Воспой свою боль!

Жизнь человеческая состоит из двух голосов, и каждый раз за разом слышит в самом себе:
Один голос говорит ему, человеку: всё вокруг так разнообразно и пестро, что каков ты ни будь – на тебя не обращают достойного внимания…
Другой голос -- возражает: в тебе есть я! сложное и загадочное я! оно и делает тебя человеком! именно ради этого я -- сейчас же действуй!..


Она горела – всегда и во всём горела: и как женщина, и, прежде всего, прежде всего, как поэтесса.
Открытое голубоглазое лицо -- смотрит прямо, с неизменной белозубой улыбкой и ямочками на щеках.
Не смелость и не уверенность тут… эти качества для кого-то, может, другого…
А она – уже свершившаяся, сама по себе, наглядная и горячая победа!
Вскинув подбородок, раскинув руки – вот её стихи и вот её стихия. – В любом зале, в любой аудитории… звонкий яркий голос – о поэтическом сегодняшнем её успехе, о сопутствующей, и сию же минуту, женской её успешности.
И на выступлениях. И с мужчинами. И на страницах её книжек.
Одно присутствие её хоть где и хоть как -- обжигает даже и не искренностью, а живой натуральностью жизни.
Нельзя – невозможно не быть таким же с нею ни читателю, ни слушателю, ни любому, конечно, собеседнику.
Горел и муж от неё, и особенно, когда они были совсем юными молодожёнами.
Но часто и часто, а потом всё чаще и чаще задерживалась она вечерами на своих разных встречах-встречах-встречах… неизбежно там выпивала… зачастую разъезжала, с этими встречами, даже по городам... И чуть их дочь, сразу после школы, выскочила замуж – развелись. И расстались. Навсегда.
Она -- ещё больше горела. Всячески. Новые стихи. Новые книги. Новые встречи. А мужчины были, с молодости, и постоянное, и разные.
…Автор появился. На горизонте, так сказать. Ещё, пусть, один. Из так называемых начинающих… И моложе её лет на пять…
Но тут же – вырвала она его из группы других таких, благодаря солидным откликам о нём. И вырвала, многоопытная, -- из его текстов несомненную твёрдую, для самостоятельного будущего, руку.
Не раз они лишь сталкивались в своём кругу, не раз потом и бывали рядом в компаниях – чувствуя, что как бы само собой разумелось, друг о друге необходимую осведомлённость и взаимное, друг к другу, серьёзное уважение…
Наконец – наконец вечером морозным, уютным, поздним, шли они, прилично выпившие, по улочке звонкой синей, шли под ручку, смеясь и дыша своими безоглядными силами и уже настоящей, после застолья, дружбой.
Она, в своей короткой шубе, всё тискала, сквозь свою тёплую варежку, его руку выше локтя – как бы или не как бы в экстазе непринуждённого веселия!
Он держал руки в карманах – так как, молодой, крепкий и причудливый, ходил всю зиму без перчаток: в демисезонном пальто чёрном и в шляпе чёрной – и отвечал ей той же радостью и ещё, конечно, надёжностью на обледенелом тротуарчике.
И вот уж они стояли. Всё смеясь. И словно бы само собой разумелось, что идти дальше никак не надо.
Она, в конце концов, затопала сапожками… Потянула… Его за локоть…
Локоть его чуть подался.
Но сам он остался на месте.
Тогда она – почти крикнула: мол, вот же!
Он, дескать, что: вот же?
Она: окно.
Он поднял голову. С удивлением. Что там, в тёмном окне, на втором этаже?..
Она: так это моя квартира!
Её квартира – как раз почти над самым входом в этот, где они сейчас, подъезд…
И где они тут, уже лишние минуты, зря мёрзнут!
Но смех взаимный продолжился – а они всё были там же, где были…
Она – уж дёрнула слегка за его локоть, и он качнулся, и даже ступил за нею вроде бы шаг…
Но остался там, где был.
Она – всё поняла.
Расстались – расстались друзьями, смешливыми друзьями: долго почему-то друг перед другом ещё извиняясь, за что-то друг друга ещё и благодаря…
Однако – однако она, в небывалой досаде, сразу легла, не стала даже разогревать себе чай.
…Случай этот для неё так бы и остался просто случаем.
Ну, не очень опытный кавалер… Ну, может быть, пусть и способный, но в известном смысле простодушный и одинокий болван…
Тем более, немногое время спустя у неё завёлся роман с другим: тоже одиноким, тоже из их круга, правда, чуть постарше её и не таким творчески успешным.
Но однажды – на то и общение самое разнообразное – узнаёт она нечто поразительное…
Для неё. Для неё лично.
И даже – разящее. Её. Лично её. – О чём никому никогда она не признается… о чём никто никогда так и не узнает…
Тот, молодой… что всегда в своей шляпе… и чьи тексты так сходу убедительны…
Он – оказывался – живёт теперь с женщиной, которая вовсе и не поэтесса! И это не всё. Которая старше его на сколько-то лет… как раз, что и она!.. И которая тоже разведенка… точно такая же, как и она!..
Этот слух её и сразил. По-настоящему ранил.
Получалось – что же:
Он – мужчина, значит, вполне полноценный!.. И, по слухам же, продолжает писать, как писал. Правда, она уж не смогла бы теперь взять и в руки его текст…
Поняла – главное.
Как она сама жила, во всём горя… так и он живёт тем же и таким же, во всём, горением!
Только вот… его горение – не для неё…
И хорошо ещё, что никто в окружении не знает о её, может быть, даже, пусть мимолётной, влюблённости. А он наверняка никогда не болтал и не будет болтать о том морозном вечере... о той её цепкой, было, самоуверенности по поводу его локтя…
Она и не заметила, что, день за днём, стала лишка, всего вернее, выпивать.
На этой, пошло выражаясь, почве, начались и скандалы с её теперешним ухажёром. – Зря, что сам разведенец и выпить не надо уговаривать. Сказалось и то, что у него и детей двое взрослых. Да и то, что он, как водится, уже бог знает что о себе вообразил.
Он стал у неё реже бывать. Предупредил, что вообще не будет к ней ходить. Признался прямо, что жалуется на неё, самое для неё противное, общим знакомым…
Но она уж на всё, кажется, махала рукой.
…Как-то раз созвонились, что он к ней зайдёт.
Она, что делать, чуть выпила для азарта…
Что ещё сделать, ожидая?.. разделась… разделась до нага…
В дверь звонок!
Она открыла…
И замерла…
Совершенно, во весь рост, голая!
Перед нею, за порогом, -- он, тот, в шляпе…
А её друг выходит из-за его спины.
Значит, он привёл его – того! – чтобы показать её… какова она в загуле… пристыдить… постыдить…
Тот вмиг исчез.
А с этим ругались чуть не до драки.
Она, конечно, запила всерьёз.
Удар так удар.
Он – тот -- с нею не стал ни хоть чуть сближаться, когда она была в своём самом расцвете… а теперь он – уверенный и сильный -- увидел её вот такой, которая своим самым низким унижением пытается оставить рядом с собой хотя бы вот эту бездарность…
Где же её тогдашнее – и всегдашнее, и на морозе даже – горение!
Что ещё сказать… Самой себе… Что ещё непонятно?..
Друг, сухой строгий, не перестал, правда, к ней заходить. Теперь уж – как завелось само собой, -- чтоб её попросту навещать.
Но редко. По брезгливой привычке.
…И в этот раз опять была, одна, зыбкая.
Стала включать, что ли, газ… Зажгла спичку… А пламени нет…
Смотрит: выключен почему-то кран на счётчике вверху…
Потянулась туда… включила…
А запахло как-то странно…
Да на ней платье горит!
И ужас… И боль… И визг…
И -- ясность.
Инстинкт как бы чей-то -- крутнул-закрыл ручку конфорки…
То же ясное понимание всего на свете -- повело в комнату… нашло мобильник… вызвало скорую…
…Было страшно.
Было страшно так, что не чувствовала ожогов.
И ещё крепилась и держалась – потому что вдруг настали мгновения каких-то ещё новейших ясностей!
Её – нет.
Её уже нет… Притом -- давно… С той минуты -- как с нею тогда, в далёкий вечер, не пошёл он, тот, в шляпе…
Её нет – потому что после этой минуты, после той смешливой минуты расставания… она продолжила жить, как и всегда жила.
А нужно было – начать немедленно жить иначе.
С того мига у подъезда, с того, рука за руку, сцепления, и не случившегося всерьёз сцепления – надо было и воспеть этот миг, эту свою, женскую, неудачу!
Кто-то с кем-то пошёл, кто-то с кем-то не пошёл – это решает, очевидно уж, сама Судьба: кому суждено и кому не суждено гореть взаимной парой.
И если так случилось, так произошло, что не ты – не ты составила для кого-то пару, то не избежать и твоего сожаления…
Значит – значит, и нужно было ей воспевать это своё сожаление!
А не проходить, болея им, мимо…
И раз ты прошла мимо – ты перестала и быть.
Оказывается – оказывается, жизнь состоит в том, чтоб упиваться не только своим счастьем, но и своей болью!
Вот теперь-то упьёшься вполне…

Ярославль. 9 сентября 2022

(С) Кузнецов Евгений Владимирович