О забытом языке

Это словосочетание, "забытый язык", это от Фромма. Книга его такая - "Забытый язык". Она меня ошеломила. Жизнь моя поделилась на до и после неё.

11:35-11:45

И ещё от Ахмадуллиной:

"Всему дана двойная честь
быть тем и тем:
предмет бывает
тем, что он в самом деле есть,
и тем, что он напоминает."

Вот это самое - использование свойства напоминать. Свойства формы, равнодушной к нам, напоминать нам о нашем.

И, конечно же, от Джона Дона: "не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол;
Он звонит и по Тебе".

То есть, вот что мне кажется, так оно и есть - для меня. А для кого-то другого как - это он сам пусть узнаёт-решает.

Но тут же вспоминаю событие знаменательное. Году, наверное, в 1996 Ася меня потащила на биеннале международное, в Кракове, по графике. Ася - график от Бога, точнее, художник от Бога, живописец. Это мне жутко повезло, они обе, Ася, потом Реня, обе от Бога в своих артах.

На выставку на ту  зашёл одним человеком, вышел другим.
А году в 1999-м книжечка Кандинского "О духовном в искусстве". И ещё Филонов Павел Александрович. Вот такой букет получился. Но центр - Фромм, забытый язык этот самый.
В сочетании со "Сновидениями" Фрейда.

До чего же люди все кругом вне этого понимания живут. Напрочь мимо все.

Итак, про ту выставку, в Кракове. Помню тот момент перед картиной того художника.
И помню своё состояние до той картины.
Вот вошли мы, вот ходим мы. Аська что-то там понимает. Смотрит на подписи к каждой работе и ищет цифру "отбитки", то есть, какой по номеру отпечаток, смотрит. Графика потому, как я узнал благодаря Аське, это когда не непосредственно рисуется, а под распечатку их всякими там способами.
Итак, хожу по выставке - а это общеевропейская выставка, а то и мировая - там вовсе не Польша только, там все-все страны. И все они чего-то знают такое, чего я не знаю. Все эти авторы, все эти посетители. Я точно знаю по Аське, что они не прикидываются понимающими, они в самом деле понимают. Язык форм понимают. А я хожу и нет - не понимаю. Всё-то мне кажется шарлатанством.
Нет, не так. Это СНАЧАЛА я ходил придавленный. Своим непониманием. Ну, примерно, как народ ненавидит Квадрат Малевича, так и я.

Помню, в 1983 году я такой какой-то ходил по Детской картинной галерее в Ереване Генриха Игитяна и Жанны Агамирян. Тогда я не понимал и детского искусства. Это потом меня прорвало. И сейчас весь трясусь восторгом от малейшего детского штриха.

Наконец, я решил всерьёз за себя взяться - на той на выставке, на биеннале том. Встал напротив очередной "мазни", заставил себя вглядываться. Что же он, художник, там делает всеми эти мазками, линиями.
И вдруг замечаю: он уходит сам от себя. Но от себя - неистинного. От себя - штампованного, очевидно, банального.

Дело в том, что я ходил по выставке и не всё там мне было непонятно. Что-то ведь сразу цепляло очевидной красотой.
Я тут сообразил, что у меня много сюжетов должно быть этому всему предшествующих. Про Третьяковку моего детства, например. И про Нестеровский. И про зал Союза художников на Революционной. И про Галино творчество. И про художку. И про Серова. И про ту выставку самодеятельных художников.

Но пока про то моё стояние напротив той картины. И вот я понял: он уходит от собственной очевидности.
На той выставке были и "красивые" произведения.

и ещё надо написать, как я у себя самого - лет в девять - обнаружил "красивые" линии. И вдруг понял, как "рисовать красиво".
И как рассматривал всё детство всех художников "Весёлых картинок".

Красота, это было для меня очевидно.

И ещё надо написать в Левитана в Русском музее - мне было 14 лет и я его открыл. Про Колю Дмитриева тоже сюжет. И про фильмы про художников по воскресеньям в "Кинотеатре повторного фильма".

Красота когда - это я понимал. Я не понимал, зачем надо столько делать "некрасивых" картин. А, стоя напротив того художника, его картины, понял. Он должен был рисовать независимо от себя самого. ему нужно было, чтобы его рука не красовалась. Чтобы делала так, как делает ребёнок.
Вот тогда я и вспомнил о Ереванской галерее.

А ещё есть от Пикассо: с 5 до 15 лет он, мол, учился рисовать, а с 15 до 60 возвращался опять к себе пятилетнему.

Естественность, честность лини. Непроизвольность её, спонтанность.
и это вход в самого себя.
И вот тут потому что уже включается этот самый "забытый язык". Чтобы себя прочитать (с помощью этого, "забытого", языка), надо сначала позволить себе стать собой. То есть, освободить себя от одежд сознания.