Красная тетрадь

         
 
 
     Последний год своей жизни отец часто болел, война не хотела отпускать своих участников, забирала одного за другим. Я неоднократно просил отца написать  воспоминания о войне и однажды, уезжая надолго, положил ему на письменный стол общую тетрадь в красном кожаном переплёте.
     Разве мог я предположить, что через полгода приеду уже на похороны. Тетрадь лежала в ящике письменного стола, вместе с письмами, квитанциями и прочей мелочью.
     Тетрадь была исписана полностью. Отец сделал всё, как я просил, и мне было невыносимо стыдно за то, что я не знал об этом. 
Вся жизнь отца уместилась в одну общую тетрадь.
 
     Всё, что написал отец о войне, я издал отдельной книгой. Получилось двести страниц войны.
Не менее удивительны и правдивы были охотничьи истории и рассказы.
 Об охоте отец мог говорить часами, в его домашней библиотеке были книги Пришвина,  Паустовского, Бианки, Аксакова и много подшивок журнала «Охота и охотничье хозяйство»

     История, которую описал отец, скорее грустная - чем весёлая,   произошла она в феврале 1969 года.
     Кроме своей основной работы на текстильном комбинате, отец был секретарём партийной организации цеха и внештатным егерем приписного охотничьего хозяйства.
Однажды ему было поручено сопровождать на охоте важного гостя.
     Заслуженный мастер спорта, двукратный чемпион олимпийских игр 1964 - 1968 года Леонид Жаботинский был мировой знаменитостью и пользовался необыкновенной популярностью.  Как гром среди ясного неба, звонок с самой  Москвы, встречайте гостей. 
     В Рязани, московских гостей встретили; первый секретарь  Ряжского райкома КПСС Борисов и председатель Петровского колхоза, герой социалистического труда Жуков. Они же,  сопровождали гостей до места охоты.
Столичные гости приехали на двух вездеходах со своим поваром и охраной.

     Кому доводилось встречать раннее зимнее утро в лесу, тому хорошо знакомо запоздалое чувство сожаления, что все предыдущие расцветы  безвозвратно и бездарно проспал.
     В то утро над  лесом стояла лёгкая дымка. Цвет её менялся от времени дня; утром сиреневая, днём белесая, и лишь в сумерках воздух делался прозрачным как родниковая вода.  Золотистый от утреннего солнца лес, густой воздух с запахом хвои и еловых шишек. 
     У всех восторг и надежда, что хоть это утро не пропадет даром.
 Настроение прекрасное, компания хорошая.  Роль проводника – инструктора взял на себя председатель колхоза Жуков, который с молодости грешил браконьерством, и места эти ему были хорошо знакомы.
 
     Правда, как после выяснилось, в той весёлой компании  охотников нормальных не было, в основном любители острых ощущений высокого ранга.
 У гостей была лицензия на отстрел одного лося. Лицензия и транспорт для них не проблема.
     Ехали не для того чтобы полюбоваться природой и увидеть красавца лося, нет, ехали, что бы убить по всем правилам охоты, по праву сильного, по праву человека с ружьём. 
     Приехали, спешились, гуськом вошли в заиндевелый лес. Тактика проста и надёжна; местный лесник помог найти свежий ночной след лося, потом разделились и пошли двумя группами вправо и влево от следа, образуя кольцо. Сошлись на опушке осиновой рощи, выходящего следа не было, значит, лось залег внутри круга. Теперь, стрелки встали на номера, а несколько человек пошли в загон. Жуков лично расставил стрелков по номерам, объяснил, откуда может появиться зверь.

     Зверь не испытывает восторга от красоты зимнего леса. Ему все равно, какое утро, лишь бы сытно поесть и спокойно спрятаться в чаще леса. 
     Услышав шум лось вышел из чащи, он  повернул большую красивую голову и задев ореховый куст, стряхнул с него снежную пыль.
     Всё это было настолько красиво, что охотники упустили пару минут. Стрелять в такого зверя было невозможно, уж больно был он красив и могуч. 
      Ближе всех оказался неулыбчивый великан Леонид Жаботинский. Суетливо и торопливо прозвучали первые выстрелы. Не успел приклад донести до плеча, тёплая одежда мешала, бил навскидку – куда попало.
      Раненный зверь мотнул головой, сделал прыжок и брызгая яркой кровью пытался уйти в чащу.
      Гордый и могучий, он был ещё полон сил, чтобы оторваться от преследователей, но судьба его была предрешена, навстречу уже спешили загонщики с ружьями наизготовку.
      Природа оглохла в тот день от выстрелов, ослепла от порохового дыма. Уже в поверженного зверя разрежали свои ружья и карабины любители острых ощущений, сначала с тридцати, потом  с десяти метров. 

      После фотографирования, здесь – же, на лесной поляне, решили обмыть удачную охоту. Припасов захватили в изобилии; чай – кофе в термосах, буженина и колбаса красиво нарезана - всё как в хорошем ресторане.
      Посольская водка на морозе щипала обветренные губы и хорошо грела нутро.  Секретарь райкома Борисов расчувствовался и произнес тост: - Что бы никогда не переводилась дичь в наших лесах и рыба в реках, и при этом и в лесу соблюдался закон и порядок.
      Перекусив и наговорившись вдоволь, охотники решили ехать в лесничество, там оборудован домик для отдыха, с русской баней и камином.

      Похожа на сказку зимняя дорога в заснеженном лесу, когда с сосновых лап срываются шапки снега и с шумом разбиваются о капоты машин.
      Компания проезжала рядом, когда на лесную поляну к оборудованным кормушкам,  тяжело дыша, вышла лосиха, еще питающая доверия к людям.
      И вновь, всё было как в сказке, снежная пыль и розоватый пар курился над головой зверя.  Но человек был беспощаден.
      Не сговариваясь, спотыкаясь и падая, высыпали из машин, на бегу щелкая затворами. Ни скрыться, ни отбиться, от вооруженного человека было нельзя. Утратилось в нем чувство благородства, дух  справедливости к природе, -  почернело все в человеке, от жадности и уверенности в своей безнаказанности.
      Стреляли бестолково, лихорадочно и поспешно, чтоб выхвалиться друг перед другом. Лосиха рухнула на костлявые колени и окрасила кровью белую поляну. Она лежала, завалившись на бок, изогнув, тяжелую шею и смотрела на людей. Что было в этих глазах, безысходная тоска, мольба, боль и злость бессилия – никто об этом не узнает.
      Кровь, постепенно слабея, толчками текла на снег.
Отвечая на материнское страдание, задвигалась внутри тяжелая ноша, лосенку тоже стало страшно,  страх передался с материнской кровью.
Лосиха почувствовала трепещущее  сердце телёнка, мотнула головой и попыталась встать. Сердце её бешено колотилось, -  непременно защитить, оградить от опасности теленка. Но, что могла раненая лосиха, уже бежали по снегу, хмельные охотники, задыхаясь и стреляя в упор.
      Убийство закончилось, но ещё долго в мертвых глазах лосихи отражалось серое вечернее небо.

      Тут же, у костра, ритуальная пьянка и споры до хрипаты, кто первый стрелял, кто куда попал. Разгорячённый удачной охотой и выпив разом кружку водки, Жаботинский закусывал. Он держал в одной руке московский батон в другой батон докторской колбасы.
      Разомлевший от водки председатель колхоза Жуков, кряжистый мужик с быстрыми глазами, говорил больше других,
 - Че на них, на зверей любоваться!? Стрелять их надо. Варить и жарить.
Его перебили, - Что нашим детям, голая земля достанется?
Детям? -  Председатель задумался.
 – Дети пусть в зоопарках или в телевизере глядят, на то они и дети.
Он продолжил, - Деды и прадеды наши, добывали зверя и дичь круглый год. Всем хватало; медведя брали, кабана, косулю, самострелы на лося ставили, петли на зайца, пушнину промышляли. А сейчас что, этого нельзя, того нельзя.

      Коротка человеческая жизнь, но можно успеть сделать столько гадости на земле, подумать страшно. И не важно, сколько ты с таким куражом проживёшь -  сорок лет или шестьдесят.
      «Героический мужик», председатель колхоза, чтобы получить героя труда   пустил под нож всё колхозное молочное поголовье, дал стране двести процентов  сверх плана. Для родного колхоза этот удар был смертельным. Но, стране нужны были герои, у нас, как известно - победителей не судят!
      Благодаря таким хозяйственникам давно не стало в Рязанский лесах медведей, перевелась боровая дичь.
      С такой душевной страстью писал Есенин, - «На бору со звонами плачут глухари»
     - Нет давно, ни глухарей, ни тетеревов, нет даже куропаток. Осталось на все бескрайние леса два десятка лосиных семей и пол - сотни кабанов. Так уж получилось, все невозвратные потери у нас списали на волков.

      Отец опоздал к началу охоты, пришлось добираться на перекладных. До Пехлеца на автобусе, а дальше, до лесничества в колхозных розвальнях, запряженных старым мерином.
      Местный лесник, Петр Савельевич, сидел у костра, не поднимая глаз, опустив на колени, тяжелые черные руки и курил – одну, за одной.
     – Я им не указ, они хозяева в нашем лесу. Коротко и ясно пояснил отцу.
     -   Говорил им, не стрелять у кормушки, лосиха Машка она ж, людей не боялась,   с рук её кормили, в марте телица должна. Отцу стало так гадко на душе, словно и он был соучастником  этого разбоя.
      Двукратный олимпийский чемпион, к тому же, коммунист с большим стажем был удивлен, когда отец высказал ему в лицо все, что он о нем думает.  Сто семьдесят килограммов стальных мускулов,  даже не посмотрели в сторону  отца. Правда, лицо его, наверное от мороза,  стало ещё красней.
      Подоспевший первый секретарь отвёл отца в сторону и попросил не устраивать скандал, отложить этот неприятный разговор до отъезда гостей, не надо портить людям настроение.
Между тем, вторая лосиная туша в машину не влезала. Решено было разделывать на месте.
      Компания отдыхала, весело дышалось морозной свежестью.  На лесной поляне горел большой костёр, в казане жарилась свежая печенка. Много пили, много шутили – охота удалась. Неожиданно быстро и безрадостно насытились, не жуя, глотая кусками недожаренную печень. Через полчаса, кто - то первый начал блевать, затем второй, третий.
      Не в коня корм, - сказал старый лесник, после обкомовских пайков, на жирную печень -  не каждое брюхо выдержит.

      Борисов не простил отцу,  та охота стала предметом обсуждения на партийном активе. Борисов и Жуков получили по партийному взысканию.   Отца перевели с должности мастера цеха на ступень ниже -  дали понять, кто хозяин жизни. Через год пришлось уволиться с комбината совсем
 
  Отец сильно переживал, он свято верил в партийную демократию, как у всех фронтовиков у него было обострённое чувство справедливости.

Хрущевская оттепель развязала руки партийным чиновникам. Начался бесконтрольный отстрел животных в заповедных лесах, возле водопоев и кормушек, началось строительство охотничьих домиков с банями и прислугой. 
      Отец переживал, он выступал на собраниях охотников, писал в Москву, в журнал – «Охота и охотничье хозяйство». Сохранилась переписка отца с редакцией журнала «Коммунист». Приходили ответы, что факты проверяются и будут приняты меры.               
      После случая с Леонидом  Жаботинским у отца опустились руки, хорошо помню, как однажды он сказал: - Старые большевики кончились, их время ушло.
     - За годы войны я не один раз рисковал своей жизнью, и всегда был готов отдать жизнь за партию, теперь эта партия  ломаного гроша не стоит!
     Какими глазами смотрели старые коммунисты, когда низвергали памятники Дзержинскому, выносили из мавзолея Сталина, когда в одночасье стали верить в Бога и называть себя господами. 





     Прослужив в армии 25 лет, я не вступив в ряды КПСС -  остался  вечным комсомольцем.
 
     На моих глазах, вчерашние коммунисты, не стесняясь грабили Великую державу - растаскивали по волоскам.  Всё было согласованно, прокуратура не вмешивалась в узаконенный грабёж. Генералитет продавал армию скопом, как стадо баранов.  Тогда было чем поживиться, тысячи единиц автомобильной и автотракторной техники, склады материально – технического обеспечения.
     А было время, за десять колосков могли расстрелять.

     Поздней осенью 1994 года, прощаясь с военным городком, я забрёл в заброшенный дом офицеров – кругом пыль, обломки  мебели и только ярким, празднично – нелепым казался кумачовый плакат над сценой  – ,,Нынешнее поколение Советских людей будет жить при коммунизме,,

Вот они, те великие слова, ради которых люди шли на смерть, а когда пришло время заглянуть за скобки этих слов – за ними оказалась пустота.