Анекдот

(отрывок из книги "На изломе тысячелетий")

Мой первый рабочий день на Машиностроительном заводе закончился для меня весьма традиционным для трудового коллектива вопросом:
- Артём, а ты проставляться-то будешь? – это Семён поинтересовался, причем без отвлечения от кропотливого выпаивания из платы сгоревшей микросхемы.
- Чаем, что ли?! – неподдельно удивился Артём, - Водка же только по талонам!
На самом деле, в восемьдесят восьмом талонами в СССР распределялись уже не только спиртные напитки, но и мясопродукты, сахар, масло и прочий дефицит, которого в свободной продаже было не сыскать. Ну, по «нормальной» цене не сыскать.
- Ну, даже если у спекулянтов водку купишь – через проходную как понесёшь? Поймают – мигом уволят! – это уже Никодим Михалыч, бригадир наш, флегматично учит жизни.
- Для этого дела у пролетариата доблестного Машзавода всегда имеется чистейший спирт! – просветил Илья. - С тебя пирожки из столовки. Сёма вовремя подсказал – беги, пока не закрылась!
Столовая, в которую они всей бригадой ходили обедать, располагалась в соседнем корпусе. Комплексный обед здесь стоил всего 70 копеек, включая в себя, помимо первого и второго, еще и сметану с булочкой, салат и компот. Самому приготовить – дороже намного выйдет. Но комплексы ему были не нужны, и он направился к кассирше выяснять, можно ли купить чего-нибудь более транспортабельное.
- Сколько человек полдничать будет? – спросила дородная кассирша.
- Полдничать?! – не понял Артём.
- Спирт хлебать на рабочем месте запрещено! Значит – полдничать будете. Шо тут непонятного?
- А-а-а-а… Вшестером будем полдничать.
- Гала! Тащи сюда пару селедок, лук, буханку чёрного и дюжину пирожков! Тут бригада полдничать собралась!
- Ау меня денег хватит? - слегка напрягся Артём. Ну, как кассирша цену заломит рыночную за такую прорву продуктов?
- Не боись, мы шо – не люди, шо ли? Это же из сэкономленного, за шесть обедов заплати – и беги себе с Богом!
Ну, хлеб многие не доедали, лук и селёдку можно меньше в порции положить и сэкономить – это понятно. Но как можно сэкономить пирожки? Но это была уже не его забота. Здесь действовало золотое правило: «дают – бери; бьют – беги!».
- Спасибо! – Артём отсчитал четыре двадцать без сдачи и бережно взял упакованное в большой лист серо-коричневой бумаги богатство.
По возвращении в мастерскую его тут же припрягли разводить чистоган (так на заводе называли неразбавленный спирт). Тут существовало два главных правила:
Первое: четко соблюсти пропорцию добавляемой в спирт воды (хотя еще химичка в школе вбила им в бошки, что надо кислоту или щелочь добавлять в воду, а не наоборот).
Второе: не перепутать емкости. Дело в том, что чистый спирт, вода для его разведения и разбавленный сорокаградусный напиток на взгляд были неразличимы. И, если перепутать, то во время употребления разбавленный спирт можно запить не водой, а чистоганом.
- Ну, за новоиспеченного наладчика четвертого разряда! – поднял первый тост Никодим Михалыч, когда все расселись за столом.
Все «замахнули», кроме Артёма.
- А ты чего ставишь полную на стол, когда уже чокнулись? Примета плохая! – это Семён поинтересовался.
- Так не пью я.
Все перестали жевать и уставились на Артёма так, что он почувствовал себя неуютно.
- Ну чего вы? Я её совсем не пью, не только сегодня.
Все переглянулись и начали молча вставать из-за стола.
- Мужики, вы куда? Я же от чистого сердца проставляюсь!
- Домой пора нам уже, а ты приберись тут за собой. – сказал Никодим Михалыч.
- Илья, ну чего они? - спросил я того, кто мне был ближе всех по возрасту.
- Трезвый на свадьбе – шпиён! – ответил вместо него Лексеич – самый возрастной член бригады, пенсионер уже.
- Прав Лексеич, - поддержал его Илья, - ты зачинщик мероприятия, всех спаиваешь, сам не пьешь – подозрительно это…
- Стоп! – Артём крикнул даже громче, чем нужно. - Я прошу прощения у всей честной компании, просто не в курсах был – молодой, неопытный!
Он схватил рюмку, и как есть – стоя – влил её в себя, стукнул пустую о стол и ни с того ни с сего заявил:
- После первой – не закусываю!
Бригада одобрительно зашумела:
- Вот это по нашему!
- Молодец, студент!
- Наливай по второй.
- Ты о себе-то расскажи давай по порядку!
Дальше понеслось, как «по накатанной». Он чего-то говорил (рассказывать то про себя сильно нечего было: школа – армия – бросил институт – завод), кто-то что-то спрашивал, а в голове уже изрядно шумело – сказывались отсутствие практики и выпитая без закуски, да ещё на голодный желудок, первая рюмка.
Поняв, какой громадный промах он сейчас чуть-чуть не допустил, Артём решил закрепить положительное к себе отношение юмором:
- Народ, слушайте свежайший анекдот:
Как это бывает в уже подвыпившей компании, люди не замолчали, а просто снизили громкость разговоров, но новоиспечённый наладчик привередничать не стал и начал повествовать:
- Значит, так… Заходит в салун ковбой, садится за свободный столик и заказывает виски и порцию индейки. Тут к нему подсаживается небритый лысый старикан и говорит: «Слышь, ковбой, а спорим на стакан виски, что я свой левый глаз укушу?».
Тут Артём заметил, что все посторонние разговоры почти прекратились и все стали прислушиваться к его словам, попутно закусывая. А как иначе? Когда целыми днями пашешь на заводе, а жизнь слаще не становится, юмор – единственная отдушина для души ведь! И он продолжил:
- Ковбой молча налил стакан виски и пододвинул к лысоиду. Тот, недолго думая, достал из левой глазницы стеклянный протез глаза и, сунув в рот, укусил.
Теперь уже все перестали даже жевать, и, чуть не открыв рты – смотрели на него. Ага, не слышали такой анекдот? Сейчас вторую часть расскажу – ваще в «осадок выпадут»!
- Старикашка всосал стакан виски, крякнул и говорит ковбою: «А хочешь, я свой правый глаз укушу?». Ковбой пригляделся к лысоиду – второй глаз – точно не протез: и крутится, и слезится вон. Наливает второй стакан и придвигает к собеседнику. Тот достаёт изо рта вставную челюсть и «кусает» ею свой правый глаз!
Артём победителем откинулся на спинку стула, но, не услышав заразительного смеха, удивленно оглянулся на собутыльников. В звенящей от напряжения тишине вся его бригада напряженно сидела, уставившись в пол.
То, что он опять в чём-то накосячил, причём очень сильно – было понятно и без слов… но в чём?! Он этот анекдот рассказывал уже не раз, и везде, особенно в компаниях «навеселе», народ дважды взрывался хохотом: и после кусания левого глаза и, особенно заразительно – после кусания правого. А здесь…
- Значится, лысоид, говоришь? - хитро прищурившись, спросил Лексеич. Народ при этом как-то разом выдохнул и расслабился, - значится, небритый старикашка?
Тут только Артём заметил, что Лексеич полностью подходит под описание героя анекдота: абсолютно безволосый, пенсионного возраста, небритый к тому-же.
- Это… Лексеич… ты извини меня, пожалуйста… я без задней мысли!
Народ заулыбался и заёрзал на стульях, словно предвкушая что-то интересное.
- Челюсть, говоришь вынул? Вот так, что ли? - Лексеич вытащил челюсть изо рта и дотронулся ею до своего правого глаза.
Народ «грохнул» таким «ржачем» что задребезжали стаканы на столе, а, Артём сгорбился и опустил глаза, не зная, куда себя деть от стыда.
- Ша! – поднял руку Лексеич, и народ не то, чтобы перестал смеяться, а просто сбавил громкость.
- Значит, говоришь, левый глаз он вытащил?
И Артём застыл в ужасе, поднимая свой взгляд к лицу Лексеича, и уже понимая, что он увидит в его левой глазнице...
- Ну, паря, виски-то у тебя нету, поэтому, можно, я глаз-то вытаскивать не буду?
Компанию словно кто-то взорвал! Казалось, что от хохота трясутся мебель и стены, и окна вот-вот не выдержат акустического давления. Семён ржал, приняв на стуле практически лежачее положение и закрыв лицо руками; смех Ильи был больше похож на икание, причем каждый раз, когда из него вырывалось «И-и-и!» он подпрыгивал на стуле; Валера просто уронил голову на стол и его плечи тряслись в такт его всхлипываниям; интеллигентный Никодим Михалыч, зажав в левой руке очки, ритмично колотил правым кулаком по столешнице. И только хитро прищурившийся Лексеич добродушно улыбался понурому виновнику посиделок.
- Ты, паря, не «парься»! Но на будущее запомни: в жизни – оно по-всякому повернуться может. И коли сам оконфузишься, как сейчас – главное, что ты не по злобе действовал. А ежели другой кто перед тобою оконфузится – ты его тоже сильно не кори: ежели, опять же, не со зла он это…