Малая операционная

Самое страшное, что есть в этой комнате, это осознание обыденности, будничности происходящих в ней событий. Обычная непритязательная надпись, которая выглядит нормально, пока не понимаешь истинное предназначение этого блока: "Малая операционная", блока, где каждый будний день с 8 до 12 дня прерывают  беременности, это абортарий. Он начинается с маленькой комнаты, состоящей из крошечного низкого затемненного окна, и большого шкафа, разделенного на личные ящики, закрывающиеся на ключ. В каждом из них внизу лежат резиновые тапочки, сверху болтаются пустые вешалки, на одной из них висит некрасивый пестрый халат. "Переодевайтесь", - призывно говорит старшая сестра. Она все это видит каждый день по несколько десятков раз, и эта рутина за много лет не кажется ей чем-то ужасным, более отвратительным, чем, к примеру, движения доярки или оператора ленточного конвейера. Я оставляю вещи, как будто перехожу рубикон, вешаю куртку, джинсы, надеваю ненавистный халат, даже колготки нельзя оставлять, только белье,  остальные девочки ещё копаются, нас пятеро сегодня, пока пятеро... и захожу в палату. В палате вдоль всех стен стоят большие кровати со скрипучими матрасами. Окна проветриваются, но это не помогает выветрить запах лекарств, впитавшийся за долгие годы в покрашенные в салатовый цвет стены. Девочки заходят, постепенно занимают все свободные кровати, а в глазах уже пустота. В их животах ещё живёт маленький испуганный эмбрион, который уже в эту секунду знает, что с ним произойдёт, потому что мама постоянно плачет, потому что она не гладит свой живот, как раньше, потому что он и слышал за эти несколько недель только мамин голос и незнакомое, неприятное слово: аборт. По очереди вызывают в манипуляционную, нет фамилий и имён, не заслужили... Мой номер три, он написан красным цветом в истории болезни. В манипуляционной два кресла рядом совсем, без ширмы, стеснительности, видимо, в такой ситуации быть не должно, быстро берётся мазок, забирается кровь из вены. Все делают отточенно, с ужасающей скоростью, потому что кроватей пять, а уже все банкетки в коридоре заняты, следующие номера ждут своей очереди.  После осмотр врача, наспех, грубо, чего церемониться? Фиксирует положение матки в каждой  карточке, устало пробегает глазами из-под очков по протоколу УЗИ, намечает план действий, медсестра уточняет переносимость лекарств, ледокоина, тому, кто не знает, далает быстро пробу, и дальше ожидание в той же палате... Постепенно девочек вызывают по номерам в операционную, она в том же блоке через стенку. Санитары опускают личные вещи на второй этаж в послеоперационные палаты и приносят быстро чистые несмятые простыни и наволочки, готовые принимать своих жертв снова и снова. Мой номер.  Операционная с такой же бурлящей жизнью: уже ждут анестезиолог, гинеколог и медсестра. На мне шапочка и медицинская рубашка, на ногах бахилы. Я пытаюсь понять последний раз,  почему, если я люблю и меня любят, может быть, единственной в жизни самой важной, самой настоящей любовью, я оказалась здесь в это время и в этих обстоятельствах...На этом же этаже лежат девочки и молятся, чтоб с их беременностью ничего не случилось, приходят в женскую консультацию девочки, которые годами не могут забеременить... Пытаюсь не смотреть на огромный бак в углу с надписью: "биоматериал" и неиспользованные ещё, чёрные пакеты рядом с ним, пытаюсь тысячный раз, последний, попросить прощение у своего несостоявшегося ребёнка, девочки, с ангельской улыбкой и ямочкой на щечке, которую я должна непонятно по какой необъяснимой причине оттолкнуть от себя, вырезать, её выкинут совсем скоро в этот бак, а я проснусь в палате, с  чудовищным одиночеством, от которого перехватывает дыхание, с огромным куском льда на животе. Меня спрашивают мой возраст, адрес, кем я работаю - так погружают в наркоз, три, два, один... Пациент готов... Начали.