Мир покоя и любви

Он шёл в солдатской колонне по родной земле оккупированной захватчиками – австро-венграми. Густые клубы едкой пыли окутывали его. Пыль везде, – справа и слева, впереди и сзади, под ногами и над головой.
Пыль, выбитая сотнями, тысячами пар солдатских ног из прожаренной летним солнцем земли густой многокилометровой пеленой висела по-над фронтовой дорогой, с густыми струями липкого пота катила по лицу, проникала через губы в рот, жгла горло, и невыносимо щекотала его нос. Он теребил его свободной левой рукой, правой придерживал за ремень винтовку, раздирал переносицу и крылья его до крови, и этим ещё больше наносил себе боль.
Жара, густая пыль, горький липкий пот. Всё смешалось в единый тугой комок, в котором был только он, – солдат Алексей Вострухин. 
Пот беспрерывным, концентрированным солевым потоком катил по лицу, смешиваясь с пылью, проникал в глаза и жёг их, и у Алексея не было никакой возможности утереть лицо тряпицей, у него её просто не было. Он попытался рукой смахнуть пот с лица, но это приводило его к ещё большим мучениям, – пот, смешанный с пылью, как скрабом разрывал тонкую кожу юного лица, разъедал глаза и слепить его.
Осознав бесполезность своих действий, Вострухин стал трясти головой, как трясётся всем телом пёс, вылезший из реки, это принесло ему некоторое облегчения, но уже через пять минут от частых сотрясений воспламенился мозг и жар его стал разрывать голову, увеличивать её в объёме, и Алексею вдруг показалось, что сам он весь только одна голова, без рук, ног и тела. И катится она в липком солёном месиве прямо в ад.    
Земля под ним и пыль фронтовой дороги, зной охвативший тело и плавящийся в голове мозг, липкий щекотный пот и горький воздух, жжение в глазах и отвисшие от тяжести плечи, – полная усталость давящая и разрывающая его. Душе хотелось немногого, – покоя и свободы хотя бы на минуту. И солдат шёл, шёл, не осознавая дороги, шёл и мечтал. Мечтал не о многом, он думал лишь об одном, – скорей бы прийти туда, куда его ведут, где он мог бы ополоснуть лицо прохладной водой, утереть лоб, промокнуть глаза, высморкаться, отхаркаться и откашляться. Но он был в солдатском строю. Откашляться и плюнуть, – попасть своим липким тягучим сморчком в спину идущего впереди товарища. И солдат откашливался, но не сплёвывал свою липкую слизь, а глотал её, отчего его горло пылало в огне. Вдобавок ко всему этому пот, вбирая в себя пыль, катил с подбородка и с затылка за воротник гимнастёрки – на шею, с неё по спине и груди на живот и ложбинку меж ягодиц, и этому докучливому потоку, завершающему своё движение на икрах ног замотанных в серые онучи, не было конца. И все эти муки терпел молодой солдат новобранец. Терпел, и это терпение требовала от него родная русская земля, которую необходимо было защитить от злобного, коварного враг.
Голова колонны втянулась в перелесок, ещё минута, максимум две и Алексей окунётся в этот райский уголок, готовый вобрать его в свою прохладную тень и дать его уставшему телу если не полный отдых, то хотя бы новые силы для движения вперёд. 
И вдруг что-то оглушительное скрыло от него перелесок и втягивающуюся в него колонну. В недоумении Алексей хотел пожать плечами, но не почувствовал их, как и понял, почему вдруг вздыбилась земля, с какой целью кто-то неведомый с силой оторвал его от неё и, закрыв от него свет, швырнул в густую черноту с ярко-красными разводами.
Алексей был в густом месиве чёрного и красного, осознавал его, но не понимал, куда вдруг пропала колонна солдат, лес, солнце и где он сам. Он не осознавал реальное пространство, не осознавал время в этой неведомой ему субстанции, осознавал лишь свою жизнь, но не мог понять её. Не мог понять, где он.  Не осознавал, что вырвать его из этой неопределённости и влить в ту или иную область мог лишь тот, в чьей власти был весь этот хаос. Но Алексею давался шанс и он должен был определиться с ним, – либо туда, либо обратно. И его сознание проснулось, – Алексей увидел себя со стороны. Он был на узкой грани жизни-смерти, у которой одна сторона в алом свете, другая во мраке.
Он лежал на вспаханной взрывом снаряда земле, широко в стороны раскинув руки. Из ушей, безвольно склонённой вправо головы, сочилась кровь, ноги, потерявшие ботинки, бились в ритме движения, как бы стремясь унести тело в иную реальность – многомерный мир покоя и тёплого света, мир без боли, желаний и страданий. 
Алексей видел себя со стороны, ему было уютно и тепло, он не чувствовал боли и слабости, он был вне всех забот и материальных желаний, была лишь некоторая жалость того его, кто стонал от боли и бился в конвульсиях на политой людской кровью земле. Он смотрел из нейтральной субстанции на себя в трёхмерности и это его завораживало и одновременно отгораживало от того себя, кто был беспомощен, жалок и одинок. Но в нём ещё было то, что есть в человеке – жажда жизни и любви, которую он питал к матери и Леночке, – девочке из мирной жизни. И он определился со стороной. Он решил идти в мир света, в котором родился и жил, в котором радость и невзгоды, боль и нежность, лишения и удачи. Он выбрал мир света с его тайной и страданиями. Он возвратился в боль, и в войну за право любить.
Алексей вздрогнул и почувствовал резкую боль в сердце, как будто кто-то вонзил в него кинжал.
– Ишь, как разворотило-то! – кто-то чётко проговорил из мрака. 
– Аж кишки выпотрошило! – ответил другой.
– И этот дохлый. Дохлый! Дох-лый! До-о-о-хлы-ы-ый! – слабым эхом дохнул на Алексея мрак, и тишина.
– Я жив! – прокричал Алексей.
– Погодь, кажись, стонет.
– Кто?
– Кажись тот… а может быть… а… хто их тут разберёт… с кишками развороченными.  Померещилось верно.
– Могильщики придут, захоронят. Айда других осматривать, можь кто живой.
Тишина.
– Я жив! – попытался разорвать тишину Алексей, но лишь слегка шевельнул губами.
Безмолвие.
Солдат Вострухин, шевельнул веками, разлепил их от загустевающей крови, узкой щёлочкой приоткрыл глаза. В трепещущих радужных бликах плавно колыхалось что-то плотное и величественное, но не тревожное, не стремящееся задавить Алексея своей безмерной массой, а доброе и белоснежное. И Алексей, отдавшись этому нежному окружению, почувствовал, как что-то тяжёлое скатывается с его тела и вносит в мир покоя и любви.