Энцэпэ...

     Столько написано. И так много не прочитано. Из того, что уже написано. До него. Даже в его личной библиотеке. А он ещё и сам пишет. Зачем он начал писать? Зная, что до него так много написано. Уже. Не только неплохого. А даже откровенно хорошего?

     Цэпэ. Цели продолжения сочинительства. Непонятная штука. Человек знает, что его плохо читают. Вполне возможно, совсем не читают. А он всё сочиняет. Зачем? Точнее, для кого? Ведь основная цель сочинительства - это быть прочитанным. Другими.

      Но, наверное, есть как те, которые сочиняют для того, чтобы быть прочитанными другими, так и те, которые сочиняют-пишут только для себя. Писать для себя? Это какое-то извращение. Не сексуальное. Интеллектуальное.

     Одни вожделеют, непонятно кого. Другие пишут исключительно для себя. То есть тоже - извращаются.

     Интеллектуальные извращения более безобидны, чем сексуальные. Касаются одного только автора. Другие не хотят читать, и не читают. А сексуальные извращения... Но он не будет о них думать. Он сейчас сочинитель.   

      И что он, как сочинитель? Он-то сам знает, что его  сочинюхи не читают, но продолжает записывать свой бред. С энцэпэ. С непонятными целями продолжения своего сочинительства.

     Энцэпэ, непонятные цели продолжения - это состояние или графомана, или текстомана? Непонятно!

     Но совершено точно, что энцэпэ - это состояние записывающего, когда  ему непонятно, зачем именно для себя продолжать. Сочинять  и записывать.

      Записывая, сочинить. Сочинив, записать. Записывать, ничего не сочиняя. Только наблюдая. Три модели сочинительства.

      Когда человек всегда записывает, даже ничего не сочинив, а то, что у него в голове оказывается, его называют графоманом.

      А когда человек записывает то, что сочинил, его могут посчитать наглецом, если он переоценил    сочинённое, решив его записать.

     Переоценить собой сочинённое. Что это значит? Это значит подумать, что сочинённое собой так прекрасно, так хорошо получилось, что его можно представить другим.

     Да, действительно, это очень большая наглость: думать о себе, что всё собой сочинённое такое ценное, что его можно представлять другим!

      Наблюдатели, их ещё называют реалистами. Думают о себе, что они ничего не выдумывают. Ничего не сочиняют. Просто записывают  свои наблюдения. И гордятся, когда записали увиденное-услышанное  раньше и точнее других записывателей-наблюдателей.

      Быть точнее других в записывании увиденного-услышанного - это,  значит, записать такие сочетания слов, которые не смогли составить и записать другие записыватели-наблюдатели. Как соперники того, кто увилел-услышал и быстрее соперников подобрал читаемые людьми сочетания слов.

      Вполне понятная цель у наблюдателей-реалистов. Быстрее других подобрать соединения-сочитания слов, представляющие читательницам и и читателям то, что, может быть, и соперники заметили. Но оказались менее расторопными, чем записавший-опубликовавший.

       Он сам-то не наблюдатель. Но может понять, почему так приятно: подобрать подходящие, к описанию увиденного-услышанного,  сочетания слов, и  быстрее соперников опубликовать записанное. Умело подобранными сочетаниями слов.

      Таким образом, одни гордятся собой сочинённым, записанным, опубликованным. Гордецы, воображалы, наглецы. 

     Другие радуются тому, что быстрее своих соперников подобрали и записали сочетания слов, подходящие для описания увиденного-услышанного. Расторопные наблюдатели.

     Третьи ни за кем не наблюдают, ничего не сочиняют, просто быстро записывают, что в голову взбредёт.  Их обычно называют графоманами.

     Тех, которые записывают не всё, что им взбредает в голову, а то, что сами выдумали-сочинили, лучше называть не графоманами, а текстоманами.   
    
     У тех, у которых, по их собственному мнению развито живое  творческое воображение, есть мнение о себе. Что иэр, искусственный разум, никогда их не заменит. Потому что у  искусственного разума никогда не появится воображение.

     Те, которые только быстро записывают то, что взбредает им в голову, то есть графоманы, совсем не озабочены присутствием рядом с ними иэра. Другими словами - искусственного интеллекта.

      Получается, что основным отличием от графоманов, является наличие в других литераторах-сочинителях страха перед иэром. Перед искусственным разумом. Или искусственным интеллектом.

     Значит, те, которые боятся, что их когда-нибудь, полностью заменит иэр, не являются графоманами.

     Графоманы - бесстрашные пишущие люди, потому что они совсем не боятся, что их заменит иэр . Или ИИ. Искусственный интеллект. 

      Те же, кто выявив нечто или кого-то в своём окружении, быстро подбирают сочетания слов, подходящие для описания замеченного, могут бояться иэра. Искусственного разума. Могут бояться того, что он станет их самым удачливым соперником. Тем, кто их, наблюдателей-реалистов, совсем вытеснит из литературного процесса.

     Да, айтишники такие расторопные люди, что могут иэру, искусственному разуму, разработать такую программу действий, что ни один живой записыватель-наблюдатель не сравнится с иэром в невиданной ранее  скорости подбора сочетаний слов,  подходящих для описания наблюдаемого, то есть увиденного-услышанного.

      Что же получается? Задумался он. Так выходит, что  с появлением совершенного иэра, искусственного разума, иметь цэпэ. Цели продолжения своего сочинительства. Будут только графоманы и воображалы-выдумщики.

     Да нет у графоманов никаких цэпэ! Целей продолжения своего записывания. Просто быстро записывают, что взбредает им, графоманам, в головы. И всё!

      Остаются иэру или искусственному интеллекту конкурентами-соперниками одни только воображалы-сочинители. Наглецы. Потому что имеют наглость думать, что в области творческого воображения иэр или искусственный интеллект никогда с ними не сравнится!

      А как же богатство, например, игрового виртуального пространства? Такое у него жутко яркое многообразие, что ни одному живому воображале-выдумщику, наглецу-сочинителю не придумать, не сочинить?

       Да, в чисто техническом плане  подбор многочисленных и ярких  элементов виртуального, воображаемого пространства - это дело не живого, а машинного интеллекта. Иэра.

      Вот и выходит, что он, как сочинитель с воображением, только тогда сможет сменить энцэпэ, непонятные цели продолжения своего сочинительства, на яцэпэ, ясные цели продолжения  своего сочинительства, когда будет писать сочиняя, а не только наблюдая.

      Получается, что и в будущем всегда будет выходить из энцэпэ, как состояния непонятности продолжения, только тот, кто желая противопоставить что-то машинному интеллекту, будет оставаться непременно с одним только качеством  - с воображением, которое можно будет и в будущем называть не машинным, а живым.

     Неизвестно почему, но он удовлетворился этим своим последним выводом, вышел из состояния энцэпэ и пошёл  выдумывать-сочинять, то есть поддерживать жизнь, а не искусственность, не машинность  своего  сочинительского воображения.