В гости к сказке. 4 глава

4 глава.
Внук знаменитого деда.

— Проходите, проходите, — подбадривала старушка, — не бойтесь. Сейчас баньку истоплю. Это я мигом. Попаритесь с дороги. Отдохнёте.

— Эх, банька — это хорошо, — беспечный Колобок сочно потянулся. — Эй, косматый, тебя давно пора вымыть.

— Я — чистый, — мрачно пробубнил Волк.

— Охотно верю!

Он замер около ступенек и неуверенно пробормотал:

— Блохи говорят, что они тоже не грязные.

— Проходи, касатик, — позвала Баба-яга, — проходи, милай. Попаритесь, потом откушать изволите. Щи царские, каша греческая с грибами, киселёк клюквенный, блины всяческие. Уж блиночки у меня — язык проглотишь. Горяченькие. С пылу с жару. С маслицем, со сметанкой, с вареньицем малиновым, кисельком клюквенным.

Иван почувствовал, как у него непроизвольно потекли слюни. Но Волк всё ещё колебался.

— А мясо у тебя в щах есть? — наконец, спросил он.

— Уи, милай, цельный кусок, — бабка всплеснула сухонькими руками, — с косточкой сахарной. Свеженький да сочный.

Волчара сочно облизнулся — да так, что его огромный язык захватил почти половину морды.

— Ладно, — смилостивился он, — пошли.


Внутри дом Бабы-яги не казался чем-то странным или страшным. Ни тебе скелетов застрявших в паутине, ни совы с круглыми глазами. Даже чёрного кота не было. Обычная деревенская изба с огромной печкой. Посредине — стол. В чуланчике — кровать. Около входа — скамеечка с вёдрами.

Усталый Ваня неуверенно огляделся и робко присел на край широкой деревянной скамьи.

Как и обещала, старушка мигом истопила баньку, словно того и ждала, что в её дом пожалуют усталые путники. Снабдила путешественников вениками, вышитыми рушниками и проводила в дымную парную.

Парень так устал, что даже не обратил внимания на то, что Колобок, который, по сути дела, должен был раскиснуть, живо закатился в ушат с горячей водой и начал радостно плескаться.

Волк же отнёсся к мытью более настороженно. Тщательно обнюхал лохань, потрогал воду лапой и только после этого неохотно влез внутрь. Полакал из огромной посудины — и только после этого очень осторожно сел на дно.

— Эй, поди, чай не сахарный, — весело окликнул Колобок. — Не боись. Не растаешь.

— Кто эту Бабу-ягу знает, — Волчара пропустил шпильку Колобка мимо ушей. — Ещё замурует в бане или мёртвой воды в лохань нальёт. Эй ты, — он мрачно глянул в сторону Дурова, — спинку мне потри. Да ты помираешь, что ли? Посильней. Не халтурь.

Шуба у Волка оказалась густая. Такая плотная, что даже мыльная вода с трудом промочила подшёрсток.

— Хреновый из тебя банщик, — недовольно заметил зверь. — Вон все блохи сухие. Три давай.

Иван сложил пушистую мочалку вдвое и начал старательно елозить по жёсткой волчьей шкуре. Хищник лишь довольно похрюкивал и старательно подставлял то один, то другой бок.

— Эх, сейчас бы Хеденшолдерсу, — мечтательно сказал он, — чтобы шерсть лучше лежала. Или бальзама какого с кондиционером.

Упоминание современных моющих средств показалось студенту странным, но он был так измучен свалившимся на него приключением, что снова пропустил фразу мимо ушей.


Намывшись и напарившись, путешественники устроились в предбаннике. Колобок с удовольствием присосался к огромной кружке пива, а Волк занялся собственной шерстью. Нашёлся у Бабы-яги и фен — некая конструкция из широкой трубы и ручки. Последнюю предполагалось быстро-быстро крутить — и тогда из раструба дул довольно сильный ветер.

Естественно, ручку заставили крутить Ивана. А Волк то и дело поворачивался к агрегату — то одним, то другим боком. Шерсть его распушилась, стала мягче, вздыбилась вокруг головы рыжеватым воротником, отчего Волк стал настоящим красавцем.

— Ужинать пошли, красавец писаный, — насмешливо окликнул Колобок, — а то мяса из щей не достанется.

Баба-яга усадила гостей за стол и живо выставила обещанные яства.

Как ни странно, его новые приятели отлично управлялись с ложками, а воспитанный интеллектуал Колобок даже взялся за нож с вилкой, когда бабка подала целую гору блинов. Дивным было и то, что Колобок запросто наворачивал блинчики, совершенно не считаясь с тем, что сам является хлебобулочным изделием.

— Кисельку клюквенного откушайте, — суетилась старушка, — свеженького да горячего. Клюковку сама собирала. На болоте, по первой росе.

На столе появился здоровенный жбан киселя с розовой пенкой.

— Не люблю я сладкое, — задумчиво протянул Волк. — Фигуру оно портит да и вообще не полезно.

— Хороший киселёк, — продолжала нахваливать бабка, — для кишок сильно пользительный. Из клюковки да с травками лесными.

— Знаем мы эти травки, — не любезно отозвался Волчара. — Хвост отвалится иль рога вырастут. А то живот так прихватит, что все ближайшие кусты…

— Хватит тебе ворчать, — перебил Колобок. — Спать сильно охота. Эй, бабка, где у тебя перинки обещанные да одеяла шелковые?

— Здесь, касатик. Здесь, принц мой ясный, — и Баба-яга с готовностью распахнула полог чуланчика.

Кроватей было только две, и Волк решительно запротестовал:

— Я с тобой не лягу. Ты храпишь.

— А ты по утрам желания непотребные изъявляешь, — не остался в долгу Колобок. — С Ванькой ложись. А я без вас отдохну.

Волк ещё немного поворчал и, наконец, прошёл в чуланчик к кровати.

Дуров был так утомлён, что заснул, кажется, даже не коснувшись подушки. Уже сквозь дрёму он почувствовал, как Волк запрыгнул на кровать, и машинально прижался к тёплому, чуть влажному боку.


Проснулся Ваня среди ночи от какого-то непонятного тревожного толчка. Он оторвал голову от подушки и с трудом разлепил глаза.

Была глухая полночь. Где-то далеко тикали ходики. За окном избушки шумел лес, и по всей комнате разливался странный голубоватый свет. Да и сама комната вдруг сдвинулась странным образом. До сих пор чистенькие бревенчатые стены обросли густым мхом. Изо всех углов свисали длинные тяжи паутины, а стены сошлись над спящими путниками наподобие островерхой палатки. Иван ошалело протёр глаза и приподнялся на локте. Из всех щелей между брёвнами на него пялились совсем недоброжелательные глаза. Жёлтые, зелёные, круглые. Голодные и жадные. А чистая постель с хрустящими простынями и огромными шелковыми подушками превратилась в груду склизкого вонючего тряпья.

Ванька резко сел, всё ещё пытаясь сообразить, что случилось и как он сюда попал. Однако парень не успел додумать своё первое предположение, как над ним вдруг нависло совершенно жуткое старческое лицо. Чёрное, изборождённое глубокими морщинами, словно кора старого дерева. С огромным носом-грушей и торчащими жёлтыми клыками.

— Ты… ты… кто? — заплетающимся голосом пролепетал Иван.

— Касатик ясный, — прошамкало страшное лицо. Одно лицо. Без тела. Огромное и жуткое, словно маска, — кушал киселька болотного, чудодейственного?

— Да, — чуть слышно подтвердил Ваня.

— Вкусный был киселёк? Сладенький да терпкий? — продолжала допытываться страшная морда.

Дуров только и смог кивнуть.

— Чудодейственный тот киселёк. Силу волшебную даёт. Желание огненное. Желание любострастное.

— Чего? — пролепетал Ванька. — Какое ещё желание?

— Любострастное, — повторила голова. Внезапно синий свет стал ярче, и перед Иваном трансформировалась отвратительная голая старуха. Вся корявая, с отвислыми дряблыми грудями и кривыми шершавыми ногами.

— Ты… ты кто? — парень машинально отпрянул и так же на автомате перекрестился.

— Я вся твоя, — неожиданно сладким голосом пропело чудовище, — твоя. Любушка твоя ненаглядная. Красавец ты мой писаный. Соколик ясноглазый. Стань моим, богатырь непобедимый.

— Что? — Ваня взвился на постели словно ужаленный. — Я — с таким чудовищем?

В ту же секунду стены избушки угрожающе сошлись ещё ближе, и он буквально почувствовал, как на него дохнуло жарким и смрадным дыханием. Изо всех щелей понесло болотной тиной, гнилью и вонью испорченного переваренного мяса. Иван почувствовал, как по всей коже зашевелились волоски. Ноги сковало, и он смог лишь немного отползти в сторону.

— Чудовищем? — кажется, страшная старуха немало изумилась. — Чудовищем, ты сказал?

Дуров робко кивнул, не в силах вынести её голодного и в то же время ласкающего взгляда.

— Аль не по вкусу я тебе, красавица румяная да белокожая? Аль лицом не вышла или статью плоха? Обовью тебя косами золотыми, рученьками белыми обниму.

— НЕ НАДО!!! — что было мочи заорал Иван.

Старуха возмущённо хмыкнула, подбоченилась и повернулась в ту сторону, где висело зеркало. Чуть мутноватое, в тяжёлой кованной раме.

— Ах ты привередник нечестивый, — начала было она и тут же осеклась.

В зеркале отражалась безобразная корявая старуха с жидкими седыми космами и трясущимися руками.

— Склероз проклятый!! — Баба-яга завопила так громко, что кукушка, которая высунулась из ходиков, поперхнулась и с треском захлопнула за собой дверцу.

— Склероз, будь он неладен! Попутала! Травки попутала! — голосила старуха. — Чудовищем обратилась! Так ты меня и чудовищем захочешь!

Она страшно захохотала, и в ту же секунду изо всех стен начали выползать руки. Порой это были совсем истлевшие кости, порой со следами расползающейся плоти. Глухо заухала сова.

Вокруг всё завертелось. Замелькали какие-то немыслимые чудовища, пауки, сполохи огня, мелькнуло задумчивое лицо в круглых очках, хохочущая Баба-яга.

— Бежим! Бежим отсюда!

Вокруг всё вращалось с бешеной скоростью. Сквозь нарастающую тошноту Ванька почувствовал, как его хватает чья-то сильная рука. Мелькнуло резковатое лицо с чуть раскосыми глазами и дымчатыми волосами, небрежно откинутыми назад.

В ушах мучительно зазвенело, и он потерял сознание.


Иван очнулся от холода и сырости. Он сидел посреди болота на рыхлой кочке. Ноги по самые щиколотки утопали в густой и прохладной жиже, а над головой кружилась туча потревоженных комаров.

Далеко, на востоке, появились первые проблески зари.

— Ах ты дрянь такая! — Волк что было силы пнул Колобка лапой. — Идиот учёный! Завёл чёрт знает куда! Над нами чуть не снасильничали, а он ещё ухмыляется!

— Я не хотел, — всхлипнул Колобок, — правда не хотел. Не специально я…

Ваня ошарашенно потряс головой. В ушах ещё немного звенело, но в целом всё выглядело нормальным и уже почти привычным. Он ещё раз встряхнулся. Ни страшного дома, ни старухи, ни незнакомых лиц. Только Волк да Колобок.

— Гад заплесневелый! — разорялся Волчара. — А ну говори, кто твои дед с бабкой: я тебя живо домой возверну!

— Костромская губерния, — захныкал Колобок, — село Домнино. Не надо меня домой, пожалуйста, — и громко прорыдал. — Иван Сусанин — мой дедушка…