Падал снег...

Звонили в дверь. А Марии снился снег, падающий на закоченевшую к ночи землю. Будто кто-то огромной лопатой сгребал его с неба и швырял, швырял вниз. Она, перепуганная металась, страшась быть погребенной заживо, тщетно ища места, где можно было бы укрыться, спастись от снежной лавины, внезапно обрушившейся на мир.
Звонили не во сне, наяву. Громко звонили, настойчиво, точно желали разбудить не только Марию, но и весь подъезд, весь дом. Она наконец сообразила, что кто-то действительно звонит в ее дверь.
Открыла глаза, и в свете ночника глянула на часы. Потерла глаза, не ошиблась ли? И еще раз, сощурившись, уставилась казалось в неподвижные, застывшие на циферблате будильника черные стрелки. Без четверти четыре. Спустила ноги с дивана, он, как обычно, противно заскрипел. Прислушалась. За дверью тоже затаились, тоже прислушивались, не раздадутся ли беззаботно шлепающие или крадущиеся шаги. Кто бы мог быть? Или все же показалось, во сне причудилось? Бывает иногда. Лучше бы - во сне.
Звонок повторился, упрямо, длинно, требовательно. Там, за дверью, в столь ранний час нервничали. По какому праву ее разбудили и звонят, точно в скорую. Странно. И муж, как назло, в командировке.
Мария нащупала возле дивана остывшие за ночь тапки, сунула в них ноги, поднялась.
Он! - обожгла внезапно дурная мысль. Он! Но... Пламя вспыхнуло и погасло. Воспрянула духом и сникла. Наметились крылья и пропали! Глупая!
Спросите ее, и она не скажет, не потому, что не пожелает раскрыть свою тайну, просто не сможет вразумительно, так чтобы поняли, объяснить, кто такой Он, как его зовут, как выглядит. Ну, в общем, Он такой, такой... - скажет и разведет руками. Мол, сами должны сообразить. Вроде бы знает о нем все, и в то же время - ничего! Тем не менее она еще надеется, теперь, конечно, не так, как лет семь назад, что однажды на рассвете Он придет. Жить и верить: в одно чудесное, а может вполне обыкновенное утро, Он появится в ее жизни, такой нескладной, непутевой, неудавшейся, и все вдруг круто повернется на сто восемьдесят градусов. Долгая промозглая осень, сменится ошеломляющей весной, и больше уже никогда ни одной тучки не появится на небе ее судьбы.
Она тешила себя этой надеждой, этой иллюзией, спасающей в трудные минуты, когда особенно  не терпится сделать шаг, переступить роковую черту. Что это за черта, она и сама не знала.
Господь со мной, - перекрестилась Мария, - опять захолонуло. А кто-то уже не звонит, а стучит. Встала, накинула на плечи платок.
Гришку, что ли, нелегкая принесла?- шлепая к двери, недовольно подумала о муже.-
Да будто ни поезда, ни автобуса в это время нет. Разве что раньше прибыл да гулял, шатался по собутыльникам.

Обычно Мария  поднимается в пять утра. Не потому, что у нее семеро по лавкам и дел невпроворот - привычка. Лучше почитает минутку-другую свободную.
Кто рано встает, тому Бог подает, - любит она повторять, когда знакомые удивляются, чего она в такую рань - ни свет ни заря, вскакивает, электричество наматывает.
Проснется, и если не читает, лежит, свернувшись калачиком, как в детстве, пока будильник не протрубит подъем. Лежит, вспоминает, что во сне видела, прикидывает, какие дела за день переделать нужно, а иногда про себя молится Богу, по-своему, молитв не знает: просит, чтобы образумил человечество, наставил на путь истинный,  да про не с детками не забыл. А мечтать - давно не мечтает. Так, иногда вспомнит, о чем когда-то мечталось.

Подошла к двери. Открыть? Или просить, кто там? Рановато еще. Боязно. Негромко, чтобы детей не разбудить, поинтересовалась, кто. От двери по полу, обдавая холодом ноги, гулял сквозняк. Откройте! - раздался мужской голос. Мария вздрогнула, крепче натянула платок на плечах. Хотя чего пугаться в собственной квартире. Не Гришка это. Голос незнакомый. И кто это приперся? Может квартиру перепутал? Почему к ней, не к соседям? Почему, почему! У нее же ночник, сияет на всю вселенную. Читала, уснула, а он горит в ночи, точно маяк. Вот и прилетел бродяга какой-нибудь на его свет. Порядочные люди десятые сны видят, а тут - откройте! Да не просит, а требует.
Чего надо, - спросила строго, чтобы не подумал, что коленки у нее затряслись.
Закурить дайте! Умоляю! - простонал мужчина за дверью.
Нет у меня. Некурящая! - ответила машинально, поеживаясь от озноба. У нее не было ни папирос, ни сигарет, ни махорки. Но даже если и было что-то... Ночь. И неизвестно, с какой целью тот за дверью...
Пожалуйста, хоть хапчик, - умолял незнакомец, и потребовал: хозяина разбуди!
Вали отсюда, - рассердилась Мария. Хозяина ему подавай! Нет хозяина, в отъезде, - ответила уже зло, выматывал он ее, как муж иногда, - зато топорик под рукой.
Вернулась в комнату, забралась под одеяло.

Тишина. Вскочила. Бросилась к окну. Приоткрыла штору. Глянула в щелку. За окном
белым-бело. А вечером и снежинки не было Снег сыпал крупными в ладонь, хлопьями. На улице от него посветлело. Ничего так и не разглядев - то ли ушел сразу, то ли все почудилось ей, Мария юркнула в постель, согрелась и уснула.
Прозвенел будильник. А она, что за напасть, никак не могла разлепить веки, оторвать голову от подушки. И спала, и вроде уже не спала.
Снилось что-то легкое, а не навязчивое, кошмарное, как нередко в последнее время, вызывающее свинцовую тяжесть в голове и боль в груди. Снилось что-то невероятное, чего не бывает в земной жизни. Падал снег... Медленно, плавно
кружил. И она парила в воздухе вместе со снежинками, любовалась раскинувшимся внизу лесом, понимая, что такая возможность даруется свыше единожды, что больше такое не повторится. Даже во сне.
Подскочила в начале восьмого, включила газ, поставила чайник, забегала по кухне, заохала, заахала, загремела кастрюлями, сковородой, уронила на пол яйцо - растеклось по половику желто-белым пятном. В спешке кое-как пристроила на голове бигуди.
Раздражение, появившееся накануне, за ночь не исчезло, только притаилось. А тут еще дети никак не желали подниматься. Мария несколько раз залетала к ним в комнату то с тряпкой в руках, то с половником, то с недоочищенной картофелиной и возмущалась. Будто других дел у нее нет, как только будить их. Дрыхните хоть до вечера, а вечером отчитаетесь!
Впустила кота, он скребся в дверь. За рыжую его спинку цеплялись снежинки. Принялась чистить зубы, умываться.
Евгешки! Подъем! Сколько можно? - крикнула нетерпеливо, не надеясь, что отреагируют, больше для проформы.
Дети поднялись, выползли из своей комнаты, когда она уже в пальто спешно красила перед трюмо губы, на ходу наказывая, чтобы позавтракали, а в обед съели первое и второе. И чтобы надели шапки, не вздумали с непокрытыми головами выйти на улицу, там снег, много снега.
На улице не шел - валил снег! Точно из ее сна снегопад перебрался в действительность.

Глянула на часы. Опять опаздывает. Господи, что за жизнь! - с горечью вздохнула Мария, - только и знаешь с утра до вечера носиться дома, на работе и лаяться. Будто и не женщина.
На автобусной остановке сквозь снег вырисовывались силуэты людей. Значит, вот-вот подойдет автобус. Хорошо, хоть на этот успевает.
Впереди маячила стройная фигура молодого мужчины в полупальто. Он недавно стал появляться на этой остановке и, на взгляд Марии, не походил на тех, кого она знала, с кем так или иначе соприкасалась в каждодневной жизни. Ей хотелось привлечь его внимание, может даже подружиться с ним. Нет, совсем не потому, что она влюбилась или очень уж он понравился ей. Просто хоть на мгновение хотелось почувствовать себя нормальной женщиной. Не затюканной и озлобленной. Пусть бы он, ну совсем чуть-чуть, увлекся ею, чтобы она полетала. Как во сне...
Он обычно при встрече кивком головы приветствовал ее, как, впрочем, и других. Иногда она сердилась, мол, чурбан! А чаще равнодушно отвечала "здрастье" и шла своим путем, сама по себе. На большее, и даже на легкий флирт, у нее и сил-то, наверное, не нашлось бы.
Под крышу павильона она не вошла, не спряталась от ненастья. Приятно было ощущать прикосновение к лицу колючих снежинок. На ресницах они какое-то мгновение зависали, на губах таяли сразу.

Подошла знакомая, заулыбалась, встала рядом, поболтать. Желания разговаривать у Марии не было. Уединиться бы от мира, но не имела она для этого даже крохотного закутка, малюсенькой кладовушки.
Вот и снег пошел, - сказала знакомая, будто Мария не замечала его, - жаль если растает. Я шапку из песца сшила, а носить когда прикажете?
Мария ничего не ответила, и та с кислой миной перешла к другой женщине.
Автобус, вероятно, выбился из графика. Раздражение усиливалось, Мария пыталась проанализировать свои ощущения, понять откуда это неприятное болезненное чувство. Началось вчера. Вчера, как бывало довольно часто, поссорилась со своими Евгением и Евгенией, обвинила их во всех своих неудачах. За стирку, конечно, не взялась, хотя воду к ее приходу дети согрели.
Раньше домашние дела были главным ее раздражителем. Но вот уже почти год, как она, можно сказать, перестроилась: безропотно вставала за корыто и стирала, убеждая себя, что это в общем-то занятие не такое уж и неприятное, несмотря на то что после него краснеют руки, и если их сразу не смазать кремом, на ладонях появляются трещинки. Стираешь и слушаешь радио или размышляешь о чем-нибудь, или напеваешь негромко, стихи, какие еще помнишь, вслух читаешь. Да мало ли как можно развлечься, пока руки заняты, а голова свободна.
После обеда звонил муж из своей командировки. Было плохо слышно, да и не говорил он, а мямлил что-то, жевал-пережевывал слова. Из сказанного, поняла она одно: ему нужны деньги. А где их взять? Лишних нет, а до зарплаты еще ого-го! Скорее всего, его звонок и дал толчок раздражению.
Подошел наконец переполненный автобус. Едва втиснулась. Подтолкнул кто-то.

Вечером, когда усталая тащилась с работы домой, тоже шел снег, но теперь хорошо
было видно, что он выдохся, падал на последнем издыхании. Мария тоже медленно брела. С работы она всегда возвращалась пешком. Оттягивала руку сумка с двумя бутылками молока, банкой консервированных слив и килограммом лимонов, приобретенными по случаю в открывшемся недавно частном магазинчике. За это удовольствие отдала она почти сотню, но утешала себя, ничего, мол, перебьемся.
Приготовив на скорую руку ужин, присела перед телевизором, достала недовязанный носок. На колени тотчас забрался Ромка, замурлыкав, стал ластиться, выгибая спинку и от нее требуя ласки. На паласе перед телевизором спорили ее Евгешки, играя в новую игру с непривычным для слуха названием "Менеджер".
Красавец, мой золотой, золотце мое, - повторяла Мария, поглаживая кота по рыжей спинке и едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, не закричать от нахлынувшей на нее непонятной обиды и неожиданной нежности.
Золотой мой, золотой, - ласкала она кота.

Люди в этот день отмечали праздник - Вхождение Пресвятой Богородицы в Храм. И Марии хотелось быть спокойной и доброжелательной, лаковой со всеми. Хотелось думать о Боге, о Деве Марии, но кричали и уже дрались дети, гремела в телевизоре музыка, отвлекая ее от мыслей о высоком, безжалостно возвращая к обыденности.
Ладно, - решила Мария, вот дети улягутся, тогда обо всем и подумаю. Она поднялась, подошла к окну. Наверное, уже начнется зима. Третий раз после очередной оттепели выпал снег. Пусть бы уже и лежал до весны.