Вишнёвские наблюдения. 1. Гладь родимая, озёрная

         Весна в этом году припозднилась основательно. В деревню я приехал в двадцатых числах апреля, но ни зелени на деревьях, ни тепла с обычно прогретой уже к этому времени степи. В бревенчатом, рубленном нашими дедами, пятистенке прохладно. Я сходил к поленнице во дворе, выбрал штук пять берёзовых чурок по суше, разместил их решёткой в глубине зева русской печи, подложил под поленья желтоватый берестяной свиточек и чиркнул спичку. Дрова взялись дружно, а я с двумя оцинкованными вёдрами отправился по воду на озеро, что в низине, метрах в пятнадцати от ворот дома. Полутора километровая, овальная линза была ещё под сине-серым, ноздреватым льдом. Ещё можно было различить колеи зимника, уходящие через озеро на ту сторону, в деревню Пески. Однако лёд уже отошёл от берега. Вот в этих замоинах, у подточенного водой широкого пня, чуть ли не с век простоявшей здесь ветлы, я и решил зачерпнуть прозрачной, не забаламученной водички. Только погрузил ведёрко в воду, гляжу: а мимо, буквально в двух шагах, плывёт себе, пофыркивая, продолговатая, тёмной шерсти, в коричневых подпалинах, ондатра. Думаю - ну, дела! А взгляд машинально перевожу в том направлении, куда это водоплавающее существо держит свой путь. И натыкаюсь глазами на другого такого же зверька, только сидит он на рассыпчатом весеннем льду, в метре от зимней лунки. Сидит, наподобие суслика, поджав к груди передние лапки, и с интересом, как мне показалось, разглядывает меня. Неужели эти зверьки знают в лицо всех немногочисленных жителей Вишнёвки, и я, как человек новый в этой деревенской цивилизации им любопытен? Может, это и шутка, а, может быть, так оно и есть!
       Коль выдался случай, расскажу и о том, чему стал свидетелем спустя неделю, когда я, после того, как в охотку посгребал в старом садике палые листья и сухие ветки, оставшиеся от зимней вырубки, надумал сходить на берег озера. Льда уже не было и в помине. Рядом с пнём, под обрывчиком были положены четырёхметровые, толстые доски – сходни, по- здешнему: плацы. Вот на них-то я и вышел. Благодать. Ветер, докучавший все последние дни, наконец-то улёгся. Гладь озёрная зеркальна, и в ней клубятся бело-серые облака, синие изломы и колодцы неба. А глянешь по озеру вдаль, оно как матовая фольга, но фольга не застывшая, мёртвая, а подвижная, живая. Где-то ближе к середине озера четыре утки-нырка увлечённо рыбачат. Поначалу я не придал особого значения этим птицам-ныряльщикам. Меня больше интересовали две лодки на Песчанском, противоположном берегу. В каждой по одному тёмному силуэту, и сами лодки темны, видимо, это причуды расстояния – всё-таки больше километра. Лодки меж тем сближались. Стоящие в них рыбаки, а что это именно они, я угадал по характерным наклонам и движениям фигурок, перекликались. До меня по гладкой водной поверхности докатывались их голоса, правда, слов было не разобрать, различные звуки, присущие каждой отдельной букве, нивелировались сопротивлением нешуточного расстояния в один сплошной гул. Гул этот был одобрительных интонаций, значит, улов у рыбаков хороший.
       Я перевёл свой взгляд на середину озера и обратил внимание на то ли три, то ли четыре чёрных точки на водной поверхности. Всё-таки их было четыре, а сбивало со счёта меня то простое обстоятельство, что эти точки попеременно исчезали под водой. Да это же проворные уточки-нырки ловят таким испытанным методом мелкую озёрную рыбёшку! – догадался я. Кстати, здесь на Южном Урале их называют полёвскими утками, из-за того, наверное, что живут и выводят своё потомство они в степи, в поле, а потом уже с выводком выбираются сюда, на озеро. А сейчас, надо полагать, взрослые самки после прилёта с юга, пасутся на этом водном пастбище, нагуливают запас жира, так необходимый им скоро, при выпаривании птенцов. Как подсчитал я, наблюдая за утками, под водой они могут находиться до минуты. Великолепные ныряльщики!
Продолжая любоваться неутомимыми птицами, я вдруг отметил боковым зрением, что водную гладь справа от меня зарябило. Повернув голову, обрадовался: прямо в мою сторону, метрах в десяти параллельно берегу, плыла ондатра. Две ребристых линии раструбом расходились по озёрной глади. Зверёк смело двигался на меня, но, когда оставалось метров восемь, ондатра неожиданно нырнула под воду, и рябь улеглась. Я понял, что зверёк решил пронырнуть опасный отрезок. Что и подтвердилось, когда ондатра вынырнула метрах в шести от плацев, но уже с левой стороны от меня, и, как ни в чём не бывало, продолжила свой путь, так же красиво рассекая водную поверхность и оставляя за собой перламутровые сиюминутные барханы. Потом она аккуратно свернула к склонённой над озером иве и пропала за узловатыми корнями старого дерева.
        Так вот ты какая, даль отцовская, гладь озёрная!