Карусель

В 1926 году на северной окраине Ленинграда построили новый поселок - десять  двухэтажных деревянных домов, два ряда по пять. Дома разместились перпендикулярно Кондратьевскому проспекту, тянувшемуся от завода “Арсенал” до Богословского кладбища, в получасе ходьбы от этого последнего земного пристанища. Вокруг поселка простирались поля и старые постройки района Полюстрово, славившегося вкусной родниковой водой. Источники находились на открытом пространстве, огороженные лишь низкой ажурной металлической решеткой, и каждый желающий здесь мог напиться минералкой и набрать в бутылку или графин целительную жидкость с металлическим привкусом. Мой дед работал всю жизнь на “Арсенале”, жил первое время в бараках на территории завода, а затем купил квартиру, как тогда говорили, в Поселке. У каждого здания жильцы разбили садики с оградами, каждой квартире выделялся огород в две сотки, на которых обычно растили картошку - в общем, сельская жизнь в городе. В домах было печное отопление, газ провели в начале 1960-х годов, а для бытовых нужд была построена прачечная и дровяные сараи. Сам поселок пережил блокаду с потерей одного дома - в него попал артиллерийский снаряд, и только пустое место нарушало правильную геометрию застройки. Жителям повезло меньше - много людей умерло, часть эвакуировали, из мальчишек-призывников поселка живым вернулся только мой отец, служивший в авиации.
- Вечно пьяный, вечно сонный механик авиационный. Рожа в масле, нос в тавоте - но зато в Воздушном флоте, - любила шутить (и имела на это право) жена однополчанина  - друга моего отца, тоже фронтовичка, на традиционной встрече у нас дома 9-го мая, при орденах. В тот день, и только в тот день, отец курил на крыльце с друзьями, и голубые глаза его были молодыми и счастливыми.
В блокаду картошки хватило ненадолго, и для поддержания сил оставался только рабочий паек, и то не для всех. Дед выжил, из части пайка он варил тюрю - хлеб с водой, это его и спасло. Я родился в 50-х и помню, что перед обедом он обязательно выпивал желудочный сок, а после еды смахивал со стола все хлебные крошки и отправлял их в рот. А бабушка хранила в наволочке запас сухарей - так, на всякий случай...
В первые годы после войны на прохожих в темное время нападали грабители, внезапно появлявшиеся из-за заборов и из подворотен чудища в белых простынях и страшных масках, со светящимися огнями, парализуя волю и наводя ужас страшными криками. Некоторые злодеи прикрепляли на подошвы и каблуки пружины, делали огромные прыжки и стращали народ. В то время наличие оружия у простых граждан было обычным делом, мне достался с тех пор кинжал и финка, а пистолет дед сдал в милицию по специальному указу. Незадолго до окончания войны на площади Калинина, у серого мрачного куба с колоннадой под названием кинотеатр "Гигант",  в этой рабочей окраине при скоплении народа возвели виселицу, на которой вздернули двух высокопоставленных чинов СС, захваченных в плен при снятии блокады. Мама рассказывала, что ленинградцы - худые женщины, старики и молодежь - стояли молча и смотрели, как извиваются в петле эти сильные, крепкие немцы, инстинктивно борющиеся за свою жизнь.
Наш поселок зажил своей нелегкой послевоенной жизнью, стали появляться голубятни на огородах, все чаще звучала музыка из окон, особенно по праздникам. За продуктами в магазинах всегда были очереди, да и магазинов было немного, часто торговали во дворах штучным товаром. Выручал Кондратьевский рынок, что неподалеку от "Гиганта". Запомнил ветеранов войны, пожилых и средних лет мужчин с суровыми, но улыбчивыми лицами, увешанных орденами и медалями на поношенных пиджаках. Костюмы были им без надобности - они располагались  на панели у входа, на тачках с колесиками-подшипниками, инвалиды, без ног. А рядом кепка - для подати... Передвигались фронтовики с металлическим свистом, отталкиваясь обеими руками от асфальта деревянными досками с рукоятками для пальцев. С годами их становилось все меньше, лет через пять они совсем исчезли, но когда я подходил к дверям этого здания, моя память всегда возвращала ту же картину - взрослые мужчины ростом с ребенка и сверкающие на солнце, звенящие медали.
Наш Поселок был разделен дорогой на две части, и как водится, дорога рассматривалась мальчишками как граница в периоды конфликтов, когда начинались недружественные действия - угрозы с "вражеской" территории, нападения и драки между группами однолеток. В мирные периоды - волейбол и игра в войну в сараях - там было где спрятаться! В вечернее время по Кондратьевскому иногда торжественно шествовали полупьяные гопы из пацанов от десяти до шестнадцати лет, задирая прохожих и распевая лихие песни под гитару:
- Родила мама Зиночку, купила ей корзиночку,
Расти моя дочурка, подрастай,
На улице столичной веди себя прилично,
И мальчикам бесплатно не давай...
При приближении встречных толпа подростков расходилась неохотно, нарочито толкая в плечо и акцентируя озорным криком важный смысл строчек из песни:
- Трещали панталоны, и лопались г.., - затихали голоса уже где-то вдали.
Кинотеатр "Гигант" был тем злачным местом, где часто бывали драки, где из подростков шпана привычно вытряхивала деньги, поэтому первым обращением было: "Попрыгай!" Мелочь звенела в карманах, и было на что посягать и чем делиться. Поэтому местным жаргоном было изречение - "на "Гиганте!":
- Вчера на "Гиганте" тряхнули двух чуваков, -
- На "Гиганте" сека повязала Шуню...
При мероприятиях районного масштаба, когда шли район на район, скажем, "Гигант" на охтинских, ввиду большого количества участников одна из сторон выворачивала пиджаки, чтобы не бить своих. Кистени и кастеты обычно использовались по умолчанию, ножи - редко, в массовке не участвовали. Другое дело в персональных разборках - ножи применялись, были последствия и сроки для малолетних, сам под прокурором был за нож приятеля, ему три года суд приговорил, другому - два, а мне грозили соучастием и омрачнением светлого будущего еще когда я учился в школе.
И вот случился в нашем дворе праздник - открыли карусель! Народу собралось немеряно, мамаши и бабушки с детьми заполонили всю лужайку, самые счастливые разместились на сиденьях внутри карусели, закрыли калитку и круг с перилами начал медленно вращаться со всякой мелюзгой. Пять оборотов - и хватит, приехали! Очередь! Потом вторая партия загрузилась и также торжественно закружилась, потом третья... Задумано и исполнено было интересно, радости у ребятишек было - приятно смотреть! Однако зеленый аттракцион в первозданном виде просуществовал недолго - куда-то исчезла калитка, и малышам стало кататься опасно. Зато более взрослым ребятам, лет по пятнадцать, в самый раз! Надо отдать должное строителям: карусель была построена с большим запасом прочности и выдерживала недетские нагрузки, что очень нравилось  подросткам, склонным к авантюрам и проверке себя в экстремальных ситуациях.
Чтобы оценить опасность этого устройства, попытаюсь его описать. Основой конструкции были четыре мощных столба, наверху скрепленных балками-поперечинами в виде креста, на которые опиралась крыша. В середине конструкции размещался неподвижный центральный столб, вокруг которого легко вращалась платформа с низкими перилами и сиденьями вдоль перил, да пустое пространство вместо отсутствующей уже калитки шириной сантиметров семьдесят. Желающий прокатиться по-взрослому вставал на вращающуюся платформу и упирался в поперечину руками, и чем он быстрее перебирал ногами, тем быстрее крутилась карусель, и становилось весело тому, кто сидел на скамейке: окружающая его картина представала в виде вращающегося в быстром темпе мира - деревьев, кустов и стоящих на земле людей. И заметьте, столбов самой карусели. Они были ближе всего к перилам, и с ужасной скоростью проносились мимо сидящих на скамейке экстремалов. Кроме головокружения и других субъективных ощущений при вращении, вызванных воздействием на вестибулярный аппарат, объективно действовала и центробежная сила, стремящаяся выбросить человека с вращающейся платформы и прижимающая его к перилам. Горе тому, кто не выдержит, нарушит прямую осанку и позволит отклонить голову чуть назад - ни вцепившиеся  в скамейку руки, ни мышцы шеи голову уже не удержат, и голова начнет считать столбы, пока не отключится сознание - остановить мгновенно такую махину невозможно, инерция не позволит. И реально  считали, и не одна голова, и не раз выезжала скорая на это место - страдали неопытные ребята из других дворов, не правильно оценивающие опасность этой кажущейся безобидной каталки, а карусель, как монстр, коварно притягивала все новые и новые жертвы.По счастью, автор этих строк, в то время худенький, но спортивный подросток и поклонник гимнастики, обладал тренированной вестибуляркой, знал свои пределы и возможности, поэтому в свои двенадцать лет приглашался покататься с взрослыми парнями со словами: "Витьке можно", и это наполняло мою душу законной гордостью - быть наравне со старшими. Аттракцион таил и другую опасность - представьте, что делать тому, кто уже раскрутил карусель, перебирая ногами и упираясь в перекладину? Тут был отработан верный способ: с перекладины руки мгновенно (иначе улетишь спиной на перила) перебрасывались на центральный неподвижный столб, а человек вращался, стоя на двух согнутых в коленях ногах на платформе, лицом к столбу и полировал его своими ладонями, постепенно сдвигая руки вниз. Добравшись таким образом до пола, освобождал пальцы, а затем по полу скатывался под сиденье до перил или скамейки - как получится. После нескольких минут вращения карусель останавливалась, парни распрямлялись и осторожно, держась руками за перила, направлялись к калитке и пытались встать на ногами на землю. Земля часто обманывала, то и дело наклонялась, коварная, ребята оступались, иногда падали, но полученные ощущения были столь сильны и прекрасны, что после краткого отдыха хотелось это повторять вновь и вновь. Подобное испытание выдерживали не все, многим было страшно и они просили прекратить разгон, некоторых рвало - я их не осуждаю, "у каждого свои недостатки", как говорил миллионер из фильма "В джазе только девушки" - я, например, боюсь собак. Кстати, девчонок мы на карусель никогда не брали.
Когда мне исполнилось четырнадцать, мы с приятелем забрели на забытую уже карусель и решили прокатиться - вспомнить дни былые. Однако в этот раз я не смог оценить своих изменений в росте, весе и утратил чувство осторожности. Для пущего куража принялись разгонять карусель вдвоем одновременно, ну и раскрутили слишком быстро. Мой друг первым сумел обнять центральный столб, а когда я уже вторым  перенес руки с перекладины, то смог схватиться только за его одежду, как за соломинку. Разумеется, "соломинка" не помогла, мои пальцы сорвались, и меня отбросило назад, спиной к перилам... Ума не приложу, как я остался жив и невредим - через пару секунд я очнулся лежа на спине в трех метрах от карусели, больно ударившись о газон. Каковы были шансы оказаться в тот момент точно напротив калитки и вылететь через нее, не встретив ни один из столбов, предлагаю оценить знатокам теории вероятностей... Видимо, не всем так везло - вскоре я обнаружил нашу карусель в печальном виде - столбы спилены, крыша и центральная ось куда-то запропастились. Таков был конец нашего зеленого монстра, соблазнителя и убивца. Тут я поневоле задумался: раз - случайность, два - закономерность?
А почему мне повезло, а другим - нет? Есть ли какие скрытые механизмы, влияющие на здоровье человека, оберегающие его от неявных, латентных опасностей, влияющих на его судьбу, его жизнеспособность? Эти глубоко философские вопросы, а также жизненные обстоятельства (жил недалеко от Пискаревки) сформировали мои устремления: буду поступать в медицинский, санитарно-гигиенический, имени Мечникова, институт. Как медалист, сдал один экзамен на пять баллов, и вот вожделенный приказ о зачислении. В группе я один из молодых и ранних, но ребят мало, двое после армии, а два иностранца из Венгрии, остальные - девушки, некоторые со средним медицинским. Поначалу очень трудно пришлось, особенно с профильными медицинскими дисциплинами - анатомия, физиология - все с нуля, в моргах, с атласами да латынью. С остальными предметами типа физики, химии было полегче за счет средней школы, а вот здесь уже наши фельдшеры из группы тормозили. Спорт шел легко, вернее я на него не ходил вовсе, а добрался до спортзала незадолго до зачетов, было тут у меня преимущество - муж двоюродной сестры, Аркадий, у нас преподавателем. Пришел я к нему, поведал о дефиците времени и ждал зачета автоматом. Не тут-то было: погонял он меня по спецпрограмме два занятия, а потом с улыбкой, гад, зачет поставил - по дружбе.
Английский язык мне давался легко, преподаватель - мягкая в общении, красивая женщина лет сорока пяти, оценила мои познания и старания очень быстро, все шло как по маслу. На втором курсе я как-то нацепил редкий значок-пуговицу на халат "McCarthy for President" и удостоился критики с ее стороны за идеологически незрелый поступок - а что, за кандидата Кеннеди было политически более прозорливо? В общем, кредит доверия был утрачен, и отношения стали напряженными. Как-то раз при студентах было высказано, что я очень изменился - я с этим был согласен, только не согласен, что в худшую сторону. Последней каплей терпения для "англичанки" стал мой перстень, подарок отца-ювелира. Перстень был изготовлен из серебра, а на печатке изображена мирная птичка, машущая крылом всему миру. Я сидел в аудитории на третьем ряду, когда уважаемый мной (без всякой иронии) преподаватель вдруг, назвав меня по фамилии, выразил презрение к людям, носящим перстни, и выдвинул предположение, что на нем изображен, без сомнения, череп и кости. Мне бы снять его и передать для осмотра - думаю, что назревающий конфликт был бы предотвращен. Но промолчал по неопытности, ошеломленный подобной бестактностью, ждал следующего хода, и он последовал - даже худший, чем я предполагал. Вся группа сжалась, чуя недоброе. Преподавателя вдруг понесло, и в мертвой тишине было заявлено, что я напрасно переживаю - это может нанести вред моему здоровью и моей печени в частности...
- Какое дело Вам до моей печени? - задал я вопрос, глядя в глаза этой женщине. Дискуссия разом прекратилась, и всем присутствующим в аудитории стало не по себе. Через минуту занятия продолжились... Впрочем, вскоре я сдал ей зачет за третий семестр и извинился за бестактность.
Позже мой преподаватель, будучи к тому времени уже заведующей кафедры иностранных языков, отказался от нашей группы по вполне понятной причине и второй курс мы заканчивали с другой "англичанкой", Полгода мы не встречались. На третьем курсе, идя по пустынному коридору учебного корпуса, меня пронзила боль и страшное открытие: навстречу мне шло уродливое подобие красавицы, моего первого преподавателя английского: сильно располневшее, знакомое лицо с правильными чертами и тучное, почти неуправляемое тело... И никого вокруг, и негде спрятаться или скрыться от этой шокирующей действительности. Стало очевидно, что она приговорена, и вскоре действительно умерла от рака.
Разумеется, я переживал о произошедшем и задавал себе вопрос: насколько тот конфликт мог повлиять на ее здоровье, здоровье еще молодой и цветущей женщины? И стал бы человек, у которого, в принципе, все хорошо, бросать подобные слова? И был ли это спусковой крючок, а я являлся лишь случайным раздражителем или мишенью? Случайность...
А вот событие номер два. После окончания института я распределился в санэпидемстанцию одного из центральных районов Ленинграда. Шефство надо мной как молодым врачом было поручено опытному эпидемиологу Сергею Николаевичу. Авторитетный специалист с быстрой и успешной карьерой в начале своего профессионального пути, в силу непростого характера и семейных неурядиц был снят с руководящей должности и занимал невысокий пост в нашей иерархии, что явно не соответствовало его интеллекту и способностям. Это противоречие, а также бытовая неустроенность все больше затягивали его в депрессию и цинизм, он по делу и без оного критиковал мои действия. Мне же приходилось учитывать эти обстоятельства и брать от него лучшее, что было возможно. Но вот когда начались насмешки, обсуждение при других и за моей спиной, это было тут же пресечено, и началось психологическое противоборство. Для него не существовало даже имени или фамилии, в третьем лице - "этот", обычно он безлично обращался ко мне, или заявлял, что я ничего не умею... Иногда я пытался смягчить жесткость таких утверждений и переводить их в шутку - в конце концов, он мой наставник, а я у него учусь. И было чему учиться - непросто было молодому специалисту-эпидемиологу проводить совещания в лечебных учреждениях района, где было столько опытных, квалифицированных врачей и медперсонала, бывало, я совершал ошибки по неопытности, но тем упорнее старался развиваться как профессионал. Тем более, что другие коллеги и помогали, и подсказывали.
Наши с наставником отношения уже стали привлекать внимание руководства, и заведующая эпидотделом, мудрая и опытная женщина, вызвала меня на откровенность вопросом:
- Что у тебя с Сергеем Николаевичем?
- Что-то не сложилось у нас во взглядах, но я отношусь к нему уважительно и как к человеку, и как специалисту. Думаю, это преодолимо со временем.
После этого разговора прошло пару месяцев, и в конце рабочего дня, темным и холодным ноябрьским вечером мы с ней сидели с кабинете и ждали возвращения Сергея Николаевича с объекта с важными документами, а его все не было и не было. Мы уже разволновались и поглядывали друг на друга с тревогой - не случилось ли чего? Вдруг открылась дверь и вошел весь промерзший и осунувшийся, непохожий на себя Сергей Николаевич, лицо его было каким-то чужим и усталым. Посмотрев на нас пристальным, пронизывающим взглядом, он выложил на стол документы, и, казалось, все закончилось благополучно, но чувство обеспокоенности не отпускало. Как-то утром, когда все сотрудники шли на службу,  Сергей Николаевич нервно прикуривал вторую папиросу у крыльца нашего здания. Позже я узнал, что высокое начальство вызывало моего наставника для серьезного разговора.
Через пару дней, 29 декабря, его нашли повешенным на собственном ремне в сарае на загородном участке, вокруг было много окурков - он долго решался прервать свою жизнь в 37 лет... Закономерность?
Безвременная и трагическая смерть потрясла всех. Хоронили Сергея Николаевича в первых числах января в крематории, проводить мужественного человека в этот морозный день приехало много его коллег, организацией похорон занимались сотрудники СЭС. И тут выяснилось, что жена покойного не привезла документы, необходимые для организации похорон. Видя ее и слыша ее оправдания, мы многое поняли и осознали. Но не пытались ее осуждать, однако времени уже не было, похороны фактически срывались - это была катастрофа, это была страшная цепь недопустимых событий. Нас спасло чудо, и этим чудом стал Вениамин Михайлович, наш врач. Оказывается, несколько лет назад все руководство крематория было уволено из-за махинаций с гробами, и на их место были выдвинуты новые кадры с комсомольским прошлым, один из которых был хорошим знакомым Вениамина. Я видел суровое Венино лицо, когда он принимал решение. Затем подошел к колонне, снял трубку местного телефона и произнес в трубку:
- Сережа, это Веня. Ты меня помнишь? Тут у нас такая ситуация...
Напряженное ожидание, еще пара фраз, долгая пауза... Затем Вениамин привычно поправил очки и сказал "спасибо" в трубку.
- Документы завтра, - бросил он мне на ходу, а сам направился в администрацию вместе со вдовой. С похорон возвращались на заказном автобусе, Вениамин Михайлович был на раздаче - разливал разведенный спирт в стаканчики и выдавал маленький бутерброд на закусь. Непростое это дело - разливать, когда трясет и качает.
Не сразу, но жизнь в нашем коллективе постепенно наладилась. Долго не решались занимать стол Сергея Николаевича, но пришлось, и именно мне - вместе с его незавершенными делами. Забот прибавилось, навалилась ответственность, закончилось наставничество, хорошо, что с начальником отношения рабочие, иногда помогала, иногда подчищала мои огрехи, бывало - на высоких совещаниях правили документы прямо там, когда времени на согласование ранее не было. Рабочая атмосфера меня радовала, с коллегами общался легко, даже по-дружески - со всеми, кроме Вениамина Михайловича. Приобрел Вениамин "Жигули" тройку, причем новую и редкого желтого цвета, очень красивую. Сразу как-то изменился, стал важным и самодовольным, надеялся на повышение, назначения на освободившуюся должность - однако его ожидания не оправдались, назначили другого. А тут по общественной линии меня продвинули, и я стал отвечать за некие льготы, которые полагались тем, кто отдавал свободное время во имя благородной цели. Узнав об этом, Вениамин тихо попросил меня три дня к отпуску безо всяких на то оснований, и, разумеется, получил отказ. Принципиальность стоила дорого, и наши отношения совсем охладели, стали неоправданно резкими. Мне ничего не оставалось, как принять это как данность, я даже в душе жалел его, чувствуя себя лакмусовой бумажкой: кто резко меняет свое поведение, ведет подчеркнуто агрессивно по отношению ко мне, у того что-то со здоровьем не в порядке. А в воображении оппонента открылись новые перспективы - автомобиль расширял горизонты, возникла мечта финансового благополучия в должности мастера в сервисном центре, куда он и ушел, передав свои дела кому? - угадали. Как впоследствии говорили знакомые, там, на сервисе, что-то не заладилось, и пришлось Вениамину перейти на особо вредные условия труда с одной лишь целью - пенсия с сорока пяти лет. Известие о том, что Вениамин Михайлович умер от рака, пришло к нам совершенно неожиданно. Через два года его отпевали в церкви на Большеохтинском кладбище при большом стечении народа - скоропостижно, безвременно, не было и тридцати четырех...
Третья жертва. Три - система! И обстоятельства схожие - молодые по возрасту люди, здоровые и успешные, затем изменения в поведении, страшное физическое заболевание или психический надлом, страшный конец. Почему это коснулось именно меня, что во мне такого, что я это вижу лучше других, что позволяет выявить уже загодя и фактически предсказать, а, следовательно, и изменить цепь событий, повлиять и даже, возможно, предотвратить нежелательный исход? Может, мне в диагносты великие податься? Но не то было время, не время Кашпировского или Алана Чумака... Возможно, это проявление каких-то экстрасенсорных способностей? Ведь в остальном я - обычный человек, люблю свободу и творчество - но сколько таких, среднестатистических? Миллионы...
А жизнь текла своим чередом. Ввиду значительного объема работ у меня появились помощники, результаты не замедлили сказаться, меня заметили, пригласили на хорошую должность в городскую санэпидслужбу на Малой Садовой. Работа в центре Петербурга - само по себе удовольствие, люблю пройтись по Невской "першпективе", Литейному и Владимирскому, Итальянской улице, прекрасным набережным и мостам - это мой любимый город. Ну и задачи посложнее, иной масштаб и размах. Есть у кого учиться  мастерству,  важен опыт и поддержка заслуженных, одаренных специалистов, искренне преданных своему делу. Я всегда ценил и поддерживал профессиональные и дружеские связи, позитивно оценивал новые контакты, и считал любого коллегу достойным уважения, если не происходило нечто такое, что меняло мое отношение к нему, разочаровывало и отдаляло. Но были, к сожалению, и недруги, завистники. И тут включалась Система, незыблемый закон причины и следствия: негатив, сливавшийся на меня, возвращался бумерангом и сокрушал моих недоброжелателей тяжелым заболеванием или скоропостижной смертью (вспомните слова консультанта по древним рукописям по фамилии Воланд), причем без каких-либо активных действий с моей стороны. Включалась Карусель, этот зеленый соблазнитель и убивец, где я всегда сижу на вращающейся платформе, широко раскинув руки на низеньких перилах, а передо мной вращался хоровод мертвецов, лиц из прошлого, осмелившихся бросить мне вызов, который для них стал последним.
Знакомые  вам "англичанка", вот Сергей Николаевич, Вениамин Михайлович. А вот уже неизвестные читателю персоны: язвительная Л, кричавший на меня Д., В., унижавший и дискредитировавший, Г., оскорблявшая по телефону, М., стучавший на меня кому надо, Л., осудившая меня, Ю., предавшая меня, Л., кричавший и топавший ногами, П., надутый и коварный. Все они переступили опасную черту и поплатились за это. Двое последних скончались внезапно...
А я сижу на карусели спиной к калитке и не разгоняю ее слишком быстро. И я не вижу, кто на нее садится и по какой причине. Я - просто созерцатель происходящего.