Одноклассница

Теперь, когда моя жизнь утекает с необычайной скоростью и я готовлюсь предстать перед вечностью во весь мой когда-то небывалый рост, я всё чаще мысленно возвращаюсь в юные годы, оживляю мои воспоминания, чтобы стать на мгновение моложе. Школьные воспоминания особые и теперь, когда я узнал, что из всего класса мы остались одни, я стал вспоминать её.

Внешне она была заметной, но черты её лица вместе с огромными карими глазами были ярко некрасивыми. В остальном она была девочка как девочка.

В школе я её терпеть не мог. Она отвечала мне тем же.  Никто не понимал природы наших битв. Некоторые думали, что это особая форма взаимного влечения…
 
Что же меня так раздражало в ней? То, что она училась лучше меня, не могло быть причиной моей нелюбви. Хорошими оценками я  похвалиться не мог, но отличников в классе было много по первости, во всяком случае, то есть в начальных классах. Я не помню, чтобы все они мне были противны. Наоборот, с некоторыми я дружил все десять лет.

Была ли она заносчива, как предполагается, отличнице? – Нет, не была. Была ли активисткой и командиршей, которая кричит противным голосом на весь класс: пионерам не пристало так себя вести? – Нет, не была. Была ли она лучшей по всем дисциплинам? – опять нет. Наши физкультурник как-то с удивлением сказал ей:

– Странно! При абсолютно нормальной комплекции с координацией движений у тебя совсем никак.

Тут я её опередил! Я был отличным спортсменом и с полным правом окидывал презрительным взглядом её безуспешные попытки перепрыгнуть через «козла» или через перекладину. Бегала она тоже из рук вон плохо, на беговой дорожке приходила к финишу последней, задохнувшись, как будто бежала не стометровку, а настоящий марафон.

– Гнилушка, – цедил я сквозь зубы, глядя на неё.

Да, она не выпячивалась, не выставлялась, просто молча побивала одноклассников в битве за знания. Всё-таки это было противопоставление себя, примерной во всём, остальным нерадивым недорослям. 

Наконец я понял, почему она мне была противна. Она не участвовала в проказах, не нарушала дисциплину, любила школу, любила учиться – этим самым отличалась от других. Она была Нестандартной.

В старших классах я её совсем не помню. Я был увлечён Светланой – милой девочкой с толстой косой и мурлыкающим голосом. А что делала Нестандартная, мне было неинтересно. Вряд ли кто-то из ребят был влюблён в неё, впрочем, в наше время не было принято говорить о влюблённостях. Но даже нравиться кому-то она вряд ли могла.

А теперь вот никого из одноклассников не осталось. Только я и она. Вот ведь как случилось.

Мы созвонились, как всегда, в августе, и решили встретиться вдвоём. Странно, что мы оба пошли на это. Почему? Просто потому что так было заведено годами. Последняя встреча состоялась лет десять назад. Мы привыкли, нам это было нужно позарез. А тут ещё дата – шестьдесят пять лет со дня окончания школы.
 
Мы решили встретиться перед нашей школой там, где раньше был сквер. Теперь там спортивная площадка и несколько трибун для болельщиков.

Она пришла раньше. Я издалека увидел её лиловый берет. Она уже много лет приходила на встречи одноклассников в этом берете. Несмотря на то, что в августе ещё не холодно.

Она сидела на первом ряду, пухлая, в пёстром платье и сиреневой вязаной кофте, устремив подслеповатый взгляд к воротам, в которые как раз вошёл я. Я выпрямился, насколько мог, старался идти легко, но, по-моему, у меня это плохо получалось. Я не продумал заранее, о чём я буду говорить с ней, с женщиной, которая всю мою жизнь была для меня не просто непривлекательной, а совсем отвратительной и раздражала меня буквально всем. Пока шёл, вдруг понял, что у меня не осталось ни грамма нелюбви, нисколько нервозности, ни желчи, ни даже придирчивости к этой женщине. Я был обескуражен этим обстоятельством и не знал, что делать, как вести себя.

Она долго не узнавала меня, несмотря на очки с сильными линзами. Только когда я был уже в шаге от неё, она буквально вскочила… и замерла. Я тоже остановился. Так мы стоили друг перед другом и вдруг… будто какая-то невидимая пружина сработала – мы, не договариваясь, бросились друг другу в объятья. Она что-то запричитала, обнимая меня, я заохал, потом она грузно села на скамью, указав рукой на место рядом, сняла очки и, вынув носовой платок, стала усердно тереть глаза.

Мы сидели на неудобной скамейке спортивной трибуны, вспоминали школьные годы, попеременно рассказывая друг другу то особенное и смешное, что мы годами вспоминали на наших классных встречах. Она покраснела от возбуждения, сняла очки и убрала их в очечник. Вскоре я последовал за ней – очки стали не нужны. Мы, как последние могикане, потерявшие своих братьев, не могли наговориться, находя друг в друге ушедших одноклассников. Я говорил громко и сбивчиво, она то и дело хватала и сжимала мою руку. Обходили только одну тему: нашу многолетнюю антипатию, которой, кстати сказать, я теперь не могу найти объяснения.

– Светлана рассказывала, что ты получил второе образование, потому что в милиции требовались юридические корочки. Это правда? – спросила она.
– Правда, – с гордостью ответил я.

Вот так-то, отличница. Спортсмены тоже кое-что могут!

– В последние годы работал начальником охраны в банке, – добавил я. – А теперь живу один.
– Второй раз так и не женился?
– Да куда уж мне…
– Чуть раньше ты был хоть куда!

Она проговорила последнюю фразу естественно, без всяких запинок, как будто всегда считала меня достойным и видным женихом.

– За тобой девчонки ходили табунами, а ты … женился позже всех. Татьяна наша уже бабкой стала, а у тебя тогда сын родился.
– Ты всё это помнишь?
– На встречах одноклассников… ты рассказывал… Я ещё подумала, что ты… заложник своей привлекательности.

Я не слишком задумался над сказанным, привязавшись лишь к одному слову – привлекательность. Мне льстило, что женщина говорит о моей привлекательности, хоть теперь от неё мало что осталось.

Прошло много времени. Стало физически невозможно сидеть, потому что заныла спина и затекли ноги. Шутка ли сказать: восемьдесят шесть лет! Я как джентльмен решил первым предложить сменить положение, по крайней мере, встать.

– Мы ещё пройдёмся вместе? – в её голосе прозвучала надежда.
– Конечно, ты же где-то недалеко здесь живёшь? Пойдём, я провожу тебя, а потом пойду домой.
– Да, да, – поспешила ответить она. – Очень мило с твоей стороны.

Потом через паузу спросила:

– Откуда ты знаешь, что я живу недалеко от школы? Ты никогда не был у меня дома. Мы же…

Она не стала продолжать. Было и так ясно: мы никогда не дружили.

– Я узнал твой адрес, – хмыкнул я, – давно уже.

Она вспыхнула. Я почувствовал это, хотя не видел её лица, потому что смотрел под ноги, боясь поскользнуться, наступив на камень.

Через пару кварталов, она остановилась:

–  Дальше я пойду одна, – сказала она, тяжело дыша. – Прости – задохнулась, лёгкие слабые…

 Она неопределённо махнула рукой в сторону арки, а я стал неуклюже раскланиваться. Теперь понимаю: у неё  всегда были слабые лёгкие, потому и бегала плохо… в школе.

Когда она скрылась под аркой, я побрёл к автобусной остановке, беззастенчиво опираясь на палку, без которой я не хожу уже полтора десятка лет.

Потом дома долго переживал эту встречу с юностью. Даже валерьянку пил, так разволновался. А как здорово я придумал насчёт её адреса! Наверное, она обрадовалась. На самом деле я никогда не знал и не интересовался, где она живёт. А ей приятно было услышать, что она не всегда была отвергнута мною, что у меня был интерес к ней...

Позже я рассказал дочери о встрече с единственной одноклассницей. Не преминул сказать о том, что проводил её почти до дома.

– Как ты сказал её фамилия, папа? – спросила меня дочь.
– Калистратова.
– Это же известный врач, она была специалистом челюстно-лицевой хирургии. Училась в твой школе, потом первый медицинский и долгие годы работы практически в одной больнице. Я недавно узнала о ней… в доме престарелых…
– Где?
– Я с комиссией по соцработе была на прошлой неделе в доме престарелых.  Там о ней говорят с большим уважением. На стенде оформили её уголок — уважаемые люди нашего города.
– А дети? Дети у неё есть? – спросил я, заливаясь краской.

Стало жутко неудобно, что я за весь разговор с одноклассницей ничего не спросил о ней самой.

– Детей нет, как ты понимаешь, – дочь посмотрела на меня с удивлением.
– Она жила когда-то недалеко от школы? – переспросил я.
– Да. Но давно.
– Очень давно… очень давно, – повторил я, сам себя успокаивая. – Так давно, что я забыл…

Многое забылось. Шутка ли сказать: восемьдесят шесть лет!.. Теперь она в доме престарелых.

Где же он находится?