И вновь про любовь

С далёких приснопамятных веков,
«любовь» воспета с кафедр и амвонов,
со сцен больших, с подмостков кабаков,
устами романтичных простаков
и всяких предприимчивых кобзонов.
Тому причиной – происки гормонов,
луч Божий ли, сошедший с облаков?

Ведь если чуть прицельней посмотреть,
из глаз извлекши розовые линзы:
о чём ещё нам тут осталось петь,
приврав о прошлом, выдумав про «впредь»,
туда канюча впрок въездные визы?

Напрасно ль столько вбухано труда
в стихов тома, в сюжеты кадров потных,
в мотивы – от народных до добротных?
Обязан же вид Homo, иногда,
в желаньях отличаться от животных.

Ах, самый наш излюбленный инстинкт,
застрявший в топе, трендовом фаворе!
Прознали мы, что вкусный сей реликт,
стращая несвареньем в до-миноре,
в итоге, нас релаксом одарит.

Когда поэт однажды ощутит
бесплодье чувств, почует слабость в членах,
его разящий меч, надёжный щит:
сложенье строф о принцах да Сиренах,
(не ведьмах же, не об олигофренах?)
Пусть в грёзах лишь, но всласть переборщит!

Чего ж от нелиричных граждан ждать?
у них одно под боком развлеченье –
друг к дружке эротичное влеченье,
взаймы, за кэш ли, кайфа полученье;
не врозь, чай, по фантазиям блуждать…

Конечно, не сдадим во вторсырьё –
ни «верность», ни лихое сумасбродство,
ни прочее галантное старьё,
фактически признав страстей банкротство.
Зачем губить готовое сырьё

для, предками проверенных утех,
опробованных временем отдушин?
Заранее прощённый Свыше грех:
блаженства стон, почти счастливый смех –
звучи, пылай, вовеки не потушен!

«Любовь»… Живое Всё умещено
в эпитет этот, букв хмельную шалость.
О, Ею много что наречено!
для юности, Она – и высь, и малость.
А старость? там своё двойное дно:
словцо «любовь» – исправлено на «жалость»…