Дневники - самый модный тренд?

Вышли в свет мультипликационные фильмы не по сказкам или фантастическим сюжетам, а по стихам, записям и письмам Пушкина – вкупе с его небрежными рисунками на полях рукописей. Вроде и нет сквозного сюжета, но поэтическая мысль в обрамлении музыки Шнитке, держит в напряжении, в ней – и откровение, и посыл к сопереживанию, внимаешь с каким-то особым доверием, словно говорит с тобой Александр Сергеевич собственной персоной. Да, пьесы его гениально выстроены, вопреки исторической данности веришь им, но словно бы настал час, когда тебе интереснее не Годунов и Сальери, не Пугачев и Клеопатра, а сам Поэт. В письмах и дневниках уж точно нет никакого вымысла, пусть даже и художественной, но неправды… Всё проникновенно и достоверно, как посмертная маска Пушкина с глубокой мыслью, которую ты сам призван додумать.

Свежие новости из театрального мира: в Тульском камерном драматическом и в Школе современной пьесы поставлены спектакли по дневникам Льва Николаевича. Не знаменитые его «Живой труп», «Власть тьмы» или «Нигилист» привлекли внимание постановщиков, а дневниковые записи Толстого! Получились два совершенно разные спектакля: «Толстого нет» и «Лев и Софья». Но как же нет, если именно с желанием найти самого Толстого, отбросив все его великие творения, как художественную шелуху, углубились режиссеры в дневниковые записи!

Кто-то скажет, что происходит это по вполне понятным причинам: постановщики давно уже больше заняты поиском своего «Я», своего видения зафиксированного писателем сюжета, хоть в пьесах, хоть в экранизируемых романах, так и пишут в титрах и на афишах: «По мотивам рассказов Чехова…» Или – поэм Лермонтова, или – повести Тургенева. По мотивам. Так ведь в дневниках интереснее искать эти самые мотивы, развороты и трактовки, так возникает в наше время особо модный тренд, особо пристальное внимание к документалистике давних времен. А письма, дневники, записные книжки – как раз и есть та самая фиксация движения души, писательская лаборатория. Подобран материал, бьется живая мысль – и так лестно приобщиться к самому творческому процессу гения, знать, что никто другой не сможет повторить твоего дерзкого эксперимента.

Ты заглянул в окно усадьбы в Ясной поляне и увидел то самое, истинное лицо Льва Николаевича. И что тут укоризненно качать головой, он сам писал дневники, придавал им огромное значение. Александр Блок для чего-то ведь фиксировал в записных книжках свои будничные разговоры и перемещения, догадки и обиды. Антон Павлович самым тщательным образом собирал и хранил свои записки, письма, статьи, не полагаясь на тома художественных произведений, на то, что они честно нарисуют образ проницательного профессора человеческих душ.

И не спорьте со мной, писано всё это не для литературоведов или исследователей, писано – для нас, читателей. Пришвин писал чудесные этюды о природе, даже какие-то рассказы и романы сочинял, но всего себя, сомнения, мысли, жесткие наблюдения фиксировал в дневниках, и честно признавался, что эти семнадцать томов ставит выше художественных творений и адресует их потомкам.

И ладно бы только писатели, но вот крупный ученый-физик Сергей Вавилов пишет о своих дневниках, которые при жизни берег от чужого глаза: “Если книжку не сожгут, не выбросят, не изорвут, и она дойдет до человека с душой и умом - он, наверное, кое-что из нее поймет относительно трагедии человеческого сознания”.
(С.И. Вавилов. Дневник, запись от 16 ноября 1943 г. Наука 2012 г.)

Жанр дневника (по моему простодушному убеждению) наверняка самый древний, безыскусный и правдивый. Ну, кто будет врать о своих убеждениях, наблюдениях, пережитых эмоциях, если писаны они для себя самого! Зафиксированы и отложены для осмысления, проверки временем, не для заработка или из тщеславия.

Да, бывало, когда эти записки из дневника – для себя становились повестью для людей. Так были написаны «Записки кавалерист-девицы» Надежды Дуровой, в которой она так увлеклась воспоминаниями, что не удержалась от …живописи. Да сама же и попалась в эти сети, проживая в дальнейшем всю свою жизнь в образе, присочиненном ею самой.
Видна искренняя задача оправдаться перед потомками и в "Записках" княгини Дашковой, вознесенной высоко в одном историческом эпизоде, да и сброшенной дворцовыми интригами в ссылку. Поучительная биография, и сколько бы последующие исследователи ни поправляли это повествование комментариями, документами, искренний взволнованный тон дневника нас впечатляет и убеждает больше. Потому что писано от сердца, со всеми разглаживаниями морщин и нелепостей – изнутри.

Сейчас к дневникам особое, я бы даже сказала преувеличенное внимание, к примеру, очень часто даже в политических дискуссиях цитируют Достоевского, хотя отдают дань и его художественному творчеству, глубочайшему исследованию русской души. А я обратила внимание на стиль и тон его «Дневника писателя»: если в романах порывистые повторы, сбивчивость речи, порой даже какая-то невнятица – обычное дело, то совсем иначе в дневнике. Строго, исчерпывающе четко и недвусмысленно сформулировано, никакой игры и кокетства словесами: публицистика самой высшей пробы, можно сказать, законченные статьи. Но ведь он так к ним и относился – и это особое умение гения работать в самых разных жанрах.
Всем ли это удается? 23 января 1865 года Лев Толстой писал Афанасию Фету по поводу его воспоминаний: «Мне страшно хочется прочесть, но страшно боюсь, что многим значительным пренебрегли и многим незначительным увлеклись». Ах, как приложил!

Однако, дневник, воспоминания или письма – это не сонет, роман или пьеса, к форме которых каждое время предъявляет свои требования. Они имеют право на собственный стиль, форму изложения, главки или иные периоды, они вольны заблуждаться и поправляться. Поразительно, но они способны и встречаться, такую перекличку я вдруг отметила в письмах Микеланджело Буонаротти и письмах нашего художника Петрова-Водкина из его путешествия по Италии: через полтысячи лет!

Вот он пишет из Венеции, и я, забыв обо всем, читаю его такие русские впечатления: "Этот город выстроен на воде, и ужасно странно кажется – улицы – это каналы, гондолы – это извозчики. Камень и вода, но зато нет шума колес – ни одной ведь лошади во всей Венеции! …Вчера ездил на остров, так был рад земле, зелени, прямо ноги рады, что по земле ходят. Долго бродил песком берегом моря… обрадовался, увидев лошадь!»
А потом пишет о соборах Милана, о Флоренции, а я ловлю себя на том, что живописные очерки Муратова «Образы Италии» хоть и прекрасно написаны, но менее психологически проникновенны, чем эти непосредственные письма Кузьмы Сергеевича. Может быть потому, что он вообще-то гениальный художник, а не писатель? Согласитесь, мысль сама по себе странная. Получается, что чем менее искусно выражено – тем больше заслуживает доверия?

Наверное, такое суждение возникает оттого, что мы живем во времена, когда каждый мыслить себя писателем, их уже больше, чем читателей! Каждый считает себя вправе рисовать этот мир безыскусным пером, с повторами, сумбурами, нелепостями. Но ведь это – изнутри, а значит – честно! Не роман, не сонет, не повесть и не пьеса, а дневник. Вот и Пришвин говорит, что буквально каждый человек может послужить исходником для полновесного романа, так отчего же не записать его самому, про себя, для потомков?

Вот у меня на столе толстенький томик дирижера Юрия Файера (1890 – 1971 годы жизни): «О себе, о музыке, о балете», творческого человека пережившего сложнейшую пору социальных политических перемен. Я уже плохо помню его музыкальные успехи, славу, во всяком случае – меньше, чем дирижеров Федосеева или Спивакова. Но мурашки по коже, когда читаю его записи-впечатления от поездки по Европе в 1936-37 годах.
«В соседней с Францией Испании бушевал огонь гражданской войны, в Германии маршировали фашистские молодчики. Их я имел «счастье» видеть за год до этого в Берлине, когда колонна какого-то фашистского парада двигалась …мимо окон нашего посольства. Зрелище было внушительным и я с профессиональным любопытством глядел, как разворачивалось это ритмически-четкое, хорошо отрепетированное, почти что театральное представление. Здесь было всё: оркестр, хоровое пение, жестикуляция, движение масс, выкрики солистов, костюмы и декорации. Были зрители – немецкий народ, была и сцена – Германия. Казалось, безумствующий режиссер превращал в какое-то кошмарное воплощение великую идею синтетического действия, о котором мечтали деятели мирового театра, начиная с гениального Вагнера».

Как же всё в этом мире повторяется, марши с факелами, завороженные зрелищем зрители, а интервьюер Такер Карлсон недоумевающе разводит руками и говорит Путину: «Какая денацификация, Гитлера нет вот уже 80 лет, о чем вы? Как вы себе это представляете?..»

В своем дневнике Афанасий Никитин между всякими удивительными открытиями такой поразительной чужедальней страны, как Индия, вдруг пишет о далекой прекрасной родине, о том, что краше её  - нет на свете, но вот беда в том, что нет в ней правды. Сорвалось, должно быть, с пера нашего купца-путешественника. Сорвалось – да и забылось, всё равно не мог он не вернуться на родину, хоть с прибытком, хоть с потерями. Тем его дневник и дорог.

Я не знаю, будет ли кто-то лет через …много-много читать мои дневники, в которых и книги, и политика, и сыновья, и путешествия. Или слушать, прочитанные механическим голосом искусственного интеллекта (издательство ЛитРес озвучило мою последнюю книгу «Аз есмь здесь и сейчас»). Но не писать их я не могу, сама для себя проживая заново то, что произошло давно или только что. Должно быть, это в природе человека  - переосмыслить произошедшее. А как иначе?

Марк Шагал и Сальватор Дали в своих дневниках сразу расставляют акценты:один скромно пишет "Моя жизнь", другой, не стесняясь, провозглашает "Дневник одного гения". После чтения дневника Юрия Нагибина мне расхотелось читать его произведения, не показался мне этот человек. А вот Олега Борисова после прочтения его откровений в книге "Отзвучья земного" зауважала еще больше. Казалось бы: суди творческого человека по результатам его трудов! Но - нет, личность тоже имеет значение, пусть даже в каких-то нюансах.
Впрочем, на своей правоте не настаиваю, пусть каждый судит сам.
Кому-то покажется, что читать чужие письма и дневники вовсе неприлично, ведь это просто внутренняя лаборатория, не правда ли?