Остров

«Элегантно-стильное помещение модного ресторана на 5-й авеню заливали звуки нового экзотического танца, название которого – танго, к тому времени уже составляло устойчивую идиому со словом «чарующие».
- Где ты был? – Кэт подняла на него взгляд больших красивых, но всегда как-то радостно-испуганных от его присутствия глаз.»
Наверное, он подумает, что ему трудно ответить на этот вопрос. Простые вопросы всегда ставили его в тупик – его жизнь не укладывалась в привычные образы, обозначаемые простыми, одинаково всем понятными словами. А потому он скажет что-то уклончиво-неопределенное, что-то вроде: «Это неважно – главное, что сейчас я с тобой».
«Как бывает трудно отвечать на простые вопросы. А действительно, где я был?
- Я НЕ БЫЛ. – Услышал он как бы со стороны собственный голос.»
Сергей облизал пересохшие губы, напряженно всматриваясь в написанное на фоне голубоватого мерцания экрана старенького редакционного компьютера, когда-то «явочным порядком» унесенного им из редакции домой. Ну вот опять! Они ведут себя совершенно не считаясь с ним, словно не он, Сергей, писал этот роман, а они, его герои, используя Сергея лишь как инструмент (может быть даже не самый удачный), чтобы снова и снова «прокрутить», как в компьютерной игре, собственную судьбу, пусть хотя бы в виртуальном пространстве романа и посмотреть, что будет если изменить вот этот жест, эту фразу, это поступок ... Что вообще было им дано изменить, а что было предопределено СУДЬБОЙ, порой до нелепого невероятной, не укладывавшейся в привычные образы, обозначаемые простыми, одинаково всем понятными словами. Сергей отчетливо помнил, когда и как ему пришла в голову идея написать роман о Николе Тесле. Все началось с того, что в редакции (Сергей работал фрилансером в редакции одного из «толстых»  журналов, впрочем, в соответствии с «велением времени», а точнее денег, все больше превращавшегося из «толстого» в «глянцевый») к нему подошел Славик. Не «Вячеслав», а именно «Славик» - душка, мастер рассказывать двусмысленные анекдоты в присутствии редакционных дам, повергая ОНЫХ в конфузливо-радостное состояние духа, доставлявшее дамам двойное удовольствие: нарочитой «конфузливостью» подчеркнуть свою женственность, а заливистым смехом – наличие чувства юмора, которое, как известно, непременный атрибут интеллигентности. Славик подошел в общем-то с радостным известием – его приняли в штат. И Сергей уже собирался искренне за него порадоваться, несмотря на торопливо подавленный укол уязвленного самолюбия (место это было давно и твердо обещано ему), но Славика такое развитие событий совершенно не устраивало – он принадлежал к породе людей, испытывающих настоящую радость от любого проявления порока или слабости у окружающих, поэтому отсутствие зависти со стороны Сергея сделало бы удовольствие от полученной должности неполноценным.
- Чудак ты, Серега. – Славик радостно смотрел в упор на Сергея, присев на край редакционного стола, за которым тот работал. – Пошел бы к главному – слово-за-слово, чем-ем-по-столу – потребовал бы свое. Глядишь и получил бы ...
Это тоже было уловкой: как-то в порыве откровенности, вызванной необходимостью выговориться (а Славик умел в таких случаях быть внимательным и «чутким» слушателем), Сергей рассказал ему чем закончилась одна из таких попыток: главный внимательно все выслушал, поинтересовался здоровьем, а потом очень логично и убедительно объяснил, почему именно сейчас это невозможно. Он словно выстраивал некий лабиринт, не со зла, скорее для тренировки, с видимым удовольствием любуясь своей работой.
- И ведь мы оба знали, что врет, но я не нашел слов, не нашел аргументов, чтобы возразить, пробить перегородки этого лабиринта.
Сергей не рассказал, но хорошо запомнил это гадкое чувство бессилия перед очевидным, но Славик каким-то «звериным» чутьем все понял и с видимым удовольствием, как некий раритет, «сложил в копилку» еще одно проявление его, Сергея, слабости и вот сейчас радостно воспользовался этим «экземпляром» своей коллекции – не со зла, скорее для тренировки, а может быть еще и в отместку за собственную бездарность, которую рядом с Сергеем ощущал особенно непереносимо-остро. Вот тогда Сергей и почувствовал, что завидует, гадко, злобно, до липкого пота в ладонях – чужая уверенность в ЕСТЕСТВЕННОСТИ ХАМСТВА вызвала злость, а та, с тихим сухим потрескиванием бикфордова шнура, взорвала в крови подавленное было чувство.
Из редакции в тот день он ушел рано. Но странное дело – злая энергия словно выдернула его из буднично-хаотичного кипения, именуемого БОЛЬШИМ ГОРОДОМ, дав возможность увидеть все будто со стороны, превратив его из «броуновской частицы» в НАБЛЮДАТЕЛЯ. И той же энергией омылось окружающее пространство, краски сделались яркими, как на обложках комиксов, а в восприятии словно возникло еще одно измерение, придавая привычным картинам неведомую ранее объемность. Новизна этих ощущений завораживала. Он долго бродил по давно знакомым и любимым местам: Набережная Мойки, Поцелуев мост, Летний Сад, вдруг зазвучавший мощной фортепианной токкатой, забытый детский восторг от эскалатора метро, Васильевский остров – он как будто увидел все это впервые. Домой вернулся под вечер. Просторный коридор ленинградской коммуналки (именно «ленинградской» - прежний Санкт-Петербург такого понятия не знал) встретил его странным, так и не ставшим привычным, «музейным» запахом паркетной мастики и старых книг. Собственно, назвать эту часть «околоземного» пространства коммуналкой, пусть даже и «ленинградской», было, конечно, своего рода кокетством: комната в некогда просторной квартире на Загородном проспекте, неподалеку от Пяти Углов досталась Сергею в наследство от тетки. Другие две комнаты занимала ее подруга, в прошлом директор школы, Екатерина Аркадьевна. Сын Екатерины Аркадьевны, летчик-испытатель, погиб, когда ему было 30 лет, а 30 лет ему было очень давно, поэтому к Сергею она относилась даже не как сыну, а как внуку.
- Где вы были, Сергей? Я уже начала волноваться.
Наверное, эта фраза должна была вызвать раздражение и у «настоящего» внука наверняка бы вызвала, но Сергею эта забота была приятна своей искренностью, несмотря на несколько навязчивую «педагогическую» составляющую. Как-то отшутившись, он наконец оказался в своей комнате. Зачем-то включил телевизор. Странное ощущение, а точнее состояние, в котором он находился последние часы не проходило и очевидно должно было воплотиться в нечто материально-зримое, но Сергей не торопился понять – во что, наслаждаясь каждой его минутой. И вот тут из телевизора прозвучали СЛОВА.
«Я бился над этой проблемой несколько лет. Это был вопрос жизни и смерти. Я знал, что умру, если не решу ее. Мой мозг был напряжен до предела. И в какой-то момент случилось немыслимое. Я слышал тиканье часов в трех комнатах от меня. Приземление мухи на стол глухим стуком отдавалось в моих ушах. В темноте я обладал чувствительностью летучей мыши и мог определить местонахождение предмета благодаря особому покалыванию во лбу. Солнечные лучи так давили на мой мозг, что я едва не терял сознание. Проносящийся вдали экипаж сотрясал мое тело и вдруг я увидел вспышку, похожую на маленькое солнце. В одно мгновение истина открылась мне. Это было состояние абсолютного счастья. Мысли шли нескончаемым потоком, и я едва успевал фиксировать их…»
Сергей завороженно вслушивался в звучание процитированной диктором дневниковой записи. Он понимал (видимо, один из немногих) о чем идет речь. Кто-то с невероятной точностью описал состояние, очень похожее на то, в котором он сам пребывал сейчас. Однако произнесенное с экрана имя, Никола Тесла, первоначально вызвало лишь какую-то «пыльную» ассоциацию с картонной обложкой старого школьного учебника физики. Уже позже, все больше «погружаясь в материал», Сергей с удивлением обнаружил, что ему трудно ответить на вопрос: «Так что же все-таки изобрел этот человек?!», ну кроме, пожалуй, радио, которое конечно изобрел он, а не Попов и не Маркони и радиоуправляемых моделей, которыми он занимался одновременно и равноуспешно с другим Николаем – профессором Харьковского Технологического института Николаем Пильчиковым. Наверное, наиболее точной была брошенная кем-то фраза, что он изобрел ХХ век. Ему предшествовали гиганты. Сын гильотинированного французского аристократа Андре Мари Ампер, датский аптекарь Эрстед, сын лондонского кузнеца Майкл Фарадей, шотландский дворянин Джеймс Клерк Максвелл – этих абсолютно разных по происхождению, жизненному опыту и убеждениям людей объединяла странная, иррациональная как тогда казалось, мистическая страсть – любовь к электричеству. Взаимодействие, взаимопревращение двух самых загадочных и мистических стихий мироздания ЭЛЕКТРИЧЕСТВА и МАГНЕТИЗМА стало их СУДЬБОЙ. Но все они были только предтечей. Рамка из медной проволоки, помещенная Фарадеем в магнитное поле, поворачивалась, когда по ней пропускали электрический ток, т. е. электрический ток в магнитном поле превращался в механическое усилие, поворачивающее металлическую рамку. Но оказалось, что справедливо и симметричное утверждение: если к металлической рамке в магнитном поле приложить некое механическое усилие и повернуть ее – в ней возникает электрический ток. Когда Тесла поделился со своим университетским преподавателем идеей, что таким образом можно снабжать теплом и светом целые города (на самом деле, он хотел сказать «целые континенты», но благоразумно поскромничал), тот не просто поднял его на смех, он посвятил этому целую академическую лекцию. Преподаватель был убедителен и утонченно остроумен. Над Теслой потом еще долго смеялись ... Как его звали? Наверное, Тесла был последним человеком, помнившим его имя. Но даже боль уязвленного самолюбия не могла отвратить его от завораживающего гипноза этой симметрии: механическое усилие, вращающее металлическую спираль в магнитном поле, создает некую СИЛУ, которую можно передать по проводам к точно такому же устройству и в этом втором устройстве точно такая же металлическая спираль, помещенная в такое же магнитное поле, начнет вращаться без всякого кинетического контакта с первым. Только два статичных медных провода. Чудо! Мистика!! Телепортация образа (в данном случае – образа вращения), т. е. чего-то неосязаемого, но в то же время реально существующего!!! Так началась знаменитая «война токов», в ходе которой Тесла, тогда еще никому неизвестный лаборант, противопоставил себя самому Эдисону и победил, совершив первую технологическую революцию ХХ века.
А если без проводов?! Оказалось, что ОБРАЗ от этого только выигрывает, ибо нет потерь энергии при передаче. Так что же является НЕОБХОДИМЫМ И ДОСТАТОЧНЫМ условием такой телепортации? Провода? Нет! Два идентичных устройства!!!
«Мой мозг только приемное устройство. В космическом пространстве существует некое ядро откуда мы черпаем знания, силы, вдохновение. Я не проник в тайны этого ядра, но знаю, что оно существует».
Испытав однажды восторг творческого ПРИОБЩЕНИЯ, Тесла не удовлетворился тем, что это произошло по прихоти случая. Он задался целью научиться или выработать в себе способность «впадать» в эти состояния по собственному желанию. На протяжении нескольких лет он подвергал себя воздействию электромагнитных полей различной частоты и интенсивности. Поставленный им эксперимент восхищает не только фантастичностью, почти абсурдностью цели, но и жертвенной дерзостью исполнения. У него не было аналогов – подобные исследования целенаправленно и методично стали проводиться гораздо позже. Каждый следующий сеанс мог стать последним. Но он преуспел, как и во всем, за что брался.
«Я в любой момент могу начисто отключать свой мозг от внешнего мира и в этом состоянии ко мне приходит внутреннее видение».
Так что же изменилось в нем в результате этого эксперимента? Тело? Но разве оно определяет способность к творческим озарениям – много ли гениев могут похвастать сколько-нибудь приличным его состоянием, т. е. сколько-нибудь сносным здоровьем? Тогда – душа? Но это значит, что она материальна?! Во всяком случае, в той же степени, в какой материальны электричество и магнетизм.
«Я верю, что со смертью человека, его духовная сущность не погибает и с ней можно установить контакт».
Он верил в это настолько, что даже изобретал для этого приборы и по свидетельству очевидцев, преуспел, как, впрочем, и во всем, за что брался. Но нужно ли ждать смерти, чтобы установить КОНТАКТ между человеческими душами? Уже было доказано, что свет можно изучать и как электромагнитную волну и как материальную частицу. А что если душа есть такой же дуальный ОБРАЗ СВЕТА ВЫСШЕЙ СИЛЫ, нечто не осязаемое, но реально существующее?.. А значит ее можно телепортировать, как телепортируется «образ вращения» в генераторах переменного тока?! Но для этого нужно ДВА ИДЕНТИЧНЫХ устройства!!! Мысль о невербальной, мистической связи Теслы с кем-то из современных ему русских ученных, что называется, «носилась в воздухе». В качестве наиболее вероятного кандидата на эту «должность» традиционно называется профессор Харьковского Технологического института Николай Пильчиков. В 70-х годах прошлого века была даже высказана гипотеза что Никола Тесла и Николай Пильчиков – один и тот же человек. Нет ну в самом деле, они ровесники, тезки, коллеги – не слишком ли много совпадений для такого уникума как Тесла? Ну кроме, пожалуй, того, что люди они были совершенно разные как по сложению тела, так и по складу души – Николай Пильчиков всю свою жизнь ВЫПРАШИВАЛ деньги на свои исследования (что нисколько не умаляет ни его таланта, ни его заслуг), а Никола Тесла их получал ... или голодал, копая канавы на общественных работах и ночуя в ночлежках (справедливости ради надо отметить, что период этот в жизни тридцатилетнего гения был очень кратковременным, полгода и впредь не повторялся). Но дело даже не в этом. Николай Пильчиков до конца своих дней, трагически и загадочно оборвавшихся 6мая 1908 года, занимался радиоуправляемыми моделями. Тесла же, изобретя радио, охладел к нему еще в 90-х годах XIX века. В 1893 году он патентует радиопередатчик и мачтовую антенну, с помощью которых передает радиосигналы на 30 миль (48 километров). Лишь через два года Маркони передаст радиосигнал на 1.5 километра, а Попов – на 500 метров. Чуть позднее Тесла даже построит радиоуправляемую модель катера, но к тому времени он уже понимал, что радиосигнал может быть эффективным воздействием, УПРАВЛЯЮЩИМ энергетическими потенциалами, гораздо превосходящими его по мощности, на сколь угодно больших расстояниях и без проводов. Его же целью была ПЕРЕДАЧА на сколь угодно большие расстояния и без проводов самого энергетического потенциала, а для этой цели радио было тупиковым направлением. Таким же образом формулировал цель своих исследований и другой ровесник и коллега Теслы, Михаил Михайлович Филиппов: «Я могу воспроизвести пучком коротких волн всю силу взрыва, — писал он в одном из найденных писем. — Взрывная волна полностью передается вдоль несущей электромагнитной волны, и таким образом заряд динамита, взорванный в Москве, может передать свое воздействие в Константинополь. Проделанные мной эксперименты показывают, что этот феномен можно вызывать на расстоянии в несколько тысяч километров». Вообще Михаил Михайлович Филиппов – фигура, заслуживающая отдельного исследования: человек энциклопедически образованный и разносторонне одаренный, чьими романами восхищались Толстой и Горький, а научными идеями – Менделеев и Бехтерев, еврей-полукровка, страстно радеющий за судьбы России, основатель и редактор первого в России научно-популярного журнала, которому мы обязаны, например, тем что формула реактивного движения носит имя Циолковского ... Кажется список этот неисчерпаем. Как, впрочем и список талантов Теслы. Их отличало только одно: Тесла не то чтобы был пацифистом, но на тот момент просто не думал о возможности утилизации своих идей в армии. Направление же мысли марксиста Филиппова изначально было милитаристским: «В ранней юности я прочел у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследовала мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны почти невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упразднит войну. Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи волны взрыва, причем – судя по примененному методу – передача эта возможна и на расстояние тысяч километров ... Способ изумительно прост и дешев. Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумием и должна быть упразднена» (из письма Филиппова в редакцию «Русских ведомостей», написанного им за несколько часов до гибели). Фактически он сформулировал теорию «равновесия страха», на которой зиждется наш сегодняшний мир.
К началу 1903 года Тесла завершает строительство своей знаменитой башни в поместье Уорденклиф на острове Лонг-Айленд, ставшей символом мистического всесилия науки, а в ночь с 11 на 12 июня того же года при крайне загадочных обстоятельствах погибает Филиппов. Существует ли связь между этими событиями? Имел ли отношение Филиппов к проекту «Уорденклиф»?  Чем больше времени проходит с тех пор, тем больше эти вопросы переходят в разряд «риторических», но именно тогда, с середины 1903 года, в проекте начинает ощущаться ярко выраженная милитаристская составляющая. Узнав об этом, спонсор проекта, Джон Пирпонт Морган, прекращает финансирование. И все-таки он сумел это сделать. Вот только «заряд динамита, взорванный в Москве» был заменен на мощный электрический разряд на Лонг-Айленде, энергию которого Тесла научился не только передавать «по воздуху» в любую точку планеты, но и многократно усиливать, создавая эффект «стоячей волны» в энергетическом поле Земли. «Волны» ?!! Да, пожалуй, что «цунами» !!! Много позже, в 1939 году, накануне Второй Мировой войны он передает свои разработки Москве и Берлину. Не за деньги. Странным образом, традиционно далекий от политики ученый, пытается реализовать теорию российского марксиста, но основанные на зоологической ненависти к любому проявлению таланта и тот, и другой режимы оказываются просто не в состоянии воспользоваться его идеями. Ну а тогда, с середины 1903 года в характере Теслы появляется еще одна странность – болезненная чистоплотность. Где бы он ни останавливался, Тесла требует неимоверное количество салфеток и гигиенических средств, словно пытаясь вычистить свое тело изнутри... Два идентичных «устройства» ... Телепортация образа ... Что же произошло той трагической ночью?  Оказались ли они вынужденными пользоваться одним телом, как бывает пользуются с некоторой брезгливостью одним костюмом два разных человека? Или все-таки остался только один?  Мы никогда этого не узнаем, но остается еще один вопрос, гораздо более важный: РАДИ ЧЕГО? Ради чего Великое Провидение подарило миру этого гения, кем бы он ни был?
«Я считаю, что Вселенная — это целостная система, которая состоит из множества частей, сходных, но отличающихся различной частотой вибрации. Каждая часть — это параллельный мир. Входя в резонанс с частотой другого мира, мы как бы, открываем окно в этот параллельный мир. Так можно путешествовать по всему космосу».
Однако достигнув космических высот, он испытал холод вселенского вакуума. Хотя это пространство оказалось довольно «плотно» заселено, его обитателям просто не было никакого дела до «братьев по разуму» в родном ему мире. В этом «лучшем из миров» ИХ интересовало другое – оставленные в нем следы Его присутствия, артефакты, отмеченные Его прикосновением. ИХ необходимо было остановить. Ну хотя бы для того, чтобы доказать: мы достойны обладать этим сокровищем. Концентрация в одном месте ПРЕДМЕТОВ, обладающих невероятной мистической силой, вызвала ощутимые искажения энергетического потенциала Земли. Так ему удалось определить координаты – долина реки Вилюй, верховья Подкаменной Тунгуски. Он не боялся повредить ПРЕДМЕТЫ – над ними не властно ВРЕМЯ, не говоря уже о человеке, даже таком, как Тесла. Он рассчитал все: высоту, силу и направление взрыва, так чтобы он не повредил человеческие поселения, редкие, случайные, но от того образующие довольно сложный контур для разрушений того масштаба, которые он намеревался произвести. За НИМИ остался лишь выбор времени – времени старта материального носителя, уносящего от нас нечто большее чем «предметы материальной культуры» - нашу историю, а может быть и нашу ДУШУ.
«- Какое сегодня число?
- 30-е июня. – Ее голос вдруг наполнился какой-то грудной силой, какую ощущаешь перед грозой, готовой пролиться живительной влагой, застывшей сейчас в ее глазах. – Ого! Кажется, тебе нужна более полная «информация». 30-е июня 1908 года. Мне страшно, Ник, мне страшно за тебя, за нас! Эти твои исчезновения, после которых ты возвращаешься, не помня какой сейчас год и с удивлением разглядывая собственные пальцы! Что происходит?!!
Как бывает трудно ответить на простые вопросы... В ушах, словно откуда-то издалека прозвучала цитата из еще не написанных научных отчетов.

30-го июня 1908 года, около 7 часов утра по местному времени, над территорией бассейна Енисея с юго-востока на северо-запад пролетел большой огненный шар. Полёт закончился взрывом на высоте 7—10 км над незаселённым районом тайги. Взрывная волна была зафиксирована обсерваториями по всему миру, в том числе, в западном полушарии. В результате взрыва были повалены деревья на территории более 2000 км;, стёкла были выбиты в нескольких сотнях километров от эпицентра взрыва. Мощность взрыва оценивается в 10–40 мегатонн, что соответствует энергии крупной водородной бомбы. В течение нескольких дней на территории от Атлантики до центральной Сибири наблюдалось интенсивное свечение неба и светящиеся облака. Вещество гипотетического Тунгусского метеороида не было найдено в сколь-нибудь значительном количестве, однако были обнаружены микроскопические силикатные и магнетитовые шарики, а также повышенное содержание некоторых элементов, указывающее на космическое происхождение вещества.

Внезапно стены модного ресторана на 5-й авеню «вздрогнули». На какое-то мгновение мир стал хрупким, наполнившись жалобным дребезжанием посуды и испуганными возгласами людей.
- Что это? – Кэт вновь подняла на него свои огромные глаза. Почему-то она была уверена, что он знает ответ на этот вопрос.
- Это неважно – главное, что сейчас я с тобой.»

Вот и все?! Я это сделал?!! Я его написал – роман о Николе Тесле... Последние четыре дня Сергей просто не вставал из-за компьютера, поддерживая «бренное существование» заботами Екатерины Аркадьевны, забывшей на это время о необходимости воспитательного момента в отношении этого, такого непутевого, соседа по коммуналке, незаметно ставшего родным и близким человеком. Ей нравилось читать то, что он пишет. Сергей это знал и его это «грело», или скажем так – давало «точку опоры». Начав перечитывать написанное, он ощутил усталое равнодушие к вдруг показавшемуся чужим тексту. «Надо бы распечатать» – подумал он. Несмотря на относительную молодость, Сергей принадлежал категории людей, которым читать «с листа» все-таки было гораздо удобнее чем «с экрана». Вот тут все и началось. Когда последний лист рукописи выполз из загадочно урчащего принтера, раздался громкий, словно ожидавший этого момента, металлический щелчок, явно не означавший ничего хорошего. В комнату, приглушенное стенами, донеслось хлопанье дверей на лестничной клетке и возмущенные голоса соседей, вместе сплетавшиеся в некий иероглиф тревоги. Сергей высунул голову в коридор. Екатерина Аркадьевна, закрыв входную дверь, повернулась к нему.
- Напряжение «скакнуло». И видать сильно скакнуло: у Алены чайник сгорел, а у Куликовых – телевизор, плазма, только купили. Предчувствуя недоброе, Сергей снова нырнул в комнату, по которой в уже ощутимой концентрации распространился запах жженного пластика. Открывая крышку компьютера, он уже знал что увидит, но ощущение правоты на сей раз «не окрыляло»: по шву коробки жесткого диска протянулась предательская полоска копоти. «Мистика – подумал Сергей – я ведь только закончил роман о любви к электричеству. Так, спокойно! Есть отпечатанный (чудом!) экземпляр. На данный момент это единственный экземпляр рукописи. Т. е. для редакции он как бы и не существует. Для редакции он начнет свое существование лишь в форме, доступной «пониманию» компьютера. Совершить это чудесное превращение может только ОНА, злая волшебница Зинуля». Зинуля действительно была волшебницей. Корректор от Б-га, она могла в заурядном, на первый взгляд, тексте не только найти «алмазные россыпи», но и заставить их засверкать, часто поражая великолепием самого автора. И конечно она была злая: в Сергее ее раздражало все, от походки до голоса и в особенности – его манера извиняться ... даже раньше, чем будет за что. Эту «риторичность» вежливости она воспринимала даже не как слабость, а ущербность, а ущербных мужчин Зинуля не жалела, она их ненавидела. Все менялось, когда она брала в работу его тексты. Наблюдать за работой профессионала – это завораживает, как смотреть на огонь или падающую воду, а Зинуля была профессионалом очень высокого класса. Наверное, поэтому она могла себе многое позволить, например, самой выбирать какие тексты ей брать в работу, а какие передавать «девочкам», у которых с фатальной неизбежностью оказывались, например, тексты Славика. Того это бесило. До «зубовного скрежета» и анонимок, но поделать ничего не мог даже он – Зинуля в редакции была фигурой неприкасаемой, во всех смыслах этого слова. А начинала она как машинистка, навыков работы с клавиатурой не утратила и даже пару раз выручала Сергея, не пременув, правда, объяснить ему какое он ничтожество. «Ну и ладно, как-нибудь выдержу. Зинуля ведь!». Посмотрев на часы, он понял, что в редакции ее скорее всего уже не застать, придется ехать домой, на Петроградскую. «Да оно и к лучшему – подумал Сергей, складывая отпечатанные листы в старую редакционную папку – и разомнусь по дороге, и договориться будет легче, да и обвинение в ничтожестве может будет не таким категоричным...». Было еще светло, но неизбежность вечера уже была не «теорией», а «практикой». В коридоре он столкнулся с Екатериной Аркадьевной.
- Куда это вы на ночь глядя? А я-то старая уже размечталась о «романтическом вечере при свечах». Электричества-то все равно нет и до завтра, судя по всему, не будет.
- Не волнуйтесь, Екатерина Аркадьевна. К торжественному моменту зажигания свечей я уже буду дома.
- Вы не знаете наших последних новостей, Сережа. В пылу творчества оно конечно было не досуг, но вот сейчас я вам должна кое-что рассказать. У нас тут случилась «война криминальных авторитетов». Кто с кем воюет и как слово «криминальный» можно сочетать со словом «авторитет» я так и не поняла, но на улицах стало неприятно, а по вечерам так и просто страшно. И по телевизору объявили, что без особой надобности в такое время лучше из дома не выходить.
- А у меня как раз «особая надобность». Катерина-Ркадевна, родная, не волнуйтесь. Скоро буду.
На улице действительно было неприятно. По пути к станции метро «Фрунзенская» мимо пронеслась стая подростков, источая вокруг себя нервную агрессивность и вонь давно не мытых тел. Собственно «мимо» это не совсем точное определение – вынужденный осторониться этого кодла, Сергей споткнулся о порог какого-то парадного и буквально вкатился в подъезд, пахнущий затхлой сыростью и кошачьей мочой. «Вот ведь недоросли» - пробормотал он себе под нос и подняв глаза вздрогнул от неожиданности, буквально столкнувшись с другим взглядом. В расширенных от ужаса глазах казалось было уже что-то запредельное, нечеловеческое. Это ощущение усиливалось и тем, что на лице с этими глазами не было рта. Приглядевшись, можно было различить, что он плотно зажат огромной ладонью, словно возникающей из черных сгустков, более плотных, чем сумрак подъезда. Рядом негромко звучал голос. Голос был спокойным, почти ласковым.
- Не егози, коза! Будет нам хорошо и ты будешь целая. Поняла? Ну так постарайся.
Постепенно привыкшие к сумраку глаза Сергея наконец различили вокруг девушки накаченные стероидами бугры протоплазмы, словно снабженной неким саморегулирующимся переключателем. В зависимости от обстоятельств переключатель устанавливался на определенный тип реакции из какого-то очень ограниченного набора: «пацаны», «война» ... Сейчас переключатель стоял в положении «баба». «Господи! – Успел подумать Сергей. – Ну почему я? ...» - прежде чем, словно со стороны, услышал собственный голос.
- Эй, пацаны!  Вам что, б****й на Невском не хватает?!! Или мамка денег не дала? А ну быстро по домам, а то в угол поставлю.
- Глянь. – Сказал обладатель «ласкового» голоса не поворачивая головы, словно такое «возмущающее воздействие» мог воспринимать только через посредника.
«Стрелка переключателя» у одного из «пацанов» дрогнула в сторону указателя «война», а поскольку такое движение у данного подвида как правило сопровождается рефлекторным говорением тот уже было открыл рот, когда Сергей, напрягшись всем телом в порыве слепой, не думающей о последствиях ярости, боднул приближающуюся не спеша массу в подбородок. И тут произошло СТРАННОЕ – масса взревела как серена ПВО, а в наборе реакций появилось нечто новое, почти человеческое – боль: от неожиданности нападавший прикусил язык. Такое развитие событий инициировало движение «переключателя» у остальных. Процесс был настолько очевидным и сосредоточенным, что даже, ведущая во двор, дверь черного хода, с «зубовным» скрежетом захлопнувшаяся за убегающей девицей, не отвлекла их внимания – переключатели намертво заклинило в позиции «война». Били грамотно, но как-то без азарта – отвлекал Сергеев «крестник», с жалобным подвыванием тупо глядящий на окровавленный кусочек плоти, некогда бывший его частью и вдруг, бесформенной кучей, ставший оседать набок. Уже проваливаясь в спасительную темноту, где не было боли, Сергей уловил остатками покидающего его сознания обрывок диалога.
- Эй! Да у него памарки!!!
- А с этим что делать?
- Да *** с ним. Если и очухается – кровью о******ся. Видишь, пацана спасать надо.
«Очухался» он, как ни странно, скоро – было еще не так темно. Сознание возвращалось «квантами», частями, пока не прозвучало слово РУКОПИСЬ. Инстинктивно резко разведя руки в стороны в попытке нащупать папку, Сергей скорчился от боли в правом боку. Последующие, более осторожные перемещения по полу подъезда результата так же не дали. Сергей понимал, что, наверное, скоро, может даже завтра, утеря рукописи станет причиной очень сильных переживаний, может даже депрессии, но сейчас на это не было сил: «Домой...». Слово прозвучало как команда, определяющая сценарий его поведения в ближайшие полчаса, хотя в другое время этот путь занял бы не больше пяти минут. Ключ видимо постигла участь папки, поэтому дверь ему открыла Екатерина Аркадьевна. Неожиданно молча, по-деловому, без причитаний и вопросов, сейчас явно бессмысленных, она проводила его в комнату, помогла раздеться, уложив на диван, служивший также кроватью, а потом снова наступила темнота.
Проснулся (или очнулся) он от резкого неприятного запаха. Склонившийся над ним человек с приятным, но озабоченным лицом, обрамленным седой бородкой, убрал смоченную нашатырем вату. Потом так же молча и долго осматривал Сергея, пока наконец не произнес.
- Тошнит?
- Немного.
- Ну что ж, милая Екатерина Аркадьевна, все не так плохо, как могло бы быть. Сломаны два ребра справа, сотрясение, но разрывов внутренних органов, насколько могу судить, нет. Так что медицине тут делать нечего – природа и молодость все сделают сами, главное не мешать. Ну а поправитесь, молодой человек, милости прошу в клинику, на тщательное и всестороннее обследование – иметь дело со здоровыми куда как приятней.
- Все шутишь, Паша?
- Стараюсь, хотя в последнее время это удается все труднее: нет ну мыслимое ли дело – пара сотен уголовников держит в страхе весь город!
- Может останешься?
- Да нет, поеду. А то у вас вон и телевизора нет, а при свечах я такое наговорить могу – потом жалеть буду.
Проводив доктора, Екатерина Аркадьевна вернулась в комнату Сергея.
- Кто это был. – Спросил Сергей, хотя в голосе чувствовалось некоторое безразличие.
- Ого! Ты уже пытаешься вести «светскую беседу». Ну значит все действительно не так плохо. Это Паша, Павел Арнольдович, зав терапевтическим отделением Мариинской больницы. Это сейчас, а когда-то – мой ученик. А теперь спи, наговоримся еще – время будет.
Остаток ночи и все следующее утро Сергей провел в странном полусне-полудреме. В темноте, под прикрытыми воспаленными веками возникали фантастичные картины в необычных, несколько «сюрных» интерьерах и общее настроение этого калейдоскопа было тление, разрушение, упадок. Внезапно он понял, что это умирает его роман. В памяти возникали целые куски текста, иногда довольно большие, но связи между ними безвозвратно терялись, находки и решения так радовавшие его пока он писал звучали теперь совершенно иначе – он не мог восстановить именно тот порядок и набор слов который тогда наполнял его ощущением успеха. Он не жалел о том, что там, в затхлой темноте подъезда поступил именно так, а не иначе – он даже не рассматривал эту ситуацию, как допускающую альтернативу, но нелепость потери романа вызывала почти детское ощущение обиды и несправедливости. И ему действительно, как ребенку, хотелось плакать... когда в комнату робко постучали. Возникшее в дверном проеме лицо Екатерины Аркадьевны имело странное выражение растерянности, неожиданной радости и гордости (интересно, за что?) одновременно.
- Сережа! Тут к тебе пришли. – В последние сутки она окончательно и бесповоротно перешла «на ты».
В комнату вошла стройная миловидная девушка. Густые каштановые, до плеч, волосы, чуть раскосые глаза, широкие скулы и тонкий с едва заметной горбинкой нос должны были создавать ощущение волевой целеустремленности, но яркие, почти кукольные губы придавали лицу какую-то домашнюю «уютность». Сюрреалистичность этого «видения» именно сейчас, в его комнате на какое-то время вытеснила горечь потери.
- Здравствуйте! Вы – Сергей, я – Вика, а это ваш роман. – Она произносила слова с какой-то нарочитой правильностью, от чего их сочетание звучало нелепо и комично.
«Забавная манера говорить, – подумал Сергей – вот чай, вот сахар, а это истина в последней инстанции. Стоп! Какая к ... истина?!! Она сказала РОМАН ?!!».
- Вы кажется, не понимаете. – Продолжила Вика, видя его замешательство. – Я та девушка, которую вы вчера спасли. Тогда, дворами, я выбежала к какому-то перекрестку и стала кричать: «Помогите! Человека убивают». И чувствую, что меня не слышат, будто я под стеклом. Люди, проходя мимо, просто ускоряют шаг, да и я сама едва различаю собственный голос. Какой-то парень вроде вызвался помочь, а у самого, смотрю, глазки масляные, в вырез платья уставился – оторваться не может. Я снова бросилась бежать, заблудилась, потом долго сидела на какой-то скамейке, а потом поняла, что не могу вот просто так встать и уйти, и продолжать жить, как будто ничего не случилось. Мне было очень страшно, но я вернулась туда, а там уже никого не было. Я зачем-то вышла во двор и там, возле мусорных баков увидела эту папку. Наверно кто-то из НИХ взял любопытства ради, когда уходили, но тут же и выбросил, за ненадобностью.
- Возле мусорника... – попытался сыронизировать Сергей – культурные. Ну а как же ты меня-то нашла?
- Вы подписали роман своим именем, а на папке был телефон редакции. Я утром позвонила и попросила ваш адрес, но они сказали, что подобную информацию случайным людям не дают.
- Вот з*****цы! Первый раз попытались повести себя «как люди» и то невпопад.
- Тогда я приехала и все им рассказала. Там была одна сотрудница, Зинаида кажется, наверное, единственная, кого это по-настоящему тронуло – это всегда видно. Она дала адрес, а взамен попросила показать ей роман. Я показала. Она сняла копию и сказала, что до завтра наберет его на компьютере. А еще она сказала, что вы ее разочаровали – оказались ЛУЧШЕ, чем она думала.
В этот момент в дверях снова показалось лицо Екатерины Аркадьевны.
- Извините, молодые люди. Сережа, та м Павел Арнольдович пришел, но я сказала, что у тебя более важная встреча. Так что, мы на кухне, чай пьем. Если хотите – можете присоединиться.
- Да, конечно. – Вдруг ответила Вика раньше, чем Сергей успел открыть рот. – Мы сейчас будем.
«Странно, - подумал Сергей – как естественно у нее получилось это МЫ. А странно то, что это не раздражает».
- Ну, чтобы выполнить твое обещание, мне придется одеться, а тебе – в буквально смысле, «стать моей опорой на этом трудном пути».
- Надеюсь, ты не думаешь, что меня это остановит. Тебе помочь?
- Да. Достань из шкафа халат и отвернись на пару минут.
Выбравшись из-под одеяла и натянув халат, Сергей вдруг увидел улыбающееся Викино лицо, смотрящее на него из зеркала платяного шкафа, в котором отражалась комната со всеми ее обитателями, включая его самого.
- Не волнуйся. – Снова улыбнулась Вика. – Ничего принципиально нового я не увидела.
- Ты путана?
- Странные вы русские. У вас – либо ц***а, либо б***ь.
- А ты не «русская»?
- Философский вопрос. Прадед бежал из Москвы от коммунистов. Дед – из Парижа от фашистов. Ну а я уже родилась в Торонто.
Обнимая подставленное ею плечо, он ОЩУТИЛ хрупкое тепло ее тела, случайное прикосновение бедра... «Ну значит, жить буду» - подумал Сергей.
- Да. Жить будешь. – Словно угадав его мысли, произнесла Вика, скосив в его сторону лукавый и даже чуть-чуть кокетливый взгляд.
Екатерина Аркадьевна и Павел Арнольдович увлеченно смотрели в маленький экран стоявшего на холодильнике, переносного «кухонного» телевизора в ожидании, когда закипит старомодный, со свистком, чайник на газовой плите.
- Ну вот. Сейчас приставать начнет. – Сказал Павел Арнольдович, не отрывая глаз от экрана.
- У тебя, Паша, слишком утилитарные представления об ухаживании. Так и не изменился. А вот и наши молодые. («Да что они все, сговорились, что ли?!!» - подумал про себя Сергей). Ну рассказывайте, молодые люди, а то ведь мы толком ничего и не знаем.
Вика вкратце рассказала о том, что была здесь с отцом, приехавшим в Петербург в командировку, для деловых переговоров. Отец позавчера улетел обратно в Торонто, а она осталась еще на пару дней: «Посмотреть город». У пяти углов должна была встретиться с сыном их дальней родственницы, который на эти дни должен был стать ее гидом и «телохранителем», но не встретилась...
- Они шли по улице мне навстречу и вроде даже не обращали на меня внимания, но поравнявшись со мной, подхватили под руки и внесли в тот подъезд. Просто, буднично, будто монетку на тротуаре подобрали. Я даже не сразу поняла, что произошло, закричать не успела. А потом появился Сергей. Ну а дальше вы знаете.
- По законам жанра, твой папа должен оказаться крупным издателем, приехавшим в Россию с грандиозным проектом. – Говоря это, Сергей несколько поморщился от боли в правом боку.
- Нет. Папа химик. Издатель мама. А точнее – литературный агент. Ночью, в гостинице, я набрала несколько глав твоего романа и послала ей на E-mail, конечно, без подробностей. Надеюсь, ты не будешь предъявлять мне иск за такое самоуправство. Утром она мне уже позвонила и сказала, что у меня хороший вкус – они берут это в работу. Так что через пару дней получишь приглашение.
Раздавшийся в этот момент свист закипающего чайника, будто придал ее словам будничную убедительность, объединив этих людей общими хлопотами и переводя разговор с банально-естественного, само собой разумеющегося в русло общей заботы – заваривания чая и приготовления к чаепитию...

Лишенное тверди, а потому и привычных измерений, ПРОСТРАНСТВО наполнилось чистым фиолетовым сиянием, постепенно, как шаги метронома, воплотившимся в СЛОВО, похожее на яркий остров в океане серой скорби – ЧЕТЫРЕ.