Поездка

               
               
                Памяти М. А. Булгакова

К исходу дня стало понятно, что засветло в Муравьевскую больницу мы не попадаем. За день по осеннему бездорожью мы едва преодолели тридцать верст. Дождь не переставал сеять, телега то и дело проваливалась на ухабах, лошади плелись уже еле-еле.

- Андрей Борисович! –всем корпусом повернулся ко мне Захар. – Воля ваша, но сегодня мы до больницы не доберемся, надо дать отдохнуть лошадям. Тут в паре верст хутор, я знаю его хозяев, мы могли бы там переночевать…

- Да бога ради! – спина и задница затекли у меня так, что я их уже перестал чувствовать. От тряски тяжесть в боку становилась все отчетливее, а от сырости начали стучать зубы. – Только поскорее, сил нет уже.

Когда мы подъехали к хутору, ворота  были раскрыты, будто нас ждали. Тут же из добротной избы, в окнах которой зажегся огонь, вышел хозяин,  они с Захаром  стали распрягать лошадей, а меня пригласили в дом.

В горнице было чистенько, горела керосиновая лампа, и отблески огня в печи плясали на стенах. Я снял сырой тулуп, хозяйка пододвинула мне лавку поближе к огню, и живительное тепло начало разливаться по моему телу. В углу у стола поблескивала темными глазками девчушка лет восьми.

- Соня! – обратилась к ней хозяйка. – Там в амбаре овес, вынеси лошадям.

- Нет, нет! – запротестовал я. – Мы запаслись в дорогу, Захар покормит.

- А мы сегодня как раз пивня зарубили, - с южным говорком рассказывала хозяйка, хлопоча с горшками. – На вечерю у нас борщ будет… а вы к Михаилу Афанасьевичу, наверное?

- В  Муравьевскую больницу. Вообще-то у нас в Шаламентьево есть доктор. Но он по женской части, и ни тех инструментов, ни той операционной у него…

- Да вы не сумлевайтесь! Наш доктор чаривник просто.  А вы на операцию? – опытным глазом определила хозяйка. Девчушка, что внимательно нас слушала, так и подалась вперед.

- Наверное. Я не знаю. Доктор нашел какую-то опухоль у меня в боку, сказал, что это серьезно.
 
- Не переживайте – чувствую, все у вас будет хорошо. Верно, Соня?

«Да» - скорее почувствовал, чем услышал я тихий голос.

Перед отъездом доктор передал мне записку для Михаила Афанасьевича, и я, конечно, не удержался,  прочел ее в дороге.

«Уважаемый коллега, - писал он. – Мною пальпацией была определена странная опухоль в правом боку пациента. И это, похоже, не Cirrhosis, тем более, что больной не злоупотребляет. Я, как гинеколог, не могу провести операцию при том оборудовании, что имеется в нашей больнице. Убедительная просьба провести обследование и оперативное вмешательство. Боюсь, что это серьезно»

Ужин перед ночлегом  был обильный – жирный  украинский борщ из петуха, сало и соленые огурчики. Захар поставил на стол флягу с водкой, что взял с собой в дорогу. За стол, правда, не дозвались Соню. Она сидела с ногами на лавке в углу и что-то плела. «Снова поделки  из бисера, - махнула рукой хозяйка. – Подарила ж хрещеная…»

Ночевать меня устроили на лавке, положив на нее набитый сеном тюфяк. Дали даже простынь, подушку и одеяло, но спал я скверно. Мутило от жирной пищи,  одолевали тяжелые мысли,  да  болела затекшая спина.

Встали едва рассвело. Дождь прекратился, и поздние звезды виднелись между редких облаков. На выходе меня схватила за рукав Соня и сунула браслет из бисера. «Надень!» - прямо в душу глянули черные ее глазищи, и я надел безропотно. Браслет был впору. «Красиво!» - поцеловал, нагнувшись, девчушку в волосы, и она тут же упорхнула в горницу.

Тулуп мой просох у печки, сено в телегу положили сухое, и я, завалившись на бок, тут же провалился в глубокий сон.
 
- Андрей Борисыч! Приехали, проснитесь!

Это Захар тормошил за рукав, и я сел, протирая глаза. Над горизонтом висело низкое солнце. Рядом светился ржавыми листьями молодой дуб, за ним белел облупленными стенами двухэтажный корпус и дворовые постройки. Я выбрался из телеги, размял ноги и удивился новому чувству…  Разобравшись,  понял – не было отчего-то чувства тяжести в боку.
   
На мой стук отворила дверь пожилая женщина, а по внутренней лестнице уже спускался: «Анна Николаевна! Кто там?», надевая белый халат, молодой русоволосый доктор.  Темные круги явно виднелись у него под глазами, и я невольно подумал, что достается ему, видно, от нашествия пациентов.

- Андрей Борисович,  - протянул ему руку. -  Учитель из Шаламентьево. Меня к вам наш доктор прислал.

- Михаил Афанасьевич, - пожал  руку доктор и принял от меня  записку.

- Нуте-с… - пробежал глазами записку  доктор и сунул ее в карман халата. - Та-ак.  Раздевайтесь и проходите в операционную.
 
Операционная была залита солнечным светом, меня уложили на кушетку, и Михаил Афанасьевич долго и тщательно мыл руки. Из кувшина ему поливала Анна Николаевна.

Я расстегнул рубаху, и доктор начал ощупывать мой живот твердыми пальцами.
 
- Живот несколько дряблый справа, - поднялись брови у него.- Ничего не понимаю… какая опухоль? Все чисто.

- Вы знаете, Михаил Афанасьевич… я вот тоже понять не могу. Еще вчера я чувствовал тяжесть в боку, а нынче куда все девалось…

- Тряска по дороге?.. быть не может…  Дьяволиада какая-то. Одевайтесь, Андрей Борисович. Что это у вас на руке?

- Подарок от девочки. На  хуторе останавливались на ночевку…

- В общем, ничем не могу помочь, батенька – все у вас чисто. Могу предложить переночевать  у нас в Муравьевской.

- Благодарствую, Михаил Афанасьевич, мы поедем.  На хуторе заночуем.
 
- Как желаете. Доктору вашему привет передавайте.

Одевшись, я вышел во двор. На руке  проблескивал на солнце браслет, и я уже знал, кого крепко обниму там, на хуторе.