Особенные-2

    Ничего особенного в этой девочке не было. Разве что выше почти всех в классе. Разве что мама учительница, что осложняло жизнь дочери. Но мама была любима учениками, поэтому дочь не подвергалась никаким нападкам со стороны одноклассников.

    Однако сама девочка всегда чувствовала свою исключительность.
    И иногда больно стукалась о непризнание её таковой соучениками. Так, в конце третьего класса ей захотелось стать старостой. И она неумело начала подготовку к смещению с почётного поста Светланы – скромной, сдержанной, молчаливой, ни в какие конфликты не вступавшей, но пользовавшейся всеобщим уважением бессменной старосты класса.
    Подготовка состояла в том, что девочка стала находить огрехи в работе старосты и сообщать о них… И ничего не вышло: никто не поддержал её. На классном собрании все высказались за Светлану.

    Осадок от неудачи остался на всю жизнь и, может быть, поэтому и в детстве, и уже взрослой она никогда не претендовала на какие-либо руководящие должности и даже упорно отказывалась от них.
    Ни критики, ни начальственного насилия она не выносила, сама критиковать не любила и долго переживала, если всё же случалось это делать: всегда сомневаясь и в правомерности, и в оправдании своей критики.

    Но её исключительность иного рода  определилась в четвёртом классе – и навсегда. После травмы она стала видеть всё хуже, не понимая, почему в её контрольных работах, до того всегда безупречных,  появляются ошибки «по невнимательности» (обычно при списывании условий и заданий с доски).

    Пока обнаружилась причина, она натерпелась замечаний и обвинений… а потом надела очки. Единственная в классе. О, эти очки её не украсили! Никто в доме не замечал, что они ей не идут, никому в голову не приходило, что бывают очки модные, стильные, красивые… Да таких и не было! И никто в то время не говорил, что в очках можно быть даже красивее, чем без них...
   
    От того, что она стеснялась очков и постоянно снимала их, близорукость развивалась, разница в остроте зрения левого и правого глаз становилась заметнее, и начались головные боли, и она стала на физкультуре освобождаться от каких-то упражнений, и стала этим пользоваться: что нравится (например, прыжки через «козла» и упражнения на брусьях) делала с удовольствием, а в волейбол, где у неё не хватало реакции и в команду её брали неохотно, играть отказывалась. И сидела на скамеечке, остро ощущая свою отстранённость от общего ликования при удачной подаче мяча или победе.

    И это своё отстранение она переживала всю жизнь, с завистью глядя на удачливых или незадачливых игроков, которые ошибались, «мазали», падали – и совсем не стеснялись этого.

    Она не научилась кататься на коньках в детстве (но этого почти никто не умел в южном городе) – и так никогда и не встала на коньки (а потом и на подаренные сыном «ролики»): «мне нельзя падать».
    Словно в наказание жизнь «роняла» её многократно и больно: когда она подворачивала голеностоп, падала с велосипеда или на горнолыжном склоне… Но, к счастью, не ломала конечности, а вот её бедной голове пришлось перенести не один удар.
    Именно из-за травмы головы в третьем классе началась её близорукость. И именно по голове пришёлся удар, когда однажды её сбил с ног велосипедист, летевший на красный свет. И футбольный мяч, перелетевший за сетку, пушечно ударил именно её и именно в голову.
    Ей всегда это было обидно, как в том далёком детстве, когда одноклассники не признали её исключительность и избранность.

    Всё идёт из детства.

    Правда, наверное…