Заливное

  Батманов короткими, но твердыми шагами мерил свой просторный кабинет, совершая нечто вроде утреннего моциона.  Маршрут движения был обычным – несколько кругов по часовой стрелке. Такая привычка появилась у него очень давно, когда молодого революционера Батманова (кличка «Надежный») содержали в камере.
Андрей Ильич курил. Первую в этот день папиросу. Табак бодрил, настраивал на рабочий лад, помогал размышлять о предстоящих делах.
Батманов прошел мимо забитого папками книжного шкафа; узкого зеркала, отразившего волевой профиль и серый френч на крепком директорском теле; светлый от трещин кожаный диван, над которым отмеряли минуты массивные стенные часы со сломанным маятником.
Сверив кабинетное время с ручным, Батманов дошел до стоящей в углу вешалки, затем энергично повернулся, миновал дверь, тумбочку, сделал еще один четкий поворот и зашагал вдоль закрывающих стену карты СССР и подробной схемы комбината (обозначенные цифрами квадратики, прямоугольники, штриховка).  На карте красными кружками были отмечены некогда возглавляемые Батмановым стройки.  В центре кружка синего находился N-ск - нынешнее строительство Гидролизного комбината. 
После карты еще один поворот, и движение мимо окон. В простенке между ними висел портрет товарища Сталина.  Сталин курил трубку и стоял вполоборота. Но так, что проницательные глаза вождя глядели зрителю прямо в душу, где-бы данный момент этот зритель ни находился.
Полотно Батманову очень нравилось. Выразительностью, «живостью», правдой. В минуты особой усталости и вызванной ею грусти Андрей Ильич подходил к холсту и просто стоял перед ним, черпая силы для дальнейшей работы.
Также между окнами, но значительно ближе к середине, почти в центре кабинета стоял обтянутый сукном письменный стол Батманова. На нем селектор, телефон, стаканчик с карандашами, перекидной календарь и вместительная чугунная пепельница в виде виноградного листа. И конечно лампа с зеленым абажуром.
Себе Батманов оставил стул с высокой спинкой, предложив гостям же два кожаные кресла. Тоже светлые от потертостей и трещин. Одно напротив другого, точно по углам массивной столешницы.
 Каждый раз, когда Батманов проходил мимо окон, его гладко выбритый череп давал сильные, похожие на нимб блики. От солнца блестел и паркет.
Выкурив две или три папиросы, Андрей Ильич, сел за стол и посмотрел на календарь – 18 июля 1935 года. Вторник. Восход: 4: 55. Заход 21: 22. Долгота дня – 16часов  27 минут.
Славное время! Календарные листки были испещрены мелким почерком Андрея Ильича, наметившего план предстоящих заданий для комбината на сутки. Совесть и долг установили Батманову такой закон – все записанное должно быть исполнено!
Батманов еще раз прошелся по позициям: «1. Перегрузка бревен. 2. Продув второй магистрали. 3. Звонок в Обком. 4. Кирпич. 5. Детский сад. Кладовые. 6. Партсобрание. 7. Разговор с Ивченко. 8. Заливка котлована под мазутные емкости. 9. Монтаж станин в токарном цехе. 10. Позвонить К. 11. Узнать…»
Чтение было прервано тихим стуком в дверь.
- Кто там?
Дверь приоткрылась. Из приемной просунулась кудрявая голова с испуганным выражением на молодом лице.
- Ты что там замер? Заходи!
В кабинет робко вошел долговязый конопатый парень в пыльном комбинезоне и белых от засохшего цемента сапог. Парень смущенно мял кепку.
- Почему без предуведомления?! Где Надя?
- Ее в приемной не было, Андрей Ильич. Уж простите, что оторвал, но здесь дело такое… – парень сделал паузу, подыскивая нужные слова.
- Ну? Не тяни. В чем твое «такое» дело? Да и вообще, ты кто? Лицо знакомо, вижу, что наш, но имени вспомнить не могу. Итак, с чем пришел?
Андрея Ильича Батманова уважали не только за умение толково руководить, но и за его феноменальную зрительную память. Если увидит кого хотя бы раз, потом уже не забудет. Имя, фамилию, может, и упустит, но лицо человека возьмет с собой навсегда.
- Павел я, Смирнов. Из бригады Ткачука. Тут, товарищ директор, такое дело, что не знаю, как и начинать. Такая странность.
- Не мямли, Смирнов, время дорого. Что там у вас?
- Здесь, товарищ Батманов, происшествие. Может диверсия врагов, может происки, а может и что другое. Такое вот дело.
- «Здесь» -  это где? И при чем здесь враги?
- У нас в котловане предмет. А как назвать, и не знаю…  И никто из наших не знает. Такой он странный. И страшно всем подойти. Даже Копченко и тот сдрейфил. Это… такое вроде, как деталь какая или механизм, только большое.
- Копченко сдрейфил, говоришь? А не врешь, Смирнов? Чтобы Копченко чего-нибудь испугался, это надо постараться. А Ткачук где?
- Ткачуку плохо. Лежит в раздевалке. Он под свет попал и сразу упал. В себя не приходит.
- Какой свет? Или он у вас пьяный?
- Нет, товарищ Батманов, светом его.
- Да говори ты, Смирнов, точнее. И не стой у дверей, проходи сюда. Надя уберет потом.
Оставляя серые отпечатки на паркете, Павел приблизился к столу.
- Так, какой свет? Начни по порядку. Давай-давай – все с самого начала. Когда ты сегодня на работу пришел?
- Ради заливки в шесть сорок пять.
- Вот с шести сорока пяти и начинай.
- Я, это, вышел из раздевалки и пошел к котловану. Сегодня нам заливать первый сектор надо. Архипов остался на бетонном узле, а к котловану я пошёл. И получилось, что прибыл я первый. Там у нас лестница в него.
- Лестница? А какая расчетная глубина? Четыре метра, если не ошибаюсь?
- Точно так, товарищ Батманов, четыре. При площади шестьдесят пять квадратных метров. Два слоя арматуры. Сегодня дно должны были заливать. А получается – не получится. Потому что там…  Значит, подошел я к краю и хотел спускаться, но, слава богу, не спустился. Потому что там… «это».
- Ты бога мне не поминай, ни при чем здесь религия, дальше, дальше говори! Чего замолчал?
- А можно, товарищ директор, папироску у вас попросить? А то свои уже все скурил от волнения.
- На, кури и дальше рассказывай. Уже пять минут прошло, а я ничего до сих пор понять не могу.
Батманов встал, обошел стол и протянул Смирнову папиросы и спички. От его внимательного взгляда не ускользнуло, что руки у Павла, когда он прикуривал, дрожат.
Выпустив густую струю дыма, Смирнов кашлянул, шмыгнул носом и продолжил:
- Там, на дне лежит. Метров пять-шесть в диаметре. Говорю в диаметре, потому что оно на первый взгляд круглое, если смотреть вертикально. И почти плоское с выступом, если фронтально.
- Это как?
- Как юла детская. Только без штока. Накрутилась и на бок завалилась. Эта штуковина тоже вроде перекосилась, будто на бок завалилась. Еще доски с опалубки выломала с той стороны. А сама блестящая такая. Как пуговица на шинели. Мы в армии пуговицы пастой драили, чтобы всегда блестели. И оно тоже блестит, точно его натерли. Увидев такое, я так и замер. И что-то мне не по себе стало от такой картины. А страх во мне все растет. Кругом еще все тихо, только слышно, как в кузнечном молот ухает. Я лопаты положил, постоял немного, собрался с духом и решил осмотреть эту штуку кругом. На вид она вся гладкая. Если это машина, то корпус ее без единого соединения и стыка. Ни гаек, ни шляпок от болтов, ни заклепок я не заметил. Зато есть на ней маленькие выступы на глаза рыбьи похожие. Такие же выпуклые и прозрачные. И еще, как у рыбы щели вроде жабер у самого купола. И усы торчат, как у кота, пучками.
- Что ты мне, Смирнов, зоологию рассказываешь? Усы кошачьи, жабры, как у рыбы? Сам, что ли, махнул с утра вместе с Ткачуком и мерещится тебе? А?!
- Да что вы, товарищ Батманов?! Да пошёл бы я к вам? Я тогда, когда это круглое увидел, сам подумал, что рехнулся. Но если бы? Так вот. Обошел я одну сторону котлована, а там у нас траншея под трубы сделана, и котел новый сгружен. Вот дошел я до ящика с котлом, а дальше не могу – ноги уже вовсю дрожат. Знаете, товарищ Батманов, я и на аэроплане в армии один раз летал, и с отцом на охоту на кабанов ходил, и нырять с утеса еще мальцом любил, а здесь струхнул. Если честно, Андрей Ильич, убежал я оттуда. Убежал. Есть грех.
- Ты мне грехи не поминай! Говорю, без религии обойдемся. Ты комсомолец, Смирнов?
- С тридцать третьего года.
- Какие грехи могут быть у комсомольца? А? Ну, а испугался-то чего? Пуговицы натертой?
Павел засопел.
- Ну ладно, не мнись, Смирнов. Дальше что?
- А дальше прибегаю я к нам, а там уже Ткачук, Козлов и Копченко выходить собрались. Я им про это. Они в смех вначале. А потом видят, что не шучу я, и уже почти бегом мы все к котловану. А там все по-прежнему: ни звука, ни души и эта штука в котловане. Встали мы, перекурили и думаем – что делать? Нам заливать надо, план у нас, а здесь не пойми, что. И почти весь полезный объем заняло. Поспорили мы немного и решили посмотреть поближе. Вблизи. А никто первым и не хочет. Даже Копченко. Сказал, что нога у него болит. Козлова посылать бесполезно – он человек не технический. В общем, полез Ткачук.
- Молодец! По-бригадирски поступил.
- Перекрестился он и полез.
- Хватит, Смирнов! Ты мне свою поповскую агитацию брось, понял? Ткачук перекрестился… Ты еще скажи, что Ткачук молитвы шептать начал.
- Может, показалось это так мне. Может, он веревку поправлял.
- Какую веревку? Что все из тебя клещами вытягивать надо? Сам, как дурачок, и меня дураком делаешь. Говори яснее.
- Веревкой мы, товарищ директор, решили на всякий случай бригадира подстраховать. Это Козлов предложил. Башковитый мужик. Он как в воду глядел. У нас там длинная веревка была, которой доски для опалубки спускали. Привязали мы Ткачука, и он полез. А сама эта штуковина метрах в трех от того места, где мы лестницу прислонили. Значит, спустился бригадир и встал. И смотрит. Потом обернулся к нам. Лицо белое, напряженное – видать, как следует Ткачука проняло. Но потом он решился. Подошел и потрогал у этой штуки край. И снова к нам обернулся. Я смотрю – он уже осмелевший. И тут зеленоватый свет блеснул по кругу. Откуда шел, мы и не поняли. Вроде луча, только во все стороны сразу. Не яркий, но зримый. Солнце взошло. Светло все, как на ладони. А здесь так плеснуло, что и при солнце видно было. Зримо так. И не очень ярко. Ткачук возьми и свались, как подкошенный. Хорошо, что на спину упал, а не на эту штуковину. Тогда вообще неизвестно, что с ним было бы. Мы его и выудили втроем. Молодец Козлов.
- А потом?
- Потом мы Василя отнесли в раздевалку и там положили. Подождали немного – авось очухается. Но он как был, так и остался. Ни живой, ни мертвый. Сложили ему под голову пиджак, Козлова рядом с ним оставили - он у нас в бригаде вроде фельдшера. Копченко пошел к котловану сторожить, а меня к вам послали. Такое вот дело.
- Когда Ткачука несли, вас кто-нибудь видел?
- Нет. Мы его быстро перетащили. Водой брызгали, Козлов искусственное дыхание делал – ничего не помогает.
- Все?
- Все, товарищ директор. Хорошо бы врача Ткачуку пригласить.  А может быть, вы сами пойдёте и посмотрите?
- А как ты думаешь, Смирнов? Обязательно.
Батманов закурил папиросу и жадно, точно неделю не курил, затянулся.
Из сбивчивого рассказа конопатого Смирнова он мало что понял, но ощутил в себе мерзкий осадок растерянности, которую ненавидел больше всего. Мало того – к растерянности примешалась тревога, отозвавшаяся легким холодом у Батманова в ногах. Он подошел к окну и задумался. В кабинете наступила тишина.
Батманов докурил, бросил окурок в стоящий на подоконнике цветочный горшок, иногда заменявший ему пепельницу, и механически закурил снова. Из приемной донеслись тихие женские звуки – это вернулась секретарша Надя.
- Кхм… – раздалось за спиной Батманова, – а нам что делать, Андрей Ильич?
- Решим, Смирнов, решим. Знаешь, подожди-ка ты в приемной. Или, нет! Ты, Смирнов, иди к бетонщикам. И чтобы не смущать людей, не сбивать их с рабочего настроя, вот вам указание – о твоей находке, пока мы не разобрались, никому ни слова! На котлован никого без моего распоряжения не пускать! Копченко, пока Ткачук не придет в себя, назначается старшим в бригаде. Это три. Все понятно?
- Так точно. Можно идти?
- Иди, Смирнов. Я сам скоро у вас буду. Ждите.
Смирнов надел кепку и тихо вышел. Батманов вновь замер у окна. Затем он подошел к телефону и набрал короткий номер.
- Яков Семеныч, здравствуй. Ты сейчас не очень занят? Готовишься к собранию? А не мог бы ты зайти ко мне? Да, именно сейчас. Есть важное дело. Спасибо тебе, жду.
Батманов позвонил парторгу комбината Залкинду. В любой сложной ситуации, не имеющей прямого отношения к производственному процессу, он всегда обращался за советом к нему. Необычайно чуткий и внимательный к людям Яков Семенович Залкинд был партийцем старым и опытным.  Вместе с ним Батманов прошёл бок о бок уже не одну стройку.
Залкинд появился через пять минут. Строго-опрятный, как всегда: в отутюженной коричневой паре и безупречной чистоты сорочке. Казалось, что Залкинд знает особый секрет – сколько бы часов он ни проводил в сидячем положении (партсобрания, конференции, заседания обкома…), брюки и сгибы рукавов его костюмов оставались не помятыми.
Седые волосы Залкинда, красивой волной зачесанные на затылок, подчеркивали одухотворенность и открытость его лица.
- Здравствуй еще раз, Андрей Ильич, – улыбнулся Залкинд и крепко пожал Батманову руку, – зачем пригласил?
- Присаживайся, Яков Семеныч. Есть один разговор.
Залкинд сел в кресло, достал портсигар, вынул папироску и задымил. Он курил свои особые короткие, но очень крепкие папироски, которые все знавшие Залкинда привыкли называть «перцовками». Это название было присвоено папироскам парторга за их свойство вызывать легкое свербение в носу того, кто вдыхал их щекочущий дым. Батманов сел напротив и очень скоро почувствовал легкое желание чихнуть.
- Есть у меня скверное чувство, Яков Семеныч, что у нас на комбинате начинается история. И история странная. На котловане сегодня назначено начало заливки. Ты помнишь?
- Как не помнить? Они еще инструментальщиков на соревнование рискнули вызвать за переходящее знамя «Лучшего участка комбината». Сто тридцать процентов перевыполнения обещали нам дать. Отчаянный мужик этот Ткачук.
- Так вот, опасаюсь я, что не начнется сегодня у нас заливка. А, может быть, и завтра.
- Это почему? По каким таким объективным причинам, Андрей Ильич?
- А по таким причинам, Яков Семеныч, что котлован занят предметом неизвестного происхождения. Об этом странном предмете мне только что доложили. И шут его, товарищ Залкинд, знает, что с этим предметом теперь делать? Очень и очень боюсь я, что это провокация. И провокация тщательно продуманная. Ты понимаешь, о чем я?
- Догадываюсь. Но основания?
- Основания те, что эта штуковина или, черт ее дери, не знаю, как называть, нашего Ткачука почти пришибла, когда он полез ее исследовать.
- Когда?
- Да сегодня в семь утра.
- Так… А это уже плохо, Батманов. Это действительно похоже на провокацию. Причем, крупного масштаба. Ты сам видел?
- Нет. Сразу звонить тебе. Вместе пойдем смотреть.
- Само собой, Андрей Ильич. А кто об этой штуковине еще знает?
- Надеюсь, что кроме Ткачука, Копченко, Козлова и Смирнова никто. Может быть, еще Архипов.
- Архипов? Это белесый такой, с бегающими глазами?
- Он самый.
- А кто тебе доложил?
- Смирнов Павел. Он у них самый молодой. Глазастый, скажу я тебе, парень, но чрезвычайно бестолковый. Я уже предупредил их, чтобы пока помалкивали и к котловану никого не подпускали.
- Правильно. А Полякову ты звонил?
- Еще не успел. Думал, мы с тобой сходим, глянем, а потом и ему доложим. Как считаешь?
- Может быть, и так. А с Ткачуком что?
- Лежит без сознания в раздевалке. Смирнов говорит, полоснуло его «зримым» светом.
- Каким светом?
- Он сказал «зримым», или что-то вроде этого.
- Ты знаешь, –  Залкинд в раздумье коснулся подбородка, – мне Боря из Москвы в прошлом году одну брошюрку прислал. «Луч смерти» называется. Про Николу Тесла. Я тебе потом дам ее почитать. В ней представлены довольно занятные факты. У них в Америке так «полоснуло», что птицы замертво падали.
- Предполагаешь, что это дело рук Дядюшки Сэма?
- Не исключаю. А, может, и ближе кого. Например, наших соседей. Если американцы еще в начале века додумались, то почему бы и японцам сейчас не додуматься? Они скоры на всякие козни. Политикой это дело пахнет. Надо тебе, Андрей Ильич, с Поляковым связаться. И чем скорее, тем лучше. И вместе с ним на котлован взглянуть. В его присутствии.
- Да, Поляков бы здесь не помешал. Этот быстро все поймет. Эх, дьявол! Не видать сегодня заливки! Ну что, звоним? – Батманов потянулся к телефону и снял трубку.
Но подержав немного, снова положил на рычаг:
 - А, может, после? Сами-то мы ничего не видели. Что мы ему скажем? Мальчишка шальной рассказал? Нет уж, Яша.  Вначале сами посмотрим, что там у нас в котловане завелось. А потом уже НКВД беспокоить будем.
- Тогда пошли, не теряя времени. Не знаю, чем всё это закончится, но у меня еще партсобрание сегодня, которое я отменять не собираюсь. Здесь мне ни америкашки, ни япошки палки в колеса не вставят.
* * *
Они вышли из правления и направились к старому складу, за которым начиналась дорога к котловану. Как ни старались Залкинд и Батманов пройти быстрей и незаметней, это им не удалось. Почти каждые пять минут то к одному, то к другому подходили со своими неотложными вопросами рабочие. Невольно приходилось останавливаться и беседовать. И если Батманову удавалось четко и по-деловому сводить общение к возможному минимуму, то Залкинд с этим не справлялся. Он оставался самим собой – чутким, внимательным к собеседнику слушателем, мгновенно улавливающим суть, но, тем не менее, дающим высказаться до конца. За это парторга особенно любили.
Бывало, что к ним подходили просто поздороваться и поприветствовать. Но и здесь они реагировали по-разному. Батманова это обыкновенное человеческое внимание сейчас сердило, а Залкинда, казалось, радовало.
Так, с остановками и паузами они добирались до склада не меньше часа.
- Вот так, друг Залкинд, всегда и выходит – хочешь побыстрее, а не получается. Думаешь десять минут, а растягивается на час. Рассчитываешь бетон заливать, а там какая-то дрянь тебя поджидает, – с раздражением говорил Батманов, когда они пробирались тенистой тропинкой вдоль кустов сирени с жесткими, норовившими хлестнуть по лицу листьями.
- Так еще Ленин говорил, что воля одного человека – это ничто. Успокойся, Андрей Ильич, и подчинись обстоятельствам. Смотри, как за эти три года эти кустики вымахали. Чащоба! – улыбаясь, ответил Залкинд, закуривая свою «задорку». – А помнишь, как мы их сажали?
- Да уж не забуду. Не поверишь, Яков Семеныч, это единственный в моей жизни Ленинский субботник, когда шел дождь. Не гаси!
- Как тебе, Батманов, народ? Вроде бы, спокоен.
- Я тоже приглядывался. Никто пока ничего не знает. Это хорошо. Нет ничего более поганого, чем слухи и сплетни. А о чем ты с Шапкиным шептался? Что-то глазки у него блестели.
- Да он о комнате уже третий месяц хлопочет. Боится, что ее Лидиной отдадут. Я его и успокоил.
- Ты у нас всех успокаивать готов, Яков Семеныч. Нервы у тебя стальные.
Продравшись сквозь сирень, они вышли на плито-бетонную дорогу, ведущую к котловану.
Метрах в сорока от котлована был смастерен временный навес с длинным столом, где бригада обедала. Стол упирался в узкую кабину уборной с умывальником на кривом дощатом боку.
У котлована ходил коренастый человек в кепке, повернутой козырьком назад.
- Здравствуй, Гргорий. Как обстановка?
- Здравствуйте, товарищ директор и товарищ парторг. Обстановка спокойная или, сказать, никакая. Сидишь и маешься вместо того, чтобы работать. За это время мы бы уже пятую часть бетоном залили.
- Никто не любопытствовал?
- Нет, не было никого.
- Где остальные?
- Архипова я в раздевалку за куревом отправил, Смирнов дежурит у мостка. Идемте?
Когда Батманов подошел к краю котлована, то сразу понял, что сорвана не только работа бетонщиков, но под угрозой оказалась вся деятельность комбината. Он еще не определил, в чем именно эта угроза заключается, но уже был абсолютно убежден, что это именно так.
На дне под заметным креном лежал непостижимой гладкости и гигантского размера диск. В центре его, ярко отсвечивая, выступала полусфера, чем-то похожая на купол. 
Присмотревшись (сильно мешало солнце), Батманов заметил на полусфере пучок тончайших, идеально прямых проволок. И рядом нечто, отдаленно напоминающее рыбий или птичий глаз, помещенный над узкими, едва приметными щелями. «Глазастый этот Павел Смирнов. Глуповат, но наблюдателен,» – подумал Батманов.
Он искоса взглянул на Залкинда. Лицо парторга было хмурым.
- Ты чуешь масштаб? – тихо спросил парторг. - Вот стервы узкоглазые чего придумали! И надо же, именно к нам подбросили!
- Чую…  –  шепотом ответил Батманов, потирая пальцами бритый затылок. - А почему ты решил, что это японцы?
- А больше и некому. Американцы далеко, Германия совсем в другой стороне. А эти у нас под боком. Видишь плоская какая? У них все плоское и узкое, как и они сами. Да и махину такую далеко не утащишь.
- Тогда ты мне скажи, тащили на чем?
- Откуда мне знать? Может, сама.
- Сама? А каким образом? Залкинд, каким образом?!
- Что ты пытаешь меня?!  Я не механик, я парторг!  Думай сам. Может, по земле прикатилась, может, по воде приплыла, может, по воздуху прилетела. Теперь это уже не так важно. Важно, зачем и почему именно к нам?
 - Нет, товарищ Залкинд. – сказал Копченко, который стоял позади и внимательно прислушивался к разговору, – Это колесо сюда вряд ли прикатилось, хотя и круглое, у нас на комбинате одних заборов три ряда.  И приплыть сюда оно никак могло – река далеко, ручей еще в мае пересох. 
- Ну тогда прилетело, - обернулся к нему Залкинд.
-  Нет, товарищ Залкинд, и не прилетело.
- Это почему?
 - А у него ни крыльев, ни пропеллера нет. Вот почему.
 - Ну, а если с самолета скинули? Как бомбу?
- Я в авиации не силен, но думаю, каким же должен быть самолет, который эту штуковину сюда сбросил? Моторов на восемь, не меньше. Это же гулу сколько будет?
 - Ха! А ты, Копченко, верно про самолетный гул подметил, – сказал Батманов, – Это аргумент. Я, например, не слышал ни ночью, ни утром ничего напоминающее шум авиационных моторов. А ты, Яков Семеныч?
- Нет. Собака выла, это слышал.
- Да разве допустили бы наши Сталинские соколы, – не унимался Копченко, – чтобы японский самолет летал с такой бомбой над Советской землей?!  Никогда!
Разговор был прерван топаньем. Батманов, Залкинд и Копченко одновременно обернулись. К ним бежал Архипов.
«Неужели еще нашли?!» – мелькнуло у Батманова, от чего его обдало холодом.
- Ткачук помер, Андрей Ильич! – выпалил задыхающийся, похожий на бабу или кастрата Архипов.
- Как?! Когда?! – разом воскликнули Залкинд и Батманов – Почему?
- Врешь! – с ненавистью в голосе резанул Копченко.
- А вот и нет! – Архипов облизнул губы. - Забежал я в раздевалку за папиросами, а там Козлов как раз его проверял.
- Зачем?
- Козлов говорит, что непонятно. Не дышит, сердце не бьется. Помер наш Ткачук!
Копченко взвыл, и схватил воткнутую в выбранный глинистый грунт кирку.  Матюгнувшись, размахнулся и с криком «Получай, японская сволочь!!!», что было силы запустил ею в лежащий на дне котлована диск. Кирка несколько раз перевернулась в воздухе… но, не долетев до цели, словно от невидимой стены отскочила, клюнув жалом в арматурную вязку.
И тотчас у Батманова до хруста в перепонках заложило уши, а в глазах появилась свинцовая темнота. Но все же, он успел заметить, что и Залкинд, зажав ладонями голову, согнулся. 
Через несколько мгновений давление ослабло. Батманов снова мог слышать и различать предметы:
- Давайте-ка, братцы, отойдем от этой дряни подальше!
Не прошло и минуты, как все сидели под навесом и, приходя в себя (досталось каждому), курили папиросы Батманова. Он делал это сильно, нервно, быстро. Залкинд выпускал дым тонкими медленными струями, внимательно их рассматривая. Копченко курил на свой манер. На папиросу у него ушло две затяжки. Одна, когда прикуривал, вторая через минуту после первой, перед тем, как погасить сгоревший до мундштука окурок. Причем, выдохнул Копченко только после второй порции дыма. Архипов курил, мусоля мундштук, кашляя и сглатывая слюну.
- Что будем делать? – обратился Батманов к Залкинду.
- Прежде всего, не будем терять присутствия духа. Нас и не такими штуками пугали. И не запугали.
- Во-вторых, – голос Залкинда теперь не подбадривал, а требовал, – О том, что здесь было, и смерти Ткачука никому ни слова. Пока мы не разберемся. А мы разберемся обязательно. Охрану и наблюдение за котлованом необходимо продолжить. А ты, Архипов, дуй обратно в раздевалку. Чтобы о Ткачуке никто на комбинате не пронюхал. Запритесь, что ли.  Как твое мнение, Андрей Ильич?
- Согласен полностью. Ты, Копченко, отвечаешь за котлован. Ты, Архипов, за раздевалку.  Никому ее не открывать! Ни дьяволу, ни Михаилу-архангелу! Только мне или парторгу.  Ты понял, Архипов?!
- Понял.
-  Если что-то произойдёт -  здесь и в раздевалке – немедленно ко мне. Пошли, Яков Семеныч!
Батманов и Залкинд поднялись. За ними вскочили рабочие:
- Разрешите, товарищ директор, один вопрос?
- Спрашивай, Копченко.
- Может, вы нам винтовку на всякий случай выдадите? Вдруг штука эта разные военные действия начнет предпринимать? От японцев чего угодно ожидать можно, народ они коварный. Вдруг в ней сидит кто? Размер позволяет. Вот вылезет из нее узкоглазый гад, а мы его тут как тут.
- Что «тут как тут»?
- Мы его, товарищ Батманов, в плен возьмем. Дадите винтовку?
- Что скажешь, Яков Семеныч?
- Ты, Копченко мужик отважный, это факт.  Уверен, что и жизни своей не пожалеешь, если потребуется. Но, вот ты сказал, «вылезет».  А скажи-ка мне, откуда он вылезать будет? Ты люк или отверстие какое-нибудь заметил?
- Нет, товарищ парторг. А если через щели? 
- Какие?
- Которые вроде рыбьих жабер у нее на кумполе. Заметили?
 - Так через них, Копченко, японец вылезет, только если себе харакири сделает на мелкие кусочки. Они ж не тараканы, чтобы из щелей вылезать, несмотря на то, что японцы. А? – Залкинд подмигнул Батманову и посмотрел на Копченко. – Нет, не нужна вам здесь винтовка. А вот отвага нужна.
- Ну тогда, - не унимался Копченко, -- товарищ Батманов, табачком еще разок не угостите? Свой весь уже скурили.
Батанов отдал ему пачку папирос:
- А вот как с обедом быть, не знаю. Вам отсюда уходить нельзя.  И (он грозно глянул на Архипова) из раздевалки тоже.
- Так мы ради сегодняшней заливки с собой шабашки взяли! Не нужно нам в столовую.
- Вот это добре.
По дороге назад, глядя на спину бегущего в раздевалку Архипова, Батманов спросил:
- Что, Яша, скажешь?
- Скажу тебе, Андрей, дело - изрядная дрянь!  Самим нам не разобраться. Предлагаю следующее…  – Залкинд сдвинул рукав пиджака и взглянул на часы. – Сейчас десять ноль восемь. Я еду к Полякову и докладываю ему лично, потому что по телефону толком ничего не объяснишь, пусть сам приедет и полюбуется. А ты руководи, как будто ничего и не стряслось.  У тебя забот и без котлована достаточно. Одно не должно заслонять другое. Но тем не менее, призываю тебя, Андрей Ильич, к повышенной бдительности, поскольку масштабы диверсии нам не известны. А это несомненная диверсия. Еще меня беспокоит, а вдруг они еще таких штук понабросали? Надо тщательно проверить всю территорию комбината.
- Я уже подумал об этом. Проверку организую тотчас. Все подозрительное беру на карандаш. Как с обкомом? Туда сообщать намерен?
- Считаю, что пока нецелесообразно. По крайней мере, до разговора с Поляковым. А с Ткачуком?
- Если помер, ему уже не поможешь. Приедет Поляков, вместе с ним и сходите.
* * *
Для проверки территории комбината Батманов выбрал работающую в дрожжевом цеху Валентину Савелову. Батманову нравились простые, добросовестные люди, дотошно исполняющие возложенные на них поручения.
Он пил чай (чтобы ни случалось в жизни, Андрей Ильич, умудрялся выкроить минутку, чтобы угостить себя горячим, до густоты крепким и сладким чаем), когда в дирекцию прибыла вызванная Савелова.
- Разрешите, Андрей Ильич?
- Заходи, Валюша. Как работа? – спросил Батманов, невольно любуясь опрятностью этой широколицей, похожей на казашку девушки. Голубая косынка Савеловой полностью прятала волосы, фартук не имел ни единого пятна, резиновые сапоги блестели, как новые.
- Работа идет, товарищ директор. Уже второй чан заполнили.
- Когда же это вы успели?
- А мы сами и не заметили, когда.
- Замечания есть?
- Есть, Андрей Ильич, – Савелова нахмурила сросшиеся брови.
- Какие?
- Опять опилки с грязью пришли! Вы уж скажите, пожалуйста, Никанорову. Несложно ведь комья земли перед отправкой выбрать.
- Обязательно скажу.  Чаю хочешь?
- Что вы, товарищ директор?! Я на работе чай не пью. От него в жар кидает, а там у нас и без того тепла хватает.
- Ну, как знаешь. Вот о чем попрошу тебя, Савелова, - вспотевшее от горячего напитка лицо Батманова изобразило чрезвычайную важность просьбы.  - Ты в цех пока не возвращайся, а составь мне список всех противопожарных щитов комбината.
Он протянул Савеловой бумагу и карандаш.
- Но это не все. Тебе нужно будет осмотреть территорию, особенно пустыри и те места, где… где есть древесный и прочий мусор, который может загореться.  А таких мест у нас полно. Если вдруг ты увидишь нечто тебе незнакомое, какой-нибудь странный предмет, может быть, большой и круглый, то сразу спеши сюда. Но никому о находке не говори.  Только мне.  Поняла?
- Поняла.  Никому не говорить, а сразу к вам.
- Умница, Валюша. Ступай, не теряя времени.
Отправив Савелову, Батманов допил чай, достал из стола пачку папирос (их солидный запас хранился в нижнем ящике) и закурил.  От крепкого чая и тревоги колотилось сердце, и на душе у Андрея Ильича было неспокойно – ему, как маленькому ребенку захотелось закрыть лицо ладонями «меня нет»!
Но позже, когда по текущим производственным вопросам начали приходить люди, он о котловане забыл. Первым появился главный инженер с чертежами. Похожий на композитора Шостаковича очкастый Комлев (жена Батманова выписывала журнал «Музыкальная самодеятельность», и в последнем номере имелась о Шостаковиче статья) был неистощим на оригинальные технические решения. Его нынешняя задумка позволяла на полтора месяца раньше запустить паровые котлы. Каждый раз знакомясь с очередной идеей главного инженера, Батманов не переставал удивляться знаниям и ясности мышления Комлева. С виду невзрачный, щуплый, слегка сутулый, а голова великана!
После главного инженера заглянул Дудкин и доложил о прибытии цистерн с серной кислотой.
- Как там у вас на железной дороге? Все в порядке? – спросил Батманов, выслушав доклад.
- Платформы разгрузили минута в минуту, четвертый путь освободили полностью, семафор еще вчера починили.
- Ничего подозрительного?
- У шестого пакгауза нашли сверток со сварочными электродами. Подозреваю, что это Махнев постарался. Но доказательств нет.
- А охрана? У них?
- И охрана службу несет исправно. Как иначе, Андрей Ильич?
Дудкин вышел, и зашел начальник слесарного цеха Колпаков. За ним у Батманова был бригадир каменщиков Лосев. Потом появился кладовщик Трофимов и оставил заявку на гвозди, гудрон и электроды. Затем из гидролизного отдела пришел краснокожий, словно только выпил сто грамм, Мякишев. Закончив свое дело, он спросил:
- А что, Андрей Ильич, правда люди говорят, Ткачук помер?
«Вот оно, началось!» – толкнуло в живот Батманова.
- Это какие же люди, Мякишев, об этом говорят?
- Я от Никулина слышал, а тому, вроде, сказал Денисов. Он Ткачука и видел, когда к бетонщикам в раздевалку заглянул. Лежит, говорит, на лавке.
- Ткачук еще нас с тобой переживет, Мякишев.  А то, что лежит на лавке? Так перебрал вчера маленько.
- Нет, Андрей Ильич. Ткачук уже месяц, как в рот ни грамма не берет – они при мне с Гальцевым поспорили. На полгода. Я еще…
- И ты, Мякишев, лучше не спорь! – оборвал Батманов. – Со мной, во всяком случае, потому что за глупые сплетни я тебя по головке не поглажу. Даже если ты у нас в передовиках третий месяц ходишь. Надо же придумать - Ткачук умер.
- Так я же…
- И не перебивай, когда тебе директор добрые советы дает. И передай «людям», чтоб языки свои укоротили! Или мне придётся этим самолично заняться. Вот так. Уяснил?
- Уяснил.
- Тогда иди.
Не дождавшись, пока Мякишев выйдет из кабинета, Батманов нажал на клавишу селектора:
- Надя, пригласи ко мне Прокофьева. Срочно.
Прокофьев являлся редактором многотиражки «Молния». Название любимой рабочими газеты идеально соответствовало способностям Прокофьева мгновенно реагировать на те или иные события в жизни комбината.
- Вызывали? – с улыбкой спросил пухлый, но чрезвычайно подвижный Прокофьев, не входя, а как-то «впрыгивая» в кабинет Батманова.
- Что ж так официально, Алексей Михалыч? «Не вызывал, а пригласил», – сказал Батманов, пожимая руку редактора. – Садись.
Прокофьев сел в кресло, Батманов, встал у окна.  Закурили.
- У нас… – Прокофьев сладко затянулся, - вчера Хромов отличился. Молодчина! Сто пятьдесят процентов выдал. Хочу к обеду очередной номер выпустить, пусть берут с Хромова пример.
- Правильно! Но есть и грустные новости, Алексей Михалыч. У нас, ведь, не только Хромов отличился. Но и бригадир бетонщиков Ткачук.
- Ткачук?! Тут, Андрей Ильич, слух нелепый до меня дошел… Говорят, что помер наш Ткачук. А таким богатырем был. Я не проверял еще, но…
- Почему «был»? Не был, а есть. И не мертвый, а в доску пьяный! Теперь в раздевалке дрыхнет, а бригада загорает! Вот так у нас план выполняется. Позор!
- Странно…. Сколько я Василя знаю, он на работе в рот ни капли.
- И на старуху бывает проруха, товарищ Прокофьев. И знаешь, кто напоил его? Денисов из лаборатории. И догадываешься, чем?
- Да уж особого ума не надо.
- Вот я тебя и попрошу – пропесочь-ка ты их хорошенько. Чтобы впредь ни им, ни другим повадно не было. Ты говоришь, что номер уже готов?
- Через час наверстаю.
- Вот и наверстай вместе с Ткачуком и Денисовым. Всыпь им как следует. Пусть народ почитает. Сделаешь?
- Сделаю, товарищ Батманов. Так заметку и назову «Старуха и проруха».
- Так и назови.
- Тогда я побежал, Андрей Ильич?
-  Беги, Алексей Михалыч. И побольше перцу, побольше!
Прокофьев вскочил и выбежал из кабинета.
Через минуту Батманов увидел, как он, смешно пружиня, обогнул разбитую перед зданием дирекции клумбу и скрылся за углом. Как только Прокофьев исчез, к подъезду подкатил автомобиль -  черный (сейчас серый от пыли) «Ленинградец» Полякова. Батманов глубоко вздохнул, оправил френч и встал возле стола.

***
Козырнув Батманову, Поляков снял фуражку и повесил на вешалку.  Затем поправил кобуру, прошел к креслу и, бросив взгляд на портрет Сталина, сел, не проронив ни слова. Парторг, отводя себе второстепенную роль, опустился на диван, Батманов занял   второе кресло. 
С капитаном НКВД Поляковым он не виделся около двух месяцев и сразу заметил, что за это время капитан сильно   похудел, на висках прибавилось седины, а голубые глаза его стали совсем прозрачными.
- Ну, Андрей Ильич, доложи текущую обстановку, можешь без предысторий – Залкинд мне рассказал о том, что у вас произошло. Что-то изменилось?
- Здравия желаю, Сергей Николаевич. Обстановка остается прежней. С котлована никто не приходил. И черт его знает, как, но начало просачиваться. Уже пополз слушок о смерти бригадира бетонщиков Ткачука.
- А ты как отреагировал?
- Постарался пресечь. Или изменить -  сегодня днем выйдет номер нашей «Молнии», где Ткачуку будет устроена головомойка за пьянство на рабочем месте.  Жаль бригадира, но другого выхода у меня не было – не мертвый, а мертвецки пьяный.
- Тело осматривали?
- Нет. Залкинд поехал за тобой, а я сразу сюда – кроме бетонщиков у меня других забот полно.
- Яков Семеныч, когда у тебя партсобрание?
- В пятнадцать ноль-ноль.
- Тогда сделаем так: ты остаешься здесь, а мы с Батмановым к котловану. Но не сразу. Пройдемся вначале по комбинату, я на людей посмотрю, люди пусть посмотрят на меня. Почему приехал? Ехал мимо и заехал.  Затем, не привлекая внимания, к этой штуковине.   А после поговорим. - Поляков глубоко вздохнул -  Эх, и устал же я! Вторые сутки на ногах. Нет ли у тебя, Андрей Ильич, чего-нибудь бодрящего, кроме чая?
Батманов улыбнулся:
- Найдем, товарищ капитан. Угощу тебя нашей «пробой».  Только закусить вот нечем.
- Не беда, мы дымком закусим.
- Залкинд, будь добр, достань… – кивнул Батманов в сторону стоящей у двери тумбочки.
Через минуту на столе ближе к Полякову появились лабораторная бутыль и стакан.  Налив полстакана, капитан опрокинул его в рот и, не морщась, проглотил.
- Ху-у….  Да, брат, хороша «проба», - капитан достал портсигар, закурил.  И взглянув на Залкинда с Батмановым, пошутил:
- Курите и вы, мы же не на допросе.
Все засмеялись.
- А этот Ткачук действительно умер? Может, обморок, кома или в самом деле напился до положения риз?
- А кто его знает, что с ним эта штука сделала. Может, и обморок.
- Вот с него и начнем. Пошли, Батманов.
* * *
Обходя Батмановские владения, Поляков зорко смотрел по сторонам. На комбинате он был год назад, когда расследовал дело с немецкими листовками. Год, а как все преобразилось! Выросли новые цеховые корпуса, на месте пустыря появились низкие кирпичные здания, блестящие теперь новой оцинкованной кровлей. Установленные парами гидролизные емкости образовывали теперь целую аллею.  Из слесарных мастерских, закладка которых в тот визит Полякова только начиналась, доносился шум работающих станков. На площадке, уставленной поддонами с кирпичом, шла разгрузка бруса и досок. Где-то сипло свистнул паровоз. Поляков вспомнил, что три года назад здесь был сонный полустанок с заброшенной водокачкой, возле которой пасся скот.
Побродив по комбинату, Батманов и капитан направились к бетонщикам. Дверь в раздевалку была заперта.
В раздевалке стояла тишина. Батманов постучал. Тихо…
- Есть кто живой?! Открывай Архипов!
Хрустнул ключ, дверь чуть открылась. В щели появился испуганный глаз Архипова. 
- Закрывай, - приказал, войдя Батманов.
Бригадир бетонщиков Василь Ткачук лежал на широкой скамье, поставленной вдоль длинного стола (на столе коробок, пепельница, книжка). Глаза закрыты, руки сложены на груди, лицо бледное. Возле Ткачука на табурете находился человек в застиранной спецовке, вскочивший, как только капитан и директор вошли. 
- Что читаем? – спросил капитан, подойдя к столу и взяв книгу.  Ею оказался «Цемент» Федора Гладкова.  – Хорошая книга, правильная. Советую вам познакомиться с «Время, вперед!» Катаева. Герои в ней выписаны очень достоверно. Ваша фамилия?
- Козлов. Козлов Иван Григорьевич.
- Так вот, товарищ Козлов, расскажите мне, что произошло с Ткачуком.
- Сегодня утром одним из членов нашей бригады Павлом Смирновым в котловане был обнаружен необычный… необычный предмет, если можно, так сказать. Ничего подобного я никогда в своей жизни не встречал, и поэтому даже не могу предположить, каким образом этот предмет оказался в нашем котловане. Мы, то есть я, бригадир Ткачук и рабочий Копченко решили посмотреть на него поближе, и Ткачук спустился.  А мы сверху, значит, наблюдаем. Спустившись, Ткачук к ней приблизился и даже коснулся поверхности этой штуки.  Но неожиданно откуда-то блеснуло. Знаете, немного на молнию похоже, только не так ярко. Такой зелено-синий луч. Когда этот свет попал на Ткачука, он сразу упал. Добавлю, что перед тем, как бригадир спустился, мы его подстраховали веревкой.  Поэтому, когда Ткачук свалился, ребята сразу вытащили его оттуда. Он был без сознания. Потом мы его отнесли сюда, а Смирнов побежал к товарищу директору.
- Как четко и сжато вы рассказываете, Козлов.  Словно донос пишите. А не может быть так, что это вы бригадира веревкой придушили, когда вытаскивали из котлована?
- Исключено, товарищ капитан! Вот роба, та чуть порвалась об арматуру. А Ткачука мы за пояс и под плечи обвязали. И вытаскивали осторожно, с пониманием. Копченко, тот набрался духу и спустился к подножию лестницы, чтобы помочь затягивать тело.
- Тело?
- Ну да, тело бригадира Ткачука.
- Вас кто-то видел? Как вы несли в его раздевалку?
- Вроде никто, товарищ капитан. Мы сегодня на комбинате первые.
- Почему такое рвение?
- Так сегодня у нас должна быть заливка.
- Дальше.
- Товарищ Батманов приказал мне и Архипову сидеть здесь и никого не пускать. И следить за Ткачуком.
- И как?
- Да, ничего, товарищ капитан. Как был, так и есть. Ни пульса, ни дыхания. Признаков жизни не наблюдается, товарищ капитан.
- Он мертв?
- Не знаю. Думаю, что нет.
- Почему? Если признаков жизни вы не наблюдаете?
- Потому что нет и признаков явной смерти. Например, трупного окоченения и пятен. Василь мягкий. Потрогайте сами.  А уже сколько часов прошло.
- Я вижу, вы знакомы с медициной?
- В гражданскую служил на санитарном поезде. Там насмотрелся.
- Сюда кроме Архипова кто-нибудь еще заходил?
- Да, товарищ капитан, заглядывал Петр Денисов.
- Кто такой?
- Подсобный рабочий химической лаборатории.
- Цель?
- Покурить у меня стрелял, товарищ капитан. Но это было до приказа закрыться в раздевалке.
- Приказ остается в силе, Козлов. Здесь могут находиться только члены бригады, товарищ Батманов, парторг Залкинд и я. Вы поняли?
- Понял, товарищ капитан.
- Глаз с Ткачука не спускать. Любое изменение в его состоянии – немедленно к директору. Немедленно.
Поляков нагнулся над Ткачуком. На грязных кистях набухли синие плетения вен. Ноги развернулись носками внутрь, и с подметок сапог на скамью осыпалась засохшая глина. Голова Ткачука лежала на свернутом пиджаке, но чуть запрокинулась, и поэтому казалось, что его усы растут прямо из широких ноздрей. Черные, под стать усам, волосы топорщились коротким ежиком.  Губы бледные, плотно сжатые.
Поляков потрогал Ткачуку лоб.  Это не был лоб трупа. За годы службы капитан потерял многих товарищей и знал, какова кожа мертвого человека. Достав из кармана маленькое зеркальце, Поляков поднес его к носу бетонщика. Ничего. Потом осторожным движением Поляков приоткрыл Ткачуку веки.
- Смотри, Андрей Ильич, глаза-то живые! Только зрачки чересчур расширены.
Батманов подошел, посмотрел:
- Да, совсем живые.  Эх, Василь, что теперь с тобой?  Ткачук, ты меня слышишь?!
- Бесполезно, Андрей Ильич, он не реагирует, оставь. Ткачуком займемся потом, а теперь к котловану. Архипов, вы идете с нами. 
… В нескольких метрах от котлована, возле кучи с песком стояли заходивший к Батманову Павел Смирнов и Копченко. По жестикуляции было понятно, что они оживленно разговаривают или спорят.
- Прошу представиться, - не здороваясь, сказал капитан. 
- Я – Копченко. Григорий Копченко.  А это Пашка Смирнов, который все испортил.
- «Все» испортить невозможно, Копченко.  Вы и в школе ябедничали?
- Да я не ябедничаю, просто…
- Плохо! - прервал Поляков и обратился к Батманову - Андрей Ильич, побудь с рабочими здесь, а я пойду взгляну.
Минуты три он неподвижно стоял на краю котлована. Затем обошел его по периметру и опять замер, изучая лежащий на дне предмет. Потом закрыл глаза. Лицо его оставалось спокойным и невозмутимым. Постояв несколько мгновений с закрытыми глазами, капитан обернулся и призывно махнул рукой. 
- Так что же испортил Пашка Смирнов? – спросил он у Копчено.
- Да я же не знал! – начал оправдываться Смирнов.
- Не перебивайте.
- Дежурили мы, значит, товарищ капитан, по очереди. Полчаса я, полчаса Пашка. Один стоит у котлована, второй территорию охраняет, чтобы не подпускать.  Первое время, все было спокойно.
- «Первое время» - это сколько?
- Где-то час с тех пор, когда товарищ директор с товарищем Залкиндом ушли. Стоять у этой штуки была моя очередь. И вот слышу, звуки начались. Вначале я подумал, что мне показалось. А потом…
- Какие звуки? Характер?
- А самые, товарищ капитан, обыкновенные. Металлические.  Тихо так – бряк, бряк. Потом вроде, как вода зажурчала.
- Откуда эти звуки доносились?
- А вот из нее, из нутра.   Первый раз позвучало и затихло приблизительно на четверть часа. А тут и Пашка. Принес воды мне, значит, попить. Сказал, что, когда он дежурил, была тишина. Ну мы стоим, вслушиваемся. Ничего, только шумы комбинатские доносятся. А потом снова брякнуло в ней. Я и спрашиваю – кажется мне или нет? «Нет» говорит. И тут в ней опять зашевелилось.
-Точно, товарищ капитан, будто ведро пустое! – вставил Смирнов.
- Не перебивай, говорю! Так вот, как зашевелилось в этой штуковине опять, а он возьми, да и урони кружку вниз.  Я даже воды попить не успел. Это Смирнов от страха. Кружка…
- Момент! – капитан поднял палец. – Вы психолог?
- Кто?
- Есть у нас такие. Им кажется, что, они все о людях знают – боятся те, злятся, лгут. Опасная привычка, Копченко, людей оценивать. Палка-то о двух концах. Продолжайте.   
- Кружка, значит, упала и об арматуру стукнула.  Видите – вон она валяется.
Поляков кивнул:
- А я-то думаю, почему в котловане кружку оставили? Выпиваете там, чтобы никто не увидел?
- Что вы, товарищ капитан?!  У нас во время работы с этим делом строго.
- Хорошо, дальше.
- Дальше все, товарищ капитан. Ни звука, ни скрипа. Ша! Уже полчаса стоим, и ничего.
- А почему вы оставили наблюдение за подходами к котловану?
- Так это… Отлить отходили.
- Ну-ну…
- А как там наш Ткачук, товарищ капитан, не знаете? Очнулся?
- Ткачук все лежит. А Козлов все читает. Он у вас все время такой?
- Да. Как минута свободная есть – он за книгу. Башковитый мужик. Если бы не он, лежал бы сейчас Ткачук рядом вот с этой кружкой. Это он его привязать предложил.
- А с киркой, что за история?
- А это я, товарищ капитан, в эту штуку кидал. За Ткачука. Только она не попала. Как наткнулась на что. А потом по ушам ударило. Да так, что хоть стой, хоть падай.
- Ваше счастье, что кирка не долетела.
- Это почему? Сломалась бы?
- Думаю, похуже было бы. Что тебе эта штука напоминает?
- Мне литавру. У меня брат в оркестре играл на литаврах. Очень похожа.
- А тебе, Смирнов?
- А мне, товарищ капитан, много чего напоминает. Например, детский волчок.
- А тебе, Архипов?
- Мне, товарищ капитан, она ничего напомнить не может, потому как такого я прежде не видывал. Жуткая штука.
- Ты в армии служил?
- Нет, товарищ капитан.
- Причина?
- Что?
- По какой причине вы, Архипов, не проходили службу в рядах доблестной Красной армии? Уклонялись?
- Н-н-никак нет, товарищ капитан, я тогда по трудовой повинности …
Капитан поморщился:
- Довольно! А тебе, Андрей Ильич, ничего на память не приходит? Ведь ты не один карьер в воздух запускал.
- Неужели?! … Да нет, Поляков, быть не может!
- Может, Батманов, в такое сложное время все может быть. Допускаю, что этот диск – не что иное, как мина. Новейшей инженерий системы. Мина, заложенная врагами нашего государства с целью уничтожения комбината. Не буду гадать, где ее произвели, но штучка эта явно заграничная. Может быть, и японская.
Наступила пауза.  С громким жужжаньем ее заполнила муха, начавшая кружиться над головой Батманова.
- А что же тогда в ней бряцало? – первым нарушил молчание Смирнов. – Если это мина?
- Я не минер и не сапер, Смирнов. Мои функции другие.
- А когда же она…того…взорвется? – шепотом спросил побледневший Архипов.
- Пока не взорвалась. Значит, причины для взрыва не было. Всему на свете есть своя причина. Вот вы, Архипов, по какой причине так боязливы? Хронический алкоголизм?
- У кого? – не понял Архипов.
Капитан не счел нужным повторять и продолжил:
- Также не могу исключать, что здесь готовится крупная диверсия. А сейчас пойдемте к навесу.
Усевшись за столом, все закурили. Архипов, Копченко и Смирнов то и дело поглядывали на капитана.  Лицо Полякова оставалось непроницаемым. Он молчал и следил, как дым его папиросы медленно закручивается в спираль. И хотя Копченко и Смирнова мучило множество вопросов, порожденных страшным предположением капитана, они не решались его беспокоить.
Поляков резко встал. За ним, как по команде, все.
- Вы проинструктированы относительно своих действий? – капитан поправил фуражку.
- На сто процентов! Товарищ директор нам все объяснил, – ответил вставший по струнке Копченко.
– Тогда повторяться не буду. Будьте начеку. В котлован никто, кроме вас заглядывать не должен! Это самое главное.  Любого, кто здесь вдруг окажется, под любым подлогом выдворять! Если в механизме начнут появляться звуки, к Батманову немедленно!  Дежурить в прежнем режиме – один у котлована, остальные следят за территорией.  Пока все. Пошли, Андрей Ильич.
Капитан с Батмановым оставили котлован.
Батманов тоже имел несколько вопросов к капитану (тот поглядывал на небо, иногда останавливался, смотрел в сторону города…), но подобно рабочим решил его пока не беспокоить. Один из вопросов касался возможной эвакуации. Когда они подошли к складу, капитан сам нарушил молчание. Одной фразой:
– Людей эвакуировать пока считаю нецелесообразным – думаю, время у нас еще есть.
* * *
После посещения комбината капитан Поляков поехал к себе в Управление.
В вестибюле, выслушав рапорт дежурного, он коротко приказал:
- Лейтенанта Бокова ко мне!
И сразу поднялся к себе в кабинет.
Кабинет Полякова отличался особой строгостью обстановки, что сразу отмечали все, кто в нем бывал. Ничего лишнего, все самое необходимое: небольшой письменный стол с громоздким телефонным аппаратом, графином с водой и изогнутой лампой; стул, табурет, сейф. Имелся и узкий, до блеска затертый диванчик, на котором капитан иногда недолго спал (стоило лишь выключить свет – плотные занавески в любое время суток оставались задернутыми). В углу находился умывальник с кувшином и тазом. Над топчаном   висели фотографии Дзержинского и Генриха Ягоды.
Едва Поляков снял портупею, прибыл лейтенант Боков. Боков был в гражданском – мешковатый синий костюм, кепка и узкий галстук.
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- В Красногорск?
- Так точно.
- Когда выезжаешь?
- Через час, товарищ капитан.
- Кто с тобой?
- Иваненко, Петров и Сипягин.
- Обстоятельства изменились, лейтенант. Ты остаешься. Вместо тебя поедет Капустин. Ты мне будешь нужен здесь. А сейчас принеси мне моего «оживляющего» – сонливость здорово мешает работать.
- Как всегда?
- Нет, давай двойную.
- Сделаем, товарищ капитан.
- И закусить. С утра во рту крошки не было. 
- Организуем, товарищ капитан.
Боков ушел и через несколько минут появился снова, поставив на стол большую плоскую тарелку со стаканом водки, вскрытой банкой тушенки и несколькими ломтями ржаного хлеба.
- Вот это то, что надо. Да ты садись, лейтенант, разговор есть. На диванчик.
Устроившись за столом, Поляков выпил водку и принялся есть. Боков тем временем достал из кармана потрепанную записную книжку и принялся ее изучать.
- Аверина? – спросил капитан, закончив еду.
- Его, товарищ капитан. При обыске нашли.
- Что еще?
- Еще радиостанцию и оружие. Передатчик наш «6-ПК», а вот пистолет…
- Немецкий, – опередил Бокова капитан.
- Точно! - восхищенно воскликнул лейтенант. - Немец удружил. «Вестенташенпистоле».
- Что кроме оружия и рации?
- Еще чемодан, в котором комплект обмундирования и женское зимнее пальто. С лисьим воротником, как вы и предполагали.
- Вкусно, Боков, благодарю.
- Рад стараться, товарищ капитан.
- Старайся.
Поляков поднялся, стянул гимнастерку:
- Я сам, сиди, лейтенант.
Затем подошел к умывальнику и стал мыться.
Приведя себя в порядок после мытья, капитан сел на табурет против Бокова и вынул портсигар:
- Угощайся, Боков.
- Благодарю вас, товарищ капитан, воздержусь.
- Правильно. А теперь скажи мне, Заманский Дмитрий Дмитриевич, ссыльный по пятьдесят восьмой пункт двенадцать, где?
У капитана Полякова с директором комбината была одна общая черта. Это – прекрасная память на людей. Только в отличие от Батманова капитан помнил не только лица и фамилии. Капитан помнил даты рождений и факты из биографий тех, с кем по долгу службы ему когда-либо приходилось иметь дело –  свидетелей, потерпевших, и, конечно, обвиняемых, включая статьи и полученные ими сроки.
- Прошу уточнить, товарищ капитан, какой Заманский?
- Это тот старик, которого прислали нам два года назад. Ты еще его помощником счетовода к Панаеву на «Вторземлит» определял.
- А-а-а?! Заманский! Конструктор! Вспомнил. Так он все там и служит, где же ему еще быть?
- Живой еще? Богу душу не отдал?
- Живой, товарищ капитан. Что ему будет? Жизнь у него неторопливая, райская. Я недавно встретил его на улице – бодрый старикан.
- Это хорошо. Не то, что он бодрый – бодрый враг опасен -  а то, что, живой еще. Так вот этот живучий конструктор мне сейчас и нужен. И срочно. Бери, Боков, мою машину и вези Заманского сюда. А перед этим принеси из архива его дело.
- Слушаю, товарищ капитан.
Боков поднялся и через минуту вернулся с папкой.
- Разрешите ехать, товарищ капитан?
- Двигай! И чем скорее ты привезешь мне Заманского, тем лучше. В данной ситуации, для всех и для тебя тоже.
- Вас понял, товарищ капитан.
Боков направился к двери. У самого выхода Поляков остановил его:
- И переоденься в форму, маскарада не будет.
- Так точно!
Когда лейтенант ушел, Поляков раскрыл дело Заманского и долго его изучал. Потом он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Казалось, что он просто дремлет…
Боков приехал через полтора часа. К Полякову он вошел в обмундировании, теперь подтянутый, молодцеватый и ладный.
- Доставил?
- Доставил, товарищ капитан. В дежурке сидит. Пригласить?
- Зови.
Через минуту Заманский в сопровождении Бокова вошел в кабинет.
- Можете идти, лейтенант, я хочу поговорить с Дмитрием Дмитриевичем наедине.
Боков исчез.
- Прошу вас, Дмитрий Дмитриевич, садитесь. – обратился к вошедшему Поляков, пристально вглядываясь в гостя. – Воды с дороги?
Сухощавый седой старик в заношенном, когда-то черном костюме слегка склонил голову и сел на табурет, сохраняя идеально прямую спину. Руки Заманский положил одна на другую и в каком-то «непринужденном» движении устроил их на правой ноге.
«Он совсем не изменился. Те же барские манеры, – отметил про себя капитан, – Да и внешне все тот же. Будто вчера с ним расстались, время над такими не властно»
- Воды с дороги?
- Благодарю, не надо.
- Тогда курите, – Поляков раскрыл портсигар и протянул старику.
-  Еще раз благодарствуйте, но я не курю.
- Бросили?
- Никогда не увлекался. В молодости пагубные привычки высокомерно отрицал, а сейчас начинать нет смысла.
- С вашего позволения?
Заманский улыбнулся и слегка кивнул. Поляков закурил.
- Как, Дмитрий Дмитриевич, служба? Условия жизни? Жалобы есть?
- Благодарю вас, гражданин капитан, меня все устраивает. И более того, получаю удовольствие от жизни в таком тихом и спокойном месте. Был удивлен, что в N-ске оказалась замечательная библиотека. Чудесная подборка.
«Надо проверить», – мысленно отметил Поляков и улыбнулся:
- Давайте без «гражданина капитана», мы не на следствии, просто - товарищ Поляков. А ведь мне, Дмитрий Дмитриевич, нужна ваша консультация.
- В чем именно?
- По вашему профилю. Я имею в виду не штучный подсчет стеклянной тары и перевезенных с места на место кубометров земли, а вашу научную работу с профессором Климовым при царе-батюшке. И службу в «Остехбюро» у Бекаури. Вы, насколько я понял, трудились в отделе механического вооружения?
- Совершенно верно. Вы забыли добавить «радио». Радио-механического вооружения. Чем могу служить?
- Необходима экспертиза. Готовится вражеская провокация, и мы обязаны ее предотвратить. Возможно, не без вашей помощи. Для этого нам с вами придется посетить строящийся Гидролизный комбинат. Срезу предупреждаю - все, что вы увидите, является государственной тайной и подлежит сохранению в строжайшей секретности.
- Понимаю. В этом вы можете быть совершенно уверены.
- Я не сомневаюсь в вашей способности хранить конфиденциальность, по-другому просто и быть не может, и тем не менее подпишите вот это.
Поляков достал из стола перо, чернильницу и бланк:
- Ознакомьтесь.
Заманский вынул старомодные, с золочеными дужками очки, водрузил их на нос и, прочтя бланк, не проронив ни слова, подписал.
Когда Заманский закончил с бумагой, Поляков спросил:
- От чего взрываются мины?
- Какие именно? Противопехотные, противотанковые, морские?
- Я имею в виду способ срабатывания взрывателя.
- Принципиально существует два типа взрывных устройств – контактное и неконтактное. Контактные взрыватели делятся на ударно-механические, гальваноударные, ударно-электрические. Не исключаю, что сейчас на вооружении могут применяться и иные. Я, как говорится, давно отошел от дел.
- А что вы скажете о неконтактных взрывных устройствах?
- В двух словах скажу, что к ним можно отнести магнитные, акустические, акустико-магнитные и взрыватели с часовым механизмом. В «Остехбюро» мы разрабатывали радиоуправляемые. Упомяну еще древний способ воспламенения взрывчатого вещества посредством бикфордова шнура.
- Хорошо. Теперь вопрос о размерах. Какой максимальный размер может иметь мина?
- Опять же, какая? Инженерная мина, глубинная, авиационная? Целесообразнее определить не максимальный, а оптимальный размер того или иного их вида. Поскольку здесь встает вопрос погрузки, транспортировки, количества. Но это можно считать вспомогательными операциями. Это область технического обеспечения. А что конкретно вас интересует?
- А вот в этом вы и поможете нам разобраться.
- Рад услужить, – ответил Заманский и слегка поклонился.
«Мерзкие манеры!» – подумал Поляков, но быстро подавил в себе неприязнь.
- Сейчас я отдам кое-какие распоряжения, и мы с вами поедем на Гидролизный комбинат и там на месте выясним, с чем имеем дело. Не хотите ли чаю перед поездкой?
- Благодарю вас, я сыт.
- В таком случае, прошу вас подождать в коридоре.
Заманский вышел. Поляков убрал подписку в дело Заманского, папку с делом положил в сейф.
* * *
Летом партийные собрания проводились в столовой комбината. В Ленинской комнате, устроенной в здании правления, собирались зимой и в праздники.
Теперь часть зала, где недавно обедали рабочие, преобразилась – вдоль южной, освещенной солнцем стены стоял покрытый кумачом стол с большим букетом цветов посередине.
За столом сидели Батманов, Залкинд и секретарь собрания Михаил Колосовиков. Перед ними расположились остальные, в количестве двенадцати человек, включая редактора газеты. У некоторых в руках был свежий выпуск «Молнии».
Собрание длилось не более получаса. По традиции обсуждали «почин». Сегодня таким почином были обязательства, взятые к 18-й годовщине Октября бригадой плотников, которую возглавлял бородатый Карпов. Шел спор между ним и заведующим гаражом нервным, несговорчивым Пряхиным: 
- Так вопрос не ставят, товарищ Карпов!  За дела комбината болеют все. И вы, и я, весь трудовой коллектив предприятия. Но вы должны понять, что количество бензина строго регламентируется. У вас же существуют нормы расхода древесины, гвоздей и прочего? А вы требуете привилегий.
- Чего? – не понял Карпов.
- Особых условий. Вам и подвоз стройматериалов в первую очередь, и разгрузку обеспечить, и обедать в первую смену. Здорово, нечего сказать! А с какой стати, спрошу я всех?
- Товарищи! Прошу слова, – вступил Батманов. – Я считаю, что…
Он не договорил -  в столовую заглянул капитан Поляков:
- Извините, что помешал. Андрей Ильич, можно вас?
Многие узнали капитана и приветливо ему улыбнулись. Поляков скрылся за дверью, Батманов встал: 
- Продолжайте без меня.
 Одернув френч, Андрей Ильич быстро направился к выходу.
К котловану шли молча. Батманов впереди, за ним привезенный на комбинат Заманский и Поляков.  Старик с интересом смотрел по сторонам, иногда кивая, словно соглашаясь с тем, что видел.
К Батманову во время их следования никто из рабочих не подходил, поэтому двигались быстро. Только один раз Батманов остановился – к нему подбежала Валя Савелова:
- Извините, товарищи. Ваше задание, Андрей Ильич, выполнено.
- Все в порядке?
- Да. Перечень пожарных щитов я передала Наде.
- Спасибо, Савелова. Все тихо? Ничего подозрительного не обнаружено?
- Ничего, если не считать кучи огнеопасного мусора у столярной мастерской.
- С этим после, спасибо, Валюша. Молодец.
У навеса их встретил Смирнов. Подозрительно взглянув на Заманского, Павел сказал:
- А я вас еще издалека заметил.  Все тихо, товарищ капитан. Никого из посторонних не было.
- Где остальные?
- Ведут наблюдение. Копченко устроился в кустах, Архипов за насыпью.
- А ты что здесь делаешь? Почему не у котлована? Там должен находиться один человек неотступно. Это пост. Вы знаете, что полагается часовому, самовольно оставившему пост? А, Смирнов?
- Так вас встречаю.  А в котловане все без изменений – лежит эта штуковина, не шевелится, не звучит. Я и подумал…
- Хватит! Идем.
Когда до котлована осталось несколько метров, капитан обратился к Заманскому: - Вот, Дмитрий Дмитриевич, полюбуйтесь.
Под прицелом напряженных взоров Заманский подошел к самому краю котлована. Несколько минут он стоял совершенно неподвижно… Кашлянул, полез рукой в карман пиджака и снова замер.  Затем, не заметив появления Копченко, старик медленно обошел весь периметр котлована. И опять, но уже в обратную сторону, иногда останавливаясь и во что-то вглядываясь. Вернувшись к группе, он не проронил ни слова, но достал свои золоченые очки. Их надев, сделал еще дин круг. 
Подойдя к капитану, тихо произнес:
- Не лучше ли нам, гражд… товарищ Поляков, побеседовать приватно?
 Заманский был бледен.
- Андрей Ильич, покури пока с ребятами.
Батманов кивнул:
- Пошли-ка, хлопцы, угощу папиросами.
Когда они остались без слушателей, Заманский начал:
- Насколько я понял, вас волновал один вопрос – является ли этот «объект», назову его так, взрывным устройством? Отвечу: по моему мнению, данный объект взрывным устройством не является. С вероятностью девяносто процентов.
Как только Заманский произнес это, Поляков сильно, с явным облегчением выдохнул.
- Я имею несколько оснований для такого вывода, -  продолжил старик. -  Начну со способа доставки данного объекта сюда на комбинат. Если допустить, что длина миноносца в двадцать раз превышает длину мины, выпускаемой им, а длина бомбардировщика в пятнадцать раз больше сбрасываемой бомбы, то представьте себе, каким должно быть средство, доставившее вот это? Подумайте. Даже если предположить, что вопреки целесообразности, такое транспортировочное средство и было создано, то незамеченным оно остаться никак не могло. В какой бы части света его ни построили. Еще до того, как оно начало выполнять боевое задание, об этом бы уже знали все. Парадоксальность ситуации порой исключает ее самое. И, надо полагать, что проще заложить тысячу обыкновенных мин замедленного действия, к примеру, чем одну такую. Тем более, что не надо тогда придумывать, как ее сюда доставить. Я склонен считать, что наиболее вероятной была бы доставка по воздуху. И если допустить возможность организованной диверсии с целью уничтожения строящегося комбината, то та же тысяча обыкновенных мин, рассредоточенных в разных местах стройки, была бы способна нанести не меньший урон, чем этот гигант, лежащий здесь. Я говорю только о тротиловом эквиваленте и оставляю в стороне удобство маскировки, транспортировки и иные вспомогательные операции для получения необходимого эффекта.
Теперь оставим отвлеченную логику. Перехожу к наружному осмотру. Внешний вид объекта меня поразил. Во многих отношениях он почти совершенен. Это и его обтекаемость, и соотношение пропорций, и другие характеристики. Но прежде всего, обращаю ваше внимание на обработку поверхности. Взрывное устройство, подлежащее уничтожению должно соответствовать основному требованию – максимальные бризантность и фугасность при минимальном времени изготовления и расходе материалов. Спрашивается, зачем шлифовать торпеду, если она и так взорвется? Не говорю уже о противотанковой мине. Чтобы довести состояние поверхности до такого, как у этого… скажем, диска, потребуется не одна неделя кропотливого труда. Чистота обработки в данном случае высшего класса.
Любая мина – сборный механизм. Не буду утомлять вас подробным описанием ее конструкции, замечу только, что любой из многочисленных вариантов предполагает обязательный доступ к спусковому механизму. Взрывается мина не сама по себе и когда ей вздумается, а только тогда, когда в этом есть необходимость, диктуемая поставленной задачей. Думаю, вам это известно. Но на это я обращаю особое внимание. Объект производит впечатление монолита. Внешне его невозможно разделить на элементы. Никаких запалов, часовых механизмов и датчиков я не заметил. Положение объекта не позволяет увидеть днище, но…
- А если то, что мы видим, и есть днище? – спросил Поляков. – А все эти запалы и часовые механизмы с той стороны? Копченко говорил о каких-то звуках.
- На это могу вам ответить следующее. Я надеюсь, вы заметили эти тонкие лучеобразные стержни? Видите? Там… и вот там. Как бы прочны они не были, выдержать вес такой массы они не в состоянии. Это явно не опоры. Они слишком хрупки для этого. Полагаю, что это антенны. Но, уверяю вас, что ни один конструктор не будет устанавливать антенны на, как вы сказали, «днище».
Теперь обратите внимание на эти вентиляционные щели. Подойдя ближе, я не заметил на них никакой защиты от…
Пока Заманский говорил, накурившиеся Батманов и рабочие подошли к котловану и, чтобы не мешать, встали от капитана и Заманского невдалеке. Старик не успел развить свою мысль, как произошло следующее. Из-за кучи уже начавшего прорастать бурьяном выбранного грунта появилась кошка. Обыкновенная полосатая кошка, щурящаяся на солнце и совершенно не боящаяся людей. Ее появление было так неожиданно и так не вязалось с происходящим, что Заманский на полуслове замолк.
Кошка, принюхиваясь, приблизилась к опущенной в котлован лестнице и пошла по торцам использованных для опалубки досок. Увидев кошку, Копченко громко хлопнул себя по ноге и шикнул:
 -А ну брысь, кошатина! Не мешай разговаривать!
Напуганное животное бросилось прочь. Но, не удержавшись на досках, сорвалось в котлован и упало на диск. То место его поверхности, куда упруго ударили кошачьи лапы, словно осветилось изнутри, как бывает с раскаленной докрасна чугунной плитой. Только цвет был зелено-желтым.
Это продолжалось не более нескольких секунд. Кошка, не издав ни звука, свалилась на сетку арматуры. Свалилась и осталась без движения.
- Вы видали?! – громко зашептал Павел Смирнов. – Товарищ ученый, вы видали?! Вот также было и с Ткачуком. Точно также. Как только он коснулся этой проклятой штуки, так сразу и рухнул, как подкошенный.
- У, сволочь! А кошку-то за что? – вознегодовал Копченко, сжал кулаки и сгоряча плюнул.
- Тише, – Заманский останавливающим движением поднял руку. – Прошу вас, тише.
Копченко, собравшийся еще что-то сказать, замолк.
- Вы слышите? – очень тихо обратился ко всем Заманский. - Слышите?
Но никто ничего особенного не слышал. Над пустырем щебетали птицы, со стороны комбината доносились шумы стройки, и где-то очень далеко работал трактор.
- Вы слышите? – повторил старик. – Неужели, нет?
- Трактор? – спросил Смирнов.
- Да нет же. Это здесь.
- Лично мне не слышно ничего, – сказал Батманов. – А тебе, товарищ капитан?
- И я ничего исключительного не улавливаю.
- И я, - кивнул Копченко.
Павел Смирнов пожал плечами.
- Не может быть… Нет, быть такого не может, – пробормотал Заманский.
Было видно, что его внимание чем-то поглощено. Старик, не отрываясь, смотрел, на диск. Его бледное лицо порозовело, глаза удивленно расширились. 
Через несколько минут Заманский прошептал:
- К нам обращаются…
И замер снова. Но теперь с закрытыми глазами и чуть наклонив голову.
Казалось, что он действительно что-то или кого-то слушает, прилагая все силы, чтобы не пропустить ни слова. Вдруг старик кивнул и бесшумно зашевелил губами.
- Спятил дедок, – буркнул Копченко. – Эта штука и его доконала.
Заманский опять поднял руку:
- Не мешайте, прошу вас.
Он опять застыл. Потом снова кому-то кивнул и обратился к капитану:
- Я могу спуститься? Это необходимо.
- Вы уверены?
- Уверен. Не беспокойтесь.
Капитан подал знак, и Копченко со Смирновым подняли лестницу и спустили в котлован.
- Будьте любезны, молодой человек, - обратился к Павлу Смирнову Заманский, - помогите мне, пожалуйста.
Поддерживаемый Смирновым старик оказался на лестнице и начал спускаться.  Ступив на арматурную сетку, он чуть не упал, но все же сохранил равновесие. Выпрямившись и осторожно ступая, чтобы опять не споткнуться, вплотную подошел к диску и коснулся его рукой.
И… И ничего не произошло. Ни вспышки зелено-желтого свечения, ни падения Заманского, замертво пораженного воздействием диска, как только что произошло с кошкой, а ранее с бригадиром. 
Погладив полированный блеск загадочного механизма, Заманский осторожно добрел до лестницы и очень медленно и неловко поднялся к изумленным людям. На глазах у старика блестели слезы, а сам он улыбался.
- Вот это да! Вот это старикан! – восхищенно произнес Копчено.
- Как вы, товарищ ученый? – по-детски спросил Павел Смирнов.
- Я… – Заманский не ответил. Вместо этого он опустился на землю и сел, не обращая внимания на то, что руки и костюм его сразу стали серыми от пыли. - Я очень устал, простите. Невероятное желание спать. Впрочем, это понятно. Сейчас, минуточку…
Он замолчал.
- Помогите Заманскому встать и отведите его в тень, – распорядился Поляков. – И дайте воды!
Копченко и Смирнов осторожно повели старика под навес. За ними шли капитан и Батманов, которому происшедшее очень не понравилось.
Оказавшись в тени и глотнув воды, Заманский ожил:
- Свершилось, друзья мои! Вы понимаете, что сейчас произошло?!  Чудо!  Свершилось чудо.  Величайший момент в истории человечества, вот что мы с вами только что пережили!
Старик улыбнулся, блеснув глазами полными слез.
- Что вас так растрогало, Заманский? Хватит тайн, – капитан холодно смотрел на старика.
Заманский перестал улыбаться, достал из пиджака платок и промокнул глаза:
- Теперь я могу вам сказать, что находится на дне котлована.
- Что?! – воскликнули, чуть ли не все разом.
Конструктор посмотрел на Копченко и Смирнова. Вздохнул и ответил, обращаясь к одному капитану:
- Пока это могут знать только товарищ капитан и товарищ директор.
* * *
Партсобрание все еще продолжалось.
Покончив со связанными с работой и стройкой насущными вопросами, занялись пьянством на рабочих местах.  Обсуждали «Молнию» Прокофьева. Равнодушных к этой теме не было. Каждый хотел высказаться. Всех возмутило поведение Ткачука.
– В такой важный день! – возмущалась старшая над штукатурами Огурцова Галина. – Он бригадир, а сорвал заливку! И подвел он не только свою бригаду, нет, а всех нас! Я считаю, что меры наказания должны быть самыми строгими.
– Не горячись, Галина, – раздался густой бас сварщика Шемякина. – Надо разобраться. Я Василя знаю давно. Он человек ответственный, и если случилось с ним такое, то не на пустом месте. Может, у человека беда? Разобраться сначала надо. Может, горе у него? Не выдержал человек и принял немного. Вот спросим у него, тогда и выводы делать будем. В жизни случается всякое. Даже если он бригадир.
– Спросим? – усмехнулся завгар Пряхин.  – Когда это мы у него спросим? Он до сих пор в раздевалке лежит, протрезветь не может. Это что же должно случиться, чтобы столько принять?
– А скажи мне, товарищ Пряхин, – спокойно, но перекрывая другие голоса, спросил Залкинд, – с чего это ты взял? Ты что, видел Ткачука, пытался его растолкать, добудиться?
- Нет, товарищ Залкинд. Сам я его не видел, но говорят, что в стельку.
- «В стельку», значит? А кто же тебе это сказал?
- Об этом мне сказал…
Ответить не получилось – в столовую вошли Батманов и капитан.
- Товарищи, – в наступившей тишине сказал Батманов, – прошу внимания. Сейчас капитан госбезопасности Поляков сделает вам сообщение.
Батманов остался у двери, Поляков вышел к столу:
-Буду краток. Сегодня на комбинате случилось ЧП. Расшифрую - чрезвычайное происшествие.
Люди перестали дышать.
- Нами был обнаружен тайник японской диверсионной группы. Тайник этот находится в районе котлована, вырытого под фундамент будущей мазутной станции. Тайник был обнаружен при содействии комсомольцев бригады бетонщиков. Ведется следствие. Имеются подозреваемые в пособничестве.  Точное количество вражеских лазутчиков пока не определено, но в ближайшее время враг будет пойман и обезврежен. Пойман, обезврежен и наказан! Поэтому объявляю зону работы бетонщиков и прилегающую к ней территорию закрытой. Повторяю – закрытой. Как для всех без исключения рабочих комбината, так и для посторонних гражданских лиц. Доступ в запретную зону может осуществляться только с письменного разрешения директора, заверенного моей подписью. Самовольное проникновение будет расцениваться, как государственное преступление и активное пособничество врагу. Границы зоны таковы: западная – складские помещения, южная – водонапорная башня и площадка авторемонтных мастерских, восточная – пустырь и правый берег ручья, северная – забор вдоль железнодорожных путей…
 -Вы записываете? – обратился капитан к секретарю собрания.
- З-записываю.
- Записывайте, кивнул Поляков и, глядя в лица перед ним сидящих, продолжил:
- Данные меры приняты для усиления безопасности на производстве и успешного ведения следствия. Работайте спокойно, не снижая темпа. Помня, что ваш труд нами надежно охраняется. Тем не менее, я призываю вас и всех остальных рабочих комбината к дисциплине, бдительности и сознательности. Это означает, что любые слухи, разговоры, догадки и версии будем расценивать, как провокацию и саботаж. О любых вызывающих подозрение или сомнение явлениях прошу немедленно докладывать товарищам Батманову и Залкинду.
Сидящий в президиуме Залкинд кивнул.
- Предупреждаю! – Поляков повысил голос и сделал паузу…
- Предупреждаю!  Все, что происходит и в ближайшее время будет происходить на комбинате не подлежат обсуждению. Сведения о тех или иных возможных событиях также не подлежит самовольному истолкованию, а тем более обсуждению с родными, друзьями, с кем бы то ни было. Всем понятно?
Пряхин поднял руку.
- На вопросы я не отвечаю. Я их задаю.  И хочу добавить, что на вас, товарищи коммунисты, возлагается ответственность донести услышанное до коллективов своих цехов, участков и бригад. Но при этом не сея паники. А теперь всех прошу занять рабочие места. Не все же болтать. Я вас больше не задерживаю…
Капитан подошел к окну, распахнул его и закурил. 
Участники собрания, тихо поднялись и стали покидать столовую, с испугом глядя на стоящего у двери Батманова.
- Вот такая обстановка, Яков Семеныч, - вздохнул капитан, когда все ушли. - Дело серьезное. И может быть серьезнее, чем мы думали. Будем разбираться. Сколько на твоих?
Залкинд посмотрел на часы:
- Шестнадцать двадцать шесть.
- Тогда в восемнадцать ноль-ноль собираемся у Батманова. А ты, Батманов, с конструктора глаз не спускай, поручаю его тебе.  В разговоры с Заманским без меня не вступай. Ты, Яков Семеныч, пройдись еще раз по комбинату и прощупай обстановку. Скоро бетонщиков у котлована сменят мои ребята. Загляни туда и скажи им, чтобы не расходились. Пусть сидят у себя в раздевалке. Организуй им обед. А я сейчас пойду к вашему главному инженеру. Фамилия Комлев, кажется?
- Так точно, - Батманов, иногда при капитане робевший, вытянулся в струнку:
- Комлев. Комлев Юрий Степанович.
- Хочу с ним потолковать немного. Как он, по-твоему, Андрей Ильич?
- Человек надежный, трудолюбивый.
- А как инженер? Соответствует?
-Умная голова, пятерых заменяет.
- Вот она-то мне и нужна.
* * *
Отгороженный от общей площади небольшой кабинет главного инженера помещался в конце похожего на школьный класс помещения. За столами и возле пульманов работали сотрудники конструкторского бюро: кто-то чертил, кто-то склонился над тетрадью и логарифмической линейкой, кто-то листал справочник.
Появление капитана восприняли совершенно спокойно – никто своих занятий не прервал и не отвлекся от дела. Комлев сидел у себя   и что-то быстро писал. Стол в его кабинете, подоконник и маленький топчан были завалены чертежами, эскизами, таблицами и книгами. На стенах висели причудливо изогнутые лекала, разной длины линейки и треугольники. На этажерке теснились баночки с тушью, рулоны кальки, стаканы с карандашами, рейсфедерами и перьями.
-Не помешаю, Юрий Степанович? – спросил Поляков, входя в кабинет.
Губы его сотворили подобие улыбки, но взгляд оставался сосредоточенно-серьезным.  Цепкий взгляд, которым капитан быстро пробежался по кабинету и остановился на инженере.
- Нет, товарищ капитан, не помешаете, –  собираясь встать, ответил Комлев.
- Да вы сидите, я ненадолго. Всего несколько вопросов и небольшая просьба.
- Минутку!
Комлев вскочил и освободил место на диване:
- Прошу вас.
- Благодарю, - капитан сел.
- А вот теперь, товарищ капитан, я вас внимательно слушаю.
- Вам знаком Дмитрий Дмитриевич Заманский?
- Я слышал о нем, знаю, что он сослан к нам в N-ск, но здесь встречаться с ним не приходилось, я ведь почти все время провожу на комбинате – работы непочатый край.
- А что вы о нем слышали?
Собственно, немного - Заманский работал у знаменитого Миткевича в «Остехбюро», потом следствие.
- Так. А относительно его личных качеств, что вы можете сказать?
- Личных? Ничего. Я с ним никогда не беседовал, за консультациями к нему не обращался. Хотя говорят, что специалист он очень хороший, свое дело знающий досконально. Старая гвардия.
- Вот вы сказали «старая гвардия», – Поляков вынул папиросы, – угощайтесь, Юрий Степанович.
- Спасибо, с удовольствием.
Закурили. Выпустив дым, Поляков продолжил:
- Вы сказали «старая гвардия». Что вы имели в виду?
- Только то, что образование у него прекрасное, громадный опыт, знание языков, позволяющее читать научные работы в оригинале. Я вот бьюсь сейчас над одним немецким гидротехником и половину не понимаю.
- То есть, вы имели в виду то, что Заманский начинал свою карьеру еще в царское время?
- Ну да.
- А как же может человек, состоявший на секретной службе у царя - я подчеркиваю «секретной», так как работа над усовершенствованием взрывных устройств относится к этой категории - так вот, как такой человек может быть, как вы сами сейчас определили, «очень хорошим» советским специалистом? Ответьте мне.
Комлев закашлялся.
- Что, крепкий табак? – Поляков снова сделал подобие улыбки, - А я привык. И знаете, Юрий Степанович, заметил, что чем чаще куришь, тем большей крепости в табаке и хочется, иначе не пробирает.  До Залкинда мне еще  далеко, но тем не менее… Ну так, как?
Комлев молчал.
– Я вас смутил? Не переживайте. Но даю вам совет – всегда следите за тем, как и что вы говорите. Вы занимаете должность главного инженера большого производства и обязаны быть примером во всем. А не только в размахе творческой мысли.
- Я понял вас, товарищ капитан. – Комлев снял очки и, близоруко щурясь, принялся их вытирать. – Глупость я сказал.
- Да вы, Комлев, не нервничайте. Пока не из-за чего.
В то время, как покрасневший инженер возился с очками, Поляков закурил еще одну папиросу.
- Что-то душно в вашей тесноте. Пойдемте на воздух, прогуляемся немного.
Они вышли на улицу и сели на скамейке в пятнистой тени старой липы.
- Хорошо, что Батманов деревья сохранил. Не жарко, пчелы жужжат. А раньше вон там   лесок был, и зайцы водились. А теперь одни кошки водятся. Да… – Поляков смахнул с плеча упавший с дерева желтый цветок. – Хочу, Юрий Степанович, задать вам следующий вопрос. Вы сказали, что с осужденным Заманским вы не знакомы. Я вам верю, поэтому проверять не буду. А с гражданином Блиновым Константином Алексеевичем, тысяча восемьсот девяносто восьмого года рождения, знакомы? Лично?
– С Блиновым? – нервным движением Комлев расстегнул ворот рубашки.
– Да. С Константином Блиновым, осужденным в апреле тысяча девятьсот тридцать четвертого года по статье пятьдесят восемь, пункт семь? – капитан своими чистыми голубыми глазами смотрел на побледневшего Комлева.
- Это двоюродный брат моей жены.
- Значит, вы знакомы?
- Да.
- Как близко?
- Несколько раз встречался с ним в Ленинграде.
- Где еще?
- Еще в Калинине.
- О чем во время встреч беседовали?
- Мы… Я… Во время недолгих встреч мы обсуждали семейные дела, делились новостями…
- Вы человек не глупый, Комлев, и должно быть заметили, что каждый ваш ответ на мой вопрос рождает несколько новых. И так до бесконечности. Это у вас, ученых людей называется прогрессией ряда. Я не ошибся?
- Нет, - почти шепотом выдавил инженер.
- Я не собираюсь сейчас загонять вас в угол и в чем-либо уличать. Я просто даю вам понять, что ваша работа, семейная жизнь и благополучие в целом зависят не только от вашего умения исчислять логарифмы, строить диаграммы и проектировать. Не только. В какой-то мере это зависит и от меня.
- Да, теперь я это вижу.
- Замечательно. И прошу вас об этом никогда не забывать. Но настоящая цель моего визита к вам такова. Сегодня состоится один очень интересный разговор. Моим собеседником будет представитель старой гвардии Заманский. Не надо морщиться, Комлев! Я повторил ваши собственные слова. От вас требуется нашу беседу внимательно слушать, чтобы после дать оценку беседы с позиций, что называется, «передовой научной мысли». Если не оценку, то комментарии. Комментарии грамотного, эрудированного инженера, способного отличить фантазию от действительности и распознать заведомую ложь. Я уверен, что вы на это способны. Батманов очень вас хвалит и утверждает, что вашей светлой головы хватит на десятерых. Я тоже полностью считаю, что светлые головы – народное достояние, которое нужно не только использовать по назначению, но и хорошенько беречь.
Поляков снял фуражку:
- Жаркий сегодня денек. Берегите свою голову, Юрий Степанович, берегите. А для этого никогда, ни при каких обстоятельствах, никому не говорите о том, что услышите. Никому!
- Обещаю… - понуро кивнул Комлев. -  У вас не будет папиросы?
- Угощайтесь, Юрий Степанович. И теперь последний вопрос. Позволите?
Рука Комлева, подносящая спичку, замерла на полпути к папиросе.
- Перестаньте нервничать, вопрос интересный.
 - Слушаю вас.
- Вы читали «Войну миров»?
- Уэллса?
- Другого автора я не знаю.
- Читал, конечно.
- И «Аэлиту» Толстого тоже?
- Да.
- И как?
- С литературной точки зрения, по-моему, отличные романы.
- О литературе вам лучше беседовать с бетонщиком Козловым. Он у вас читает книги. Меня интересует научная точка зрения. Как вы считаете, то, что там написано, возможно на самом деле?
- Полеты в космическом пространстве?
- Именно.
- Думаю, что современный уровень развития техники пока не позволяет осуществлять такие полеты. Это дело будущего. Может быть, ближайшего.
- Это с нашей стороны, земной. А оттуда?
- С других планет?
- Да, с других планет.
- Если говорить о нашей солнечной системе, то в этом отношении я скептик.
- Почему?
- Потому что астрономические данные ставят под сомнение наличие жизни на других планетах.
- Даже на Марсе?
- Марс, как вместилище органической жизни, мало чем от них отличается. Там слишком холодно. Я читал, что в двадцать четвертом году были произведены измерения температуры поверхности планеты, и средняя составляла минус двадцать шесть градусов по Цельсию.
- Интересно. Ну, а на других?
- На тех, что относительно Земли ближе к Солнцу, слишком жарко. На тех, что дальше, еще холоднее, чем на Марсе. Плюс невероятная сила тяжести на гигантах.
- Значит, жизнь на других планетах нашей солнечно системы исключена?
- Полагаю, что да.
- А скажите мне, Юрий Степанович, в других системах и галактиках жизнь возможна?
 - Теоретически – да. Но ее форма может очень сильно отличаться от земной.
- А космические путешествия, пришельцы, треноги?
- Все зависит от того, насколько далеко шагнула тамошняя наука. Если сказать по-другому, от степени их технического прогресса.
- То есть, все упирается в технический прогресс?
- Конечно! До ближайшей к нам звезды Проксима Центавры порядка четырех тысяч световых лет, если не ошибаюсь.  Какой должна быть скорость перемещения в пространстве, чтобы оттуда добраться до Земли? Даже трудно представить.
- Интересные сведения, очень интересные. Вы действительно светлая голова, товарищ Комлев. И не зря занимаете должность главного инженера. А теперь мне необходимо идти, – капитан поднялся со скамьи и надел фуражку. – Жду вас в восемнадцать ноль-ноль у директора.
После разговора с главным инженером Поляков из кабинета Батманова связался с Боковым.
- Лейтенант, готовьтесь к выезду.
- Есть, товарищ капитан!
- Приедешь на комбинат к половине шестого с дежурным нарядом: Журбин, Галустьян и Збруев. И пусть Галустьян на территорию не заезжает.
- Вас понял.
- Комплектация полная. К пулемету ящик патронов.
- Есть.
- У Самохина возьми еще ящики с РГД. Посмотри хорошенько, чтобы все было в соответствии.
- Так точно, товарищ капитан. Гранаты собирать?
- Нет. Надеюсь, что они не понадобятся. А вот сухой паек на двое суток, скорее всего, потребуется. Боеприпасы и оружие не выгружайте. В семнадцать тридцать жду у проходной.
* * *
Ровно в шесть Поляков вошел в кабинет. Батманов и Залкинд сидели на диване,  Комлев и Заманский  заняли кресла.  Батманов указал капитану на свой директорский стул:
- Прошу, товарищ капитан, занять вас это место. Сейчас старший здесь вы (предстоящий разговор носил строго официальный характер, исключающий всякие «ты»).
Капитан, не снимая фуражки, сел за стол, вынул из кармана портсигар, спички и положил их на зеленое сукно, с которого предусмотрительно все, кроме селектора и телефона убрали. Рядом с аппаратом стояла идеально чистая глубокая пепельница.
- Вас уже представили? – обратился Поляков к главному инженеру.
- Нет. Я недавно подошел.
- Тогда знакомьтесь: инженер-конструктор Заманский Дмитрий Дмитриевич. А это главный инженер комбината Комлев Юрий Степанович.
Заманский привстал и с поклоном улыбнулся:
- Рад вашему присутствию, коллега.
- Вас угостили чаем? –  посмотрел на Заманского капитан и уже не отводил от старика своего пристального взгляда.
- Да, покорно благодарю.
- Мой секретарь выполнила все поручения и с моего разрешения ушла, – подал голос Батманов.
- Тогда нам никто не помешает, – Поляков сел удобней и продолжил. – Вкратце пройдусь по событиям этого дня. Постараюсь избежать собственных оценок, надеясь на то, что совместными усилиями мы сможем объективно эти события истолковать. Итак, ранним утром в котловане, уже полностью готовом для заливки бетонного основания под подвальный фундамент будущей мазутной станции был обнаружен странный предмет. Или «объект», по выражению инженера Заманского. Размер этого объекта впечатляет – это нечто подобное диску диаметром более пяти метров. Вы, товарищ Комлев, потом его сами сможете увидеть собственными глазами. Должны увидеть.
 Комлев кивнул.
- При попытке осмотреть этот предмет был тяжело ранен бригадир бетонщиков Ткачук.  И в бессознательном состоянии перенесен из котлована в раздевалку. Для сохранения спокойствия и здоровой обстановки на комбинате, товарищем Батмановым была сознательно выдвинута ложная версия. Версия, что бригадир Ткачук пьян.  Эти действия я и парторг предприятия полностью одобряем. Иногда обстоятельства вынуждают идти на жертвы ради достижения цели. Этому учил сам товарищ Ленин. В данном случае в жертву было принесено честное имя коммуниста и передовика производства.  Я еще раз заходил в раздевалку бетонщиков. Состояние бригадира прежнее – никаких признаков жизни. Так же, как никаких обычных признаков наступившей смерти.  Бригада в полном составе находится при нем. Далее. Попытка нанести хоть какой-то урон напавшей стороне завершилась неудачей. Брошенный на объект – мне удобней называть его «диск»- тяжелый предмет цели не достиг. Не долетев немногим меньше метра, он, как от невидимой стены, от диска отскочил. Этому у нас есть множество свидетелей. Два из них здесь. Это товарищи Батманов и Залкинд. Все происшедшее в котловане было абсолютно верно и трезво воспринято. А именно, как вражеская диверсия врагов нашей страны. Скорее всего, японцев. Добившихся в развитии своей боевой техники определенных результатов. После сигнала товарища Батманова я прибыл на место и лично убедился в правоте предположений руководства комбинатом. Возникла разумная версия, что данный объект не что иное, как сверхмощное взрывное устройство, подложенное с двоякой целью. Первая – полное уничтожение строящегося комбината. Вторая – устрашающая демонстрация своей мнимой военной мощи. Надеюсь, все здесь находящиеся прекрасно понимают, что взрывное устройство в котловане – не мелкие пакости, вроде испорченных станков, травли скота и поджогов. Это прямая угроза жизням сотен рабочих и сохранности имущества народного хозяйства нашей страны.
Поляков закурил, махнув рукой следовать его примеру. Но никто не шелохнулся.
 Несколько минут капитан курил, погруженный в свои мысли.
- Таким образом, – продолжил он, – перед нами встала единственная задача. А именно: выяснить способ срабатывания подложенной врагами гигантской мины, чтобы немедленно ее обезвредить. Для этого я счел необходимым обратиться к инженер-конструктору Заманскому, когда-то занимавшемуся вопросами, связанными с разработками новых видов подобного типа оружия. Допускаю, что знания Дмитрия Дмитриевича устарели, но я пошел на это в целях экономии времени. На привлечение военных специалистов ушли бы драгоценные часы. И может быть, в этом заключалась моя ошибка.
По прибытии с Заманским на место, имел место ряд сцен, часть из которых в иной ситуации я назвал бы неуместным балаганом. Или тонко задуманной игрой. Почему? Потому что по заверению инженер-конструктора Заманского, это не вражеская мина, бомба или торпеда. Нет!
 Поляков сделал паузу, подчеркивая важность момента.
- А что бы вы думали? Не что иное, как космический корабль!
Комлев вздрогнул. Потом он снял свои очки и снова надел их:
- Простите, товарищ капитан, можно закурить?
- Курите, - Поляков подвинул Комлеву пепельницу.
Инженер, пытаясь унять волнение, закурил. Закурили Залкинд и Батманов.
– Но ведь это так! – вскочил с места Заманский. – Именно космический корабль! Я же вам все рассказал. Необходимо срочно сообщить в Москву! В Академию наук – там нам помогут разобраться.
– Замечательно! И прошу вас сесть, – Поляков дернул щекой. - Да понимаете ли вы, что стоит мне что-то подобное сообщить не то, что в Академию наук, а вышестоящему начальству, как меня за такие шутки сегодня же вечером поставят к стенке. И их (Поляков кивнул на Батманова и Залкинда) вместе со мною. И правильно сделают. Но, что тогда получится? Я не имею в виду себя, о себе я не беспокоюсь. Тогда получится, что комбинат останется без руководства, а люди без защиты! Вы этого хотите? Подозрительные у вас желания. Нет, гражданин Заманский, в Москву мы пока ничего сообщать не будем. А попробуем разобраться сами. Тем более, что время чертовски дорого. В любую минуту может произойти катастрофа. Не успеет Комлев докурить, как рванет!
- Но ведь не рвануло?
- Что вы сказали, я не понял?
- Но ведь до сих пор взрыва, которого вы опасаетесь, не произошло? А почему? Все готово, устройство надежно защищено от нашей регулировки нашим же невежеством. И ничего не происходит уже столько часов. Почему? Что мешает, простите, шарахнуть так, что не только от комбината, но и от N-ска камня на камне не останется?
- Нам неизвестны истинные цели врага.
- Совершенно верно! Взрыва не будет. И именно потому, что такая цель не могла быть поставлена никогда. В этом я вас уверяю.
- Нам, Заманский, уверения не нужны. Нам нужны доказательства.
- Доказательства я вам уже попытался представить. Это не мина. Чистое безумие производить такие мины.
- Но, что же это тогда?
- Это аппарат для перемещения в пространстве.
- Насколько мне известно, – не выдержал Батманов, – в пространстве перемещаются посредством крыльев и лопастей.
- Или с помощью реактивной тяги, – сказал вдруг Комлев. – Теорией таких полетов занимался Циолковский.
- Вы имеете в виду ракеты? – снова взял инициативу Поляков.
Комлев кивнул.
- Тогда скажите мне, напоминает этот аппарат хоть отдаленно самолет или ракету? Жду вашего ответа, Заманский.
 - Я вначале рассуждал аналогично. Но оказалось, что принцип перемещения этого аппарата иной. Товарищу Батманову скажу, что в межзвездном пространстве крылья бесполезны, а на реактивных двигателях, движимых силой отдачи, далеко не улетишь. Этот космический корабль перемещается посредством взаимодействия с магнитными полями. Его форма – не что иное, как замкнутый контур, или рамка.
- Секунду! Товарищ Комлев, ваше мнение?
- Теоретически такое не исключается.
- С теорией пока закончим, – всегда спокойный и уравновешенный Поляков начинал раздражаться. – Имею два новых вопроса к Заманскому. Первый такой – откуда вы всю эту дребедень про поля и рамки взяли? Успели сочинить, пока вас угощали чаем?
-  Зачем мне вводить всех в заблуждение сказками? Для чего? Вы даже представить себе не можете всю грандиозность происшедшего! Случилось невероятное, нечто равносильное чуду, а мы занимаемся пустыми спорами. Странно, что вместо если уж не радости, то, по крайней мере, любопытства – подозрения и мрачный скепсис.
- Да, я вам не доверяю Заманский. Удивительная  возникает цепочка. Вначале спектакль с шевелением губ и закатыванием глаз, затем сенсационное сообщение о космическом корабле, как две капли воды похожем на мину замедленного действия, затем предложение связаться с Академией наук, после которого здесь не останется ни одного здравомыслящего ответственного человека. А время идет. И вместо того, чтобы помочь нам найти правильный выход из создавшегося, в буквальном смысле, взрывоопасного положения - я имею в виду верное инженерное решение - вы усыпляете нашу бдительность.  И упрямо отводите наше внимание от реального источника опасности в космические пространства фантастических детских книжек!  Сколько можно морочить мне голову, Заманский?!
Поляков был на грани бешенства. Его голубые глаза потемнели, на виске медленно пульсировала вздувшаяся от напора крови вена.
Залкинд сурового смотрел на Заманского. Батманов встал. На его лице было написано презрение. Не глядя на Заманского, он подошел к портрету Сталина. Комлев с испуганным видом сжался в своем кресле.
- Прошу вас успокоиться – тихо сказал Заманский. – Я понял. Постараюсь убедить вас, гражданин капитан, и всех остальных. Без эмоций и чувств. Здесь они, действительно, неуместны.
Поляков уже вполне овладел собой:
Что ж… -  спокойно сказал он. – Мы слушаем.
- Вам знакомо понятие «телепатия»?
- Да. Про шарлатана Мессинга я слышал.
- Я не просто так упомянул это слово.  Потому что про магнитные поля, которые, в самом деле, не имеют прямого отношения к делу, я узнал посредством телепатической связи. Связи, установленной со мной представителями внеземной цивилизации. Непонятно, почему они выбрали меня, а не другого, но это реальный факт, проверить который, увы, невозможно.  Субъективно это переживается как мысленный поток, тебе не принадлежащий. И опять же странно, что никто кроме меня его не ощущал. Особенность данного вида общения заключается в повышенной скорости поступления информации. Простите, сведений. Все сразу становится понятно.  Предполагаю, что такой эффект был возможен вследствие передачи чистого смысла без использования слов и иных знаков. Отсюда и отсутствие необходимости в посредничестве и переводе.
- Стоп. А сейчас есть телепатическое общение?
- Сейчас нет. Оно прекратилось еще в котловане. Постоянно в этом состоянии находится невозможно. С непривычки такой мысленный напор долго не выдержишь. По крайней мере, я не выдержал. Пять минут и стал засыпать. И потом, я подозреваю, что подобное взаимодействие возможно только в непосредственной близости от тех, с кем оно ведется. Первые сигналы я почувствовал только на краю ямы.
- Знакомая песня. Что-то подобное я уже слышал от одного попа, который скрывался от нас в желтом доме и умело прикидывался душевнобольным. Только у него были ангельские голоса. Но, допустим, что все это так. Дальше.
- Посредством подобного телепатического общения я узнал следующее. В результате аварии на Земле совершил посадку космический корабль. Откуда и куда он направлялся, точно я указать не в состоянии, из-за отсутствия аналогичных названий и понятий. Причиной аварии стало попадание корабля в магнитную ловушку, делающую полет невозможным. Место посадки далеко не случайно, потому что котлован является, грубо выражаясь, центром оси магнитного стержня в геомагнитном поле. Гипотетически здесь, я имею в виду не только территорию комбината, а значительно большую площадь, имеет место некая магнитная аномалия с дипольным полем.
- Простите, Заманский, я вашей тарабарщины не понял. Товарищ Батманов!
Батманов перестал рассматривать портрет и повернулся к капитану.
- Вы у нас строитель, скажите мне, что такое «дипольное поле»?
Батманов замялся.
- Позвольте мне, - сказал Комлев. -  Это своего рода накопленный заряд.
- Благодарю за справку, товарищ главный инженер. Продолжайте, Заманский.
-Насколько мне известно, магнитные аномалии характерны для железорудных месторождений. И, если вы слышали, даже обычный компас в таких местах ведет себя по-другому. А что же тогда могло произойти с приборами на этом космическом аппарате? Чтобы упростить рассуждения, предлагаю представить вам бабочку, наколотую на иголку. То же произошло и здесь. Как это ни смешно, но во многом этому способствовали производимые в котловане работы. Смею предположить, что именно сетка арматуры, уложенная на дне и вдоль стен котлована, сыграла свою роковую роль. Она послужила своего рода преобразователем магнитного потока, идущего от залежей железной руды, став фокусом, создавшим неправленый магнитный пучок. Мной был усвоен далеко не весь объем полученных сведений, но в общих чертах это так.
– Еще раз прерву вас, Заманский. Вы можете рассказывать нам все что угодно, и мы в это поверим. Потому что мы не конструкторы, не физики и не электротехники. Товарищ Батманов всю жизнь руководил и строил, парторг учит нас по-ленински жить и трудиться. Я по мере сил ловлю контру и душу врагов государства. Следовательно, вы можете предложить нам любую, как вы сказали, «гипотезу», и мы её примем. Но даже я смог заметить несоизмеримость причины и следствия. Как может какая-то арматурная сетка, или попросту, железные пруты, брошенные на дно глубокой ямы, что-то там сфокусировать и куда-то там направить?
- Резонно. Но, во-первых, чтобы глаз перестал видеть, достаточно мельчайшей пылинки. А, во-вторых, то, что я попытался выразить, значительно сложнее. И без всякого стыда признаюсь – я уловил в лучшем случае десятую часть того, что мне пытались объяснить. Продолжать?
- Продолжайте.
- Благодарю. Навигационные и пусковые приборы корабля по указанной причине временно вышли из строя. На данный момент он обездвижен. Работает только защита. С автоматической индикацией разумности. Это значит, что при попадании в зоны тех процессов, которые мы называем словом «жизнь», корабль гарантирован от того, чтобы на него, грубо говоря, кто-нибудь наступил и его кто-нибудь съел. Сделаю отступление. Именно это и объясняет мне происшедшее с вашим рабочим, кошкой и брошенной киркой. При всей сложности – все очень просто. Но самое главное не в этом. Самое главное…
Здесь голос Заманского дрогнул, и глаза его заблестели.
- Самое главное, что наши гости, пришельцы, космоплаватели, назовите их как угодно, нуждаются в нашей помощи.
– Браво! Вы слышали что-нибудь подобное, товарищ Залкинд? «Нуждаются в нашей помощи». Ловкий перевертыш. Мы сидим, поджав хвосты, а они, эти сверхразумные гости, эти ночные бабочки, нуждаются в нашей помощи. И как же им помочь? Ящиком гвоздей? Или спирта налить? А, товарищ Батманов? Или подарить им русско-японский словарь? Тьфу ты дьявол! – Поляков снова начал свирепеть. – Знаешь, что, Заманский? Сейчас мы с тобой поедем ко мне и поговорим по душам. Без слов и иных знаков!
- А если просто попросить их выйти? – робко спросил Комлев. – Просто выйти из своего диска, чтобы мы увидели их? И тогда не нужно будет никаких других доказательств.
– Как? – переспросил Поляков.
И пораженный такой простой мыслью, ни разу не пришедшей ему в голову, начал смеяться. Смеялся он долго и очень весело. Совсем по-мальчишески.
- Да, брат, это тебе не стрелять из револьвера… - Поляков снова стал серьезными -  Вот что значит ученая голова. Вот, что значит, нормальный советский человек. Видите, Заманский? Почему вы сразу не предложили нам такое простое решение? Вы же видите, что я издерганный, разъедаемый подозрениями Фома-неверующий из НКВД? Что с меня взять? Я же пока пальцы в язвы не вложу, не «иму веры». А доказательства вот они – «Вылезай, ребята!».  А вы нам про залежи руды. Кстати, я свяжусь потом с геологами, и мы проверим по их картам, так это или нет с магнитной аномалией. А вы нам про телепатию.
- А если это невозможно? – спросил Заманский. – Мы же не знаем, что там у них.
- Если невозможно, тогда и помогать им не будем. Это условие. А как же еще? - Поляков подмигнул Залкинду. А может, и правда все это? Батманов, как вы считаете?
- Я согласен с главным инженером. Надо попробовать. Обязательно надо!
- Ваше мнение, Залкинд?
- Так мы ничего не теряем, товарищ капитан.
- Да, кроме драгоценного времени, мы не теряем ничего. Ну что ж...
Поляков понялся:
- Товарищ Комлев, и вы, Заманский, подождите нас в приемной.
Когда те вышли, Поляков обратился к Батманову:
- Ну, где там твоя продукция?
- Верная мысль, Сергей Николаевич, своевременная, – Батманов достал спирт и стопки. – Будешь, Яков Семеныч?
Залкинд отрицательно покачал головой. Но потом махнул рукой:
- Наливай!
Выпив, Батманов с Поляковым закурили, парторг достал из кармана конфетку:
- Закушу сладким.
- Третьи сутки пошли, черт всех подрал, – вздохнул Поляков.    Значит, так. После котлована, я свяжусь с полковником Кругловым, чтобы прислал сюда минеров. А вы, если вечером и ночью ничего не случится, начинайте эвакуацию. Залкинд займется людьми, а ты, Андрей Ильич, обеспечишь вывоз документации и подлежащих транспортировке материальных ценностей. Собственно, не мне вас учить.
- А ты и в самом деле не допускаешь… – Батманов поднял глаза к потолку.
- Нет, не допускаю. И не допущу. Для этого меня сюда и поставили.
* * *
Когда предваряемая Поляковым группа добралась до ведущей к котловану бетонной дороги, стало заметно прохладней. Но сумерки еще не наступили. Появились комары и с нудным воем закружили над головами, изредка касаясь лиц. Но на них никто (включая не имеющего на голове ни одного волоса Батманова) не обращал внимания.
Под обеденным навесом присели перекурить и получить инструктаж от капитана. Старик, пока курили, стоял в стороне, возле ящиков с привезенным Боковым сухим пайком.
Едва глотнув дыма, Поляков поднялся и втоптал в пыль окурок:
 – План действий следующий. Я, Заманский и Батманов идем к котловану. Батманов останется наверху, а я с изобретателем спущусь вниз. Парторг и Комлев остаются здесь.  Это необходимо – долг выше любопытства. Если что…  ты, Яков Семеныч, знаешь. Себе в помощники возьмешь главного инженера. И найдите себе укрытие. Да вот, хотя бы, там.
Капитан указал на заросшую травой канаву в нескольких метрах от навеса.
- Ложитесь и закройте головы руками, авось пронесет. Боков! – повысил голос капитан.
Из-за дощатой будки сортира вышел лейтенант и красивым движением отдал честь. Его мгновенное появление было столь неожиданным, что Комлев вздрогнул.
– Перестаньте нервничать, Комлев.  Лейтенант, на два слова.
Поляков с Боковым отошли, и капитан что-то тихим голосом стал объяснять. После Боков скрылся за булкой.
– Теперь идем, – сказал капитан, вернувшись. -  Я первый, Заманский за мной, Батманов замыкает.
…Несколько минут они стояли на краю котлована, глядя на диск, ставший от сумерек сиреневым.   На комбинате закончились работы, и было очень тихо. Иногда в этой сонной тишине раздавался стрекот кузнечиков.
В потемневшем котловане все оставалось без изменений – кошка, кирка, превратившаяся в темное пятно кружка. И еще казалось, что диск, утративший дневной блеск, увеличился в размере.
- Ну как, Заманский что-нибудь слышите? – очень тихо спросил капитан.
- Да, – тихо ответил старик. - Началось. Меня узнали. А вам разве не слышно?
- Мне кроме цикад не слышно ничего.
- Тише! – Заманский коснулся руки Полякова.
Минуты три он стоял, закрыв глаза. 
- Все. Давайте спускаться, - Заманский шагнул к лестнице и довольно ловко полез вниз.
Когда он коснулся арматуры, начал спуск Поляков. Батманов с мокрыми от волнения ладонями следил за ними.
Едва Поляков оказался рядом, Заманский направился к диску. Капитан остался у лестницы, вынул из кобуры пистолет и крепко сжал его в руке.
Подойдя вплотную к диску, Заманский замер и довольно долго стоял в глубокой сосредоточенности, совершенно не заметив того, что в котловане не было ни одного комара.
И вдруг...
На поверхности диска, совсем рядом от старика, стал проступать четкий контур круга или люка, не больше полуметра диаметром. Этот круг, словно нагреваясь, быстро наливался багровым цветом раскаленного металла. Причем, стоящий перед ним Заманский никакого жара не ощущал.
Затем раскаленная округлая поверхность внезапно вспучилась, и образовался пузырь, который тотчас стал вытягиваться и утончаться, очень быстро превратившись в нечто похожее на растущий стебель. Сменив багровое свечение на золотое, «стебель» продолжал вытягиваться пока не согнулся. Так, что конец его едва не коснулся деформированной под тяжестью диска арматурной сетки. Из него тоже стал выдуваться нестерпимо сияющий пузырь, напоминающий бутон тюльпана. Достигнув некоего предела, бутон лопнул и раскрылся в виде граммофонного раструба. Раструб был направлен на Заманского, который, не проявляя страха, продолжал неподвижно стоять.
Все это длилось недолго, не более пяти минут. После образования воронки-раструба всякие изменения прекратились, и какое-то время причудливый цветок «остывал», терял светимость, и вскоре цвет его ничем не отличался от цвета корпуса.
Поляков взведя курок, взял «цветок» на прицел. По щекам Заманского текли слезы.
- Сейчас. Они… они готовятся, – прошептал он.
Раздался легкий звук, и в воронке появилось фосфоресцирующее яйцо.
Яйцо начало расти и распадаться в тестообразный сгусток, который, меняя очертания, повторял процесс вызревания зародыша от эмбриона до жизнеспособного младенца. Затем младенец выпал на арматуру. Но не упал на нее, а встал на четвереньки, неизвестно как оказавшись в белом кружевном белье. Через мгновение ребенок стал выпрямляться и взрослеть – Батманов, капитан и Заманский видели уже мальчика в синей матроске.
Через несколько секунд перед Заманским стоял подросток в гимназической куртке, еще через несколько – усатый мужчина, в форме военного инженера, и еще через миг перед Заманским стоял он сам. В том виде, какой имел сейчас -  в заношенном пиджачке, сатиновой рубашке, со съехавшим набок галстуком. С дорожками от слез на впалых пыльных щеках.
Увидев двух одинаковых Заманских, Батманов даже не смог вскрикнуть - лишившись дара речи, он стоял наверху в полном параличе.
Зато для Полякова подобное раздвоение послужило толчком. Он опустил пистолет и медленно, чтобы не споткнуться о невидимые под ногами прутья, приблизился к Заманскому.
Тот, что появился из стебля, осматривался кругом, словно только что проснулся или пришел в себя, как бывает после обморока.  Подлинный Заманский, улыбаясь, смотрел на своего двойника. Оба Полякова не замечали.
– Это что за фокусы, Заманский? – сипло спросил капитан. - Ты что, издеваться над нами вздумал?! Кончай свой гипноз, старая крыса! Сколько можно морочить нам головы?! Я приказываю – немедленно прекрати! Не знаю, что ты, Заманский, затеял, но эти…
Старик поднял в умоляющем жесте руку:
– Подождите, умоляю вас!  Это настолько важно, что… Я вам потом…
Капитан замолчал. Заманский сразу о нем забыл, и на его лице вновь появилась улыбка (Полякову в эти мгновения невыносимая), адресованная своей точной копии.
Перестав осматриваться, появившийся из воронки Заманский, никак на стоящего рядом Полякова не реагируя, зеркально повторил позу настоящего Заманского и его гадкую улыбку. Оба, не отрываясь, смотрели друг дружке в глаза. Иногда Заманский «номер один» кивал.
Вдруг Заманский из диска произнес:
- Еще немного, гражданин капитан. Дмитрий Дмитриевич вам потом все объяснит.
Нервы Полякова сдали. Он, уже не владея собой, приставил к узкой спине старика пистолет:
- Немедленно прекращай эту комедию! Довольно фокусов. Считаю до трех. Раз…
Неизвестно, что бы сделал капитан, досчитав, но случилось следующее - Батманов закурил.
Это было единственное, на что Андрей Ильич оказался способен, выйдя из столбняка. Глубокие, сильные затяжки устраняли неприятное чувство нереальности происходящего. Влажный вечерний воздух утяжелял папиросный дым, и он ленивыми клубами стал опускаться в котлован. В тот момент, когда капитан готов был произнести роковое «Три!», ароматная табачная волна достигла его ноздрей.
Не успел Поляков подумать, что и ему также необходимо срочно покурить, как Заманский-двойник перестал улыбаться. Лицо его исказилось, он начал кашлять. Надсадно, безостановочно, неистово. От приступа кашля на шее вздулись вены, изо рта потекла слюна. Он пошатнулся. Но не упал, успев схватиться руками за воронку, из которой недавно фантастическим образом появился. Внутри диска что-то тихо загудело, и включился обратный процесс. То, что несколько секунд назад было подобием Заманского, стало терять его вид, превращаясь в бесформенную массу, которая быстро всасывалась в воронку-раструб. Она и стебель вновь «раскалились», обрели гибкость и вплавились в корпус диска… Все закончилось.
- Что вы наделали?! –  тенором вскричал старик, повернувшись к Полякову. 
Но тот не ответил. У него заложило уши, потемнело в глазах, в голове начало звенеть. Теперь единственной заботой капитана стал взведенный револьвер, который ни при каких условиях нельзя было уронить. Этого требовала его офицерская честь.
Заманский стоял прямо и никаких признаков болевого воздействия не проявлял.
Внезапно ужасные ощущения прекратились.
Через несколько минут, придя в себя, Поляков убрал оружие в кобуру и скомандовал:
- Вылезаем!
И первым направился к лестнице. Наверху на корточках сидел Батманов.
- Ну и пробрало же меня сейчас, – хрипло сказал он. – Чуть перепонки не лопнули. Второй раз за день, гады!
- Жив, и слава богу, - Поляков поправил фуражку, портупею, достал папиросы. – Боков!
Из темноты появился лейтенант.
- Идешь с нами! Включи фонарь и помоги старику выбраться, а то свернет себе в шею. 
У канавы, где лежали Залкинд и главный инженер, капитан крикнул: 
- Отбой тревоги!
 И до тех пор, пока не сел за директорский стул, не проронил ни слова.
* * *
Оказавшись в кабинете Батманова, каждый занял прежнее место – Батманов с Залкиндом на диване, Комлев и Заманский перед капитаном. Лейтенант Боков, воспользовавшись стулом секретарши, устроился у двери.
Какое-то время сидели молча, курили (кроме старика и соблюдающего субординацию Бокова) и смотрели на Заманского. Поляков зло. Батманов с некой опаской.  Парторг и главный инженер, понимая, что произошло нечто исключительное, с любопытством.
- Вот это все и испортило, – как бы самому себе сказал Заманский.
Капитан погасил папиросу:
- Прошу вас высказаться точнее.
- Что вы сказали?  Да-да, конечно, но прежде хочу узнать, теперь-то вы убедились?
- Почти убедился. Ровно, как и сомневаюсь. Но, предположим, что ваша версия верна, предположим. Допустим, все сказанное вами – правда. Космический корабль, общение на уровне мыслей, магнитные ловушки…  Это можно допустить, если не считать увиденное галлюцинацией.   Но главный аргумент, Заманский. Где он? Никто и никогда не сможет убедить меня в том, что эти неведомые космические гости, эти опередившие человечество в своем развитии существа, имеют вид Заманского Дмитрия Дмитриевича. В это я никогда не поверю! Ты бы видел, Залкинд, что он нам там устроил. Вон Батманов до сих пор в себя прийти не может. А, Андрей Ильич?
Батманов кашлянул.
- Или вы являетесь неким интеллектуальным эталоном? Вершиной космической эволюции? А почему?  Разве во вселенной нет более достойных образцов?
- Конечно есть, - улыбнулся Заманский, - но дело в том, что…
- Позволю себе вас перебить! И попросить при мне свои улыбочки и ужимки оставить.  Это первое. Второе. Картина остается прежней, воз и ныне там – котлован, в котором находится некое устройство, которое вот-вот разнесет здесь все на куски от перегрева. Такое у меня сложилось впечатление.  Имеется также ссыльный гражданин Заманский, вводящий всех в заблуждение с помощью гипноза. А мы, то есть, я, директор комбината, парторг и главный инженер опять остались в дураках. Учитывая, что сейчас уже половина одиннадцатого ночи. Что скажете?
- Позвольте по порядку.  Относительно гипноза. Если бы, по-вашему, я обладал такими уникальными психическими способностями, то что, скажите на милость, что помешало мне загипнотизировать вас раньше? И внушить вам все, что мне угодно? Например, меня отпустить?
– Верно, Сергей Николаевич! – шевельнулся Батманов.  - Здесь он прав. Ты же сам видел, что происходило с этой штукой? Если бы это была перегретая мина, давно бы уже рванула. Надо звонить в Москву. Я заметил…
– Подожди, Андрей Ильич, не сбивай! – резко сказал капитан. – Продолжайте, Заманский.
– Я, признаться, и сам ожидал увидеть другое. Но теперь понимаю, что ничего иного появиться и не могло. Я имею в виду внешний вид, назову, пришельца. Почему? Да потому, что более надежной формы защиты от внешней среды чужой планеты не придумаешь. Понимаете? Это… это, как ядро ореха и скорлупа. В данном случае скорлупой являлся организм, идеально адаптированный к здешним условиям, поскольку он находится в родной среде обитания.  Его просто скопировали. Меня…
- Как?
- Это я не знаю.
- А почему именно вас, Заманский?
-Думаю потому, что общался с ними я. Были бы вы на моем месте – появился бы второй капитан Поляков. Но это внешне. Там внутри тела-скорлупы находилось иная сущность. Вы не заметили? Уже когда все… мм…  завершалось.
- Нет.
- А я успел. Такое… Дайте мне, пожалуйста, лист бумаги, я попробую нарисовать.
- Опять увиливаете?
- Как угодно. Впрочем, вы правы, сейчас не это главное. Главное то, что подобная встреча вообще состоялась.
- При помощи телепатии? То есть, мысленно?
- Именно так.
- А почему не с помощью звуков и русского языка? Привычным способом адаптированного к среде обитания организма?
Заманский пожал плечами:
- Предполагаю, что наша речь для них лишком медленна.
- Ловко.
- Ничего не могу с этим поделать.
- И о чем была скоростная «беседа», если вообще что-то было?
- Они снова просили помощи. И я, если можно так выразиться, выяснял, в чем конкретно она заключается.
- Выяснили?
- Да. Необходимо…
- Подробности после. А потом?
- Потом я попросил их привести в чувство пострадавшего, если не ошибаюсь, Ткачука. Но они, похоже, не поняли. Объяснить я не успел – все внезапно оборвалось.
«Ишь, благородный», – поморщился Поляков. Но всколыхнувшуюся неприязнь в себе мгновенно подавил:
- Вы сказали «оборвалось», а причина? Что помешало вам телепатически беседовать дальше?
- Мне может, если не считать ваши угрозы, не помешало ничего. А им, как это ни странно, помешал табачный дым.
- Дым? – изумился Поляков.
- Именно дым. Воспринятые через легкие содержащиеся в табачном дыме яды, вызвали мгновенное отравление у того, кто находился в человеческой телесной оболочке.
- Позвольте, Заманский, вы сказали дым? Простой табачный дым? – спросил изумленный Залкинд. – Вот этот?
Парторг кивнул на плавающей под потолком дымные слои.
- Да.
- Да как же это может быть? Мы здесь все курим одну за одной, а вы спокойно сидите, дышите, спокойно разговариваете? Такая диалектика мне непонятна.
- Возможно это объясняется особенностью организма того существа, что находилось внутри созданного тела.  Во всяком случае, наш диалог был внезапно прерван.
- Ты слышал, товарищ капитан? – Залкинд начал улыбаться. – Они не выносят дыма. А давай-ка, мы их курить научим! Они нас летать на крышках от кастрюли, а мы этих космических слабаков курить. Ты представляешь…
Парторг не договорил. Он принялся смеяться. Вместе с ним громко засмеялся Батманов и захихикал Боков. Поляков оставался сосредоточенным и хмурым. Но и он вдруг преобразился - его сердитые глаза весело заблестели, с лица исчезло жесткое выражение:
- Спокойно, товарищи, спокойно. Посмеялись и хватит. Хотя, хорошая шутка никогда не помешает, но всему свое время.
Когда смех затих, дружелюбно обратился к старику:
– Все, Дмитрий Дмитриевич, сдаюсь! Научная логика мои сомнения полностью развеяла. Теперь и я считаю, что нужно срочно связаться с Москвой. И первый звонок, как нам советовал товарищ Заманский, необходимо сделать в Академию наук. Завтра с утра и свяжемся. Товарищ Комлев, докладывать поручаем вам. Уверен, вы прекрасно справитесь.
Комлев поправил очки и начал краснеть.
- А конкретные сведения, как наиболее компетентное лицо, так сказать отчет о… о контакте предоставит товарищ Заманский. Пусть теперь ученые мужи ломают головы, что делать дальше, а мы вернемся к своим непосредственным обязанностям. Хватит с нас волнений. А теперь, Дмитрий Дмитриевич, самый насущный вопрос. Скажите, как же мы можем им помочь? Ведь теперь это наш долг.
Заманский, удивленный произошедшей в капитане переменой, внимательно на него посмотрел. Поляков улыбнулся ему доброй, открытой улыбкой:
– Простите меня, Дмитрий Дмитриевич, помучил я вас своими подозрениями. Знаете, служба такая, учитывая, что сомневаться – часть моих обязанностей.  В простые вещи и в те порой перестаешь верить, а тут… Да еще третьи сутки, как я на ногах, вот нервишки и дают о себе знать. Так, что нам нужно сделать? Говорите.
- Необходимо стабилизировать магнитное поле.
- Товарищ Комлев, запоминайте. И каким образом?
- Для этого нужно создать дополнительный полюс и синхронизировать индуцированные в армированном котловане магнитные токи. Необходимы кое-какие расчеты, но в общем приближении действия следующие: необходимо установить в точно определенном месте два дополнительных полюса, создать контур переменного тока, затем установить в…
- Простите, что перебиваю, Дмитрий Дмитриевич, но это, как я понял, принцип.  Скажите самое главное – мы, то есть комбинат, в состоянии решить эту задачу?
 - Думаю, да. Работы, как таковой не много – вырыть еще несколько траншей, подвести ток, и установить магнитные полюса.
- Ну вот, с самым главным мы определились. Поэтому! Лейтенант Боков сейчас отвозит товарища Заманского домой.  А вы, Дмитрий Дмитриевич, делаете расчеты и составляете четкий рабочий план. Главное слово сейчас за вами. Вы, товарищ Комлев, готовьтесь к завтрашнему разговору с Москвой. Боков, подвезешь Юрия Степановича?
- Как прикажете, товарищ капитан.
- Так и прикажу. А мы с Батмановым напоследок навестим бригаду бетонщиков. И последнее.  Всё по-прежнему остается в строжайшей тайне. До тех пор, пока сюда не приедут ученые и не сделают официальное заявление.  Но пока (капитан, смешно округлив глаза и нахмурив брови, приложил палец к губам) молчок. Всем еще хватит шумихи, когда люди узнают о гостях из космических бездн. Есть возражения, товарищи?
- Возражений нет, - за всех ответил Батманов и поскреб искусанную комарами макушку.
Капитан подошел к Заманскому и пожал ему руку:
– Спасибо, товарищ Заманский. И еще раз прошу простить мою резкость. Увидимся завтра. А сейчас подождите, пожалуйста, в приемной. Буквально одну минутку - я скажу лейтенанту несколько слов, и он сразу вас отвезет.
Заманский сделал галантный поклон.
- А вы, товарищ Комлев, можете пока у Дмитрия Дмитриевича полюбопытствовать, относительно наших дорогих гостей из космических бездн. Вижу, как вам это интересно.
Когда за Заманским и Комлевым закрылась дверь, приветливый и ласковый Поляков снова стал прежним – серьезным, собранным и бесстрастным.
- Старый идеалистический болван, – тихо сказал капитан. – И от такого болвана мы все зависим. Боков, глаз с него не спускать! Ни днем, ни ночью.
- Есть, товарищ капитан!
- Следи, как бы он что-нибудь еще не выкинул. Опасный тип. Очень опасный. Отвези его домой. А заодно и главного инженера. От дома старикашки не отлучайся.  Если в машине они будут продолжать разговор, внимательно слушай и запоминай.
- Вас понял, товарищ капитан!
- Иди!
Боков отдал честь, щелкнул каблуками и, взяв стул, вышел.
- Так ты играл?! – облегченно спросил Залкинд. – То-то, я думаю, подменили нашего Полякова. Затеял что-нибудь?
- Есть одна идея.
Поляков, встав у схемы комбината, принялся ее изучать.
- Неужели ты, Сергей Николаевич, все еще сомневаешься? – спросил Батманов, открывая для проветривания окно. – После такого? Все эти светящиеся трубки  и прочая чертовщина.
– Нет, Андрей Ильич, теперь я не сомневаюсь, - Поляков, не отрываясь, смотрел на план-чертеж, -  Но неизвестно, что лучше – японская бомба или «они» с их телепатическими возможностями.
- М-да… Однако устал я за этот денек, дюже устал. Может это… бодрящего?
- Не сейчас. Сейчас мы к бетонщикам.  У тебя есть курево?
- Всегда!
- Захвати им папирос. А ты Яков Семеныч, иди с богом домой. Сам, надеюсь, доберешься?
- Дело привычное (Залкинд и Батманов жили в новом доме, находящемся в пятнадцати минутах ходьбы).
- Тогда до завтра, – оставив схему, капитан подошел к парторгу и пожал ему руку.
* * *
У дверей раздевалки бетонщиков бдительным часовым стоял человек Полякова.
- Все тихо, Збруев?
- Тихо, товарищ капитан.
- Заперты?
- Как вы приказывали.
- Открывай.
Збруев достал из галифе ключ и отомкнул дверь.
Капитана и Батманова встретили вонь нечистых ног и пота, сопение и мрак. Поляков уверенным движением (привычка запоминать мелкие детали помогла ему безошибочно найти выключатель) зажег свет.
Привалившись спиной к шкафчику, слегка приоткрыв рот, похрапывал Копченко. За столом, среди скомканных, промасленных газет, в которые была завернута еда-«шабашка», бесшумно спал Козлов. Голова его покоилась на книге. Напротив, уткнувшись лбом в кепку, сопел Павел Смирнов. Архипов, бросив спецовку в угол, устроился на полу. Бригадир Ткачук в том же покойницком положении лежал на скамье. Левый глаз его так и оставался приоткрытым, в нем блестящей точкой отражалась лампочка.
- Намаялись сегодня ребята, – вздохнул Батманов.
- Намаялись?
Услышав разговор, Козлов вздрогнул и поднял голову. Узнав директора и капитана, вскочил:
- Все без изменений, товарищ капитан.
- Тогда оставайтесь здесь. По домам я вас сегодня не отпускаю. Тем более, что для сна в кроватях вы не нуждаетесь. Покидать раздевалку можно только в уборную. И то, по одному. Если очнется бригадир, в разговоры с ним не вступать, и сразу посыльного в дирекцию. В любое время.  Посыльным назначаю Смирнова. Старшим в бригаде пока остается Копчено. Все понятно, Козлов?
- Да, товарищ капитан. 
- Замечательно. Идем, Андрей Ильич.
Батманов протянул Козлову папиросы. Мгновенно вскрыв пачку и жадно закуривая, Козлов услышал из-за двери:
- Збруев, запирай! И ты тоже можешь курить.
- Благодарю, товарищ капитан!
…Вернулись в кабинет, Поляков вновь подошел к схеме комбината. Постояв с минуту, устало произнес:
- Если не возражаешь, останусь-ка я, Андрей Ильич, у тебя. Пока машину вызовешь, пока доедешь. А мне иногда и спать надо.
- О чем разговор! Оставайся, Сергей Николаевич, мой диван в твоем распоряжении. Батманов достал из нижнего яруса книжного шкафа фланелевое одеяло и небольшую подушку в узорно вышитой наволочке.
- Эх! Счастливый ты человек, Батманов! Жена рукодельница, борщи, котлеты, дом от работы в двух шагах, спирт без ограничений.
- Ну… - Батманов смутился. - Тебе больше ничего не надо?
- Мне бы только лечь.
Батманов щелкнул себя по горлу:
- А снотворного?
- У меня и без него глаза слипаются.
- Тогда не буду мешать. Когда мне завтра появляться?
- Приходи в семь. И Залкинда с собой захвати – кто рано встает, тому и карты в руки. 
- Исполним, капитан.
Батманов вышел.
Поляков медленно снял с себя портупею и аккуратно положил рядом с телефоном на стол. Потом погасил свет и сел на диван… Разулся, закрыв голенища сапог влажными портянками. Блаженно улыбнулся, с наслаждением лег. И, не успев повернуться на бок, уже спал.
Забытье капитана длилось не более трех часов. В начале пятого холодная предрассветная   тишина ночи была прострелена винтовочными выстрелами. Их было два. Первый заставил капитана открыть глаза. Второй полностью вернул его в реальность. Из окон уже поступал серый свет, стенные часы над капитаном показывали четыре часа двенадцать минут. Быстро обувшись и стянув себя портупеей, капитан выбежал из кабинета.
Выбегая из здания правления Поляков, чуть не сбил Павла Смирнова.
На лице парня был написан ужас.
- Т-товарищ капитан! Там у нас Ткачук очнулся. Но другой!
- Идем, по пути расскажешь.
Как понял Поляков, произошло действительно нечто ужасное. Пока он спал, спали и бетонщики. Поэтому никто не мог определить, каким образом и по какой причине бригадир Ткачук обрел способность двигаться. Только ее – на слова и ни на что более Ткачук не реагировал.  Проснулись от крика Козлова, который был ожившим Ткачуком сброшен со скамьи на пол. Также им был опрокинут стол. Когда Копченко смог включить свет, Ткачук уже стоял у двери, в нее слепо толкаясь. А потом ударом ноги ее вышиб. Мощи удара хватило и на находящегося в коридоре часового Збруева, которого распахнутой дверью сильно пришибло (Збруев достал ключ, но вставить его в скважину не успел).  Ткачук ушел. И за ним никто из бригады не побежал, потому что испугались. Побежал Збруев. Где он сейчас, где Ткачук - неизвестно…
- Кто стрелял?
- Не знаю, товарищ, капитан.
- Но откуда доносились выстрелы, сказать сможешь?
- Со стороны котлована.
- Так! – Поляков резко остановился. – Ты, Смирнов, иди к своим. Я к вам после.
Сменив маршрут, капитан почти бегом направился к котловану.
Над горизонтом поднималось пока еще бледное солнце…
Збруев стоял у той самой канавы, где накануне вечером от возможной взрывной волны прятались парторг и главный инженер. Радом со Збруевым (на лбу его была темная ссадина) со вскинутой винтовкой находился комвзвода Журбин. Винтовка его была направлена вниз.
- Доложите, обстановку,  комвзвод!
- Нарушитель, товарищ капитан.  Пришлось открыть огонь. И Збруев мне кричал «Стреляй!».
- Правильно, Журбин. Минуту…
Капитан быстро спустился в траншею. На дне ее, в серебристой от росы траве ничком лежал Ткачук. Поляков перевернул тело. 
Рот Ткачука был плотно сжат, к мокрому лицу прилип листок, на груди чернело кровяное пятно. Капитан коснулся артерии – пульса не было, кожа холодная.  Бригадир был мертв. Окончательно. Потому что имелся еще один признак смерти – приоткрытый левый глаз Ткачука, который сжал капитан. Зрачок мгновенно стал «кошачьим». 
- Продолжай, Журбин, - приказал капитан, выбравшись к бойцам.
- Я, согласно приказу товарища лейтенанта, проверил выставленные пост Галустьяна и прилегающую территорию. Обошел. Возвращаюсь на свою позицию. И вдруг вижу, что по дороге кто-то идет. А тут еще кошка.
- Кошка?
- Так точно. Кошка завыла. Оттуда, с котлована. А он идет. Я оружие на изготовку: «Стой! Не двигаться!».  Мужик точно оглох, прет прямо на меня. И не то рычит, не то мычит.  Я ему снова: «Стой! Стрелять буду!». Не реагирует!  Ну и…  А он И все равно прет, собака! Тогда я вторую. Вы же сами, товарищ капитан велели, чтобы ни одна живая душа.
- Приказ – есть приказ.
- А я нарушил, – Збруев встал по стойке «смирно». - Не удержал этого… этого чудища в раздевалке. Виноват.
- Твой вины, Збруев, нет. Есть особые обстоятельства. Теперь следующее. Ты, Збруев, возвращайся в раздевалку. На вопросы не отвечай.  И пусть там приберутся. И носа из раздевалки не высовывают! Если способны, то могут поспать.
- Разрешите исполнять?
- Исполняй.
Збруев побежал к бетонщикам.
- А ты, Журбин…
Тут раздался истошный кошачий вой. Как и говорил Журбин, из котлована.
- А ты, Журбин, найди что-нибудь и прикрой труп. Потом к Галустьяну (Галутьян был также и шофером, доставившего боевой наряд грузовика), скажешь, чтобы оставил пост и ждал меня в машине.  Сам потом снова сюда. Действуй!
И Поляков пошел к котловану.
Внизу, не приближаясь к диску, вдоль опалубки, подобно белке в колесе, бегала кошка. Проваливаясь в сетку арматуры, отставляя на ней клочья шерсти. Добравшись до лестницы, кошка обязательно ударялась о нее головой. Иногда тварь замирала, поднимала вверх морду, раскрывала пасть и издавала громкий отвратительный звук – нечто среднее между воем и мяуканьем. Зоркий Поляков увидел, что глаза кошки зажмурены.  Он вынул из кобуры наган и выстрелил кошке в голову, тотчас превратившуюся в брызги.
Постояв несколько минут у котлована (в разные стороны оглядываясь, словно с чем-то сверяясь), Поляков пошел в кабинет Батманова. Но не по бетонной дороге, а путем кратчайшим – через пустырь, вдоль еще одной канавы, минуя гору опилок и компрессорную станцию. 
В кабинете капитаном был сделан звонок:
- Андрей Ильич, извини, что разбудил. Дай мне адрес твоего Комлева.
Часы показывали восемь минут шестого.
***
Комлев (полосатая пижама, несколько глупое спросонья и без очков лицо) открыл не сразу. 
- Одевайтесь, Комлев, вы мне нужны.
- Звонить в Москву?
- Не будьте идиотом! Для дела. Жду внизу через пять минут. И без костюма! Что-нибудь попроще, то, что не жалко испортить. У вас имеются сапоги?
- Что, простите?
- Сапоги.
- Нет. Но есть старые зимние ботинки.
- Вот их и обувайте.
Через десять минут грузовик отъехал от дома инженера (Галустьян пересел в кузов, вел Поляков) и через двадцать уже тормозил у жилого барака на восточной окраине N-ска, где находилась комнатка Заманского. Возле заросшего сиренью палисадника стоял «Ленинградец» капитана.
Боков и Поляков одновременно выскочили из машин.
 - Здравия желаю, товарищ капитан!
Боков был бодр и свеж. Щеки его украшал румянец абсолютно здорового человека.
- Как там наш старый специалист? Выходил?
- Нет, товарищ капитан.  Но свет у него горел всю ночь. Погас в пять утра семнадцать минут.
- Иди к старику, пусть немедленно собирается.
Пока Боков ходил к Заманскому, главный инженер был пересажен в «Ленинградец». Поляков стоял рядом и, дожидаясь лейтенанта, курил.
Появился Боков с бухгалтерской папкой в руках.
- Слег дедушка, товарищ капитан. Сердчишко прихватило, не выдержало напряжения. Но все расчеты сделать успел. Держите.
- Заболел? А не симулирует? – капитан принял папку.
- Не похоже, товарищ капитан. Бледный, вялый, еле поднялся.
- А вот это, Боков, даже хорошо! Очень хорошо.  Но подлечить Заманского надо, вечером он будет нужен в котловане, без него никак.  Поэтому запоминай. Первое. Ты с Галустьяном едешь сейчас в управление. И сразу пошли к Заманскому нашего Рукавишникова, чтобы осмотрел и дал необходимых лекарств. И никуда от старика не отлучается. Второе. Кто сегодня заступает? Капустин?
- Он, товарищ капитан.
- Капустин от дежурства освобождается. Ему нужно поехать в библиотеку посмотреть книги о звездах, галактиках, гравитации и магнитных полях. Пусть, особо не углубляясь, полистает, я его там найду. Третье. Аверина пока беспокоить не будем, никуда он от нас не денется. Показания с Быстровой будет снимать Чигиринский, он умеет с… «дамами». 
- Понял, товарищ капитан.
- И запомнил?
- И запомнил.
- Хорошо. А ты Боков, после того, как все исполнишь, можешь поспать в моем кабинете. За себя и за меня. Если ты мне понадобишься, тебя разбудят.
- Благодарю, товарищ капитан!
- Тогда, лейтенант, все. Я с инженером на комбинат.
Сев в машину, Поляков отдал папку Комлеву:
- По приезде изучите эти записки, проверьте и определите, возможно ли выполнить то, что здесь Заманский насочинял. А теперь послушайте меня.
***
В семь утра Батманов (с небольшим свертком в руках) и Залкинд вошли в директорский кабинет.
За столом Батманова сидел Комлев и что-то писал. В первое мгновение Андрей Ильич главного инженера не узнал – на Комлеве вместо привычного костюма была выцветшая, в пятнах краски куртка поверх тельняшки.
Окутанный дымом Поляков находился на диване:
- Утро доброе, товарищи, люблю пунктуальность. 
Капитан легко поднялся и пожал пришедшим руки.
- Извини, Андрей Ильич, что без тебя похозяйничал.
- Ты, о чем?
- Папиросами твоими одолжился. Курение отбивает аппетит.
-  Ерунда! А это тебе, Сергей Николаевич, жена передала: хлебушек, яички, рыбка копченая, - Батманов качнул свертком. - Сейчас я чаек на всех организую.
Батманов вышел.
- Ну как здесь? – спросил парторг, вынимая свои «перцовки».
- Плохо, Яков Семеныч. Ткачук убит.
Услышав о Ткачуке, Комлев вздрогнул.
- Как убит?! Кем?! Этой космической штукой? – Залкинд чуть не обжег себе пальцы спичкой.
- Нет, моими ребятами. Умом повредился ваш бригадир, безвозвратно. Вот и пришлось. После расскажу. К тебе же такой вопрос – ты сможешь занять народ часа эдак на три?  Но так, чтобы не уснули.
- У меня всегда найдется, о чем интересном поговорить с людьми.  Когда?
- А это нам главный инженер сейчас скажет. Вы закончили, Комлев?
- В целом, да.
- Будем считать, что закончили. Батманов!
Из приемной появился Батманов с подносом (стаканы с чаем, хлебушек, яички, копченая рыбка).
- Чуть позже, Андрей Ильич. Начинайте, Комлев.
Комлев поправил очки, кашлянул… Залкинд встал у карты, Батманов и капитан сели в кресла.
-Теоретически все верно. Ошибок я не заметил. А как будет на самом деле, сказать сейчас трудно. Но, по-моему, должно сработать. Чтобы освободить… освободить космический корабль из ловушки нужно…
Главный инженер принялся объяснять.
– Так, – задумчиво сказал Батманов, когда Комлев минут через пятнадцать закончил, – земляные работы мы выполним, и провода натянем, и ток подведем. Но где, черт его дери, я вам возьму две тонны магнитного железняка? А, товарищ Комлев? До ближайшего обогатительного комбината… Яков Семеныч, посмотри, сколько до Комсомольского?
- Семьсот километров.
- Вот так. Даже если машины выедут немедленно, то вернутся лишь завтра к вечеру. Есть у нас такое время?
- Нет, - ответил Поляков. – Возможны ли какие-то технологические изменения, Юрий Степанович?
- Я думаю, Заманский предложил оптимальный вариант. Но чугун тоже подойдет.
- Чугун? – Батманов повеселел. -  С этим проще. Это, может быть, я и организую. Не «может быть», а организую. Как срочно он нужен?
- Его засыпка произведется в последнюю очередь. Вначале надо вырыть траншеи (Комлев заглянул в свой листок) довольно сложной конфигурации.  Хорошо, что они не глубокие.
- Тогда, - Поляков взял стакан с чаем, - Ты, Андрей Ильич, обеспечиваешь двумя тоннами чугуна. У кого собрался просить? Не у Самойлова ли?
- У него. И прямо сейчас, пока он дома.
Батманов подошел к телефону.
- Павел Иваныч? Приветствую! Батманов беспокоит. Дело такое…
Разговор был недолгим.
- Даст! – повесил трубку Батманов. – Болванки и накопленный за неделю брак.
- Хорошо, - жуя хлеб, сказал Поляков, - Займешься доставкой сам. Лом выгрузи у навеса. А ты, Залкинд, пройдись по цехам и оповести о расширенном партийном собрании. Начнешь его сразу по окончания рабочего дня.  И пусть на твоем выступлении, как говорится, «яблоку будет негде упасть». Комсомолки и мамаши освобождаются. Если сегодня будешь связываться с обкомом, о котловане пока не говори. Я сам это сделаю по завершении.
- Завершении чего?
- А это, Залкинд, наш с товарищем Комлевым секрет. - Поляков кивнул на поднос, - Пейте чай, Юрий Степанович, закусывайте. Не стесняйтесь.
Пока главный инженер, давясь ел и пил, капитан, встав у окна, смотрел, как от набравшего высоту и силу солнца блестят стекла его автомобиля.
- Я все… Что мне теперь делать?
- Очень странный вопрос. Вы, Юрий Степанович, будете руководить работами в котловане. Сколько их там, четверо? Плюс двое моих ребят, хватит?
- В принципе…
- Давайте, без принципов! Должно хватить. Вы сами недавно только что сказали, что глубоко копать не надо.  И не забывайте - на работы в котловане никого из посторонних привлекать нельзя.
- Конечно, конечно.  Если что, помогу сам.
- Когда вы последний раз держали лопату в руках? Нет, копать вам не придется, не забывайте о трубопроводе.
Услышав слово «трубопровод», Залкинд и Батманов переглянулись. От внимательного капитана это не ускользнуло:
- Сюрприз, Батманов. И спасибо тебе за завтрак. Идемте, Юрий Степанович, времени мало.
На улице между капитаном и главным инженером произошел следующий разговор:
- Мощности насоса хватит?
- С избытком. Он рассчитан на сто атмосфер.
 - Помощники нужны?
- Подсоединение я сделаю сам, а вот с переходником и магистралью…
- Дам комвзвода Журбина (брови Комлева удивленно поднялись, но спрашивать, кто такой Журбин, он не стал). А сейчас идите к себе, берите все необходимое для разметки и начинайте. Через четверть часа встречаемся у котлована.
***
- Здравия желаю, товарищ капитан! – гаркнул охраняющий бетонщиков Збруев.
- Как там у них?
- Тихо, должно быть, спят.
- Молодцы, все нипочем ребятам. Открывай.
Капитан вошел в пропитанное тяжелым духом помещение, зажег свет. Сидя за столом, положив головы на руки, спали Павел Смирнов и Козлов. Копченко лежал на скамье, занимаемой раньше бригадиром. Архипов скорчился в углу на полу.
- Подъем, хлопцы! – весело крикнул Поляков.
Когда разбуженные люди обрели способность полноценно соображать, капитан улыбнулся и бросил на стол пачку батмановских папирос:
- Угощайтесь! 
Бетонщики, настороженно поглядывая на капитана, закурили.
- Что это вы такие грустные?
- А чего радоваться, товарищ капитан? – спросил Копчено.
- А какие причины для грусти, Григорий? Все прекрасно. Ваш Василь в больнице, дождя нет. Сейчас вас покормят, вчера у вас был выходной. И!
Благодушие и улыбка капитана оставили.
- И Родина! – голос Полякова точно взмыл. - Родина поручает вам задание государственной важности. А что это значит? Это значит, Копченко, что никаких вопросов! Никаких сомнений и собственных догадок. От вас требуется только самоотверженный труд. Если понадобится, до изнеможения. Считайте, что вас мобилизовали на фронт! Докуривайте, потом быстро на оправку и к котловану.  Збруев будет вас сопровождать.
Под навесом бетонщиков ждали Журбин и организованный им завтрак (сухие пайки). Комлев совершал свои манипуляции у котлована.
- Ешьте, курите и за работу! – Поляков открыл стоящий на столе бак с водой. Бак был почти полон. - Все, что скажет главный инженер выполнять с особым тщанием. Слушать его беспрекословно. Всякие разговоры запрещены! На прием пищи даю десять минут.
Через десять минут капитан остался под навесом один. Зайдя по нужде в уборную, он заглянул в канаву с телом Ткачука. Вместо тела на дне канавы высилась груда промасленного тряпья, неизвестно где добытая Журбиным.
В десять утра капитан входил в читальный зал городско библиотеки. Народу в ней не было – лишь плечистый темноволосый человек в форме старшего лейтенанта государственной безопасности. Рядом, слева от Капустина высилась стопка книг, справа лежала фуражка.
- Здравия желаю, товарищ капитан! – вскочил Капустин.
- Здравствуй, Витя. Садись.
Капустин сел, Поляков тоже.
Неофициальное обращение по имени означало одно – задание, которое старший лейтенант получит от капитана будет сложным.
- Дело, тебе поручаемое, очень ответственное. Космического (капитан взял лежащую перед Капустиным «Галактика «Млечный путь»), можно сказать, масштаба. И потребует от тебя все твое умение перевоплощаться.  Ты у нас в этом первый, даже Бокову до тебя далеко. А сыграть, Витя, тебе придется московского гостя. Ученого из Академии наук. Этакого восторженного дурака, набитого знаниями так, что они из ушей лезут. Пугаться не надо, много говорить тебе не придется, больше будешь слушать и кивать. Но кивать по-особенному - с напряжением, глубокомысленно и понимающе. А прежде, чем что-нибудь изречь, ты, Капустин, должен пять минут морщить лоб. Понимаешь?
– Понимаю, товарищ капитан. Плюс латынь, чистый носовой платок, шляпа.
– Именно. А тебе и латынь знакома?
– Немного, товарищ капитан. Зубрил, когда учился в медицинском.
– Но случай не медицинский. Какой?  А вот это, Витя, определить трудно. Звезды, магнитные поля, иные миры, марсиане.
- Марсиане?
- А кто его знает, откуда они прилетели. Но добрались. А пока готовься – названия, термины, понятия и прочее. После займись внешним видом: костюмчик, галстук, какие в столице носят, ботиночки. Облейся одеколоном. И обязательно портфель приготовь. И жди меня у себя дома, начиная с… двух часов.
- А фотокамеру брать?
- Умница, Витя! Непременно возьми, это важная деталь. Но, никаких пленок! Бери пустую и щелкай, сколько душе угодно. Поверь, будет, что запечатлевать.
Капустин кивнул.
- Тебе сколько лет?
- Тридцать один, товарищ капитан.
- Эх! Годочков бы пять-семь прибавить. Но ничего не поделаешь. Все! Я поехал, можешь не вставать.
Через пятнадцать минут машина Полякова остановилась у «Второй пожарной части».
- Здравия желаю! – козырнул капитан, входя к ее начальнику, грузному пожилому усачу Воронову. Воронов поливал фикус, заслонявший узкое окно сумрачного кабинета.
- Здравствуй, Сергей Николаевич. Какими судьбами? – Воронов поставил лейку на подоконник и подошел к Полякову для рукопожатия.
- Нелегкими, Валериан Тимофеевич. Мне нужны пожарные шланги.
- Не шланги, Поляков, а рукава. Тебе какие, всасывающие или напорные?
- Напорные. Общая длина должна быть четыреста метров. Ни больше, ни меньше.
- Сколько?!
- Четыреста.
- Ну, брат… У меня на складе от силы двести. Ну, двести сорок. А машины разукомплектовывать не имею права. Тебе обязательно новые?
- Любые, но, естественно, герметичные.
- Тогда… Посиди пока, я скоро.
Воронов вышел и вернулся через четверть часа:
- Набралось! Даже с избытком - десять скруток новых и двенадцать списанных. Стало быть, общая длина у них четыреста восемьдесят метров.
- Спасибо тебе, Валериан Тимофеевич! А теперь бегу. Ты приготовь их к погрузке, скоро к тебе приедет мой Галустьян. На днях верну. И обязательно объясни ему принцип соединения.
- Да какой там принцип? Чугунные полугайки Ротта. Дело нескольких секунд.
- Замечательно! Еще раз, Валерий Тимофеевич, спасибо.
В половину первого на территорию комбината, через ворота «железной дороги», въехал грузовик Галустьяна.
***
Столовая, как того требовал Поляков, была забита до отказа. Уже переодетые и отмытые после работы (участников партсобрания сегодня отпустили на час раньше) люди ждали Залкинда. Cидели за столиками, развернув стулья в сторону приготовленного для парторга места. «Место» тоже было столиком, покрытым скатертью, украшенным банкой с цветами и фарфоровой плошкой-пепельницей (это постаралась участвовавшая в собрании старший повар Игнатьева). Столик Залкинда находился в центре. Совсем недалеко от него сидели давешние секретарь собрания, редактор газеты, бородатый плотник и завгар.  Идея помещать себя в «гущу» пришла Залкинду в голову год назад, и это очень нравилось рабочим: никакой дистанции, все на равных, парторг среди них. 
Яков Семенович появился в половине шестого. Гул голосов мгновенно стих. Залкинд прошел к приготовленному для него столу, осмотрелся. 
- Товарищи! – начал Залкинд. – Я собрал вас для того…
Тут со стороны складов донесся громкий паровозный гудок.
- Закройте окна.
Окна были закрыты, и Залкинд продолжил:
- Я хочу поговорить с вами о трех вещах или причинах, без которого все наши успехи и достижения не имеют цены. Я имею в виду трудовую дисциплину, происки врагов и личную ответственность каждого. Ответственность, подразумевающую словесную сдержанность и полное отсутствие тяги к распространению вредных слухов. Как вы знаете…
Залкинд в течение получаса рассказывал о готовившейся на комбинате диверсии, конкретно не указывая, в чем она состоит. Упомянул он и о капитане, который со своими отважными бойцами эту диверсию предотвратил.
- И теперь, товарищи, нам ничего не грозит! И пособники - а они прячутся среди нас – будут сурово наказаны!
Залкинд прервался, чтобы закурить свои едкие папироски.
- Не возражаю, если вы тоже будете курить, не возражаю.  Разговор у нас будет долгим (Залкинд при затяжных встречах с народом курить позволял).
Взметнулась рука.
- Что тебе, Соболев?
- А пепел и окурки куда?
- Лидия Ивановна, - обратился Залкинд к поварихе. – Поставьте, пожалуйста на столы тарелки.
Не обращая внимания на повариху, парторг продолжил:
- Далее. Вчера у нас на комбинате произошло вопиющее. Бывший бригадир Ткачук целый день в жутко пьяном виде  провалялся в раздевалке.  Забыв о совести и долге коммуниста. Нет ему прощения! И ноги его на комбинате больше никогда не будет! А меня душит стыд! Скажите мне, почему бригадир, который обязан быть примером, наплевав на всех и вся, позволил себе напиться до потери пульса?  В этом его пример? Вчера Ткачук, завтра кто-то еще. Как подобное пресечь, учитывая специфику, учитывая неизбежный соблазн воспользоваться нашей собственной продукцией? Я хочу, чтобы вы, каждый из вас открыто высказался на этот счет. Без всякого угодничества и лицемерия. Выступайте с мест.
Почти час длились выступления и жаркие споры.
Когда тема себя исчерпала, Залкинд счел нужным прочесть (читал принесенную для этого центральную «Правду») речь Сталина на торжествах по поводу пуска в Москве метрополитена и добавить свои комментарии. После парторг стал рассказывать, как он, гостя в эти дни у сына, на метро катался…
* * *
Около семи вечера из барака, возле которого шумно играли дети, поддерживаемый под руку доктором Рукавишниковым вышел Заманский. За стариком приехал Поляков (он уже знал, что Комлев работы на котловане закончил). С ним сидели Боков и старший лейтенант Капустин. В костюме, с портфелем и шляпой на коленях.
- Боков встречай!
Лейтенант выскочил из машины, принял вялого Заманского и усадил его на заднее сиденье рядом с Капустиным.
- Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич! – сидящий за рулем Поляков с улыбкой повернулся к бумажно-бледному старику. - Как ваше самочувствие?
- Благодарю, теперь вполне, благодарю.
- Я вам тоже обязан сказать спасибо за ваши труды. Все сделано, согласно вашим техническим рекомендациям. Хотел к вам заехать раньше, да вот гостя встречал на аэродроме. Прошу познакомится – рядом с вами товарищ Чистяков. Чистяков Константин Федорович из Москвы. Посланец Академии наук.
- Чрезвычайно рад знакомству, Дмитрий Дмитриевич! – лицо Капустина изображало почтительный восторг. – Известие вашего инженера Комлева меня, да и всех просто потрясло!  До сих пор в себя не могу прийти. Думал, вздремну в самолете, какое! Ни спать, ни пить, ни есть, пока не увижу.
Поляков завел мотор, автомобиль мягко тронулся.
- Нам долго ехать, товарищ капитан?
- Минут двадцать, не дольше, здесь расстояния короткие.
- Скорей бы! Неужели свершилось, Дмитрий Дмитриевич?! Поверить не могу!
- Да, - с легким присвистом тихо сказал Заманский, - Сам не могу поверить. Так обыденно, так незаметно и так фантастично.
- Именно! Профессор Симанский, меня сюда отправивший, выразился подобным же образом. Он очень жалел, что не может прилететь сам. И я счастлив, что выбор профессора пал на меня.
- Простите, а где вы трудитесь?
– В Гидре!  Это мы так шутливо называем нашу Группу изучения реактивного движения. А вы читали работу Симанского «Квантовая гравитация»?
– Нет, не доводилось.  Последние годы я… несколько сменил профиль и научную литературу давно читать перестал.
– Жаль. Замечательная вещь. А ряд выкладок… – машину качнуло, изображаемый Капустиным Чистяков на миг отвлекся. – Ого, какой у вас фонтан! Не хуже московских.
- Это наш центр, – заметил капитан.  - Вот новый кинотеатр, а это закусочная.
- А скоро мы приедем?
- Потерпите, Константин Федорович, уже скоро.  А как там? Ничего со вчерашнего вечера не изменилось? Вдруг они уже улетели?
- Я звонил на комбинат - там все без изменений. Да вот и Дмитрий Дмитриевич утверждает, что без нашей помощи сделать это невозможно. 
- Да, об этом говорил звонивший товарищ. Что-то связанное с изменением магнитного поля.  Вот как бывает! Мы, еще только приступающие к освоению космического пространства, и «они», далеко нас опередившие. И тем не менее, в нашей помощи нуждающиеся, чтобы улететь.  А может, они еще ненадолго останутся?   Мы им нашу Землю покажем.
- Насколько я понял, - Заманский поморщился и погладил себе грудь, - в результате контакта, который имел дважды, здесь они задерживаться не собираются, по той причине, что наша планета, как объект исследования их не интересует.
-Ах, вот как! Заносчивость богов. А если…
Капустин еще несколько минут продолжал болтать.  И лишь после того, как машина остановилась перед зданием дирекции, замолк.
Их встречал стоящий у клумбы Батманов.
Боков выскочил из автомобиля и помог Заманскому выбраться.
- Знакомься, Андрей Ильич, - капитан указал на Капустина. – Товарищ Чистяков из Москвы. Прибыл к нам в качестве эксперта. А это Батманов Андрей Ильич, директор комбината.
Батманов с уважением пожал Чистякову-Капустину руку:
- Чайку с дороги?
- Нет! Лучше сразу на место. Секундочку! - Чистяков раскрыл свой портфель и вынув фотоаппарат, повесил его на грудь.
- Портфель и шляпу вы можете оставить в машине, – посоветовал капитан.
- Верно! Записи я потом сделаю. Идем?
К котловану добирались долго – Заманский шел медленно, иногда останавливаясь и отдыхая.
Когда, наконец, дошли до обеденного навеса, солнце село, превратив линию горизонта в оранжево-золотую полосу. Опять вылезли комары и застрекотали ожившие в прохладе сверчки.
У котлована, кроме комвзвода Журбина с винтовкой на плече, никого не было.
Увидев приближающуюся делегацию, Журбин бросился им навстречу и, воткнув руку в фуражку, доложил:
-Все готово, товарищ капитан!  Рабочие в раздевалке отдыхают. Вместе со Збруевым.
- А где же главный инженер? – удивленно спросил Поляков.
- Товарищ главный инженер ушел подключать электричество.
- Ясно. Оставайтесь здесь!
Капитан сделал приглашающий жест московскому гостю:
- Прошу!
Чистяков первым устремился к котловану. За ним последовали Поляков, Батманов и Боков, постоянно следящий, чтобы немощный, согбенный старик не споткнулся и не упал.
Вид площадки изменился до неузнаваемости. Две внушительные пирамиды чугунного лома высились одна напротив другой по разные стороны периметра. Несколько неглубоких траншей опоясывали котлован, образуя некий пунктир окружности, в точном центре которой находился диск. В каждой из траншей были установлены шесты, составляющие собой единую пару, опутанную растянутыми между траншеями проводами. Рядом с песочной кучей стояла сколоченная из брусков тренога с прожектором, направленным в сторону летательного аппарата.
Заманский к котловану пока не приближался. Он в сопровождении лейтенанта внимательно осматривал работу Комлева, осторожно и неуверенно ступая между куч выбранной земли. Иногда старик кивал и что-то бормотал себе под нос.  Убедившись, что ошибок нет, старик присоединился к стоящим возле лестницы в яму.
Капустин уже не играл. Он совершенно естественным образом замер с полуоткрытым от изумления ртом.  Батманов, никак свои чувства не выражал, но смотрел больше на Полякова, чем на лежащий в котловане диск. Лицо капитана было азартно-злым. Как у охотника, взявшего на мушку желанную цель.
- А это что? – обратился Заманский к Полякову и указал на свисающий в котлован пожарный шланг. 
- А это, Дмитрий Дмитриевич…
Сочинять разумный ответ Полякову не пришлось.
- Стойте… - прошептал старик.
- Началось? – тихо спросил капитан.
- Да. Прошу тишины.
- Боков… - шепнул капитан.
Находящийся позади всех лейтенант мгновенно исчез.
Заманский, еще с минуту назад страдавший от телесной слабости, распрямился. Его мутные глаза заблестели здоровым блеском. И было видно, что для него теперь не существует ни капитана, ни Батманова, ни Чистякова, который с невероятной быстротой оказался на противоположной Заманскому стороне и принялся щелкать фотокамерой.
Несколько минут Заманский улыбаясь, кивал головой.
Затем полным силы голосом произнес:
- Я хочу спуститься.
Так совпало, что в этот момент ярко вспыхнул свет. Его бросил в котлован прожектор. Диск серебристо заблестел, а вокруг сразу стало темно.
Пока Заманский (самостоятельно и довольно ловко) с Поляковым спускались по скрипучей лестнице, по краю диска пробежали зеленоватые, заметные даже при слепящем электрическом свете всполохи. В нем что-то тихо загудело. И… произошло невероятное. Скрипнули освобожденные от тяжести прутья арматуры, диск выровнялся и на небольшой высоте плавно завис над сеткой.
Батманов судорожным, незамеченным им самим движением прошелся ладонью по вспотевшей голове, Чистяков фотографировать перестал, впившись глазами в капитана.
- Что?! Нам нельзя подойти? – сдавленно прошипел Поляков Заманскому, который не двигаясь дальше, стоял с капитаном у подножия лестницы.
–  Они дарят нам бесценные знания. Я потом запишу. Все, что усвою.
Передача «знаний» длилась минут пять, после чего по лицу Заманского потекли слезы.  Старик беззвучно зарыдал, улыбаясь при этом счастливой улыбкой. Плача и улыбаясь, он подошел вплотную к диску. За его спиной встал Поляков.
- Они улетают… Они нас покидают… – шептал старик, бесстрашно касаясь поверхности диска.
- Как! Уже? – воскликнул Чистяков, заметив некий жест капитана.  – А мы… а… вот, Дмитрий Дмитриевич!
Он сунул руку в карман пиджака и вынул небольшой сверток.
- Это посылка из Академии. На память от советских ученых. Таблица Менделеева, формулы Ньютона, фотокарточка Ленина. Передайте им. Нельзя же вот так!
Капустин бросил сверток Полякову. Тот его ловко поймал и сунул в руку старику. Заманский закрыл мокрые глаза и, что-то «услышав» в ответ, кивнул:
- Они благодарят и готовы принять.
С диском начались превращения: находящаяся перед Заманским часть корпуса «раскалилась», и из багровой окружности стал выдуваться пузырь…
Процесс повторялся – через минуту пузырь вытянулся в золотистый стебель, конец которого стремительно набухал, чтобы еще через минуту-две принять вид   раструба-цветка. Полностью   раскрывшись, он стал темнеть, «остывая» и обретая твердость. 
И вот тогда Поляков заорал:
– Боков!!! Журбин!!!
Аквамариновую темноту неба с шипением перечеркнула яркая зеленая точка. Пущенная Боковым сигнальная ракета еще не успела описать дугу и погаснуть, как в несколько прыжков капитан оказался у пожарного шланга. Схватив свисающий конец, Поляков бросился обратно к раструбу (стараниями Журбина подтянуть тяжелую кишку ему удалось без особых усилий).
 Грубо оттолкнув не понимающего, что происходит Заманского (сверток с «подарком» от советских ученых отлетел в сторону, но старик не упал), капитан воткнул шланг в сердцевину воронки. Соприкосновение вызвало металлический, чокающийся звук, сменившийся сипением - из шланга повалил дым.
Часть его сразу уходила в раструб, часть, окутывая Полякова и Заманского синим туманом, поднималась на диском. В аппарате снова мягко загудело, воронка, в которую била тугая дымная струя, стала разогреваться… Но было поздно, обратной метаморфозы не случилось. Светящийся раструб, слегка изменив форму, потускнел; стебель, потеряв текучесть, перестал втягиваться в корпус. По краю диска пробежали слепящие глаза сиреневые всполохи-протуберанцы, и диск, сотрясая тяжелым, гулким ударом окрестность, вмялся в армированное дно котлована.
Поляков отбросил выдающий уже не табачный дым, а теплый воздух шланг и вытер мокрое от пота лицо. На краю котлована в ожидании приказаний появился Журбин. Батманов полез за папиросами. Капустин, переставший быть московским Чистяковым, тоже закурил.  Сгорбленный Заманский стоял, закрыв лицо руками.
 - Я подозревал, что вы мерзавец, капитан, - с натугой дыша, произнес старик, опустив ладони. Дрожащие губы его имели мертвенный синеватый тон. – Ни принципов, ни правил – все средства хороши. Но, чтобы до такой степени?  Зачем вы их убили? Вы понимаете, что это был один шанс из миллиона?!  Вы в состоянии понять, степень непоправи…
Заманский вздрогнул, схватился за сердце и упал.
Поляков наклонился, коснулся артерии Заманского.  И ответил, хотя знал, что Заманский его, а теперь и никого на свете, слышать не может:
 - Вы правы, господин мечтатель, – у нас был один шанс из миллиона, и я им сумел воспользоваться.
Капитан обошел диск, несколько раз под него заглядывая.
- Вот она где! -  сказал он себе и, скрипя ступенями лестницы, стал вылезать из котлована.
***
Расширенное партийное собрание длилось третий час. Неисчерпаемый на темы Залкинд увлеченно рассказывал о своей встрече с Калининым – как Михаил Иванович улыбался, как ласково пожимал Залкинду руку, что говорил.
Якова Семеныча внимательно слушали – вдохновение его исторических воспоминаний передалось всем.  Слушали, забыв о времени, голоде, не чувствуя жаркой, словно липкой духоты.  Не замечая облака дыма, образовавшегося за время безразмерного собрания под высоким потолком столовой.
Скопившийся над головами табачный дым был настолько плотен, что полностью скрывал лепную косицу (дубовые листья и желуди), опоясывающую немалый периметр помещения, розетки, из которых на узких стержнях свисали матовые шары окутанных сизым воздухом ламп. Невидимым оказался и вентилятор, согласно проекту, установленный над окошком раздачи.
  Впрочем, его покрытые мелом лопасти, сливаясь с побелкой верхней части стен, делали воздухоочистительный механизм незаметным, вентилятора как будто бы не было. Но он был. И, разбрасывая в стороны куски прилипшего к лопастям пупырчатого мела, со скрежетом набирая обороты, начал вращаться.
Случилось это после того, как главный инженер, стоящий в ожидании сигнала возле примыкающей к столовой компрессорной, замкнул рубильником необходимую электрическую цепь.
***
Выбравшись из ямы, Поляков понюхал рукав гимнастерки. – Постарался наш Залкинд, молодец. И ты, Капустин, тоже молодец! Вовремя включился.  Благодарю за службу, старший лейтенант! И дай скорее закурить, иначе я зарычу!
- Ну, как тебе наш спектакль? – после глубокой затяжки спросил Поляков у Батманова, находящегося под сильным впечатлением от происшедшего.
- Признаться… Признаться…
- Не надо, Андрей Ильич, еще не время для твоих призваний. Шучу, Батманов, не хмурься.
- А что с ним? - Батманов  указал на лежащего Заманского. – Обморок?
- Да нет, не обморок. Умер наш доброхот.
- Умер?!
- И это лучший для него выход. Журбин!
- Слушаю, товарищ капитан!
- Сейчас иди поешь. Потом смени Збруева, пусть тоже подкрепится. Когда начнет светать, Заманского уберете под диск. И Ткачука туда же. После ждите Бокова, он привезет брезент, чтобы накрыть это чудо космической техники и скажет, что делать дальше.
- Есть, товарищ капитан!
- Тогда, все. Мы уходим…
Едва Поляков, Батманов и старший лейтенант Капустин отошли от котлована, прожектор погас, оставив комвзвода Журбина во мраке.
На обратном пути к ним (шли и непрерывно курили) присоединился возникший из бурьяна Боков.
- Комлева отпустил?
- Так точно, товарищ капитан. Ждет в машине.
- К Залкинду заходил? Как там?
- Все в порядке. Расходятся по домам. Товарищ Залкинд отправился в кабинет Андрея Ильича.
- Хорошо. И…
Капитан что-то хотел добавить, но передумал и замолчал.  И лишь у дверей дирекции отверз уста:
- А тебе, Батманов, задание такое - выдать бетонщикам спирта. Найдется?
- Обязательно.
- Вот и угости рабочий класс. Но не в стельку. По домам никого не отпускай. На вопросы не отвечай, скажи все узнают после заливки. Заливать будут завтра. После бетонщиков иди домой.
- Понял.
- Тогда, честь имею! – Поляков пожал Батманову руку. -  Мы подниматься не будем. Залкинду от моего имени объяви благодарность. Встретимся завтра и все обсудим - вижу, что жаждешь. Перед приездом я позвоню. Вопросы есть?
***
Заливка котлована началась в половине седьмого утра. За работой следил лейтенант Боков. Иногда появлялся главный инженер, которому пришла гениально-простая идея подавать необходимую для раствора воду по пожарным шлангам (он же подсоединил их к водопроводу) и подключить барабан бетономешалки к проводам «электромагнитной установки», что позволило сократило путь цемента на восемь метров. Чугунный лом был сброшен в котлован. 
По расчетам Комлева объем заливки увеличился на четыре с половиной кубометра. Поэтому пришлось подвести к бетонному узлу еще полцентнера цемента. Возил Архипов, а Копченко забрасывал в барабан.  Козлов занимался водой и отправкой готового раствора в котлован, куда был опущен обитый железом желоб, перетаскивать, который помогали комвзвода Журбин и рядовой Збруев.  За порядком следил Боков.
День был жаркий, без единого облачка, солнечный.  Лица и спины работающих блестели от пота, обильные ручьи которого смывали с кожи цементную пыль. Перекуры делали редко, гораздо чаще прерывались, чтобы облиться водой и попить. После обеда (из столовой его доставил Журбин) к котловану приходили Батманов и Залкинд. Перед завершением заливки появился Комлев.
Работу (включая помывку инструмента) закончили около пяти вечера. После обессиленные и сонные лежали под навесом в ожидании дальнейших указаний капитана.
Почти в это же время Поляков появился в кабинете директора. Бодрый, свежевыбритый, сменивший обмундирование, веселый. Его ждали парторг и Батманов.
- Ну как, Андрей Ильич, закончили?
- Пока нет, но думаю скоро, Комлев доложит. А вот и он!
Вошел главный инженер:
- Все, товарищи! Справились ребята.
- Никаких следов? – спросил капитан, пожимая ладошку инженера.
- Никаких.
- Замечательно! И это нужно отметить. Батманов, у тебя еще осталось?
- Найдем, Сергей Николаевич.
  После спирта (выпили все, включая страдающего желудком Комлева) закурили, устроившись для разговора: капитан в одном из кресел, Батманов на своем директорском стуле, парторг и Комлев на диване.
- А ты, Сергей Николаевич, голова! – начал Батманов. - Твои бесчисленные таланты я знал, но, чтобы до такого додуматься! Всех объ… кхм, всех обхитрил. И старика, и… «этих», и даже меня. Я ведь все за чистую монету принял – посланника академии, прощание. Да-а, брат… Ну, а скажи, зачем ты их не отпустил? Улетели бы, и ладно. 
– Отвечу.  А ты, Андрей Ильич, послушай немного, не перебивая. Начну с того, что все про - как ты говоришь, «этих» - мы знали от Заманского. От неисправимой контры. А контре верить нельзя. Кто их видел? Никто. Какие они? Их цели, их поведение, настоящая внешность? Неизвестно. Почему они смогли взлететь? Не знаю. И ты, Батманов не знаешь. Но допустим… Допустим диск улетел, и мы ему в этом помогли. А что мешает ему вернуться?  Если можно один раз, то почему нельзя пять? Или десять? Скажите мне, Комлев, такое возможно?
Раскрасневшийся от спирта инженер, стряхнул папиросный пепел в ладонь, хотя между ним и Залкиндом стояла пепельница:
- Возможно, товарищ Поляков. Теоретически допустимо.
- И теоретически, Юрий Степанович, и психологически. Обычная психология рецидивиста.  А если возможно возвращение, то, когда? И в каком количестве? Скажи мне, Батманов.
- Когда-нибудь.
- Ага! То есть, нескоро?
- Надеюсь, мы с тобой до этого не доживем.
– Стареешь ты, Батманов. А почему не через год? Или завтра после обеда? Или этой ночью? Да еще и эти же самые? Полетали вокруг Земли – и назад. А? – Поляков подмигнул Залкинду. - На чем основана твоя уверенность, что «когда-нибудь». Когда тебя не будет и, стало быть, с тебя спроса нет. Похоже на малодушие. Опять обращусь к главному инженеру.  Скажите мне, Юрий Степанович, возможно, что, улетев, «они» могут вернуться в любое время, нас не оповестив? Теоретически?
- Вполне возможно. Вполне, - Комлев глупо улыбнулся.
- Слышал, Батманов? Прилетят в любой момент! А что тебе это даст? Ничего, кроме страхов, ненужных забот и срыва графика работ. Хорошо, пусть, не сюда, а в Португалии? Или шлепнутся у эскимосов? Ты скажешь – не страшно. Соглашусь - у дикарей не страшно. А если в Японии, или в Германии? Теперь страшно? Еще вариант. Пусть они приземлятся здесь, и опять в твоей яме. И из диска вылупится еще один Батманов. А? А за ним еще один, а потом и еще два Батманова? От тебя ничем не отличающиеся. Который из них ты, настоящий? Что тогда может получиться? А если не ты, а кто-то нас с тобой поважнее?  Вот и выходит, что нельзя было их отпускать. Разумно?
- Куда разумней. 
- А у меня вчера!  Бабы завизжали, мужики повыскакивали, я … - Залкинд стал рассказывать, что было на собрании, когда заработал вентилятор.
Раздался стук в дверь, заглянул Боков:
- Все готово, товарищ капитан. Увозить?
- Увози. И пусть свои вещи из раздевалки заберут.
- Так точно!
Боков исчез.
- Давай-ка, Батманов, на посошок. Пора мне.
Выпив, капитан стал прощаться.
Пожимая руку Залкинду:
- По поводу вентилятора и моих бойцов на территории. Ваша «Молния» должна написать, что сотрудниками НКВД проводились учения. Просто «учения».  В обком об этой истории не докладывай -  нет никакого космического диска! А на нет и обкома нет.
Пожимая руку Батманову:
- И пусть еще твой редактор напишет, что бригада бетонщиков в полном составе уволена за систематическое пьянство на рабочем месте. Удивлен? Не удивляйся - я твоих ребят забираю с собой. И не обещаю, что верну. Придется тебе, Андрей Ильич, искать новых.
- А с ними что будет? С Копченко, Смирновым?
 Поляков жестко посмотрел на Батманова:
- Пока еще не решил, но это необходимость.
Обращаясь к окончательно захмелевшему Комлеву:
- А пить вам, Юрий Степанович, действительно нельзя. Берегите свою светлую голову, берегите.
У двери капитан браво козырнул:
- Надеюсь, что больше мне сюда приезжать не придется. Не одни вы нуждаетесь. Успехов в труде, товарищи!
 Батманов и парторг встали у окон, чтобы увидеть вышедшего из подъезда капитана. Уже низкое солнце сделало его фуражку темно-коричневой и почему-то похожей на шляпку гриба. Перед тем, как сесть в «Ленинградец» (автомобиль был вымыт и лакировано блестел), Поляков помахал Батманову и Залкинду рукой. Едва он отъехал, как направляясь к проходной, клумбу валко обогнул грузовик капитана. Вопреки теплу и безветрию, тент его был опущен.
***
Следующий рабочий день комбината для Батманова ничем не отличался от самых обычных, которых в его жизни была не одна тысяча.  Вначале походить по кабинету, покурить, размышляя о «насущном», попить чай, составляя список тех, кого необходимо вызвать. В первую очередь, редактора «Молнии», затем начальницу отдела кадров и прочее.
На душе у Андрея Ильича было легко и радостно. Диск и все с ним связанное казались теперь чем-то далеким и сказочным. Погребенный под цементным слоем космический корабль уже не пугал и не мучил, как бывает после похорон, когда покойника предали земле. Радость и легкость, переживаемые Батмановым, не могли испортить мысли о том, что предстоит объясняться с женой Ткачука. И с женой Копчено, может быть, тоже. Но это они решат вместе с Залкиндом. И разговаривать с родней будет тоже Залкинд.   
Форточки были распахнуты, и в кабинет поступал ветерок, еще по-утреннему пахнущий рекой. Иногда слышался близкий воробьиный щебет, перекрываемый серьезными звуками начавшихся на комбинате работ.
Несколько минут Батманов стоял перед портретом Вождя. Глядя Сталину в проницательные и мудрые глаза, прося у Иосифа Виссарионовича прощение, ошибки, возможно допущенные Батмановым вчера и позавчера. И Сталин простил, не мог не простить…
Батманов вытер слезы и замер, любуясь у окна: золотое солнце, льющее свет на новые кровли и стекла цехов, на похожие на домны гидролизные башни, одна из которых увенчана трепещущим флажком, на тополя, закрывающие собой часть прекрасной панорамы.
Взгляд Батманова (может быть, мысленный) устремился дальше, сквозь тополя, за территорию комбината. «Туда» -  за стальную нитку реки, за матовую неровность леса.  К далеким   белоснежным облакам, скрывающим и обозначающим горизонт, со стороны которого грядет светлое будущее нашей могучей, ничем несокрушимой великой Страны.


Ленинград, май 2012
из сборника "Черный ящик"