Книга пятая - часть первая - глава первая

                КНИГА ПЯТАЯ

                *

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


                Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
                Не бойтесь мора и глада,
                А бойтесь единственно только того,
                Кто скажет: «Я знаю, как надо!»

                Александр Галич

                Чтобы вырвать век из плена,
                Чтобы новый мир начать,
                Узловатых дней колена
                Нужно флейтою связать.

                Осип Мандельштам


       Гитлер: Христиане Третьего Рейха, добровольно подчиняющиеся железным уставам своего фюрера, мало помнят о миролюбивых (до неприличия миролюбивых!) заповедях своего дражайшего Боженьки... Старо как мир! А МНЕ, хомо стерилизаторусу планеты, – и карты в руки!..
.                .               .                .               .              .              .              .             .             .            .
       Друг так называемого «врага советского народа» (которому он, вопреки гигантской Коммуне-стране, – с риском для жизни протягивает руку дружбы и поддерживает, чем может – и в болезни и в здравии, и в радости и в горе, на воле и даже в неволе – где только ни пересекутся их пути):

                Никуда, никуда нельзя укрыться нам...
.                .               .                .               .              .              .              .             .             .            .
       Голос из дальнего далёко: Наверное, не боится смерти – именно не боится, а не преодолевает страх – только тот, кто во имя жизни пройдёт на земле все муки ада ДО того, как умирание также могло бы добавить к этим мукам – страх душевный: на него тогда, быть может, душе и сил не останется; все эти силы, без остатка, уже раньше были положены на другое, их стоящее...

                Глава первая

                1

       До отъезда в Америку я дважды побывал в клинике для душевнобольных; причём второй раз – в больницу, где работали Александр Геннадиевич и Джон Осипович, – попросился сам, так как нервы мои были слишком подточены... Там я провёл неделю в большой, до моего появления пустовавшей палате. Оба врача каждый день меня навещали. В больнице было холодно: хотя на дворе стоял ноябрь, помещение плохо оттапливалось. Я спал одетый, в свитере. Заботливые нянечки меня укрывали двумя тёплыми одеялами. Если не считать всех этих подробностей – да ещё уколов, да ещё капельницы, больше мне ничем особенным пребывание в такой больнице не запомнилось.
       
       Голос моего Неизвестного Друга: Иное дело – когда в психиатрической больнице ты оказался впервые!

       Вот как это произошло, и что этому предшествовало.
       Мне было девять лет. Родители полетели со мной в Москву. Да, в Москве мы уже и раньше бывали. Красная площадь, бой кремлёвских курантов на Спасской башне – всё это я помнил. Но ещё больше мне запомнились: парки и аттракционы, где мы с мамой не раз на чёртовом колесе катались; загадочный полумрак кафе «Охотник» – куда мы тоже заходили с мамой. Однажды там – когда я сидел за столиком, а мама на минутку отлучилась – молодой официант, который перед этим нас обслуживал, проходя мимо нашего столика, меня спросил:
       – Ты здесь со своей сестричкой?
       Маму – хотя тогда ей было уже за тридцать, а мне не исполнилось ещё и девяти-десяти – многие принимали за мою старшую сестру!
       Ещё – в парке «Сокольники» – мы с родителями приобрели две красивые картины, которые в Одессе, дома, повесили в гостиной, друг против друга: летний пейзаж – слева от стенного книжного шкафа, зимний пейзаж – напротив летнего – справа от фортепиано.
       Кроме того чтобы в очередной раз повидать столицу, обычно целью наших поездок в Москву было посещение психиатров: родители меня водили на приём и к Александру Хаисману, и к Михаилу Буянову. К пожилому Моисею Вроно – лучшему детскому психиатру страны – мы не раз заходили домой. Моисей Семёнович был особенно чуток и внимателен к своим маленьким пациентам. 
       Это я знал, этого ожидал в Москве и сейчас.
       Однако теперь папа и мама скрыли от меня, почему мы снова прилетели в Москву. Мама мне сказала, что мы здесь – якобы «подальше от радиации»: случилась авария на Чернобыльской АЭС, оттуда пошла сильная радиация, уже достигла и Одессы... Мол, «пока она из Одессы не уйдёт – это время нужно переждать в Москве»...
       Что было, то было. Страшный взрыв. Гибель людей. Радиация. Да, эта новость разнеслась по всему свету! Было и кое-что ещё – хотите верьте, хотите нет (но об этом я узнаю много лет спустя)... Этакий кабинетный Емеля – надо полагать, очень важное лицо – не заставил ждать Чернобыль своего чиновничьего веления: «Эй, товарищи пожарные! Взорвался четвёртый энергоблок на Чернобыльской АЭС! Скорее поспешайте!..» – «Извини, товарищ Кабинет! Мы, пожарные, электричество не тушим!..» – «Эй, товарищи физики! Братья! Придумайте что-нибудь! Не то...» – «А, это тот самый Кабинет, который собирался пожар на АЭС гасить водой? Знаешь, что было бы тогда? Вода, из-за радиации не доходя до огня, начала бы испаряться – и превратилась в гигантское радиоактивное облако: в небесах летающий Чернобыль!!! Под девизом – “Мирный атом в каждый дом!”»... В общем, много ушло драгоценного времени – пока за дело не взялись профессионалы. И – с огромным трудом – но справились: пожар на АЭС был потушен.
      
       Н (в ужасе): Как такое могло случиться, что в Чернобыле среди работавших на АЭС не все были атомщиками?!! Иначе не произошло бы взрыва... Это же, как сказал поэт Давид Зиновьев, всё равно что посадить за штурвал самолёта парашютистов только оттого, что они бравые ребята и не боятся высоты!..
       Н: Многие в Советском Союзе были бравые – до поры до времени. С чернобыльской трагедией, другими последовавшими за ней событиями в стране – вплоть до её развала – бравых поубавилось...
       Н: Ты в этом уверен?
      
       В Москве, в нашем гостиничном номере, папа с мамой по телевизору слушали новости – а там не переставали говорить о Чернобыле. Папа, на минуту приглушив звук заседающему перед телекамерами политбюро, маме сказал:
       – Ты знаешь: в армии я солдатом-срочником служил в ракетных войсках. На практике я не имел дело с ракетами с ядерными боеголовками; но нас, солдат, учили, как с ними надо обращаться, и что может случиться при малейшей халатности. Ядерное оружие сделано из радиоактивного материала... Поэтому я могу представить последствия взрыва в Чернобыле на атомной электростанции. В наших новостях правду об этом не расскажут! А правда такова: радиация уже успела распространиться по городам и сёлам Украины, Белоруссии, Молдавии; Киев, Одесса – тоже в числе этих городов... Но и в Киеве, и в Одессе она меньше облучает, чем в самом Чернобыле и его окрестностях, а также тех местах страны, которые находятся к нему поближе. Там она может породить страшные лучевые болезни...
       Что такое «радиация», это пугавшее меня слово? Что такое «лучевая болезнь»?
       Я тогда не знал.
       И уж тем более не мог знать, что если где радиация и распространится наподобие чернобыльской, то так просто не «уйдёт»... Папе и маме, конечно, это было известно.
       В гостинице «Белград» наш с родителями номер люкс состоял из двух комнат, которые с двух противоположных сторон сообщались между собой: в одной из них разместились папа с мамой, в другой – я. Из своей комнаты я к родителям почти не заходил... Даже когда они по телевизору смотрели новый семисерийный фильм «В поисках капитана Гранта», снятый по самому знаменитому роману Жюля Верна (я тогда ещё не читал его книгу «Дети капитана Гранта», но слышал о ней); однако что-то из кино ловил на слух... Как под парусами большой паровой яхты «Дункан» путешествуют по свету дети капитана Гранта, вместе с другими героями фильма, в поисках отца: они знают – корабль капитана Гранта потерпел крушение у далёких берегов океана. Как к этим верным друзьям случайно – по ошибке сев не на то судно – присоединится и географ Паганель, воплощённая рассеянность с мировым именем. И, после стольких приключений в их долгом и трудном пути, – совершаемый в фильме под музыку Исаака Дунаевского, от полного надежд начала до счастливого конца, весь этот путь словно пронёсся через неё, – на необитаемом острове дети капитана Гранта, наконец, найдут своего отца...

       Жюль Верн (будто веком раньше узнал о кино, упомянутом выше): И – в самом конце фильма – корабль «Дункан», на котором они, совершив кругосветное путешествие, возвратились к берегам родной Шотландии, – «Дункан» проплывёт (по удивительной находке режиссёра!) мимо корабля, откуда с палубы да увижу их я, счастливый и гордый за своих героев, – Жюль Верн!..

       Гостиница «Белград», двадцатиэтажная, располагалась в самом центре Москвы. Из наших окон открывался вид на другие высотки, среди которых – здание Министерства иностранных дел.
       Только выгляни в окно, окинь взглядом эти дома, эти широкие улицы, проспекты... Если американцам и другим иностранцам, жившим по ту сторону океана, довелось побывать в Советском Союзе (иными из них по привычке называемом «Россией»), они сперва были ошарашены. Ведь они считали, что «Россия» – это сплошные чудеса экзотики. Что по Москве по дремучей бродят медведи... (Уж если и недремучие США – тоже самим себе удивляются: хоть одинокие домики американцев обычно далеки от мегаполисов или расположены на их окраинах – мишка порой и туда придёт из леса, заглянет в окошко, не прочь и освежиться – в чьём-то бассейне искупаться!) А тут – перед глазами гостей из-за океана – Москва: город-гигант, высотки, автомобильные пробки...
       В гостинице мы прожили две недели.
       Но – и после этих двух недель – в Одессу папа и мама со мной почему-то возвращаться не собирались...
       Тогда, нагруженные чемоданами, сумками и прочим багажом, мы с родителями вышли из гостиницы, сели в такси. Долго-долго проезжали по оживлённым улицам, наполненным рёвом моторов, бесконечными светофорами и то тут, то там мелькающими из окон автомобиля пешеходами. Так, мы выехали на Каширское шоссе – и помчались... куда? – я не знал...
       Наконец, мы остановились возле серого шестиэтажного здания, с крепкими бетонными стенами, в малооконности будто замурованного. (Как я потом узнаю, это был «Центр психического здоровья». Его детским отделением заведовал профессор, о котором говорилось раньше, – Моисей Семёнович Вроно.)

                2

       И вот, я один, в небольшой больничной палате. Палата тесная, койки расположены притык.
       Ни мамы, ни папы...
       Врачи, нянечки, дети – где-то слышались их голоса...
       Возможно, в больнице, среди детей, я познакомлюсь с моими ровесниками? Если оно так... нет, наверно, это будет не совсем как в школе: там, на переменах, когда мальчишки и девчонки проносились вихрем мимо меня, я, не залетая в этот шумный вихрь, иногда стоял в школьном коридоре... неподвижно, спиной к стене, подобно преступнику, ожидавшему казни: это у меня выходило как-то само собой – держаться в стороне... Тут же я среди детей буду круглосуточно. Далеко друг от друга не убежим – не убежит от нас и время, которое здесь будем проводить... Эта мысль немного скрашивала моё уныние.

       Голос моего Неизвестного Друга (спустя годы): Ты не и подозревал, что будет в больнице дальше!
       Я: Верно! Больница оказалась хуже некуда... Нет, что я говорю: бывают и хуже! Гораздо хуже. Или я забыл, в какой жил стране?
      
       В больнице кому-то из подростков – в палатах, когда нянечки этого не видели и, если не пожалуешься, об этом не знали – доставляло садистское наслаждение показывать, какие они сильные, какие у них зубы острые: вишь, как мы можем кусать маленьких, над слабыми орудовать своими лапами? Конечно, здесь нам не улица: сильно не разгуляешься! Здесь мы тоже волки, но охотимся на своих овечек не вместе, а поодиночке. Цель нашей охоты – удовольствие от самой охоты.
       Но и среди умственной отсталости, шизофреничности, никто не отменял «плохую компанию» прыщавых юнцов с огрубелыми голосами. Правда, именно таких тут много не набралось бы. Ну и что? Компания невелика, зато взаимопритяжение – железное.
       В больнице им закурить не найдётся. Пивка тоже, извините, нет. Однако их нездравые умы видимо-невидимо дымным облаком прокурены, всё ещё добольничным пивным азартом охмелены... 
       Ну, так почему бы им, подросткам, – когда сварливые нянечки выводили их с больными детьми на прогулку, – не собираться вместе, не усаживаться на каких-нибудь скамеечках, для простенького разговорца? Без лишнего шума, откровенно, по-корешески? Почему бы не быть друг для друга отличным допингом в родимой матернозависимости? Это же такой кайф!..

       Голос моего Неизвестного Друга (спустя годы): В «Центре психического здоровья» от кого вам, больным детям, было проникнуться живыми витаминами? А эта тошнотворная еда... Как в советских столовых.
       Я: Мне приходит на память один из рассказов Виктора Драгунского о Денисе Кораблёве – герое не только целого сборника, но и детских фильмов. В этом рассказе родители Дениске на завтрак подали тарелку молока с лапшой. Подумаешь, ему не нравится это блюдо! Ведь когда-то, во время войны, люди каждой крошке хлеба были рады, лишь бы с голоду не помереть. Уж не с жиру ли бесятся те, которые не знают, что такое война, голод, холод? Те, которые не прошли нашей старой закалки? Нравится им, не нравится, это ещё что за барство, скажите пожалуйста? Ешьте, что имеем и что даём – небось не отравитесь.
      
       Очень быстро мне в больнице станет тошно не только от еды, – тоска возьмёт верх над всем остальным. Я – и среди сверстников – был одинок.
       Чужие люди – здесь им ближе не стать.
       Чужие стены – здесь им не согреть.
       Врачей спрашивал:
       – Когда меня выпишут из больницы?
       Ответ получу нескоро... Я не знал, что пробуду тут два с лишним месяца, которые придутся на конец весны и бОльшую часть лета...
       Часто по вечерам в большой просторной комнате для игр я оставался в одиночестве – когда рядом с ней, в холле, все дети смотрели по телевизору очередную серию фильма «В поисках капитана Гранта», – я же в комнате тихо стоял и плакал... И, только когда узнаю, что уже недолго останется мне пробыть в этой клинике, – уже не такой хмурый – я также по вечерам со всеми ребятами буду в холле смотреть какое-нибудь кино, слушать пластинки, например, сказку «Конёк-горбунок».
       Была здесь и классная комната – с партами, доской, как в настоящей школе. В ней мы занимались до наступления летних каникул. По уроку в день – если не ошибаюсь. Иногда там тоже нянечки включали для нас телевизор. Мы любили смотреть чехословацкий фильм-сказку «Арабела» – каждый день с нетерпением ждали следующей серии. Сказку, в которой все приключения начались со звона волшебного колокольчика...
       ...Между тем:

                Мама, тебе не хочется покоя... –

так, бывало, на известный мотив из жизнерадостной кинокомедии «Весёлые ребята» совсем невесело напевал шестилетний Алёша... Буратино ему мог только сниться!..
       Был тут и мальчик Женя. Маленький, хрупкий, беспомощный. Почти не разговаривал. Вокруг себя никого и ничего не замечал. Весь в себе – в своём беззащитном молчании... Его взгляд был непроницаем, лишь чуть-чуть шевелились губы, когда он про себя напевал:

                Ягода-малина нас к себе манила [73]...

       Ночью во сне Женя мочился в кровать...
       – Ты что сцишь каждую ночь! – то и дело выговаривала ему нянечка – немолодая, сухощавая, с маленькими злющими глазками под маленькими кругленькими очками. Ей не угодишь – она тут же вспыхивала как свечка, – а Жене, и вправду, от неё доставалось; хотя других преступлений, кроме того самого, в котором он сознательно не участвовал, за ним не числилось. Тон нянечки делался для него электрошоком – с глаз Жени спадала пелена непроницаемости, обнажая удивление, испуг; но миг страха был короток... Ребёнок-аутист, возможно, так и не успевал понять, за что его ругают; очень быстро его взгляд снова застилала та же пелена – молчаливой отрешённости, а губы ещё тише напевали ту же песню...
       ...Аутизм. Моисей Вроно, врачи, работавшие тут под его началом, знали, чтО это за болезнь. Здесь вообще в детских душевных болезнях доктора смыслили больше, чем в других подобных клиниках страны. Но нянечки больницы мало что в этом понимали. Не знали, как вести себя с такими больными. И не только с аутистами! Им бы только поскандалить, пожужжать – вот она, медвежья услуга врачам! Нянечек не увольняли. Поди замени их другими! Много ли народу согласилось бы столь тяжёлой работой отрабатывать жалкие гроши? 

       Первый «инакомыслящий» (думавший об СССР не «как все», то есть – бОльшая часть страны): «Вялотекущая шизофрения»! На Западе о таком диагнозе и не слыхивали – только в СССР и других соц-странах! Но почему – об этом и в Советском Союзе знали лишь одни посвящённые. Это – для нас, диссидентов, советская карательная психиатрия придумала, как «диагностировать» наше несоветское – не типичное для гомосоветикусов – поведение и мышление; один из способов изолировать диссидентов от общества... Но «вялотекущая шизофрения» – этот термин стали употреблять и в настоящей – не карательной – советской психиатрии. У наших психиатров были большие пробелы в знаниях – их, пробелы эти, надо ж было чем-то заполнить... Так, аутистов (в том числе – и автора песни-исповеди) причисляли к шизофреникам подобного рода. Этот диагноз в медицинском заключении писали даже лучшие советские врачи – знавшие об аутизме. Иначе, если бы в СССР не слишком просвещённый доктор прочёл слово «аутизм», то не понял бы, шо це таке.
       Второй «инакомыслящий»: Тогда в нашей психиатрии были и другие белые пятна. Скажем, больных алкоголизмом иногда «лечили» наркотиками; то, что это наркотики, не только пациенты не знали, – врачи тоже! Алкоголиков превращали в наркоманов... Так, и Владимира Высоцкого, и Валерия Ободзинского, великого эстрадного певца, – их обоих до смерти долечили!..   

       Несколько раз папа и мама прилетали в Москву навестить меня в больнице. Наши встречи на общем тоскливом фоне казались мне мимолётными эпизодами, которым если и радовался, то потом ещё больше тосковал.


73 Михаил Пляцковский.