Священный час

предыдущий рассказ: http://proza.ru/2023/11/08/624

***

____________________________________________
я не могу её остановить
но она не должна вмешиваться, ещё рано
сделай что-нибудь
____________________________________________



Каф еле передвигала ноги, спотыкалась о разрывы в ткани реальности. В щелях между половицами блестели прорехи в чернильное нечто. Они выжидали, пока её нога провалится  под пол, выжидали, чтобы вонзиться ей в ступню и протянуться вверх по жилам жидкими проводами. Каф не видела эти прорехи глазами, но ощущала кожей. Иллюзорная зимняя ночь, глубокая и безмолвная, напитала её лёгкие. Её поглотила тоска, такая, будто она потеряла что-то, о существовании чего даже не подозревала. Но это всё было привычно. Это всё неважно. Сегодня к мрачному коктейлю из мыслей, чувств и страхов примешивалось кое-что ещё, чуждое этому дому. Оно удерживало Каф на ногах, не позволяя в бессилии сползти на пол. Оно падало в тишину звонкими слезами и зависало вне времени, трепеща, точно роса на тысячелистнике. Так никогда не играл на фортепиано Альтаир. Так никогда не играла на дудочке Чара. Арфа колола больно, и Каф, кусая до крови губы, брела в комнату Веги.

Весь дом спал в эту странную плотную ночь. Пока в неторопливом вальсе кружился на улице снег, Чара посапывала на своей веранде под тремя тяжёлыми одеялами. Альтаир, в доску пьяный, лежал в чулане, и его сон был зыбок. Ригелю ночное небо, затянутое облаками с угольными разводами, было не интересно, поэтому он спал тоже. Ни одна лампочка не горела в доме, ни одна тень не очерчивалась тёплым золотистым светом. Только стылая синева и холод, тянущийся из щелей. Только горячее дыхание Каф, только хрустальная арфа.

Толкнув дверь в комнату Веги, Каф скользнула внутрь и даже не спросила разрешения. Друг сидел у окна, за которым покачивались ветки черёмухи. Небольшая арфа умещалась у него на коленях. Пушистые кудри лежали на плечах, прикрытых лёгким шёлковым халатом.

Здесь арфа звучала ещё острее. Каф прислонилась влажной спиной к комоду.

- У нас появился слушатель? - от негромкого смешка Веги её сердце споткнулось. Музыка стихла и замедлилась, как будто иссякла вода, льющаяся с водоотвода после дождя. Голос Веги сорвался. - ...Не вовремя. В священный час. Оставь нас наедине, я прошу тебя.

- Что? - беспомощно переспросила Каф.

- Уйди отсюда.

- М-м… - почему-то её нижняя губа запрыгала, и она упёрлась ладонями в комод позади себя. - М-можно, я останусь? Пожалуйста?.. Мне так плохо, Вега. Мне так тоскливо. Они все спят, даже Ригель. Я не хочу их будить, на что я им нужна? А ты не спишь, ты… и...

- Хватит. Просто сядь куда-нибудь. Не мешай.

Вега говорил прохладно и отрешённо, его пальцы продолжали задумчиво перебирать струны. Шмыгнув носом, Каф, утёрла выступившую слезу и осторожно подобралась к постели Веги, по обыкновению идеально прибранной. Она села, сложила руки на коленях. Отсюда можно было следить за выражением лица арфиста, за его игрой, за теневыми струнами, иногда сверкающими в полутьме серебром. Каф видела, как блестят глаза Веги из-под опущенных длинных ресниц. Так блестят звёзды. Им тоже не нужно для этого солнце.

Никогда Каф не таила дыхание, слушая, как играет Альтаир. Он в совершенстве справлялся с чем угодно — и с Бахом, и с Рахманиновым, и с Дебюсси, но при нём ни разу у Каф стискивалось в груди сердце. Рядом с Чарой, когда та разучивала на своей флейте народные песенки, Каф таила дыхание, чтобы случайно не сбить и не смутить подругу. А игра Веги вызывала в ней ужасные чувства. Она растравливала, разрывала, превращала нутро в чавкающее чернильное месиво, неубедительно скрытое бумажной оболочкой. Каждый звук арфы откликался онемением в нервах. Каф ощущала себя зверьком в капкане.

Произведение Веги не было похоже ни на что, что она привыкла слышать. В нём не было конца, не было начала, звуки звонко падали со струн и зависали хрустальным бисером. Каф улавливала то один неуловимо живой голос, то второй, то третий, а затем все они пропадали, и музыка становилась немой. Сколько Каф ни старалась, она никак не могла разобрать смысла. Он ускользал от неё, как прозрачный песок.

- Что ты пытаешься сказать? - невольно вырвалось у неё. - О чём это всё?

- О лунных морях, - он опустил одну руку, второй плавно пройдясь по всем струнам. - О стрекозах рода Lestes. О грёзах. О тёмно-красном пламени... А какая тебе разница, Каф?

- Мне любопытно, я хочу всё понять.

- Сомнительная идея.

- Почему?

Вега не ответил — сложил запястья на плечо арфы, прикрыл тяжёлые подрагивающие веки, отвернул лицо к окну. Звуки постепенно затухали; бисер, рассыпанный у его босых ног, растворялся, и мир окутывало безмолвие. За стеклом кружился снег, такой же пушистый и лёгкий, как волосы Веги, что магнитились к ткани его легкомысленного халата. Каф показалось, что она слышит его пульс. Она огляделась. На постели лежала красная роза — откуда она здесь зимой? Каф бережно подняла её, осмотрела, пригладила нежные лепестки.

- По какой-то причине мне кажется, что ты ждёшь понимания, - сказала она розе.

Голос Веги прозвучал глухо и утомлённо:

- Да я ведь даже не с тобой разговаривал. Эта музыка — не тебе. Не надо её понимать. Тебя вообще не должно здесь быть. Уходи, пока я не размазал по стене твои больные мозги.

- Неужели ты на такое способен?

Повисла тишина. Каф испугалась своему нездоровому интересу.

- Да, - ответил Вега. - Но автору не понравится, если я сделаю это сейчас.

Она опустила голову. Патлы завесили ей покрасневшее отчего-то лицо. Ей вдруг показалось, что в комнате Веги необычайно безопасно — даже несмотря на незримую пулю, только что просвистевшую рядом с её виском. Здесь чернильное нечто, таящееся за стенами, не имело над ней власти, здесь тени спали, лишённые демонической силы; здесь страшны были не её мысли, не её воспалённые образы, здесь страшен был Вега, который, в отличие от Альтаира, никогда не бросал слова на ветер. Но почему-то Каф его не боялась. Очень уж рассеянным он выглядел, очень уж отстранённым, и казалось, что ему, в общем-то, всё равно, есть кто-то в комнате или нет. Поэтому Каф решила, что уходить нет особых причин.

- Что ж, если ты сегодня безобидный, то я останусь у тебя, - с фальшивой бодростью заявила она, сняла кроссовки и забралась с ногами на постель Веги. Тот, прислонившись лбом к раме инструмента, только пожал плечами. - Снаружи мне неспокойно. Там меня ждёт нечто, и если я выйду, оно снова начнёт на меня охоту. А здесь, может быть, я смогу уснуть.

В темноте ей привиделось, что на губах Веги мелькнула потерянная улыбка.

- Ты любишь колыбельные? - как-то невпопад спросил он.

- Да. Очень. Спасибо, - отважно отозвалась Каф, стаскивая рубашку вслед за брюками, которые уже валялись на полу. - Как же у тебя здесь чисто, - она нырнула под  пуховое одеяло и едва не замурчала от удовольствия. - И свежо. Наверное, тебе снятся такие красивые сны...

Плечи Веги вдруг затряслись.

- Мне отсюда не выбраться, - его горло сдавили резкие всхлипы. - Никогда, свет мой!

Каф моргнула, опасливо выглядывая из-под одеяла. Глотая сухие рыдания, Вега  схватил с подоконника тёмную бутылку и сделал несколько долгих глотков. Из своего укрытия Каф наблюдала, как одна сияющая капля поползла по его узкому подбородку, по шее, к чётко очерченной ключице; она слизнула свою собственную, чернильную, что вытекла из прокушенной губы. Её сердце дико колотилось. Разум зацепил пару прорех у окна — провалы в нечто. Вега поставил бутылку и откинул кудри назад. Настроение его изменилось.

- Значит, колыбельная, - со смехом протянул он. - Колыбельная для пугливого волчонка... а, нет, волчонок — это та, с дудкой. Впрочем, плевать. Всё равно одно и то же.

Он поправил арфу на коленях и подкрутил колки, а затем замер. Драгоценные камни под ресницами сверкнули то ли синим, то ли красным, мягкая улыбка показалась ледяной.

- Но ты мне помешала. Теперь тебе будет больно.

- Из-за чего? - заикнулась Каф.

- А ты сама знаешь, маленькая мазохистка. Иначе бы не пришла. Сладких снов.

Задетая и смущённая тем, что Вега так точно распознал её мотивы, Каф начала привставать, но два интервала пригвоздили её к постели. Она упала обратно, сжимаясь в комок и слушая, как арфист вступает в прозрачную, утончённую мелодию, уже в самом начале перехватывающую горло колючей проволокой. Каф приоткрыла рот, она сама не знала, что именно собирается сказать, может быть, что-то вроде: «Прости, я передумала, я, наверное, пойду к себе», - или: «Пожалуйста, пощади!» - но её голосовые связки отказались работать. Из-под ногтей Веги срывались нежные, звонкие слёзы, и в сердце Каф росла тревога. Она затапливала её изнутри, наполняла собой, как океан, пожирающий корабль.

На этот раз у мелодии был более чёткий ритм. За колыбельной скрывалось нечто иное, потустороннее и заклинающее, а может, это злую шутку играло с Каф её воображение. Музыка встроилась в её сердцебиение, перехватила над ним власть. Нельзя было отвлечься и заметить красоту мистической колыбельной, потому что каждый звук воспринимался отдельно от остальных и был похож на ледяные капли, падающие в самое беззащитное место души. Вега был отчуждён и спокоен, пока выворачивал её наизнанку. Инструмент полностью увлёк его, ногти плавно, с любовью бродили по звонко щёлкающим струнам, и вибрировало что-то в пространстве, повторяя мелодию в неуловимом низкочастотном диапазоне. Каф, лёжа под одеялом, растворялась. Каменное напряжение в спине отпускало её. Теперь она смиренно смотрела в потолок, и по лицу текли горячие слёзы. Сквозь вены иглами прорывалось Понимание - слишком ужасное, чтобы честно его принять.

Колыбельная не кончалась. Она крутилась по-спирали, незаметно меняясь, на малые секунды съезжая то в одном случайном интервале, то в другом. Звуки всё сыпались и сыпались, безжалостно прикалывали Каф к постели. Она пошевелила ступнями, ощущая горячую сырость. Перед глазами вертелся тошнотворный, горящий калейдоскоп образов, чувств и слов. Каф находилась в тысяче миров одновременно. Не во всех она была собой.

Она чувствовала сырость. Под лопатками, бёдрами и затылком неумолимо собиралась влага, и отчётливый химический запах въедался в ноздри. Дыхание перехватывало от внутренней боли, что методично просачивалась во внешнюю, пробивая себе путь из самых глубин души в сжатую до предела плоть, а из плоти — через кожу, поры и - в прохладный воздух. Каф хотела стереть со лба ручеёк, затекающий в ухо, но тело не откликнулось ей. Тогда она приоткрыла рот, чтобы в робко окликнуть Вегу, но голос её пропал окончательно.

Журчание текущей воды аккомпанировало арфе, игнорировать его становилось невозможно. Каф скосила взгляд и увидела жидкую черноту, пропитавшую такую красивую и аккуратную кровать Веги, черноту, выливающуюся через край — из её тела.  Чернила уже стояли ей по уши, волосы вымокли, и Каф кричала мысленно, мысленно, потому что не могла вслух. Теперь боль была физической. Кровь, вытекающая через поры, собиралась в блестящие змейки и тянулась к арфисту, чья колыбельная стала совсем неузнаваемой. Она выжигала слух режущей, раскалённой какофонией. Реальность трещала, осыпаясь крошкой.
 
Глаза Каф слипались. Мысли оставляли взбудораженный разум — колыбельная  жутким образом справлялась со своей задачей усыплять. Музыка струилась по её венам теперь вместо крови, потому что крови больше не осталось. На веки плавно падала темнота.

А потом Каф с судорожно вдохнула. Тело отозвалось ей, пальцы вцепились в смятую простынь. Осознав, что теперь свободна, она забилась в постели, которая показалась слишком жёсткой, но сухой. Химический запах чернил исчез, сменившись ароматом нагретой смолы и пыли. Всё ещё видящая всё будто через затемнённое стекло, Каф громко закричала.

- Эй, Каф! - раздался рядом взволнованный оклик, и она не сразу вспомнила, чей это голос, по правде говоря, она даже не сразу осознала, что Каф — это она и что зовут именно её. - Ты слышишь меня? Дыши! - кто-то схватил её за худощавые плечи и встряхнул, как тряпичную куклу. - Дыши, давай. Всё хорошо. Тебе снился кошмар. Просто снился кошмар.

Возле её уха что-то скользнуло с невесомым, вибрирующим стрекотом и приземлилось ей на спутанные лохмы. Спустя пару секунд Каф узнала стрекозу Ригеля. Её взгляд наконец-то различил в пёстрой мешанине перед собой встревоженного друга. Каф подалась вперёд и заплакала в его объятиях. Он бережно погладил её по деревянной спине.

- Ну тише, тише, это был всего лишь сон, - проговорил он шёпотом, целуя её в горячий, вспотевший лоб и отводя за ухо грязную прядь. - Ты в безопасности, слышишь?

Он снова тихо тряхнул её, заглянул ей в лицо серьёзно и встревоженно. Каф подавилась воздухом, который хватала слишком крупными порциями. Выкашливая рваные лохмотья нечто, поглотившего её изнутри, она наконец-то различила жёлтые одуванчики на рубашке Ригеля. За его плечом в окне сияла зелень. Слепящий свет пробивался сквозь щели, и на стенах, украшенных картами луны, плясали солнечные зайчики. Холод отступил.

- Я спала? - сипло выдавила Каф.

- Ага. Задремала чуток.

- Чуток?.. Сколько прошло времени?

Ригель отпустил её и взглянул на наручные часы.

- Да минут двадцать. Ровно столько, сколько нужно для дурных снов. Наверное, у тебя случился тепловой удар. Солнце палит, как бешеное.

Каф кивнула, заторможено разглядывая жёлто-голубой узор на распахнутой рубашке Ригеля. Ей казалось, что она провела в ледяной темноте вечность. Разум двоился, качался; цепочка незначительных событий, что привела её к Веге, не конфликтовала с цепочкой, в конце которой она проснулась здесь. Она вспомнила, чем занималась до того, как уснула на втором этаже, а потом отследила события того зимнего дня. Но ведь не может существовать сразу две линии её жизни? Ведь не может… не может что? Каф потеряла мысль. Тем временем Ригель отошёл на шаг, не глядя потянулся назад и взял с тумбочки стакан. Она приняла воду без возражений и парой глотков смочила саднящее горло. Вода показалась нагретой — здесь, на втором этаже, где жил астроном, летом всегда было особенно душно.

- Что тебе снилось? - спросил Ригель.

- Зимняя ночь… и Вега, - она неуверенно посмотрела внутрь стакана, точно пыталась найти в нём ответ на вопрос, который забыла. - Он играл на арфе… колыбельную.

- На арфе? - брови друга приподнялись. - Это ещё откуда взялось? У него даже арфы нет. Хотя... мозг что угодно может выдать, особенно в жару. А напугало-то тебя что?

Потерев виски костяшками пальцев, Каф поморщилась. Воспоминания сглаживались подобно водной поверхности после броска камня. Сосредоточиться было сложно. Образы утекали сквозь пальцы, как… как… как невесомый шёлк халата, к которому липнут, потрескивая, пушистые тёмные волосы — но что это за странное сравнение, откуда оно?

- Не знаю… с музыкой было что-то не то, - Каф подошла к открытой двери балкона и выглянула наружу. Зелёная рябина покачивалась от южного ветра, по бело-голубому небу, с востока, плыла вата облаков, лиловая по краям. Пахло озоном, как будто вскоре ожидалась гроза. Мелодично шуршали берёзовые листья. - Ригель, а что я делала до того, как уснула?

- Писала в дневнике, - он поднял с пола смятую тетрадь и протянул ей. - Как обычно.

Каф без интереса пролистала её, закрыла и снова бездумно уставилась на улицу.

Они долго молчали.

- А мне тоже как-то снился Вега, - Ригель вдруг хохотнул, пригладив золотисто-русый вихор. - Там, во сне, он был тёмным волшебником, а я — его учеником, представляешь?

Рассеянно кивнув, Каф перестегнула пуговицу на своей рваной рубашке. Почему-то снова установилась тишина. Ригель качнулся с пятки на носок, сунув руку в карман цветастых шаровар. Вид у него стал смущённый, губы тронула плохо сдерживаемая улыбка.

- Так… кхм… может, отвлечёмся? - он потёр покрасневшее ухо. - Я тут интеграл никак взять не могу, жара совсем уже разморила. Пошли вниз? Выпьем зелёного чаю со льдом?

Предложение было здравым. В последний раз задумчиво взглянув на монетки листвы, такой сочной и юной, Каф побрела следом за другом и его стрекозами. Снизу, сквозь пол второго этажа, глухими переливами до неё донеслись богатые пассажи - что-то из Шопена. Выверенная игра Альтаира не вызвала у неё ничего, кроме безразличия. В ней не было ничего интересного. Ничего живого. Ничего *болезненного* — странно, что за удивительная мысль, разве музыка должна причинять боль? Каф не думала об этом дольше пяти секунд. Пробиваясь через внутреннее онемение, её вновь тронула привычная, тупая тоска. Такая тоска, будто она потеряла что-то, о существовании чего даже не подозревала, и произошло это так давно, что её ещё не было в живых. Каф не знала, что могло бы означать это чувство.

Она просто решила ступать осторожно, чтобы не провалиться ногой под пол. Мало ли, что там, под этим полом скрывается — пустота или чернильное нечто, жаждущее её души?