Начало

    Солнце давно уже согнало свет с окрестных южных склонов сопок, и только в глубоких падях, там, где лучи не могут
пробиться через густую чащу стволов и ветвей, снег лежит
нетронутым ватным одеялом.

    Вот уже много дней ты находишься в каком-то приподнятом настроении, тревожно-радостном состоянии. Несколько
раз за эти дни ты вынимаешь из чехла ружье, протираешь и
смазываешь и без того сверкающие стволы, целишься в далекие вершины сопок через стекло окон, перебираешь охотничьи припасы, потом бережно укладываешь свое драгоценное
имущество на старый шифоньер. Оказавшись без дела, безотчетно топчешься по комнате, подходишь к окну и, прищурив глаза, долго смотришь на вершины сопок, не замечая на
лице задумчивой полуулыбки.

   Приближается та пора, которая дарит тебе незабываемые
минуты жизни, пора глухариного тока.
С чем сравнить те мгновения, когда в глухой, предрассветной черноте леса, не чувствуя ночного холода, забыв о
затекших ногах, ожидаешь начала желанной песни. Кажется
проходит вечность, голубеет полоска неба на востоке, а песни все нет и нет.

  Постепенно накатывается разочарование.
-Неужели не слышит немой мольбы? Неужели все?!
Ток пропал. Напрасна бессонная ночь, напрасны мечты у
костра. Но что это? Почему вдруг все тело напряглось, руки
непроизвольно сжали ружье! Ведь ничего нет, это далекий
сучок звонко треснул на утреннем морозце. Но слух уже обострен до предела, он отбрасывает ничтожные, посторонние
шорохи ночного леса, стараясь вновь уловить этот глуховато-звонкий щелчок. Вот он! Тишина. Щелчок повторился.
Нет это не он, ты еще не веришь этому, не веришь своему счастью. Вновь щелчок, сторожкая пауза. Тэ-ки! Тэ-ки, тэки...все чаще, чаще, и вот они-понеслись долгожданные, ни с
чем не сравнимые шелестящие звуки. Волна бурной радости
прокатывается по телу. Нет темноты, нет холода, нет невидимых ветвей, кустов, которые цепляют тебя за одежду, нет
коварных валежин, старающихся при каждом шаге подставить тебе подножку. Он здесь! Он поет для тебя! Да, только
для тебя.
   Черный лес становится для тебя родным домом. Но
погоди. Где он? Ты его видишь? Вперед к нему. Прыжок, второй, третий. Стоп. Раз, два, три. Стоп. Но что это. Великая
досада, нет не досада. Это целая трагедия. Глухарь молчит.
Нет тех шелестящих звуков, нет великой, ни с чем не сравнимой мелодии.

   -Ну что же ты молчишь? Миленький?
Ну еще хоть разочек, только послушать!
Тишина. Жизнь теряет свой смысл, напрасно все что было,
все что прожито. Да, тебе и всю жизнь не везло. Ты великий
неудачник, не припомнишь сейчас ни одного момента в жизни, способного скрасить это черное мгновение.
 
   Но сегодня он милостив. Робкий щелчок. Короткая пауза, которая кажется вечностью. Еще щелчок, еще...и вот она.
Песня.
-Ну нет, теперь-то я не отпущу тебя так просто. Прыжок,
второй, третий. Стоп! Раз, два, три. Стоп! Раз, два, три. Пой,
пой, родной! Я только посмотрю на тебя. Раз, два, три. Глухарь послушен, песня льется безостановочно. Раз, два, три.
Стоп! Что это уперлось упруго в грудь? Ветка ольхи. В темноте ее не было видно, и надо же ей лечь поперек груди в
такой неподходящий момент.
   Глухарь умолк, изредка пощелкивая, чутко вслушиваясь в тишину. Ветка с бешеной силой
рвется по груди, предательски потрескивает ткань ватника.
Изогнувшись немыслимо, ты стараешься сдержать ее, руки
заняты ружьем. Любой посторонний шорох и непоправимая
трагедия. Сразу же ожили все невидимые сучки под левым сапогом, как всегда они попали под каблук, а на носке уже
стоять невыносимо. Ветка начинает брать верх над твоими
иссякающими силами. Еще мгновение и все. Соленый пот
льется по лицу, щиплет глаза, колено левой ноги бьет предательская дрожь.

   Тэ-ки! Тэ-ки! Скорее. Родной. И у глухаря есть человеческие чувства. Гортанное щелканье переходит в сладострастные, шелестящие звуки. Ветка с силой срывается с груди,
кажется это сравнимо лишь с грохотом горного обвала. С
испугом вслушиваешься, не замолк ли глухарь. Нет, не услышал. С наслаждением выпрямляешь онемевшие члены,
с остервенением хрустишь проклятыми сучками, рукавом
ватника едкий пот с лица долой. Теперь все. Никаких случайностей. Раз, два, три. Стоп! Раз, два, три...Все хорошо, все
удачно. Теперь вон к той сосне, спрятаться за ней. Раз, два,
три. Наконец-то. Теперь не страшно. Глухарь совсем рядом,
приготовь ружье.

   
   Под очередную песню ты медленно выглядываешь из-за
сосны и испуганно замираешь. Вот он, совсем рядом.
Голубая полоска на востоке расширилась и на фоне этой
полоски-он. Ради него бессонная ночь, эта бешеная скачка
по черному лесу, замирания сердца, проклятия, едкий пот
в глазах. Но сейчас кажется, что ничего не было, все забыто. Широко раскрыв глаза и, кажется рот, ты с восхищением
взираешь на эту громадную чудо-птицу.

   Глухарь в экстазе. Распущены, как в предсмертной судороге, крылья, хвост-это великолепный пушистый веер чудной
работы, упругая шея с крупной головой судорожно сотрясается в такт немудрящим звукам, набирающим силу где-то в
глубине могучего тела. Горящие глаза обращены на полыхающую уже зарю. Он до конца отдан песне. Звуки ее просты и
несложны, но сейчас кажется, что прекрасней этой песни нет
ничего. Забытое ружье повисло в опущенных руках, ты уже
почти весь высунулся из-за дерева.
   Вдруг певец неожидан-но прервал песню, сильная шея повернула голову в сторону
твоих, сразу окаменевших ,членов. Заметил?! Стремительно - осторожный шаг по ветке, второй...-Стой! Куда ты?!-Оцепенело тело и руки, надо же поднять ружье.
-Подожди!!!-...
   Грохот крыльев напоминает, что произошло что-то непоправимое...
Ты долго стоишь в оцепенении, не в силах поверить в случившееся. Вот это дерево, вот эта ветка, и он сидел на ней. На
душе холодно и пусто, как в нетопленой избе.

  В лесу уже светло. Заря разрумянилась в полнеба, расцвела всеми красками. Мелкие, невидимые птахи начинают попискивать изредка. Ты стряхиваешь оцепенение, оглядываешь великолепный, полыхающий восток, глубоко вдыхаешь
чистейший густой воздух.

                А хорошо все-таки жить на земле.