, но беседа продолжалась. Впервые за время совместной работы Н.Н. заговорил на тему, не имеющую отношения к его прошлому. Когда-то он рассказывал о значении мимики и жестов, и сейчас я с изумлением наблюдала за движением его правой руки. Сперва она поправила выбившуюся из причёски седую прядку на лбу, потом потёрла идеально выбритый подбородок и, наконец, когда он, по-видимому, принял окончательное решение, угомонилась и легла на колено. Н.Н. хмуро посмотрел на меня и произнёс всё ещё неуверенным тоном:
– Очень хочется сделать одно признание. Только не спешите обижаться. По началу, когда мне в качестве редактора порекомендовали молодую девушку, я расстроился. В тот момент казалось, женщина средних лет, накопившая собственный жизненный опыт, поймёт меня лучше. В том, что моим собеседником должна быть женщина, я не сомневался. Подобные разговоры между мужчинами невозможны. Сказывается биологическая природа самцов. Они по сути своей – вечные соперники. Даже собаки мужского пола писая на столбик, стараются задрать ногу выше, чем его предшественник. Мужчина редактор рано или поздно взял бы на себя роль судьи, а я бы старался выступить перед ним героем-победителем. Работы над ошибками не получилось бы. Получилось бы показательное выступление. Иными словами, враньё. Но, как я уже сказал, собеседником должна была стать зрелая женщина, а не девочка в возрасте моих внуков. Более всего страшило искажение: не поняв, что я имею в виду, она заменит мои мысли собственными наивными интерпретациями. Но зрелой редакторши не нашлось, и пришлось работать с тем, кто выразил готовность взвалить на себя этот труд.
Вы наверняка заметили, что в первые недели я очень придирчиво читал написанные Вами тексты, делал много правок, пару раз просил переписать целые абзацы, но потом придирок стало значительно меньше. Вы очень быстро научились меня понимать.
Помните, я как-то рассуждал о комфортном общении, о готовности собеседника не обсуждать прав я, или не прав, а видеть ситуацию моими глазами. Если бы речь шла о настоящем, о принятии решения, подобная стратегия нанесла бы вред. Но в данном случае речь идёт о прошлом, когда всё равно ничего не исправишь, поэтому мне не нужны ни судьи, ни советчики. Просто доброжелательный слушатель, побуждающий к размышлениям вслух.
А Ваши тексты на самом деле хороши. Даже не понимаю, как это получается. Некоторые мысли, которые крутятся в голове в виде бесформенной каши, в Вашем оформлении приобретают чёткую, законченную форму. Большое спасибо за сотрудничество и за понимание.
Услышав про «понимание», я невольно усмехнулась. В памяти всплыла фраза, однажды сказанная Н.Н.: «Понимание заканчивается там, где сталкиваются личные интересы».
Но, похоже, между нами уже наладилась своего рода телепатия, и доказательством этого явился заданный Н.Н. вопрос:
– Думаете, наши интересы могут когда-нибудь столкнуться?
Мне вспомнились прорицания Германа: «Этот жук присвоит твой талант, опубликует книгу под своим именем, огребёт жирный гонорар, а тебя, как редактора, упомянет где-нибудь на последней странице мелким шрифтом».
Я понимала, мой друг умышленно сгущает краски, стараясь пробудить антипатию к заказчику. Я действительно только редактор. Всё, что написано в его мемуарах – не мой труд, не мои мысли и не моё творчество. Моя заслуга – лишь красиво расставленные слова. И вообще… Вряд ли в наше время за такую литературу кто-то заплатит «жирный гонорар», а вот почасовую зарплату я уже получаю. И весьма жирную. Тем не менее интересы могут столкнуться, если я надумаю опубликовать свои «заметки». Хотя думать об этом пока рано.
В ответ на заданный столь откровенно вопрос я просто отрицательно покачала головой, поблагодарила за похвалу и поспешила домой. Говорить о том, как воздействуют на меня его метафоры и парадоксы была пока не готова. На этот раз в моей голове вместо ясно оформленных мыслей булькало какое-то варево из ощущений. И сравнить их можно было разве что с компьютерной игрой. Я мчусь по волшебному коридору. Знаю, что должна добраться до десятого уровня, но не знаю как. Случайно наступаю на нужную плитку, и передо мной распахивается дверь в проход, ведущий к иному пониманию человеческих отношений. Но это всего лишь второй уровень. Надо бежать дальше. Тут рука случайно хватается за некий рычаг, и открывается третий уровень. Мир опять меняет свои очертания. И так далее. Похоже, каждая встреча с Н.Н. является для меня тем самым волшебным рычагом или плиткой, открывающими доступ к следующему уровню взросления. Но оформить эти ощущения в пристойную словесную форму я ещё не готова. Всему своё время.
Хотя кажется, теперь я начинаю понимать, что так тревожит Германа. Дело не в гонораре, который может получить Н.Н., а в происходящих во мне изменениях, не подвластных его контролю. Как в сказке о трёх медведях: «Кто лежал на моей кровати и смял её, кто сидел на моём стуле, и сдвинул его?»
Так и у нас. Каждую неделю он подмечает во мне новые побеги, привитые не им. Значит все нападки на Н.Н. не что иное, как ревность? Не физическая, а интеллектуальная.
Вспомнилось высказывание одной энергичной дамы, жены входящего в моду писателя. Муж славился не только литературным талантом, но и неразборчивыми любовными связями. Однажды дама чётко сформулировала свои взгляды на брак. И звучало это приблизительно так:
– Где и как он использует детородный орган мне по барабану, но если узнаю, что с кем-то из своих шалав обсуждает литературные планы, убью.
Так и Герман. Он тоже присвоил себе эксклюзивное право на мой интеллект.
Чем дольше я об этом размышляла, тем сильнее на него злилась, но тут вспомнились рассуждения Н.Н. об айсберге и интерпретациях. (Снова этот пресловутый Н.Н.). Может мотивы, в которых обвиняю друга – лишь плод моей литературные фантазии? Я ведь почти ничего не знаю о его жизни. Что, к примеру, Герман имел в виду говоря, что не раз был продан близкими людьми оптом и в розницу? Не настало ли время наконец познакомиться с ним по ближе?
Вскоре мне предоставилась возможность реализовать свой план. Герман приехал ко мне на ужин. Я, как и положено, запекла в духовке рыбу, накрошила пару салатов и поставила на стол его любимое белое вино.
Через час, когда от моих скромных усилий остались только чисто обглоданные косточки, решилась задать первый вопрос. Герман, казалось, давно ждал откровенного разговора. Свой первый негативный опыт он описал во всех подробностях:
– Это случилось лет восемь назад. Я учился на четвёртом курсе. Компания, с которой тогда дружил, состояла из пяти человек, пяти идеалистов. Четыре парня и девушка. Моя девушка. Все были убеждены, что культура способна спасти мир. Просвещенного, мыслящего человека сложно заразить тупой пропагандой и превратить в зомби.
Мы решили основать журнал, в котором будем издавать только серьёзную, умную литературу. Сперва журнал выходил в университетском издательстве и продавался по символической цене. Этими деньгами мы и расплачивались с типографией. Со временем стало казаться, что предприятие сулит успех, а значит пора расширяться и создавать собственное дело. В коммерции мы разбирались значительно хуже, чем в литературе. Вернее, вообще не разбирались. Тем не менее скинулись деньгами, сняли помещение и по дешёвке обзавелись необходимой техникой.
У прочей компании собственные средства имелись, а мне пришлось брать весьма ощутимый кредит. Я рассказывал, что тогда мы жили с мамой вдвоём и с деньгами всегда было туго. Короче, через год стало ясно, что бизнес приносит одни убытки. Я был уверен, что это ещё не конец. Просто раскрутка требует чуть больше времени. Нужно вложиться в рекламу, пробудить интерес, заработать имя, а потом уж грести бабки. Но мои друзья мыслили иначе. Им нужны были бабки. Сразу и много. О стремлении просвещать человечество компания уже успела забыть.
В итоге, как говорится, на ловца и зверь бежит. Нашлась группа программистов, умевших создавать макеты книг, но ничего не смысливших в литературе. Ребята предложили создать совместный бизнес: издательство, печатающее всё подряд на деньги заказчика. Любое количество экземпляров с доставкой на дом. А что авторы делают с книгами дальше – их проблема. Могут хоть в унитаз спустить. Но основной доход программисты планировали иметь не с книг, а с серийных заказов: рекламных проспектов, визиток, наклеек на футболки и прочего ширпотреба.
Мои друзья, успевшие потерять интерес к культуре, загорелись новой идеей и поставили вопрос на голосование. Я оказался единственным, кто проголосовал против. Даже моя девушка проголосовала «за». В итоге, я развернулся и вышел из дела. Если бы мне хотелось только денег, мог бы заработать их где угодно, хоть на стройке, не марая рук распространением дешёвой рекламы.
Но то, что я ушёл, было лишь половиной беды. Вторая половина состояла в том, что на мне висел солидный кредит. Я попросил ребят вернуть хотя бы часть денег, но получил вежливый отказ:
– Прости, старик, но это невозможно. Мы вкладываем в новый бизнес нашу технику и выпилить из неё одну пятую не получится.
Дело у них, кстати, пошло неплохо. Поэтому года через два я опять обратился с просьбой вернуть вложенную мною долю. На этот раз по поручению команды переговоры взяла на себя моя девушка. Вернее, к тому времени уже бывшая. Она с возмущением заявила, что то, что они сейчас зарабатывают, не имеет ко мне ни малейшего отношения. А хлам, приобретённый несколько лет назад, давно покоится на помойке. На этом разговор закончился, а кредит мне удалось погасить лишь в прошлом году. Это было, пожалуй, самым большим разочарованием в близких людях, но, к сожалению, не единственным.
Рассказ произвёл на меня сильное впечатление. Я впервые увидела Айсберга с другой стороны. В новом освещении он больше не выглядел всемогущим Германом, наперёд предугадывающим ход событий и с лёгкостью справляющимися со всеми проблемами. Своими и чужими.
Но, пройдя стажировку у Н.Н., я попыталась рассмотреть эпизод с другой стороны, и получилась следующая картина. Некий Проповедник загорелся идеей спасти человечество и отправился в путь, не удосужившись изучить карту местности. Он был личностью пассионарной, а потому за ним потянулась группа идеалистов единомышленник-ков. Некоторое время, спотыкаясь и падая, они продирались по тернистой тропе, но вскоре, разодрав ноги о камни и колючки, обнаружили просёлочную дорогу. Спутники не сбежали тайком. Они привели разумные доводы и предложили идти по ней вместе. Пусть даже не совсем в ту сторону, куда намечали раньше. Но идеалист проповедник обвинил соратников в отступничестве, разобиделся и вернулся домой. Залечить раны и заново приняться за спасение человечества. На этот раз в одиночку. А что предприняли остальные? Прошагав пару недель по просёлочной дороге, выбрались, наконец, на опушку леса, где хранились вожделенные деньги. Можно ли это назвать предательством? Скорее, ошибкой выбора, или временным заблуждением.
У проповедника и его спутников оказались разные жизненные цели. Он хотел спасать других, а они – жить для себя.
Получается, если рассматривать первую половину истории с такой позиции, то предательства вовсе и не было. А вот вторая половина вполне однозначна. Бывшие единомышленники, присвоив себе припасы, взятые в дорогу на пятерых, помахали проповеднику ручками и исчезли, оставив его голодным и наедине с долгами.
Перечитала этот абзац и засмеялась. Опять, как в случае мачехи и зеркальца, я сотворила новую сказку. Похоже, это мой способ абстрагироваться от конкретных событий и смотреть на ситуацию нейтрально.
Но в тот день, когда Герман рассказывал о своём поражении, я впервые увидела его новое лицо. Обычно оно выражало уверенное самодовольство, а тут передо мной сидел обиженный ребёнок, которого хотелось утешить и приласкать.
Странно, однако созданы женщины. Кричим, что хотим иметь сильного, надёжного мужчину, за которым, как за каменной стеной. А усевшись за эту стену злимся, молотим по ней кулаками, и радуемся, рассмотрев трещину, а ещё лучше, здоровую брешь. Наконец то можно приступать к своим исконно женским обязанностям: жалеть, утешать и залечивать боевые раны. Так и я. Впервые посмотрев в растерянное лицо своего сильного мужчины, испытала такой прилив нежности, которого ни разу не испытала за два года нашего знакомства.
А Герман, почувствовав эту нежность, уже без стеснения рассказывал дальше. О финансовых трудностях из-за висевшего на нём долга, о том, как подрабатывал официантом и развозил пиццу, пока не устроился сперва уборщиком, а потом корректором в издательство, где работает по сей день. Тогда ему действительно повезло, причём совершен-но случайно. Как-то вечером он начал прибираться в кабинете шефа. Делал это всегда после окончания рабочего дня, но в тот раз шеф почему то, спустя два часа после ухода с работы, вернулся обратно и очень удивился, застав за мытьём полов молодого мужчину. Выяснив, что перед ним с половой тряпкой в руках стоит студент литературного факультета, нуждающийся в заработке, предложил попробовать себя в качестве корректора. Впоследствии у них с шефом обнаружились сходные литературные вкусы, что способствовало карьерному восхождению бывшего поломоя. В итоге сейчас он занимается тем, о чём мечтал в юности: прививает читателям вкус к хорошей литературе. Но в карте памяти на всегда отпечаталась пережитая травма – быть проданным оптом.
Выслушав этот рассказ, я вновь задалась вопросом: так какого предательства с моей стороны он боится, и как это связанно с Н.Н.? Рассуждения старого человека никак не влияют ни на мои литературные вкусы, ни на отношение к Герману. Хотя… Пожалуй именно на отношение они и влияют. Но не в худшую сторону, а в лучшую. После двух лет близости я, наконец, начинаю его понимать. Правда, в собранной мозаике не хватает ещё одной важной части. Как он был продан в розницу.
Вторую историю Герман не стал рассказывать в подробностях. Наметил лишь основной сюжет:
– Всё было очень банально. Как в примитивных мелодрамах. Двое влюблённых собираются пожениться, но тут появляется некий доброжелатель, нашёптывающий девушке о тайных связях обманщика жениха. Она с ходу принимает информацию на веру и, даже не удосужившись с ним объясниться, блокирует телефон и в социальных сетях сообщает, что бывший жених – подлец и негодяй. Правда, пол года спустя, появляется у него дома, извиняется, кается и просит прощения. Кто-то открыл ей глаза и рассказал кому и зачем понадобилась эта клевета.
Судя по тому, что Герман до сих пор не женат, импульсивную невесту он тогда не простил, но почему? Не долго думая, задала этот вопрос. На этот раз мой друг слегка смутился, поёрзал на стуле, обдумывая ответ, и только потом приступил к пространному объяснению:
– Дело в том, что простить можно, но простить не значит принять. Для временных отношений достаточно любви, а вот для совместной жизни необходимо ещё и уважение к партнёру. Без этого никак. А уважения ко мне у бывшей невесты не обнаружилось. Попытаюсь объяснить это на несколько сомнительном примере. Представь себе, после двух лет наших с тобой отношений, некий доброжелатель, или доброжелательница сообщает мне, что одновременно со мной у тебя есть ещё один любовник, а может и несколько. Естественно, в первый момент у меня взыграют эмоции. Захочется тут же послать тебя ко всем чертям, опозорить перед всем светом и всё прочее. Но, когда шквал негодования и обиды уляжется, включатся мозги. Кто этот доброжелатель? Как он связан с тобой и со мной? Нет ли у него личной заинтересованности нас рассорить? Понимаешь, в чём разница? Я не только люблю тебя, но и уважаю. И не готов сходу верить любой гадости, которую кому-то вздумается про тебя сказать. А моя бывшая невеста даже не усомнилась в моей непорядочности.
Судя по хмурому, отсутствующему выражению лица эти воспоминания всё ещё причиняли Герману боль. Он отвёл глаза в сторону, поправил и без того идеально причёсанные волосы и только потом, слегка успокоившись, вернулся к начатому сценарию.
– Итак. Разобравшись с доносчиком, я поговорю с тобой. Открытым текстом. Назову имя информатора и точный текст полученного от него сообщения. Ну а дальше… Как карта ляжет. Тут можно долго импровизировать, но не в этом суть. Надеюсь, ты поняла, что я имею в виду под уважением, или, как это принято называть, доверием. Без них отношения превращаются в жизнь на пороховой бочке. Любой негодяй во имя корысти может запалить под этой бочкой фитиль.
Всё сказанное Германом звучало очень убедительно, но в голове крутился один вопрос. Почему невеста с такой лёгкостью поверила в его непорядочность? Может в период их совместной жизни были какие-то поступки, или слова, вы-звавшие её недоверие? Может это я не знаю его по-настоящему?
Герман, прочтя мои мысли, сам ответил на незаданный вопрос:
– Я сам над этим размышлял и пришёл к забавному вы-воду. Рисуя портрет другого человека мы, на самом деле, рисуем автопортрет. Не зная его мыслей и чувств, переводим их на знакомый нам язык. К примеру, некто, терзаемый завистью, объясняет этим качеством реакции окружающих. Другой, частенько прибегающий к спасительной лжи, постоянно сомневается в правдивости ближнего, а хвастун делит его успехи пополам. Короче, послушай внимательно, что рассказывает твой собеседник о других и поймёшь каков он сам. Этим я объяснил себе реакцию бывшей невесты. Она с лёгкость поверила в моё двуличие, потому что это качество было ей самой хорошо знакомо.
Герман плеснул в свой бокал остатки вина и облегчённо откинулся на спинку стула. Наивный человек! Надеялся, запас неприятных вопросов иссяк. Но ошибся. Самый важный был ещё впереди. Почему моя работа с Н.Н. вызывает в нём раздражение?
Забавно, но именно эта тема смутила его более двух предыдущих. Он всячески пытался ускользнуть от ответа, увести разговор в сторону, или просто отшутиться, но я вцепилась, как клещ, и ему пришлось в конце концов сдаться.
– Я понимаю, моя реакция более всего похожа на ревность, но это не обычная ревность. Скорее страх. Твой Н.Н., судя по всему, человек незаурядный. В моём представлении, пожилые люди, надумавшие на последнем этапе жизни писать мемуары, обычно подводят положительные итоги. Им важно доказать себе и своим потомкам, что жизнь была трудна, но прожита не зря. Так сказать, через тернии к звёздам.
А он… Человек более чем успешный. Доктор психологических наук, доцент, написавший ряд серьёзных монографий, автор нескольких исследовательских методик, которые до сих пор активно используют его молодые коллеги, пишет мемуары под названием «Работа над ошибками». Будто успехов и не было.
И потом… Я чувствую, как меняют тебя его размышления, как велико их воздействие, и мне страшно, что на его фоне выгляжу незрелым, зелёным юнцом. Естественно, он старше меня почти на пятьдесят лет, но тем не менее… Короче, я боюсь, что в один прекрасный день ты разочаруешься во мне и сбежишь.
Признание в сочетании с проступившими через загар красными пятнами на щеках смутило меня ещё больше, чем его самого. Всесильный, самоуверенный Герман боится кого-то разочаровать! Чтобы переварить услышанное и выиграть время, медленно поднялась со стула, добрела до холодильника, достала вторую бутылку вина и принялась терзать штопором пробку. Будто назло эта чёртова затычка намертво вцепилась в стекло и никак не хотела с ним расставаться.
За спиной раздался насмешливый голос:
– Хватит над ней издеваться. Давай сюда. Операцию по разлучению двоих, прочно связанных друг с другом, нужно производить под наркозом.
Что он имел в виду? Метафора с двойным смыслом? Похоже, жизнь вернулась в привычную колею. Я опять – маленькая, беззащитная девочка, а он – мой надёжный за-щитник и решатель проблем.
Мы чокнулись, выпили по бокалу вина «За нас», убрали со стола и Герман поехал домой. Видно, сегодня ему, как и мне, хотелось остаться наедине с собой.
Он уехал, а я принялась переписывать его портрет. До сих пор с полотна на меня взирал захватчик, стремящийся поработить и заполнить собой. Образ, нарисованный Вик-тором. Паук, пожирающий чужую душу. А я, в свою очередь, выпускала шипы и иголки, отстаивая спорную территорию. Но вот в чём вопрос: зачем и от чего я оборонялась? Об этом ещё придётся серьёзно подумать.
Вспомнилась фраза: «Это не ревность. Скорее страх». Герман боится меня разочаровать. Его «Постарайся меня не разочаровать» я знаю наизусть с первого дня появления в отделе. Этим он держит коллектив в постоянном тонусе. Никто не знает, что случится, если разочарует шефа, но все этого страшатся.
Вопрос возник сам по себе. За кого Герман боится на самом деле? За себя, или за нерадивого сотрудника? Сам дважды летел с пьедестала лицом в грязь. Дважды, сам того не желая, разочаровал тех, кто ему доверял и любил. И шрамы, оставшиеся не лице после падения, до сих пор саднят позором и унижением. Но это ещё не всё. Какие чувства испытывает человек, разочаровавшийся в своём кумире? Могу сказать только о себе. Если отношусь к человеку объективно, ценю достоинства и вижу недостатки, знаю, что ожидать в той или иной ситуации, вряд ли его ошибки и даже небольшие подлянки меня удивят или по-настоящему рассердят. А вот тот, кого идеализировала… Тут возникают совсем иные чувства. Обида и возмущение не только из-за самого действия, но и за то, что меня обманул. Прикинулся не тем, каков на самом деле. Хотя, говоря по правде, человек не обманывал меня. Обманывала себя сама. Создала на пустом месте Золотого тельца и поклонялась ему бездумно и вдохновенно. Но осудить другого проще, чем самого себя. Когда бурлят эмоции, трудно оставаться объективным. Доверие, уважение и любовь уступают место презрению и злости, зовущей к возмездию. Друзья наказали падшего кумира деньгами, бывшая невеста обесчестила в социальных сетях, а многие супружеские пары мстят друг другу за разочарование всю жизнь.
На этот раз Герман боится разочаровать меня. Боится очередного разрыва, потому что каждый разрыв – это ещё один шаг в одиночество. Может Герман страшится одиночества?
Кстати, что мой друг говорил об автопортретах? «Слушай внимательно, что говорит твой собеседник о других и поймёшь каков он сам».
Я прислушалась к словам Германа и до полуночи переписывала его портрет. Лицо молодого мужчины на полотне больше не выражало ни высокомерия, ни самодовольства. Но проступило нечто иное. Только пока не понятно что.
Короче, к полуночи, так и не дописав картину, я захлебнулась в вопросительных знаках. Воистину, слушающий да услышит!
Пожалуй, так и назову эту главу, подумала я, выключая компьютер.
Исповедь Н.Н.
Двадцать лет спустя
Сегодня хозяин дома выглядел непривычно нарядным. Тёмно-синий пуловер с острым вырезом, сочно-голубого цвета рубашка, оттеняющая серебро волос и голубизну глаз.
Н.Н. явно хотел произвести впечатление, и ему это удалось. Я откровенно любовалась восседающим за столом пожилым мужчиной, а он, как артист в театре, переждав взорвавшие зрительный зал овации, поклонился, поблагодарил публику за тёплый приём и жестом, призывающим к тишине, объявил о начале представления.
– Сегодня у меня особая дата, которую я ежегодно праздную сам с собой. Чуть позже вы поймёте её смысл. Но сперва начну с короткого вступления. Вы наверное уже привыкли, что я сную во времени взад и вперёд. Но сейчас хочу совершить прыжок более чем через десять лет.
Не потому, что они не имели значения. Наоборот. Это был период плавного восхождения всей семьи. Ирина, излечившись от страха перед энергичными дамами, успешно продвигалась по карьерной лестнице, а дети легко справлялись со школьной программой. Дочка, помимо этого, занималась балетом для удовольствия, но не профессионально. Сын отвоёвывал призовые места на олимпиадах по математике и физике, а я успел защитить кандидатскую, придумать несколько оригинальных методик для комплексного исследования личностных качеств, по совместительству занимался преподавательской деятельностью и собирал материалы для докторской. Но подробно рассказывать обо всём этом не интересно. Поэтому и перескакиваю в день, который для себя назвал «Перелом».
В последнюю неделю я пребывал в каком-то странном состоянии возбуждения. Это не было предчувствием надвигающейся беды. Скорее ощущение: должен предпринять что-то важное, но никак не могу вспомнить что именно. Провал в памяти, не дающий покоя.
В тот день я закончил работу к середине дня. Заняться было нечем, а погода приглашала к прогулке. Вышел на Невский, дошагал до Адмиралтейства, а потом, сам не заметив как, оказался у входа в Эрмитаж. И тут что-то толкнуло в спину. Купил билет, поднялся прямиком на третий этаж в зал импрессионистов и остановился у картины Клода Моне. Той самой, с которой началось моё пробуждение.
Я стоял и радовался встрече со старой знакомой, как за спиной раздался женский голос:
– Вы так долго изучаете эту картину? Она Вас чем-то заинтересовала?
Этот голос узнал сразу. Голос женщины, по которой тосковал двадцать лет. Задержал дыхание, страшась спугнуть наваждение. Разве это могло быть реальностью? А потом выдохнул, будто нырнул в холодную воду, и обернулся. Позади меня стояла она. Моя Инна!
Платье из тонкой джерсовой ткани цвета мокрого асфальта, стекая по бёдрам, спадало к щиколоткам мягкими складками. Чёрные сапожки на небольшом каблучке, тёмно-красный, кожаный ремешок, свободно лежащий на талии и такого же цвета сердоликовые бусы вокруг шеи. Она почти не изменилась. Разве что волосы. Русалка, кому и во имя чего принесла в жертву свои волшебные золотые нити? Аккуратно уложенные волосы едва достигали плеч.
Инна улыбнулась и ещё раз повторила вопрос. В этот момент картина интересовала меня меньше всего. Я шагнул вперёд, взял её за руку и вывел из зала.
Мы сидим в мороженице. За тем самым столиком в углу у окна, за которым сидели двадцать лет назад. Она ложкой рисует цветные орнаменты и рассказывает о себе:
– Работаю искусствоведом в Русском музее. Занимаюсь исследовательской работой, пишу статьи. В прошлом году защитила диссертацию. А ещё готовлю выставки. Страшно интересно. Выпускаю на волю пленников, пару десятков лет томившихся в запасниках. Каждая такая выставка – настоящая сенсация.
Я слушаю её голос и не могу оторвать глаз от обручального кольца на правой руке. Инна переводит взгляд на кольцо и улыбается:
– Да, я замужем. Сын почти взрослый. В этом году заканчивает школу.
Упомянула о сыне и вопросительно уставилась на моё кольцо. Почему-то о жене говорить не хотелось. Инне в унисон сообщил о детях:
– Дочка заканчивает школу через год, а сын младше на два года.
Ответ прозвучал скомкано, и мы оба почувствовали неловкость. Инна, как и прежде, сориентировалась первой и ловко сменила тему:
– А как поживают твои электрончики? Научились летать по заданной траектории?
Меня позабавили эти пренебрежительно-ласкательные «электрончики». Раньше такие шутки воспринимались как высокомерные игры в «кто есть кто», но сейчас это уже не имело значения. Я рассмеялся и развёл руками:
– Понятия не имею, что они сейчас делают. Мы с ними разлетелись по разным траекториям.
Инна приставила ладонь козырьком ко лбу, делая вид, будто высматривает что-то, затерявшееся в космическом пространстве, и тревожно позвала:
– Эй! Где ты? С ними понятно, но тебя-то куда занесло?
И тут моё тщеславие взяло верх. Разве могло оно сдержаться и не похвастаться достигнутыми успехами? Со скромным видом, будто сообщало о чём-то само собой разумеющемся, оно доложило, что нынче занимаемся мы с ним психологией, пару лет назад защитили кандидатскую и совмещаем исследовательскую работу с преподавательской. Кроме того, приступили к сбору материалов для докторской.
Шутливое выражение стекло с лица собеседницы, уступив место недоверию, а потом восхищению. Ложечка, зачерпнувшая мороженое, повисла в воздухе, и Инна произнесла первое, что, по-видимому, в этот момент пришло в голову:
– Уф! Иметь возможность заглядывать в преисподнюю человеческих душ! Даже завидно. И немного страшно.
Мы поболтали немного о психологии, а потом вновь ощутили неловкость и замолчали. Наконец Инна решилась задать вопрос, который мучал ей с самого начала нашей встречи:
– Почему ты пришёл сегодня к этой картине?
В прежние времена, боясь уронить достоинство, я стал бы юлить, отшучиваться, называя всякие, ничего не значащие причины, но сегодня, наученный опытом многолетних ошибок, был уверен, что прямой вопрос требует прямого ответа. Понял, что правда лучше спасительной лжи.
Я честно рассказал о мучительном беспокойстве последних дней, и о толчке в спину, направившем не третий этаж. Инна задумалась, откинула назад свисшую на лоб прядку и неожиданно произнесла:
– Я прихожу к этой картине каждый год в один и тот же день. В день нашего знакомства. Всё это время надеялась, тоже придёшь. Потому что звала тебя. Но ты не появлялся. И сегодня тоже… Я уже собиралась уходить, но потом дала себе последний шанс. Последние пять минут ожидания. И тут ты вошёл в зал. Значит, наконец, услышал. На этот раз телепатия сработала.
Я вспомнил сон, мучивший меня ежегодно в это время года: ночь, звёзды, мирное качание волн, тревога в душе и Русалка. Она обволакивала меня белыми волосами, умоляюще заглядывала в глаза, обвивала шею гибкими пальцами и настойчиво тянула на глубину.
Оказывается, Инна звала меня все эти годы, а я сопротивлялся её зову. Упрямо отталкивал обвивавшие шею руки. Почему? Может всё ещё не был готов к встрече? Но сегодня… и я знаю это наверняка, сам, как ненасытный дракон, захвачу в плен Деву морей и утяну за собой в омут.
Не договариваясь, мы поднялись со своих мест и направились к выходу. Я, как джентльмен, должен был пропустить даму вперёд, но, вопреки всем правилам, шагнул в дверь одновременно с ней, как шагают в портал, открывающий вход в будущее. На секунду прижал к себе, ткнулся носом в её волосы и вдохнул аромат подводного царства.
А потом, как положено, проводил до дома, протянул бумажку с номером рабочего телефона и взял такую же взамен.
Как Вы знаете, в наше время ещё не существовало мобильников. Тогда за охрану приватной сферы отвечали служебные телефоны.
Потом долго бродил по городу, пытаясь привести в порядок взбудораженные мысли. Случайная встреча в огромном городе была маловероятна, но возможна. Все эти годы я втайне мечтал о ней и одновременно страшился. Страшился, потому что ощущал себя подлецом. И, по правде говоря, таковым и был. Для вашего поколения, да и для поколения моих детей это может показаться диким, но в то время господствовали иные нравы. Сейчас молодые люди сперва становятся на ноги, учатся зарабатывать деньги и только потом заводят семью. За это время они успевают поменять несколько партнёров, с кем-то съехаться, расстаться, а затем попробовать с кем-то новым, пока не найдут того, или ту, с кем готовы родить и воспитать детей.
Моё поколение жило по законам средневековья. Во-первых, тогда не существовало надёжных противозачаточных средств. То есть нежелательная беременность была гарантирована. Во-вторых, новобрачной полагалось в первую брачную ночь предъявить доказательство своей непорочности. Муж, вне зависимости от социального положения и культурного уровня, не получив такого доказательства, на всю жизнь приобретал козырь для шантажа. При каждом столкновении интересов мог напомнить супруге, что получил в жёны женщину, побывавшую в употреблении. Таким образом девушка, вступавшая во внебрачные отношения, рисковала дважды. По действовавшим тогда нормам порядочности мужчина, втянувший её в этот грех, должен был рано или поздно жениться. Инна ждала от меня предложения два года, но, так и не дождавшись, вышвырнула из дома.
В первый момент, увидев её в зале, я несказанно обрадовался, но, оказавшись в мороженице за столиком, испытал страшную неловкость: скорее всего меня ожидает расплата за старые грехи. И это справедливо. Человеку, двадцать лет носившему в душе обиду, необходимо выплюнуть её негодяю в лицо. Иначе от мучительных переживаний не избавиться. И я был готов принять этот плевок.
Сперва разговор развивался по сценарию, типичному для встречи старых знакомых. Каждый похвастался достигнутыми успехами. Потом неловко поговорили о детях. При этом ни один из нас не упомянул о «второй половине». А потом всё пошло не по плану. Иннино признание поразило меня в самое сердце. Двадцать лет ожидания! Двадцать лет тоски по прошлому! И никаких упрёков! Мне хотелось опуститься на колени перед женщиной, наделённой божественным даром прощать и любить.
А потом мы шагнули в портал. И потому, как она на долю секунды прижалась ко мне всем телом, понял, что он ведёт нас не в прошлое, а в будущее.
Я метался по городу до темноты не в силах вернуться домой к обыденной жизни, не имея ни малейшего представления, что смогу предложить Инне на этот раз. Знал только одно: на этот раз не смогу её отпустить.
Перед входной дверью сделал несколько глубоких вздохов, но от этого лучше не стало. Ещё не успев согрешить, знал, что в мыслях уже предал. Когда-то, решившись жениться на Ирине, в угоду бастующему телу заключил пакт с совестью, существовавшему до сих пор лишь на бумаге. Но сегодня, и в этом я ни на секунду не сомневался, не только тело, но и душа предъявили на этот договор обещанные им права.
Дома всё было, как обычно. Ира, уютно свернувшись на диване клубочком, читала книгу. Дети, разбежавшись по комнатам, занимались своими делами, а я устроился на кухне перед остывшим ужином и уткнулся в газету. Не для того, чтобы ознакомиться с новостями, а чтобы изобразить занятость. На самом же деле размышлял о том, как организовать свидание с Инной. Брать ключ от пустующей квартиры у кого-то из друзей, как это делал когда-то Борька, не хотелось. Наше второе начало должно быть по-настоящему романтичным. И лучше всего для этого подходила турбаза в Стрельне. С директором мы находились почти в приятельских отношениях. В последнее десятилетие моя группа по несколько раз в год проводила там психологические тренинги, чем обеспечивала турбазе регулярное перевыполнение плана. Для меня лично всегда бронировался номер люкс. Огромная комната с круглым эркером, выходящим в парк. Оставался только один вопрос: захочет ли Инна поехать туда со мной и сможет ли отпроситься из дома на целых три дня? Неделю спустя я встретил Инну у метро, усадил в машину и двинулся через золотую осень навстречу судьбе.
Не имеет смысла описывать эти дни поминутно. Их можно сравнить лишь с симфонией, когда аллегро сменяется меланхоличным адажио, потом вступают в свои права Менуэт, или Скерцо, и снова звучит бурное Аллегро.
Могу лишь припомнить несколько разговоров, сыгравших важную роль для последующих отношений. В частности рассказ Инны о муже:
– Я вышла замуж за одного из соучеников. Ты его несколько раз видел на наших сборищах. Азартный спорщик, который всё время к тебе цеплялся. Из ревности. Так вот… Он на самом деле очень талантливый художник. Правда, с самого начала увлёкся модернизмом, так что о вступлении в Союз и речи быть не могло. С другой стороны, муж – человек разумный. В конфликт с государством не вступает. Участвует только в разрешённых альтернативных выставках и преподаёт рисование в художественной школе. Так что в тунеядцах не числится, но и счастливым себя не ощущает. Судьба многих талантливых людей, родившихся не в то время. Мне, как искусствоведу, это хорошо знакомо, потому и поддерживаю его, как могу.
То, как она говорила о муже, вызывало симпатию прежде всего к ней самой. По стандартному сценарию, тот, кто решается на новый роман, оправдывает свою измену недостатками супруга. Обвиняет вторую половину в мошенничестве. Он де оказался не тем, за кого выдавал себя на первых порах. Иными словами, изменяющий – вовсе не грешник, а жертва, ищущая утешения. И чем больше чёрных пятен проступает на портрете недостойного спутника жизни, тем ярче загорается нимб над головой нового избранника.
В этот момент я испытал совершенно новое чувство к Инне, которое можно назвать восхищением и благодарностью. Нам не придётся швыряться грязью в тех, кто нам предан, чтобы оправдать свою тягу друг к другу.
А ещё помню второе утро в Стрельне. Я, стараясь не шевелиться, лежал в постели, а за окном осень праздновала свой последний бал. В воздухе золотой вуалью кружились листья берёзы. Порыв ветра, и они устремлялись вверх, будто надеялись долететь до неба. А чуть поодаль мудрый, старый клён помахивал им на прощанье шестипалыми, тёмно-красными ладонями.
Инна спала, прижавшись лбом к моему плечу, а я размышлял о том, что будет с нами дальше? Бросить детей я не смогу. Они едва вышли из подросткового возраста, и для них семья – крепостная стена, защищающая от превратностей внешнего мира. Хрупкая, полудетская психика не справиться с её крушением. Тогда что остаётся? Редкие, краденные встречи на случайных квартирах? Но нужно ли это Инне?
От мучительных мыслей отвлекло ощущение прохлады на плече, до сих пор согреваемом Инниным дыханием. Она приподняла голову и с любопытством наблюдала за сменой выражений на моём лице. А потом погладила, как ребёнка, по голове и спокойно произнесла:
– Хватит дёргаться. Ни ты, ни я сейчас не имеем права что-либо менять. Наши дети до этого не дозрели. Придётся запастись терпением и ждать.
В её голосе слышалось железное спокойствие. Будто так всё и было задумано. Неужели эти дни должны были стать местью за прошлое? На этот раз она поиграет со мной, как с котёнком, а затем хладнокровно вытолкает за дверь?
Инна опять отгадала мои мысли, обняла за шею и прошептала в ухо:
– Не придумай ерунды. Мы будем встречаться, иногда устраивать себе праздники, как эти три дня. Пойми, это не приговор, а просто отсрочка. Всего на десять лет. К этому времени у наших детей наверняка будут собственные жизни и собственные семьи. И им будет до фонаря, чем заняты родители. Всё очень просто. А десять лет – это не срок. Пролетят, не заметим как. Прождали друг друга двадцать лет, преодолеем и следующие десять. Кстати, я даже придумала название нашим новым отношениям. Вернее, украла у Дюма. Мы назовём их «Двадцать лет спустя».
Н.Н. грустно улыбнулся и выключил диктофон, дав понять, что сеанс закончен.
Заметки редактора
Хмельной Вампир
Похоже, это стало традицией. Работа над ошибками заканчивается, но общение продолжается. Н.Н. вместо того, чтобы вежливо проводить меня до дверей, спросил:
– Надеюсь, Вы догадались, почему я перенёс нашу встречу на этот день, и почему так принарядился? Совершенно верно. Это – двойная дата. Дата нашего знакомства с Инной и встречи через двадцать лет. Обычно я отмечаю её в одиночестве, но сегодня решил устроить себе особый праздник. Пережить события того дня не молча, а вслух. Когда рассказываешь, в памяти всплывают детали и подробности, мимо которых проскальзываешь, беседуя сам с собой. И потом… Помните мои рассуждения об айсберге? Так вот, Вы – единственный человек, заглянувший в подводную часть меня. Единственный человек, который знает не только о событиях моей жизни, но и о клубке переживаний и противоречий, сопровождавших эти события. Вы стали моим поверенным, и мне хочется отпраздновать очередную годовщину именно с Вами. Прошу к столу. Если, конечно, никуда не торопитесь.
Н.Н., как всегда, лихо развернул свой лимузин и покатил на кухню, а там… Там, благоухая волшебными ароматами, поджидала припозднившихся гостей скатерть-самобранка.
Ваза с цветами, мерцающий хрусталь, излучающий тепло костяной фарфор, свечи и накрахмаленные льняные салфетки. Юбиляр распахнул холодильник, и стол мгновенно заполнился вазочками с экзотическими закусками. Мне невольно вспомнился первый званный обед, который он сооружал под руководством коммунальных соседок. Тогда надеялся на примирение с родителями, а с кем хотел примириться сегодня? Может с самим собой?
Пока я рассматривала вазочки с закусками, хозяин суетился у плиты и одновременно посвящал в свои кулинарные экзерсисы:
– Сейчас приготовлю баранину на гриле. Вчера доехал до рынка, благо он совсем близко, за углом. Купил отменного мяса и замариновал по особому рецепту. А гриль у меня тоже особенный. Электрический. Сын подарил ко дню рождения.
Н.Н. достал мисочку с мясом, снял фольгу и кухня заполнилась ароматом восточных пряностей из тысячи и одной ночи. Пока я захлёбывалась слюной, мучитель продолжал свой неспешный рассказ:
– Сейчас с подарками стало просто. Не нужно приезжать в гости и целый вечер выслушивать сентенции престарелых предков. Позвонил по скайпу, поздравил, а подарок заказал по Амазону. Доставят в любую, указанную в заказе страну. Но гриль и в самом деле очень хороший. Сейчас сами убедитесь.
Не прошло и четверти часа, как я в этом не только убедилась, но и получила несказанное удовольствие. Приготовленная еда и красное вино, поданное на стол, оказались выше всяких похвал.
Н.Н. неспеша наполнил бокалы и, прихватив свой за тонкую, почти прозрачную ножку, торжественно произнёс:
– Давайте выпьем не за успехи, которыми гордится разум, а за волшебство, прикоснувшееся когда-то к нашим душам. И за людей, сотворивших это волшебство. Вы – за своих, я – за своих.
А я задумалась о том, что не знаю, за кого пить. В моей жизни до сих пор ещё не встретился такой кудесник. Хотя, может он уже совсем близко? Может, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, уже поджидает меня за ближайшим поворотом? Мысленно помахала ему рукой, подняла свой бокал и жадно выпила тяжёлое, насыщенное вино почти до дна.
Вечер прошёл замечательно. Н.Н. умышленно не прыгал в прошлое. Он всё время пребывал в настоящем. И вообще больше не говорил о себе. Впервые расспрашивал о моих делах, о том, как функционирует издательство, по какому принципу выбираются книги для публикации и о том, какая современная литература мне нравится. А потом, как бы мимоходом, опять похвалил мою работу и посоветовал в дальнейшем писать собственную прозу. Говоря комплименты, Н.Н. не догадывался, что в моих, красиво расставленных словах, плещется его энергетика. Без неё они остались бы сухой, пережёванной соломой.
Я вернулась домой, надеясь на волне этой энергетики быстренько справиться со словами, но почему-то на этот раз текст разваливался на куски, не желая сплетаться в стройный узор. Прослушала запись раза четыре, но что-то не складывалось. Наконец поняла в чём дело. Был абсолютно непонятен образ Инны. Во всей этой истории она выступала лишь блеклой тенью за спиной Н.Н. Он красочно нарисовал свой автопортрет, и парень на нём выглядел не особо привлекательно. Упрямый, раздражительный молодой человек, не объяснявший причины своих вспышек. Да и интересы у них с Инной были разные. Он носился за «электрончиками», не желавшими лететь по заданной траектории, а она пыталась разобраться в капризах судьбы, забрасывающей одного художника на вершину славы, а другого, не менее талантливого, отправляющей в забытьё.
С другой стороны, могу представить, что первый сексуальный опыт с невероятно привлекательным молодым человеком остаётся в памяти яркой страницей, но двадцать лет ежегодно приходить на место первой встречи и тоскливо надеяться на его появление! Чего-то в этой мозаике не хватает. И тут вспомнилась сказанная мною недавно фраза о любви: «Важен не объект, а состояние души». Может на самом деле тосковала Инна не по мужчине, а по этому состоянию?
Подумала об этом и попыталась представить себе Н.Н. в молодости. Вспомнилась недавно вычитанная где-то фраза: «Изо всего, что сделал и сказал я, пусть не пытаются понять, каким я был». Похоже, он и сам этого не понимал. Описывал свои поступки и переживания, не догадываясь при этом, какое воздействие оказывал и оказывает до сих пор на людей, волею случая попавших в его орбиту.
Вспомнились слова Куратора после консультации с беспризорниками: «Сергей поначалу вызвал у меня жуткую антипатию. Бравада, хулиганские замашки, плевки на пол. А ты… Ты буквально сочился состраданием. И о том, где ещё можно стать паханом… он спросил, на самом деле, не меня, а тебя. Меня с моим генералом уже собирался послать к чертям. А про Женю и говорить нечего. Думаю, от брата узнал, что ты – свой человек. Можно не таиться. Вот и рассказал и про мать, и про брата, с которым связан пожизненно. Так что, парень, это – твой успех».
Чуть позже пришло на ум признание Ирины о тренинге:
–Ты напрасно восхищался моей стойкостью. Да я выдержала только потому, что перед тобою выпендривалась! И вообще… Энергии, которую ты излучал, хватило бы на два таких противостояния.
Предполагаю, благодаря этой ауре, он не только завоёвывал друзей, но и наживал врагов. А что, если именно она явилась причиной конфликта с отцом? Что если исходящие от него флюиды кого-то приводят в восторг, а у кого-то вызывает ярость? Что за таинственная энергетика душ, таинственные «плюс» и «минус», которые либо притягиваются друг к другу, либо отталкиваются и разбегаются в разные стороны?
На память пришла история из студенческих времён. На последнем курсе меня направили на американский тренинг. Участников набирали с разных факультетов и из разных институтов. Не менее сотни незнакомых лиц. Одно из первых упражнений называлось «Знакомство». Нам было велено расслабиться и, неспеша прогуливаясь по залу, спонтанно реагировать на тех, с кем случайно сталкиваемся в пути.
Инструкция звучала так: постарайтесь сосредоточиться на своих ощущениях, поймать первое чувство и сказать человеку только одну фразу. «Я тебе доверяю», либо «Я тебе не доверяю». Без каких-либо дальнейших объяснений.
Зазвучала релаксационная музыка: журчание ручейка, перекличка птиц, таинственный шелест листьев… и движение началось. Помню первую встречу. Мы столкнулись с девушкой почти нос к носу. Взглянула ей в глаза и автоматически сделала шаг назад, ощутив, что угодила в опасную зону. Буркнула «не доверяю» и поспешила дальше, успев заметить разочарование на лице случайной встречной.
Думаю, со стороны все эти перемещения напоминали броуновское движение молекул, запертых в пространстве твёрдого металлического шара. Мы сталкивались друг с другом, обменивались энергией, взаимно притягиваясь, или отталкиваясь, говорили друг другу «да», или «нет» и летели дальше. Но взаимность возникала далеко не всегда. Помню магнетизм одного молодого человека мощно потянул к себе, но он без колебаний произнёс «не доверяю». Случалось и наоборот. Человек, готовый протянуть мне руку, вызывал ощущение дискомфорта, и я торопливо отскакивала в сторону. Воистину, как в песне из фильма «Большая перемена»:
Мы выбираем, нас выбирают,
Как это часто не совпадает.
Но иногда между людьми проскакивала искра, запускавшая взаимное притяжение, и они обменивались не только радостным «да», но улыбками и рукопожатиями.
Упражнение длилось минут двадцать, и за это время у меня произошло только две таких встречи, только два зажигания. И потом в оставшиеся дни мы постоянно отыскивали друг друга глазами, сходились в перерывах, занимали места за столиком в кафе и провожали друг друга до автобусной остановки. В тот момент столкнуться с кем-то в толпе и внезапно ощутить магнетизм притяжения воспринималось нами, как предопределённое судьбой чудо. С одной из этих девушек мы дружны до сих пор.
Но сегодня, размышляя об этом феномене, почему-то вспомнила собак. Два ухоженных пса, случайно встретившись на дорожке, начинают обнюхивать друг друга. А дальше, как карта ляжет. Либо, испытывая терпение хозяев, они начинают дружно резвиться, меряясь силой и ловкостью, либо грозно рыкнув, уходят своей дорогой. А случается и безответная любовь: один доверчиво говорит «да», другой отвечает категоричным «нет».
Иными словами, животные опознают друг друга по запаху, а люди по загадочным флюидам, исходящим от нашего сознания и подсознания.
Чувствую, меня опять заносит в какие-то дебри, но уже не могу остановиться. Н.Н. сравнил нас с айсбергами, а по мне больше подходят вулканы. Над кратером клубится пар, а внутри кипит и булькает раскалённая лава: хитросплетение противоречивых мотивов, комплексов, отвергаемых моралью потребностей и нереальных амбиций. Это и есть та загадочная энергия, которая интуитивно улавливается людьми, оказывающимися рядом.
В игре, предложенной на тренинге, у нас был выбор: либо отойти от встречного на безопасное расстояние, либо протянуть ему руку. Но реальная жизнь лишает этого права. На работе мы вынуждены общаться с сотрудниками, выбранными начальником. И не по совместимости друг с другом, а по квалификации. Друзья приводят в компанию новых жён, мужей, или любовников, тоже не задумываясь о возможной дисгармонии. По принципу «стерпится, слюбится». Иногда удаётся стерпеться, крайне редко «слюбиться», но чаще всего искрит при каждом втором соприкосновении.
Всю сознательную жизнь мы варимся в ядовитой энергии случайных людей, как грешники в адском котле, а в старости расплачиваемся за это болезнями, душевной опустошённостью и депрессией.
Блуждающие мысли вновь вернулись к Инне. Когда-то Н.Н. рассуждал о Лебеде, Раке и Щуке. Противостояние между телом и разумом у него прозвучало чётко, а вот роль души получилась размытой. Душа-Лебедь мечется, рвётся в облака, но в итоге ничего не решает. Но теперь с уверенностью могу сказать: главный в этой упряжке Лебедь. Он с первого взгляда произносит своё «доверяю», или «не доверяю». И только потом вступают в торговлю тело и разум. Они могут позволить себе пёстрые эротические связи, браки по расчёту, и прочие компромиссы, но обиженная душа мстит за них на свой лад: прокладывает горькие складки в углах рта, сутулит плечи и туманит глаза тоской. А иногда она пробуждается и начинает жить своей особой жизнью.
Я попыталась проникнуть туда, куда на самом деле невозможно проникнуть: в душу Инны в первые месяцы после расставания с Н.Н. И тогда сочинилась новая сказка, которую назвала:
«Инна»
После столь печально закончившейся встречи Нового года, она несколько дней жила в постоянном ожидании телефонного звонка. Он не может так просто уйти! Он обязательно позвонит и объясниться. Но телефон вел себя, как злейший враг: говорил голосом маминых подруг, каких-то родственников, взахлёб поздравлявших с новым годом и желавших нового счастья. Будто счастье может быть устаревшим, как прошлогоднее платье, и с первого января его нужно срочно менять на новое.
Подруги звали на прогулку, в мороженицу, на вечеринку, но Инна на все приглашения отвечала отказом. Казалось, стоит выйти за дверь, и он в тот же момент позвонит. Так и просидела два дня на диване.
А к концу второго дня поняла, вернее почувствовала, что ждать больше не имеет смысла. Телефон уже никогда не заговорит его голосом. Поднялась с дивана, включила проигрыватель и вынула из стопки первую, попавшую под руку пластинку, оказавшуюся «Лунной сонатой» Бетховена.
Затем, опасливо поглядывая на дверь родительской комнаты, прокралась в кладовку, отыскала спрятанный в дальнем углу мольберт, ящик с красками и аккуратно упакованные холсты, когда-то ещё в школе натянутые на подрамники. Так начался новый этап в жизни Инны.
Комнату заполнила мелодия, исполняемая невидимым пианистом, а она, позабыв о композиции и перспективе, погрузилась в свои ощущения. Наносила краски на холст, как когда-то, следуя своим чувствам, рисовала орнаменты на вазочке с мороженым.
Последняя нота отзвучала и растворилась в воздухе. В тот же момент художница очнулась, взглянула на полотно и поразилась. Коричневые мазки по краям напоминали грот, а за ним расстилалась сине-зелёная, беспокойная гладь, усеянная вспышками серебра – осколками вдребезги разбившейся луны.
Инна долго вглядывалась в пропитанную печалью картину, а потом снова схватила кисть и одним росчерком дорисовала в нижнем правом углу щербатый валун и морскую деву, уронившую на него длинные, полупрозрачные руки.
Остаток вечера Инна провела наедине с этой картиной, как с подругой, готовой вновь и вновь выслушивать её жалобы, а потом почувствовала, что боль слегка улеглась и можно жить дальше.
Последующие дни она провела за письменным столом. Зимнюю сессию никто не отменял. Дисциплина и чувство долга сделали своё дело, хотя в зачётке на этот раз появилась непривычная для неё запись: «удовлетворительно». На смену экзаменам пришли каникулы и боль накинулась с новой силой. Так терзает человека зубная боль. Примешь таблетку – стихает, но, едва её действие заканчивается, приглушённая на время хищница накидывается на бедолагу с ещё большей яростью.
Инна схватилась за голову, а потом стала вспоминать, что было в первый день после экзаменов два года назад? Оказалось, помнила всё до мельчайших подробностей. Они поехали в Кавголово кататься на лыжах. Погода была сказочной. Морозно, на небе ни облачка, деревья покрыты хрусталём, снег разрисован голубыми и лиловыми тениями, а с ёлок, медленно кружась в воздухе, опадают лёгкие, серебристые снежинки.
А ещё Инна помнила, что едва поспевала за силуэтом, изящно скользившим по расписному снегу, любовалась грациозными изгибами его тела, с лёгкостью вписывавшегося в повороты, и то, как неуклюже шлёпнулась ему под ноги, зацепившись за собственную палку. В тот день она впервые осознала, что по уши влюблена в парня чуждого компании гениев, которым предстоит совершить переворот в искусстве.
Немного помечтав, Инна включила проигрыватель, сняла с полки пластинку «Оркестр Поля Мориа», краски и погрузилась в переживания того дня.
То что она увидела на холсте вернувшись из прошлого, не имело ничего общего с классическим пейзажем. Это было нагромождением светящихся радостью красок того дня. И на этот раз тоска на некоторое время утихла, но вскоре накатила снова, озадачив вопросом: «А что же произошло в эти дни два года назад?» Сходу ответить на этот вопрос не удалось, но ответ оказался под рукой. Старый настенный календарь. Он случайно завалялся на книжной полке, и, хотя давно был не актуален, представлял некоторую художественную ценность.
В тот год отмечали какую-то дату, связанную с импрессионистами, и Академия Художеств выпустила небольшой тираж календарей, где на каждой странице была размещена иллюстрация какой-нибудь известной картины, причём очень приличного качества.
Инна принялась не спеша перелистывать календарь и остолбенела. Октябрь был отмечен картиной Клода Моне «Дама в саду»! Той самой картиной, около которой два года назад в октябре они познакомились. Неужели эта встреча была не случайной? Неужели она была ниспослана судьбой?
Ей удалось вспомнить день и число, когда и почему отправилась на выставку. А потом схватила красный карандаш и обвела эту дату жирным, тройным кольцом. Красный день в её личном календаре! Потом восстановила в памяти и пометила ещё некоторые важные даты и успокоилась. Теперь она будет каждую из них отмечать особым способом: переселяться в пошлое и рисовать картину ощущений того дня. С тех пор она зажила двумя параллельными жизнями. Прошлой и настоящей.
Но, как говорится, время лечит. Боль постепенно отступала, а вместе с ней и потребность в самовыражении. Настоящее отвоёвывало свои права. Новые секреты искусствоведения, общение с «соратниками по цеху», совместные поездки и постоянное присутствие талантливого соученика, когда-то амбициозно атаковавшего приблудного физика. После защиты дипломов соученик рискнул сделать ей предложение, и она, как Татьяна Ларина, не слишком охотно, но всё же приняла.
Перед свадьбой Инне захотелось покончить с прошлым, но перед тем, как уничтожить архив, решила изучить глазами искусствоведа нарисованные в моменты отчаяния картины. То, что лежало перед ней, трудно было назвать профессиональной живописью. Их невозможно было отнести ни к одному из известных ей направлений. Инна перебрала в голове все пришедшие на память «измы»: экспрессионизм, абстракционизм, футуризм, примитивизм, но всё это было не то. Цветовые пятна, заполненные тоской и болью, не подходили ни под одно из этих названий. И тогда, проведя по красочным бугоркам рукой, будто хотела воспринять их на ощупь, печально улыбнулась и произнесла слово «Ностальгизм». После чего порезала на кусочки и выбросила в помойное ведро сделанные когда-то этюды и зарисовки, оставив лишь пять картин, пять основных дат: знакомство, первое осознание любви, первый поцелуй в Летнем саду после летней практики, первый вечер любви и тоскующую Русалку. А ещё сохранила старый календарь с обведённой красным карандашом датой, и прошептала, как клятву:
– Пусть это станет моим личным Новым годом. 31 декабря буду отмечать с семьёй и друзьями у ёлки, а этот день – одна с картиной Клода Моне. Хотя… Может быть он когда-нибудь услышит мой зов, и тогда отпразднуем этот день вместе.
Поставила последнюю точку и усмехнулась. Скорее всего моя сказка не имеет ничего общего с реальной Инной, но так она стала мне ближе и понятней. Во всяком случае мы кое в чём похожи: одинаково резонируем на исходящие от Н.Н. флюиды.
Описав большую дугу, мысли вернулись к ощущениям сегодняшнего вечера. Я вдруг сообразила: мемуары Н.Н. подходят к концу. Ещё неделя-другая и наша работа закончится. От этой мысли по коже пробежали мурашки. Что будет со мной дальше?
Вспомнила Н.Н. за празднично накрытым столом, его седую шевелюру, воротничок рубашки, повторяющий цвет глаз, пальцы, сжимающие ножку бокала… Но не это главное. Главное – его магия, которая не оставляет меня даже сейчас, когда изрядно подвыпившая, я сижу у компьютера и пытаюсь сосредоточиться. Почему ему уже восемьдесят, а мне ещё нет тридцати? Почему я не родилась на полвека раньше?
Уважаемый Н.Н.! Не пугайтесь, если случайно прочтёте эти строчки. Я не извращенка и не охочусь за пожилыми мужчинами. Но я готова продать душу дьяволу за то, чтобы Вы не старели. Чтобы в последующие десять лет оставались таким, каким были сегодня вечером. Но это ещё не всё. У меня будет к дьяволу ещё одно условие: хочу сохранить за собой право последующие десять лет по-прежнему навещать Вас раз в неделю как друг, как поверенный, как ученица. Только так я смогу повзрослеть, окрепнуть, научиться самостоятельно мыслить и писать. Без Вас я опять онемею.
Посмотрела на себя со стороны и ужаснулась. Кажется, я – энергетический вампир, ищущий бесплатного донора! Достойный приемник Фауста. Тот продавал дьяволу душу за молодость, а я за литературную славу. Фаусту, старому греховоднику, повезло больше. Он быстро нашёл своего покупателя. А где мне искать своего? Может подать в еbay объявление: «Продаю душу. Хмельной Вампир. Не дьяволам не обращаться»?
Перечитала последние фразы и ужаснулась. Похоже, я и в правду сегодня изрядно набралась. Пора выключать компьютер и отправляться спать. Иначе понапишу ещё больших глупостей.
В следующий раз я пришла к Н.Н. в наш обычный рабочий день. В первый момент показалось, что за прошедшую неделю он резко постарел. Кожа на лице побледнела и обвисла, глаза потускнели, а унылый серый джемпер добавил ещё несколько траурных нот его и без того печальному облику.
В первый момент даже испугалась. Я не была суеверной, но всё может быть. А вдруг дьявол случайно подслушал болтовню хмельного вампира и из вредности сделал всё наоборот? Откачал у Н.Н. пару литров энергии и отдал тому, кто больше заплатил.
По-видимому, жертва моих тайных происков заметила растерянность на лице посетительницы и поспешила успокоить:
– Не тревожьтесь понапрасну. Со мной всё в порядке. Просто последние несколько дней в голове ворочаются неприятные мысли. Сплю плохо. Потому и выгляжу соответственно. Садитесь поудобнее, включайте диктофон и начнём работу.
Исповедь Н.Н.
Каинова печать
Сегодня хочу поговорить не о прошлом, а о событии трёхдневной давности. Меня навестил старый школьный друг Борис. Наверняка помните. Я о нём много рассказывал. Он с семьёй давно живёт в Израиле. Уехали в самом начале перестройки. Легально, без стресса и прочих неприятностей. Там им удалось вполне прилично устроиться, доработать до пенсии, выучить детей в университете и купить недвижимость. Короче, по меркам успешности в иммиграции, у них всё хорошо. Боря приезжает в Питер раз в три-четыре года. Просто развеяться, походить по музеям, театрам и уладить дела с русской пенсией. Естественно, по приезде всегда несколько раз навещает меня. Хотя ничего нового сообщить друг другу не можем, потому что регулярно переписываемся и перезваниваемся. Так случилось и три дня назад. Приятный, запланированный визит.
В последний раз мы виделись четыре года назад. Незадолго до этого я выписался из больницы. Вы никогда не спрашивали, как я оказался в инвалидной коляске, а я не объяснял. Причина самая банальная. Поскользнулся в гололёд, упал на спину и повредил позвоночник. Несколько операций, сделанных опытным хирургом, не помогли. Ноги двигаться отказались.
Итак, возвращаюсь к Борису. Четыре года назад он застал меня в отвратительном состоянии. Растерянный, неухоженный, депрессивный. Полная зависимость от помощи посторонних людей! Нарушение всех интимных границ! А в перспективе – многолетнее унижение без надежды на улучшение. В тот период я вообще не понимал, зачем жить дальше.
Боря был потрясён моим видом и состоянием. Всё время кидался чем-то помочь, подать, принести. Расспрашивал о прогнозах врачей. Потом перешёл к советам и укорам. Говорил, если бы я тогда, как он, переехал в Израиль, всё было бы по-другому. Там медицина лучше, чем здесь, да и уход за инвалидами на ином уровне. И вообще… в Израиле не бывает гололёдов, и там бы со мной такого не случилось. Короче, сплошные «если бы, да кабы». Но что мне было проку от этих нравоучений? От них становилось ещё более тошно. Оставалось лишь согласиться, что он всё в своей жизни сделал правильно, а я, как всегда, лузер.
Это напомнило разговор пятидесятилетней давности, когда я не смог нормально распределиться после института. Боря тоже прочёл лекцию о моей заносчивости и глупости. Надо было выбирать институт, как он. Без лишних амбиций. Тогда тоже устроился бы по специальности и имел надежды и перспективы. Но что за польза от таких рассуждений?
По-человечески всё понятно. Когда не в силах другому помочь, либо донимаешь вопросами, как он собирается выкарабкиваться, либо анализируешь ошибки, доведшие его до такого состояния. Я понимал, что общаться с человеком, попавшим в беду, невероятно сложно. Не отвлечь ни шутками, ни посторонними разговорами, потому что все его интересы сузились до крошечного круга, в центре которого стоит отчаяние и апатия. Наша тогдашняя встреча оказалась тягостной для обоих. Вскоре Боря вспомнил о срочных делах, а я с облегчением закрыл за ним дверь.
Но, как говорится, дуракам везёт. Я получил замечательного инструктора по лечебной гимнастике. Он с порога предупредил, что научить ходить не сможет, а вот независимость вернёт. Его девиз звучал так: «Заменим ноги руками. Если не держат ноги, пусть держат руки». Парень оборудовал в одной из комнат настоящий тренажёрный зал, а всю квартиру – приспособлениями, за которые можно хвататься и держаться. В тот период я возблагодарил судьбу, надоумившую с юности заниматься спортом. Тогда я делал это во имя красоты, а нынче во спасение. Помню наши первые победы, когда впервые без посторонней помощи сел… простите… на унитаз. Тот день мы отметили шампанским. А вот когда сумел пересесть из коляски в специальный стул и самостоятельно вымыться под душем… Шампанского было недостаточно. Тут понадобился коньяк.
А ещё я очень благодарен своим студентам и коллегам. Они буквально вытащили меня из пропасти. Студенты сделали вид, что без моих лекций и наставлений им не обойтись и вызвались приходить малыми группами на дом. А коллеги регулярно подсовывали «сложные случаи», называя непревзойдённым диагностом.
Я понимал, что это не более, чем спасительная соломинка, но цеплялся за неё с благодарностью, и цепляюсь до сих пор. Сейчас двое из бывших студентов поступили в аспирантуру и выбрали меня в качестве второго научного руководителя, а бывшие коллеги всё ещё привлекают к аналитическим задачам. Именно это и стало причиной моей досады на Борю. Вернее, его на меня.
По телефону я в шуточной форме описывал ему свою жизнь. Говорил, что уподобился продвинутой Бабе-Яге: приобрёл ступу с моторчиком, в которой лихо передвигаюсь по квартире и даже вылетаю на улицу. О профессиональной деятельности ничего не рассказывал, потому что сам не знал, как к этому относиться.
Н.Н. замолчал и, как всегда, когда испытывал беспокойство, принялся теребить плед. Наконец собрался с мыслями и пояснил:
Поймите меня правильно. Я – мудрая, старая черепаха, не склонная к завышенной самооценке. Рад, что ко мне всё ещё обращаются, но не считаю себя незаменимым. Ну да ладно. Давайте вернёмся к Борису. В первый же момент возник диссонанс между выражением его лица и моим состоянием. После нашего с Вами праздника я всё ещё пребывал в приподнятом настроении. Накрыл стол всякими деликатесами и принарядился, предвкушая приятное общение. Боря, исходил из другой предпосылки: посещать инвалида нужно с похоронным лицом. Именно такое лицо нарисовалась на пороге, едва я открыл дверь.
В тот же момент скорбь сползла с Бориной физиономии, сменившись сперва удивлением, а потом растерянностью. Его чувства можно понять. Представьте себе состояние человека, вернувшегося после многолетнего отсутствия посмотреть на дачу, на которой отдыхал в детстве с родителями, а позже – с друзьями и первой в жизни девушкой. Когда-то уютный домик выглядел убого и печально. Покосившиеся двери, съехавшая набок крыша и потрескавшиеся оконные рамы. В тот день человек стоял у руины и грустил, вспоминая время, когда они оба были стройны и молоды. Сладкая, ностальгическая грусть. Теперь, три года спустя, он опять мчится к старому пепелищу в надежде пережить сладкие, щемящие чувства, но дом, бесстыжий предатель, стоит посредине ухоженной поляны свежеотремонтированный и вполне довольный собой.
Это может показаться странным, но, к сожалению, такова наша природа. В такие моменты мы почему-то вместо радости ощущаем разочарование.
То же самое произошло с Бориным лицом. Растерянность сменилась разочарованием. Слава богу он быстро оправился и даже повеселел. Не надо строить унылую мину, прибедняться, рассказывать, что у самого всё не так уж и ладно, а у общих знакомых и вовсе хреново.
Боря выставил на стол бутылку отменной водки, я добавил бутылку коньяку и беседа потекла по стандартному руслу. Сперва выпили за меня, за птицу Феникс, восставшую из пепла, затем за Борину успешную операцию на сердце, а уж потом перешли к рассказам о пережитых радостях и невзгодах.
Со временем Вы, возможно, тоже заметите особенность таких дружеских бесед. Они напоминают весы. В первую половину вечера каждый кладет на свою чашу успехи и приятные впечатления, и невольно наблюдает за тем, чья сторона перевешивает. Во вторую половину, когда выпитое спиртное расслабляет и навевает грусть, на чаши весов начинают подбрасывать печали и разочарования.
Что касается первого раунда, перевес оказался на стороне Бориса. Он рассказал о великолепном кругосветном путешествии, которое они с женой совершили летом, об успехах детей и внуков и о культурной жизни в Израиле. Моя чаша весов оказалась значительно скромнее: самостоятельные поездки в парк и по магазинам в электрической ступе, редкие вылазки в театр и общении по скайпу с детьми и внуками. Всё было дружно и гармонично, и тут… Боря подошёл к моему письменному столу и заглянул в разложенные на нём бумаги! Боже мой! Почему жизнь повторят свои сюжеты снова и снова? Такая же сцена, как пятьдесят лет назад, когда он впервые увидел на моём столе книги по психологии.
За несколько минут до этого он стоял в позе ковбоя: округлившийся животик победно выставлен вперёд, ноги расставлены на ширину плеч, а носки стоп слегка развёрнуты в стороны. Человек, твёрдо стоящий на принадлежащей ему земле. И тут, как по мановению волшебной палочки, плечи медленно начали обвисать, правая нога сгибаться в колене, а носок левой всё заметнее клониться во внутрь. Про лицо и говорить нечего. Оно выражало растерянность и разочарование. Бедняга ощутил, как качели нашей значимости вновь пришли в движение. Ещё минуту назад он парил наверху, и вдруг его стремительно понесло вниз. Подозрительно взглянув на бумаги, Боря спросил:
– Ты что? Всё ещё работаешь? Неужели твои знания кому-то нужны? Насколько мне известно, нынешнее поколение давно списало нас в архив.
Я кивнул головой, не вдаваясь в подробности. Почувствовал, что не стоит усугублять постигшее друга разочарование. Надеялся, удастся поменять тему и сгладить неловкость. Но Борис уже вошёл в раж. Картинно размахивая руками, принялся объяснять, что в психологии, по сути являющейся лженаукой, возраст на самом деле не имеет такого решающего значения, как в серьёзных отраслях, где требуется ясность мышления:
– У вас ничего невозможно доказать. Всё построено на болтовне. А красиво болтать можно в любом возрасте. Тем более, что ты инвалид на ноги, а не на голову. Так что тебе и карты в руки. Здорово!
Всё это было сказано лёгким тоном и с мягкой улыбкой. Вроде как шутка, или комплимент. Только почему-то ни одному из нас не захотелось смеяться. Дальнейший разговор так и не склеился. Вскоре Борис вспомнил о неотложных делах, распрощался и был таков.
Я не спеша загрузил посуду в посудомойку, прибрал кухню и, чтобы отвлечься, включил свой любимый детектив, но отвлечься не удалось. В голове упрямо всплывали картинки из прошлого. История наших с Борисом отношений. Мы знакомы почти семьдесят четыре года. С шести лет. Играли в одном дворе, а потом попали в один класс. До девятого походили на братьев близнецов: два худосочных, умненьких, усердных еврейских мальчика. Разве что не играли на скрипке. Учителя постоянно хвалили обоих за хорошие оценки, примерное поведение и прилежание. Мы читали одни и те же книги, чуть позже начали ходить в Эрмитаж, в Русский музей и в театры.
Всё изменилось после лета в Севастополе. Я перерос Борю на целую голову, подлечил прыщи и похорошел. А Боря так и остался щуплым еврейским мальчиком. Его отношение ко мне резко изменилось. Думаю, тогда он впервые почувствовал зависть. Но мне по молодости это было невдомёк. Просто удивило, почему так интенсивно пошёл на сближение с Лёвкой. Зачем ему понадобилась эта дружба. Правда, вскоре до меня, тугодума, дошло в чём дело. Теперь они стали близнецами. Умными, начитанными, неординарными. Оба верили в разумность природы, отмеряющей свои дары по справедливости. Одних наделяет умом и талантами, других – смазливой внешностью и пустой головой.
Юношеская конкуренция понятна. В период роста это чуть ли не единственный способ познать и оценить себя. Как иначе понять, насколько быстро бежишь, если не сравнивать с бегущими рядом? Можно, конечно, сравнить с олимпийскими чемпионами, но лишь в том случае, если хочешь на всегда излечиться от желания бегать.
Н.Н. усмехнулся собственной шутке и вопросительно взглянул на меня:
– Не думайте, что я Вас сегодня умышленно забалтываю. Просто хочу провести тем же путём, которым двигался последние два дня сам. Шаг за шагом. Итак, мы остановились на наших непростых с Борисом отношениях. Тогда, да пожалуй и сейчас тоже, я относился к нему не только тепло, но и с огромной благодарность за то, что был рядом в самый сложный период моей жизни. Если бы не он, его уютный дом и замечательные родители, наверняка бы свихнулся.
А ему не за что было меня благодарить. Наоборот. На всегда сохранил ощущение, что был предан. Сперва я заставил поверить, что мы близнецы, а потом бросил, перескочив в лигу «красавчиков». В этом, скорее всего, и крылся его внутренний конфликт со мной. Во всяком случае не мог скрыть злости каждый раз, когда мне в чём-то, по его мнению, незаслуженно везло.
Вспоминается эпизод, когда объявил ему, что женюсь на Ирине. В тот период он остался один. С женщиной, с которой встречался в моей квартире, пришлось расстаться. Она не устроила родителей, потому что не была «хорошей еврейской девушкой», а он не решился перечить.
Услышав о моём решении, Боря недоверчиво вскинул брови:
– Но она же русская! Неужели твои предки на это согласились?
Друг не знал о моих конфликтах с «предками» и о том, что их мнение меня давно не интересует. И посвящать его в это столько лет спустя не имело смысла, потому и дал весьма уклончивый ответ:
– Я сделал свой выбор. Мне с ней жить, а не им.
Боря вспыхнул, выразительно обвёл взглядом моё жилище и зло произнёс:
– Тебе, как всегда, везёт. Владеешь собственными квадратными метрами.
На нашей свадьбе он сидел с демонстративно кислой миной, намекая, что радоваться тут нечему. Спустя год Борис тоже женился. В то время он вновь сблизился с Лёвой. Однажды на каком-то семейном празднике познакомился с подругой его жены, удовлетворявшей требованиям родителей. Хотя что душой кривить. Девушка и в самом деле оказалась очень симпатичной. Так что в личной жизни равновесие восстановилось. Но не в профессиональной.
Первым защитил кандидатскую Лев, Боря догнал его приблизительно через год, а я, как и положено, числился в отстающих. Зарабатывал деньги заказными договорами, не сильно заботясь о научной деятельности. Но в конце концов, с большим опозданием тоже добрался до финиша, чем заслужил у бывших мушкетёров вполне искренние поздравления.
В следующий раз Борис пришёл в ярость, когда пару лет спустя я разразился докторской. Тогда, как и два дня назад, он, ядовито поджав губы, амбициозно рассуждал о лженауке психологии, где ума большого не требуется.
Н.Н. опять сделал паузу. Поправил неопрятно свисшую на лоб седую прядку, и продолжил извиняющимся тоном:
– Вы можете назвать меня злопамятным. Во всяком случае жена так всегда называла. Но виноват в этом не я, а особенности долгосрочной памяти. Вернее, её архив. Поверьте, в нём намертво отпечатываются события, заряженные сильными эмоциями. Всё остальное бесследно стирается. Эпизоды, которые я перечислил, эмоционально искрили. Думаю, тяжёлая, злая энергетика, исходившая в те моменты от Бориса, пробивала меня насквозь. Она и подействовала на память. Если бы всё, что он говорил, не содержало такого заряда, забыл бы спустя пару дней на веки вечные. А наша с ним последняя встреча опять разворошила проклятый муравейник, потому и мучился от бессонницы, пока не понял, что за всем этим стоит. А стоит за всем этим самое древнее, самое сильное чувство, рождённое вместе с человеком, и название ему – Зависть. Каинова печать.
Н.Н. опять замолчал. Потом, будто о чём-то вспомнив, смущённо добавил:
– Простите. Кажется, о долгосрочной памяти уже говорил. К сожалению, повторяюсь, как все старики. Похоже, пора сделать перерыв и выпить на кухне по чашечке кофе.
Пока он колдовал у плиты, я разглядывала его идеальный порядок, пытаясь подавить угрызения совести. Всякий раз по дороге домой даю слово навести порядок в собственной кухне, но так до сих пор и не собралась. То ли времени не хватает, то ли вкуса, а может просто нет стимула. Считается, что женщины – хранительницы очага, но вид моего очага выдаёт скорее отсутствие женщины, чем наличие таковой. Или я просто неправильная женщина? А может это очередная догма, придуманная мужчинами, желающими жить на всём готовом? А может, когда выйду на пенсию, во мне тоже проснётся потребность в чистоте, уюте и кофе, приготовленном по особому рецепту?
Выпив по чашке замечательного напитка, мы вернулись к работе. Похоже, Н.Н. удалось собраться с мыслями, потому что заговорил решительно и чётко, будто выступал перед аудиторией:
– Однажды на семинаре с небольшой группой студентов зашёл разговор о скрытых мотивах. В качестве одного из них кто-то назвал зависть. Тогда я решил провести небольшой эксперимент. Начал с простого теста. Попросил студентов оценить это качество у себя по десятибалльной системе. Хотите знать, какие получил результаты? Большинство оценило свою завистливость не выше, чем в три балла. Пять встречалось крайне редко, а десять вообще ни разу. То есть все, как один, отрицали свою причастность к этому пороку.
Далее мы стали рассуждать о привычке сравнивать себя с окружающими и о чувствах, которые при этом возникают. В новом контексте ребята стали откровеннее. Кто-то вспоминал, как в детстве сравнивал свою неблагополучную семью с семьями друзей, живущих в любви и достатке. Другие сетовали на недостаток способностей. Почему друзья хватали знания не лету, а им приходится «высиживать хорошие оценки задницей»? Часто всплывала тема внешности. Почему кому-то природа выделила красивое тело и правильные черты лица, а другому прилепила короткие, кривые ноги и бесформенную картофелину вместо носа?
Очень много примеров приводилось из взрослой жизни, когда должности, награды и прочие привилегии раздаются не за истинные заслуги, а по знакомству.
В итоге, в том, что сравнивают свою жизнь и успехи с жизнью и успехами окружающих, сознались все. А дальше, заговорив о чувствах, возникающих при таких сравнениях, сошлись на том, что чувства эти не всегда позитивны. Обида, возмущение, под час переходящие в гнев на несправедливость, предвзятость того, кто управляет человеческими судьбами. Кто по собственной прихоти избирает любимчиков, которым отваливает благ в двойном размере, обделяя при этом ни в чём не повинных других.
Под конец был подведён итог. Всё начинается со сравнения и с вопроса «Почему?» Почему мне досталось меньше талантов, красоты, благополучного старта? Почему?
И тут, как это часто случается с увлёкшейся молодёжью, студенты сформулировали парадокс: зависть, осуждаемая библией и человечеством, не что иное, как гнев на несправедливость распределения благ. После этого их самооценки перекочевали в область от шести до девяти. Теперь никто не стыдился признаться, что ему, как всем прочим, не чужда зависть, если это реакция на несправедливость.
К следующему семинару группа подготовилась самостоятельно. Ребята притащили Библию и зачитали фрагмент о Каине и Авеле. После чего Каин был объявлен праотцом завистников. Рассуждение звучало так:
– Почему он разгневался и убил брата? Оба, готовя свои подношения, очень старались угодить Богу. Но тот, не объясняя причин, принял подношение Авеля более благосклонно. А значит ему будет в дальнейшем сопутствовать удача во всех начинаниях. Что в этот момент почувствовал Каин? Скорее всего осознал себя отверженным, обречённым на тяжкий труд без надежды на успех. Его охватил гнев, но выплеснуть его на Бога парень не мог. Вот и выплеснул на Авеля. Кстати, оставить потомство Авель не успел, так что мы все потомки Каина. Иными словами, носим на себе Каинову печать.
Н.Н. усмехнулся и обратился ко мне с забавной просьбой:
– Не судите ребят за эту абракадабру слишком строго. Им всем тогда было не более двадцати. Но для себя им в тот день удалось сформулировать важные моральные нормы. Нащупать грань между завистью созидательной и завистью разрушительной. Они сформулировали это приблизительно так: зависть созидательная подталкивает человека к само совершенствованию, а разрушительная – к уничтожению конкурента. Физическому, или моральному. Причём моральное разрушение не менее губительно. Завистник амбициозным тоном обесценивает все достижения своей жертвы, разрушая его самооценку и уверенность в себе. И делает это не только в глаза, но и за его спиной.
Об этом семинаре я и вспомнил в последнюю бессонную ночь, когда пытался разобраться в своих отношениях с Борисом. Он прожил всю жизнь с весами за пазухой. Но не теми, что держит в руках богиня Фемида. Помните её изображения? Её весы – древний символ меры справедливости. На весах правосудия взвешивалось добро и зло, поступки, совершённые смертными при жизни. Посмертная судьба зависела от того, какая чаша перевесит. Символ воздаяния умершему, представшему перед судом Фемиды.
Борины весы символизировали сравнение. Постоянное сравнение со мной. Если его сторона перевешивала, он был доволен и счастлив. Отношения между нами оставались дружескими и доверительными. Нам по-прежнему было интересно и весело. Но стоило моей стороне качнуться вниз, как Борис начинал источать яд, стремясь амбициозной критикой обесценить мои деяния, а заодно и личность в целом.
Не стану скрывать, в молодости я переживал его эскапады очень болезненно, но с годами мне каждый раз становилось жаль его. Чего ему не хватает в самом себе, чем не устраивает собственная жизнь, что приходит в такую ярость от моих удач? И почему выбрал для сравнения именно меня?
Н.Н. опять замолчал и посмотрел на часы. Похоже, сегодняшний разговор его сильно утомил. А может сказывались последствия бессонной ночи. Он поправил какие-то бумаги на столе, допил остатки остывшего чая, будто проглотил скопившееся раздражение и закончил вполне миролюбивым тоном:
– Какой смысл в таких сравнениях в нашем возрасте? В период роста это понятно. Кто выше, кто гуще, чьи плоды слаще. Но сейчас, когда мы приближаемся к концу? Меня уже невозможно ни обесценить, ни разрушить. Я – старый, замшелый валун, подвластный лишь времени. В наши годы имеют смысл совсем иные весы. Свои собственные. Когда на одну чашу складываются пережитые радости, а на другую печали. Счастлив тот, у кого радости перевешивают. А Борис, бедолага, так и пронёс на себе через всю жизнь печать Каина. Очень, скажу Вам, тяжёлая ноша.
Провожая меня до дверей, Н.Н. хитренько улыбнулся и сообщил на прощание:
– Кстати, я знаю, почему Борис пометил меня Каиновой печатью, но сегодня Вам не скажу. Подумайте сами. Считайте это заданием на дом.
Заметки редактора.
Русалки и Эльфы
Снова, как школьница, вернулась домой с домашним заданием, хотя на прощание учитель успел дать небольшую подсказку. Завистник – не со всеми завистник. Он выбирает объект зависти по определённому принципу. Понять бы только по какому. Невольно опять вспомнила о Полине. Таких сложных отношений пока ещё ни с кем не было. Одногруппники на факультете журналистики не в счёт. Они не были друзьями. Так что же произошло у нас с Полей? Я перешла на литературный факультет побитой собакой. В сложившемся коллективе была новенькой и изрядно трусила. Полина, неформальный лидер группы, сходу взяла под свою опёку, но на равных мы так и не стали. Новая подруга была хороша собой, энергична, уверена в абсолютной правоте всех своих суждений, а я… Рядом с ней я выглядела довольно блекло. Так во всяком случае мне казалось. Наши роли распределились, как в классических пьесах. Она – главная героиня, умница и красавица, а я – бойкая, хорошенькая субретка, поддерживающая барышню во всех начинаниях. Кстати, именно Полина стала инициатором дружбы с Виктором и Ильёй.
Такое распределение ролей её не только устраивало, но и вошло в привычку. Она, как чемпионка, всегда стояла на верхней ступеньке пьедестала, а я, серебряная медалистка, этажом ниже. Ситуация вышла из равновесия, когда Виктор сбежал, а она осталась одна с ребёнком. Почему именно в тот период весь её гнев обрушился не на него, а на меня? После рассуждений Н.Н. о весах удачи, в голову пришёл простой ответ. По Полининому «табелю о рангах» моей чаше весов следовало всегда находится внизу. Это походило на отношение Бориса к его школьному другу, на Каинову печать. И поведение было сходно. С того самого момента она принялась агрессивно обесценивать всё, что я делала. Короткий роман с горнолыжником, отношения с Германом, работу в издательстве и прочие мелочи, о которых меня угораздило проболтаться.
Пожалуй, мне удалось справиться с домашним заданием, полученным от Н.Н. Потребность завистника разрушить конкурента избирательна. Только сумасшедший будет завидовать Эйнштейну, Давиду Ойстраху, Рафаэлю или Ротшильду. Конкурентом становится тот, кто постоянно рядом, в том же круге общения. Срабатывает принцип «по Сеньке и шапка». Я умнее, талантливее и самобытней тебя. Так нечего выпендриваться и своими сомнительными успехами загораживать и оттеснять меня в тень. Забавно, но я готова повторить парадокс, сформулированный студентами Н.Н.: «Зависть, осуждаемая библией и человечеством, ничто иное, как протест против несправедливого распределения успехов и признания окружающих». Только с одной поправкой. «Несправедливого» с точки зрения завистника.
Едва успела додумать мысль до конца, как она метнулись в другую сторону. Помечена ли сама Каиновой печатью? На сколько пунктов потянет моя зависть? О детстве и подростковом возрасте и говорить нечего. Познавала себя, сравнивая с другими, и расстраивалась, когда сравнение оказывалось не в мою пользу. Хотелось ли унизить, развенчать конкурента? Пожалуй, нет, но радовалась, если это делали другие. Серьёзные переживания начались в университете. Завидовала ли я Полине? Её пассионарности, уверенности в себе, умению в любом коллективе быть лидером? Честно говоря, да. Хотелось ли её обесценить? Нет. Скорее, хотелось стать, такой, как она. Хотелось разгадать секрет её воздействия на людей. Прислушивалась к интонациям, присматривалась к жестам и выражению лица, но каждый раз убеждалась, что секрет кроется в чём-то другом. В том, чего у меня нет. Хотелось ли, чтобы её развенчали другие? Да. Вспомнила, как не без удовольствия слушала рассуждения Ильи:
– Она девица энергичная и бесшабашная. Мастер поверхностных суждений. Вечно чем-то восторгается, с горящими глазами доказывает банальные истины. Её убеждения переменчивы, как погода: каждый день новые сентенции, противоречащие тем, что с жаром проталкивала вчера. Не понимаю, что он в ней нашёл? В чём она лучше меня?
Следующим объектом зависти стала девица, учившаяся на курс старше нас. Её рассказы и повести уже тогда публиковали в таких серьёзных журналах, как «Дружба народов», «Октябрь» и «Юность».
Девица обладала бурной фантазией. Мастерски закрученный сюжет и непредсказуемый финал. Мы пристально следили за её публикациями, ревниво обсуждали достоинства и с особым удовольствием отмечали недостатки. Кто-то критиковал небрежную прозу, кто-то – бедный словарный запас, но я лично завидовала её изобретательности, потому что меня бог фантазией обделил. Хотелось ли этого автора растоптать? Зачем? Разве от этого моя собственная фантазия расцветёт и заколосится?
Все эти вспышки были не слишком болезненными, но однажды меня прихватило по-настоящему. Мы с Германом отправились на встречу с молодыми поэтами. Вечер уже подходил к концу, когда на сцену вышла совершенно необычная девушка. Невысокая и очень стройная. Почти прозрачная. Она напоминала эльфа из современных мультфильмов. Таких людей иногда называют альбиносами. Бесцветные, почти седые волосы и невероятно бледная кожа. Единственным, что её отличало от типичных альбиносов, были яркие голубые глаза. Хотя, возможно, это были линзы. Облик полупрозрачного эльфа, или феи завершала одежда в серебристых тонах.
Взгляд девушки рассеяно скользнул по лицам присутствующих и остановился на Германе. Чем-то он привлёк её внимание. Через пару секунд в зале зазвучал голос поэтессы, слишком ёмкий для такого хрупкого тела. Я ожидала перезвон колокольчика, или лёгкий напев флейты, а услышала хорошо поставленное, насыщенное сопрано, которое объявило, что прочтёт несколько написанных недавно стихов.
То, что зазвучало в зале, трудно было назвать традиционной поэзией. Там не было ни сюжетов, ни образов. Невероятное сплетение ритмов, слов и мелодий, завораживающих и опьяняющих. До сих пор такое воздействие оказывала на меня только музыка.
Я повернулась к Герману и не узнала его лица. Как заколдованный, он не отрывал взгляда от девушки, а когда она замолчала, будто проснувшись, попросил:
– Пожалуйста, прочтите ещё что-нибудь.
Поэтесса, поправила упавшую на лицо серебряную прядь и прошелестела:
– Простите. Очень устала. Но в следующий раз обязательно.
И, уставившись на Германа голубыми озёрами, спросила, будто между ними уже всё решено:
– Ведь мы с Вами ещё увидимся? Правда же?
По дороге домой мы не обменялись ни словом. Он шёл рядом, но не со мной. А я, в сравнении с эльфом, ощущала себя тяжеловесной и вульгарной. Как нелеп мой модный, цветастый прикид рядом с её серебристым хитоном. Как скучна моя искусно сделанная проза в сравнении с её потоком мелодий!
Зачарованный Гарман проводил меня до подъезда и, едва попрощавшись, помчался на поиски такси. Трудно описать, как я в тот вечер ненавидела проклятого эльфа. Никогда до сих пор не испытывала такого жгучего комплекса неполноценности. Кто я, обычная, приземлённая женщина, в сравнении с её уникальностью? Хотелось ли отомстить за собственное унижение, за то, что она публично назначила Герману свидание?
Конечно могла бы ей слегка нагадить. Поместить на сайте молодых поэтов, где она публикует свои стихи, разгромную критическую статью. Квалификации и ехидства у меня бы на это хватило. Но зачем? Мне таланта от этого не прибавится, а ей – дополнительный пиар. Зачем выходить на поле битвы, если победа не сулит даже моральной компенсации. Что тут скажешь? Никудышный из меня завистник. Не боевой.
Но завидовала тогда не только этой девице. Вторым объектом стала сотрудница Ольга Андреевна. Вскоре после злополучного вечера я оказалась свидетельницей её увлекательного рассказа о том, как уничтожала молодых любовниц мужа. Как «с гиканьем вспрыгивала на повелителя и в мановение ока превращала старую, заезженную клячу в ретивого скакуна».
Я слушала её рассуждения и думала о Германе. Он был далеко не красавцем, но благодаря особому магнетизму, который принято называть харизмой, постоянно притягивал женские взгляды. Поэтому реакция на него седовласой девицы была не случайной. Девушка, пишущая такие фантастические стихи, не могла не обладать повышенной восприимчивостью к «аромату» пассионарного мужчины.
Сотрудницы, знавшие Германа не один год, частенько намекали на близкий конец «моего правления». Я де не первая, и не последняя метресса в его жизни, и за быстрым взлётом всегда следовала унизительная отставка. Была ли в этих наветах доля истины, или обычное женское злословие, сказать не могу. Мой друг всё ещё оставался для меня полузакрытой книгой.
Но лицо зачарованного Германа было мне незнакомым и потому пугающим. На меня он никогда не смотрел так, как на проклятого серебристого эльфа. Но что мне со всем этим делать? Покорно сидеть и ждать, когда буду отправлена, как предыдущие метрессы, в отставку? Спрашиваете, почему завидовала Ольге? Всё очень просто. Она – сексуальная одалиска, наездница с бешенным темпераментом, а я – всего лишь обычная женщина, которая может любить и отвечать на любовь. Да, в этот момент я отчаянно завидовала Ольге, потому что никогда не смогу стать борцом, как она. Не смогу отшвыривать и затаптывать всех эльфов и фей, слетающихся на моего мужчину.
Что в итоге могу сказать о собственной зависти? Она ни созидательна, ни разрушительна. Обычная зависть по шкале Н.Н. баллов на восемь. Мрачная и тяжёлая.
Что было дальше? Много ли стихов успела напеть Герману соблазнительница сирена, сказать не могу. Знаю только, что через пару недель его лицо пришло в обычное состояние, а я опять превратилась в умненькую девочку Сашеньку, нуждающуюся в опеке и наставлениях.
Перечитала написанную на одном дыхании исповедь, вспомнила многолетние метания Н.Н. и задала себе последний вопрос:
– Может это естественная двойственность мужской натуры? Днём они благополучно уживаются с земными женщинами, а во сне, тайком от всех, сбегают к бледнолицым русалкам и серебристым эльфам?
Исповедь Н.Н.
Три года спустя
Итак, я остановился на нашей договорённости с Инной. Тайные встречи каких-то десять лет, а потом новая жизнь. Но где мы будем встречаться? Некоторые знакомые для коротких, случайных связей до сих пор пользовались «золотыми ключиками» от чужих квартир. Но этот вариант с первого момента вызвал у меня отвращение. Представил себя на месте такого гостя. Чужая квартира. В ванной на гвоздике висит банный халатик хозяйки дома, на кухне – передничек, а в спальне на тумбочке – фотографии детей и случайно забытая заколка для волос. В тот же момент ощутил себя варваром, оскверняющим чужой очаг. Ещё более мерзко чувствовал бы себя у Инны, если бы ей пришло в голову воспользоваться отсутствием мужа и сына.
Вспомнил чувство брезгливости после Бориных свиданий с подругой в моей комнате. Они не оставляли никаких следов своего пребывания, но каждый раз хотелось всё перемыть и перетереть. Дело не в пыли, и не в отпечатках пальцев. Сам воздух был пропитан энергетикой чужой любви.
В наших отношениях с Инной не должно быть дополнительной грязи. Достаточно того, что они построены на двойном предательстве. Нам нужен крошечный необитаемый островок, отрезанный от всего мира. Островок только для нас двоих.
Вскоре мне удалось найти такое пристанище, маленькую однокомнатную квартирку на окраине города. Хозяева сдавали её на три года за вполне доступную цену. Они обставили её симпатичной мебелью, но въехать так и не успели. Что-то изменило планы молодой пары.
Помню изумление Инны, когда она впервые переступила порог квартиры:
– Ничего себе! Я рассчитывала на рай в шалаше, а ты, Синяя Борода, умыкнул меня во дворец!
Я, сделав обиженное лицо, недовольно протянул:
– Обижаете, барышня. Для Вас это может всего лишь дворец, а для меня – крошечная волшебная планета, на которую когда-то залетал Маленький Принц.
Так началась тайная жизнь. Постепенно планета заполнилась нашими вещами. Даже завели небольшое хозяйство. Чай, кофе, пара любимых бокалов и чашек, которые выбирали вместе, домашние тапочки и прочие мелочи, терпеливо ждущие нашего появления.
Мы появлялись там по средам. Почему-то обоим понравился этот день. Середина недели. Инна организовала себе библиотечный день, а я подстроился под её планы.
Воздух на нашей планете был пропитан смесью радости и печали. Едва совершив посадку, мы грустили, предчувствуя предстоящий отлёт. Ох уж эта заколдованная планета, где время творило собственные чудеса! Стрелки часов с бешенной скоростью мчались по кругу, но каждая секунда, наполненная особым смыслом, вмещала в себя упущенные и растраченные впустую годы.
Неумолимая стрелка часов, как фея в фильме о Золушке, совершив семь оборотов, ласковым, но решительным голосом сообщала:
– Ваше время истекло. Пора покидать сказку и возвращаться на планету Земля.
Мы печально переступали порог в обратном направлении, заранее радуясь встрече через неделю. А на планете Земля нас подхватывала совершенно иная жизнь. Работа и семья, друзья и недруги, а ещё бесконечные злободневные проблемы, требующие активности и изобретательности.
Н.Н. замолчал, мечтательно взглянул в окно, достал из-под листка бумаги какой-то предмет, бережно прикрыл его ладонью и, будто вернувшись в реальность, спокойно продолжил:
– Понимаете, наша жизнь раскололась на две части. Шесть дней в неделю мы принадлежали семье. Там происходили все важные события. Празднования дней рождений, Нового года, встречи с друзьями. Мы ходили со своими супругами в театры, на выставки, ездили по выходным загород, а летом в отпуска. Но это ещё не всё.
Я никогда не спрашивал Инну об её интимных отношениях с мужем, но могу сказать, как это было у меня. Мы с Ириной по-прежнему спали в одной постели. И не только спали. Я не хочу смущать Вас подробностями, но для женщин возраст между сорока и пятьюдесятью столь же мучителен, как для подростков переходный. Организм, чувствуя приближение климакса, идёт вразнос. Гормоны бушуют и выплёскиваются через край. Помните фильм «Аромат женщины»? Так вот, я имею в виду не духи и не те ароматы, которые улавливает наше обоняние, а другие. Некие флюиды, которые противоположный пол воспринимает, как призыв. Я бы назвал это ароматом женщины после сорока. Повышенная потребность в сексе помноженная на опыт, превращают её в амазонку, отвоёвывающую свой последний шанс.
Мужчины, пожалуй, тоже в этом возрасте активизируются, но не так отчаянно. Их век всё же чуть длиннее. Этот феномен известен человечеству с давних времён. Не случайно шутят: «седина в бороду, бес в ребро», или «в сорок лет бабе век, в сорок пять баба ягодка опять».
Но сейчас хочется сказать не о народной мудрости, а о себе, нехорошем человеке, изменявшем жене с любовницей, а любовнице – с женой.
Н.Н. виновато усмехнулся и ещё раз разъяснил свою позицию:
– Если помните, я с самого начала предупреждал, что Вы не получите портрета человека, прожившего безупречную жизнь. Более того. С уважением относясь к морали и Библейским заповедям, не раз нарушал их, но при этом не изображал из себя жертву обстоятельств. Знал, что выбор всегда оставался за мной.
Итак, возвращаюсь к рассказу о двойной жизни. Мы попали в добровольную изоляцию, решив встречаться лишь на необитаемом острове, наложив запрет на все общественные места, где могли засветиться. На самом деле это было смешно. К примеру, выходя с работы с сотрудницей, для меня было совершенно нормально продолжить разговор, пройдясь пешком по Невскому, или по Летнему саду, заскочить по дороге в кафе, или пирожковую. Сколько раз я подбрасывал коллег на машине до ближайшей станции метро, но Инна категорически отказывалась даже от таких мелочей. Смешно сказать, в новостройки, где находилась съёмная квартира, она добиралась с двумя пересадками на метро. Мне дозволялось встречать её только у подъезда. Много раз пытался выяснить, чего она так боится, но всегда получал один и тот же ответ:
– Когда мы вместе, у нас всё на лбу написано. Если какой-то знакомый встретит меня в кафе, или в парке в компании просто сотрудника, поздоровается и тут же забудет, а вот если натолкнётся на нас с тобой… поверь, поймёт всё с первого взгляда. Потому лучше не нарываться.
Я не оспаривал её решение. Значит были на то причины. Откуда мне знать что за отношения у неё с мужем? Помню лишь, как он, тогда всего лишь влюбленный соученик, приходил в ярость от одного моего вида. Что знал он об Инниных чувствах ко мне, о том, как тяжело ей далось расставание? Тема супругов стала у нас с самого начала табу. Но что поделаешь. Двойная жизнь имеет свои законы.
Незаметно пролетело без малого три года. Перестройка, на которую все возлагали столько надежд, обернулась полной катастрофой. Рухнувшая экономика, разгул бандитизма, нувориши, разворовавшие государственную собственность, пришли к власти, а, так называемый «средний класс», впал в нищету. Единственной группой населения, у кого появилась надежда на будущее, оказались граждане еврейской национальности, получившие право беспрепятственно покидать страну.
В одну из сред на наш «необитаемый остров» налетело цунами. Инна сообщила, что муж оказался евреем по материнской линии, и принял решение всей семьёй иммигрировать в Израиль. Там уже обосновалось группа единомышленников. Им посчастливилось заинтересовать местного галерейщика, который охотно выставлял и продавал их картины.
С мужем понятно. Для него иммиграция – единственный шанс начать достойную его таланта жизнь, но хочет ли уезжать Инна? На мой вопрос она ответила очень уклончиво. Неопределённо пожала плечами и заговорила о сыне:
– Ему это тоже полезно. Получит полноценное образование, будет жить и работать в цивилизованной стране.
Она продолжала говорить о муже и сыне, но ни словом не обмолвилась о себе. На мой вопрос, хочет ли сама уезжать и чем будет там заниматься, Инна лишь искоса посмотрела мне в глаза, опять пожала плечами и перевела стрелки на мою персону. Не планирую ли сам куда-нибудь уезжать.
Естественно, у меня в семье обсуждались всевозможные варианты, но наша ситуация выглядела иначе. В организации, где работала Ирина, как грибы, вырастали малые предприятия, приносившие кое-какой доход. Разработки моей психологической группы по подбору кадров тоже вошли в моду. Заказы не иссякали и деньги соответственно тоже. Иными словами нашей семье удалось удержаться на плаву. А вот понадобятся ли наши знания и опыт в чужой стране вызывало большие сомнения. Каждый раз, проигрывая эту ситуацию, мы приходили в одному и тому же выводу: нам лучше остаться здесь, а детей со временем переправить за границу. Но описывать Инне свою ситуацию не стал. Знал, что в отличие от нас, им финансово приходится очень туго.
В последующие встречи мы к этой теме не возвращались а я, как страус, трусливо прятал голову в песок. Надеялся, подготовка к отъезду займёт много месяцев, а может и несколько лет. Не исключено, что к этому времени на работы её мужа у нас тоже появится спрос, и тогда тема отъезда отпадёт сама собой. Правда, время от времени ловил на себе Иннины вопросительные взгляды, но не знал, как на них реагировать.
Понимал, что они могут означать, но только на половину. На пути к полному пониманию стояло ею же поставленное условие. Десять лет ожидания, пока дети повзрослеют и перестанут в нас нуждаться. Со времени заключения договора прошло всего три года, и в данный момент наши дети нуждались в нас более, чем когда-либо. Потому и не понимал, чего именно она ждёт от меня. А сама за все эти месяцы не проронила ни слова. И тут гром среди ясного неба. Во время одной из встреч она блеклым голосом сообщила, что документы на выезд готовы и билеты куплены. Отлёт через три недели.
Это, на ходу брошенное сообщение, повергло меня в шок. Почему молчала, что подготовка идёт полным ходом? Почему говорит о нашем расставании, как о чём-то, не заслуживающем внимания? Легко и просто, будто я для неё уже ничего не значу! Да, вспомнил. Немного помолчав, Инна виновато добавила, что с работы уже уволилась, то есть библиотечных дней больше не будет.
Последнее посещение островка безопасности сохранилось в памяти весьма смутно. Знаю, что вычистили квартиру до блеска, каждый запаковал личные вещи. Сумку с остатками продуктов поставили у подъезда. В нынешнее голодное время выбрасывать на помойку – последнее варварство, а везти домой никто из нас не хотел. Позже всплыла ещё одна деталь. Я уже переступил порог, собираясь в последний раз запереть дверь, как Инна, о чём-то вспомнив, на секунду проскочила в комнату, а потом вышла, отвернув от меня лицо. Мы молча дошли до метро, пожелали друг другу удачи и разбежались в разные стороны.
В этой квартире я побывал ещё раз. Месяц спустя встретился с хозяйкой для передачи ключей и остатка денег. Она внимательно осмотрела состояние мебели, обоев и сантехники и, не найдя никаких повреждений, с благодарностью пожала мне руку. Я уже спустился на пару ступенек, когда послышался её голос:
– Ой, Вы тут кое-что оставили. На подоконнике.
Н.Н. посмотрел на меня покрасневшими глазами и приподнял ладонь. Под ней лежала разломанная пополам заколка для волос с головой тоскующей русалки. Голос Н.Н. заметно дрогнул:
– В тот момент я понял, зачем Инна вернулась в квартиру. Это она оставила для меня. Где-то купила и умышленно разломала, потому что никогда не носила подобный кич. Так она попрощалась со мной на всегда. И только тут осознал, что я – последний идиот. Понял, что означали тусклый голос и вопросительный взгляд, который постоянно ловил на себе. Инна не хотела в Израиль. До последнего момента ждала, что попрошу не уезжать. Была готова отправить мужа и сына вдвоём, а самой остаться в этой разрухе, лишь бы мы были вместе. До последнего момента ждала от меня предложения, а я, проклятый эгоцентрик, повёл себя так же, как четверть века назад. Тогда все мысли были заняты рушащейся карьерой, нынче – рушащейся экономикой.
Понимаете теперь, почему без особой симпатии отношусь к себе самому? И врёт тот, кто утверждает, с годами люди меняются. Может с кем-то это и происходит, а я каким пришёл в этот мир, таким и уйду. И «Работой над ошибками» ничего не исправишь.
Всё это время Н.Н. судорожно сжимал русалку в ладони, но тут положил на стол, погладил пальцем головку и грустно произнёс:
– Это символ и приговор. Двадцать лет спустя Русалка дала мне второй шанс, но я проиграл его, как и первый. Видите, она сломана. Морская дева меня больше не ждёт и не зовёт. Именно это сказала Инна, положив её в последний момент на подоконник. Больше я её никогда не видел.
Заметки редактора
Домой возвращалась с тяжёлым чувством. Почему Н.Н., умный, грамотный психолог, всю жизнь мучится чувством вины? Виновен перед отцом в том, что остался нераскаявшимся блудным сыном. Перед Борисом, потому что внезапно похорошел. Обвиняет себя в том, что не достаточно страстно любил жену, и называет себя подлецом за то, что ради Инны не бросил жену.
Я не психолог и не так умна, как Н.Н., может поэтому не считаю себя обязанной всегда соответствовать ожиданиям ближних. И к постоянному всепрощению тоже не склонна. Может со мной что-то не так?
На этот раз мои заметки будут очень короткими. После исповеди Н.Н. никаких новых мыслей и ассоциаций не появилось. Интересно, что он расскажет через неделю. Думаю, это будет последняя глава.
Исповедь Н.Н.
Заключительная
Прошлый раз Вы уходили с очень несчастным лицом. Не переживайте. На самом деле я не склонен к самоедству. Просто от одиночества иногда становлюсь сентиментальным. Начинает казаться, мог бы прожить жизнь лучше. Хотя вряд ли было бы лучше, останься Инна со мной в Питере. Я не имел права в то турбулентное время бросать жену и детей без поддержки. Да и Инна не была готова отпустить мужа и сына в чужую страну одних.
И потом… мы были слишком разными, потому, несмотря на близость, так и остались чужими. Она по-прежнему жила в мире искусства, живописи, эмоций, не подвластных логике. Для романтичных встреч раз в неделю на необитаемом острове, или на волшебной планете – это было потрясающе, но для выживания в экстремальных условиях… а в то время условия были действительно экстремальными, нужны слаженность действий и готовность к компромиссам. А этому мы с ней так и не научились.
Н.Н. улыбнулся и ободряюще кивнул мне головой, будто желал отвлечь от грустных мыслей, и уже совсем иным тоном продолжил:
– Я много рассуждал о разногласиях между разумом и душой. Так вот, всё, что только что сказал, было от разума. Но душа очень долго сопротивлялась, отказываясь принять утрату. Вернее, так никогда и не приняла. Понимала, что совершила последний полёт к солнцу. Впереди её ждало неминуемое увядание. В тот самый момент, когда душа перестаёт надеяться на чудо, заканчивается молодость и начинается постепенное продвижение к старости. Забавно и символично. В начале жизни Инна пробудила мою душу, а в середине – то ли усыпила, то ли забрала с собой.
О последующих годах рассказывать особо нечего. Мы стоически преодолели жуткие девяностые. Потом жизнь более или менее стабилизировалась. Дети, воспользовавшись моей национальностью, переехали в Германию, а мы с Ирой остались вдвоём. Ей удалось организовать небольшую фирму, приносившую стабильный доход, а я, как уже говорил, вполне успешно совмещал исследовательскую работу с преподавательской. Все эти годы мы много путешествовали по миру, часто посещали детей, а потом и внуков в Германии. Так что жаловаться было не на что.
Иры не стало пять лет назад. Тогда то, возвращаясь домой после очередного посещения кладбища, я и поскользнулся на гололёде. Вот и вся история.
Н.Н. выключил диктофон и симпатично, совсем по-молодому улыбнулся:
– А теперь приглашаю Вас на банкет, посвященный окончанию работы. Отказы не принимаются.
Заметки редактора
Сделка с Дьяволом
И вновь мы сидим в благоухающей аппетитными ароматами кухне. Как и в прошлый раз, стол, сияющий праздничной сервировкой, моментально заполняется вазочками с диковинными закусками.
В самый первый раз, пригласив меня на пиршество, Н.Н. прочёл лекцию о ритуале еды. Звучало это приблизительно так:
– Еда – слово женского рода. Она и в самом деле женщина. Её полное имя мадам Гурмэ, и она очень капризна. Требует, чтобы за столом все внимание уделялось только ей. Если гости начинают беседовать о посторонних вещах, тут же обижается и перестаёт быть вкусной. Так что будем внимательны к этой милой даме.
С тех пор это стало обязательным правилом за столом. И каждый раз, тронутая вниманием, мадам Гурмэ щедро ублажала и баловала нас своими изысками. В этот вечер она превзошла самою себя.
Когда, наконец, и она исчерпала свои ресурсы, Н.Н. убрал посуду, оставив на столе только вино и бокалы, и заговорил:
– К сожалению, наша работа подошла к концу. Я не ошибся, сказав «к сожалению». Привык к вашим посещениям, и мне их будет очень не хватать.
Потом слегка развернулся, достал из ящика какую-то папку и положил передо мной.
– Это я приготовил для Вас. Хочу, чтобы забрали с собой. Тут собраны все листы, которые Вы отпечатывали на принтере. Но они несколько отличаются от первозданного вида. Помните, первое время я очень придирчиво относился к Вашим текстам. Несколько раз даже просил переделать. А потом угомонился. Сперва мне мешало, что действующие лица выглядят не всегда такими, какими их представлял. Какими сохранились в памяти. Но потом увлёкся Вашим видением и вступил в дискуссию. Стал на полях и на оборотной стороне листа писать свои комментарии. Иногда возражал, иногда соглашался и даже благодарил. Взгляд с иной перспективы помог многое переосмыслить и переоценить. То, что много лет считал ошибками, увиделось в ином свете. Оказалось, что упрекать себя было не за что. В других эпизодах случалось наоборот. Радовался, гордился собой, а на самом деле радоваться то было нечему.
Н.Н. опять замолчал. Как всегда, когда мысли внезапно меняли направление, что-то переложил с места на место, что-то поправил, улыбнулся и подвёл итог:
– Понятно, что сейчас это уже не имеет значения, но всё равно было интересно. Полистайте на досуге. Если, конечно, найдётся время.
Я потянула папку к себе, но потом, смутившись, вернула на место. Это его труд, а значит – его собственность. Уже приготовилась объяснить причину отказа, но Н.Н. упреждающе поднял руку, призывая к молчанию:
– Знаю. Вы хотите сказать, что я – автор этой рукописи, а значит авторские права принадлежат мне. Но… Во-первых, никогда не собирался её публиковать, а во-вторых, я не автор, а всего лишь поставщик. Поставлял сырой материал, фарфоровую массу, а Вы, как скульптор, лепили из неё живые фигурки. Заставляли их двигаться, танцевать, смеяться и плакать. Но есть ещё одна причина, почему не хочу хранить у себя. Рано, или поздно меня не станет. Дети приедут освобождать квартиру. Хорошо, если весь архив оптом вынесут на помойку, а если начнут перебирать? Мне не хочется, чтобы папка попала им в руки. Там всё слишком личное. Собственно говоря, Вы – единственный человек, заглянувший в подводную часть моего айсберга, и так это должно остаться.
Н.Н. решительно протянул мне папку. Я с благодарностью приняла её у него из рук, упаковала в безразмерную сумку и с грустью подумала, что пора уходить. Но хозяин не торопился. Он поднял бокал и произнёс заключительный тост:
– Давайте выпьем за наше сотрудничество. Я очень рад, что именно Вы взялись за это дело. Ни с кем другим такой гармонии не сложилось бы.
Я едва приоткрыла рот, чтобы высказать всё, что крутилось в голове в последние недели, но Н.Н. вновь движением руки остановил моё красноречие:
– Я знаю, что Вы хотите сказать. Не надо. Сам всё прочёл в Ваших глазах. В том, как откликались на мои рассказы. А ещё… Мне жаль с Вами расставаться. Ваши визиты стали важной частью моей жизни. От всего сердца желаю удачи!
Н.Н. опустил свой бокал на стол, собрался с мыслями и смущённо продолжил:
– Я знаю, современная молодёжь живёт в напряжённом ритме, и всё же мы с мадам Гурмэ были бы очень рады видеть Вас хотя бы иногда. Ничего не говорите. Не берите на себя обязательств, которые со временем оттягивают плечи. Просто знайте, здесь Вам всегда рады.
Вот и всё. Привычная дорога домой. Троллейбус слегка наклоняется на поворотах, покачивается и плавно тормозит у светофоров. Я прижимаю к себе сумку с драгоценной папкой и думаю… о Дьяволе. Неужели старый лиходей подслушал стенания хмельного Вампира и, не подав ни единого знака, вступил в сделку? Что же будет теперь с моей проданной в преисподнюю душой?
Работа над ошибками. Хмельной вампир
© Copyright: Елена Алергант, 2024
Свидетельство о публикации №224020801579
Свидетельство о публикации №224020801579
Рецензии