Дневник Елизаветы Дьяконовой. 1897год

"Смысл свободы понятен во всей полноте лишь тому, кто страдал от рабства".

Лиза Дьяконова

"Мы готовы были отнестись с сожалением к злоупотреблению чувственности и вытекающим отсюда "перепроизводством" детей, несчастных существ, которые вступают в жизнь неподготовленными к жестокой борьбе за существование, гибнут и ломают себя, производя, в свою очередь, таких же существ".

5 сентября 1897 год

"Одинокое страдание - двойное страдание!"

"После того, как я узнала, что у меня неврастения, я вполне поняла, отчего временами душевная боль доходит до острого, почти физического страдания...
В лекциях Кожевникова я читала, что эта болезнь развивается вследствие "психических влияний угнетающего свойства ".
Совершенно верное мнение.
Моя живая нервная натура не выдержала нашей изуродованной жизни...
И в то время, когда я, страстно стремившаяся к науке, наконец то достигла пристани, оказалось, что учиться то и не могу!
Полное переутомление и потеря памяти в связи с чрезвычайной нервной восприимчивостью.
Положение драматическое.
И я не знала об этой своей болезни, и всё время с ужасом думала, не схожу ли я с ума, но к врачу не догадалась обогатиться до тех пор, пока случайно в Киеве не решилась пойти к П.
Этот странный человек, лечившийся индийской медициной, навёл меня на мысль обратиться к нему потому, что не был врачом по профессии, к которым я относилась с недоверием.
Но лекарство его обходилось мне слишком дорого, и я оставила лечение. "
 
28 сентября 1897 год

"Люди, сильные духом, выходят из страдания ещё более крепкими, слабые - разбиваются.
Для натур, от природы нравственно тупых, они проходят бесследно.
Так случилось и в этот раз".

28 сентября 1897 год

"Я вдвойне невинная жертва: со стороны матери, испортивший мне нервы ненормальной жизнью, с другой - со стороны отца, оставившего мне в наследство такое "отраженное заболевание ...
Отец подпал под влияние европейской цивилизации, но, как русские петровских времён, усвоил от неё более дурного, чем хорошего и полезного.
Наряду с образованием в столице он узнал, несомненно, и столичный разврат, а там - и пошло, и пошло ... До женитьбы.
Несчастный! Ведь он "не ведал, что творил"...

11 октября 1897 год

"Я готова проклинать всех тех, кто сам, испытав хоть однажды большое горе, видя хоть раз смерть и страдания, решается, не смотря на это, давать жизнь другим существам.
Как глубоко трагично то, что такое высшее создание, какими мы себя считаем, есть порождение самого низменного, самого животного акта!
И эта животность, подчиняющая себе весь род людской, заставляет забывать об её последствиях.
И в результате на свет появляются миллионы существ, родящихся лишь для того, чтобы потом с озлоблением проклинать минуту рождения.
И над всем нашим земным шаром, над всеми этими миллиардами живых и копошащихся в своём ослеплении существ - царит одно верное, одно непременное: смерть, смерть и смерть ..."

Лиза Дьяконова, 22 года 3 декабря 1897

"Нигде, кажется, с такой ясностью не видишь, как здесь, какое злоупотребление делают люди из своего органа речи: бабье пустословие, разговоры с утомительной бессодержательностью уже раздражили мне нервы...

Разговоры меня мучат невыразимо, и я после окончания курсов стану избегать женского общества или же буду сходиться с наиболее серьёзными и молчаливыми.
А здесь, если б я знала, каково лежать в общей палате, непременно легла бы в отдельную: лучше был бы заплатить 100 руб с некоторой натяжкой своих финансов, нежели терять дорогое время, которому цены нет...

Пришла больная из отдельной палаты и, сев к Тамаре на кровать, гадает ей... Несчастный женский ум! Абсолютная пустота, заполняемая областью половых отношений: муж, дети и в привязанности этой - ни капли духовности...
Во мне поднимается сильнейшее раздражение.
Как я понимаю Достоевского, который сказал, что весь ужас каторги заключается в том, что он "никогда не будет один..."

4 декабря 1897 год
Лиза Дьяконова, 22 года

"Знакомлюсь с больными.
У большинства страдания интереснее их самих или же совершенно заслоняют личность, потому что она так обыкновенна, что ничего не стоит заменить её."

21 декабря 1897

"Видеть образок, висящий на кровати, и скабрезные французские журналы на столе - тяготит меня, как образец абсурда официальной религиозности, которой заражено наше общество.
И из всех его слов сквозит полное непонимание нездоровости таких взглядов и вредности такой "золотой середины", которой он держится, и которая убаюкивает нас на мягкой перине "обыденной жизни".
Если хочешь спокойного сна на ней - лежи посередине.
Передвинешься в сторону - уже неловко, а ещё упадешь и проснёшься.
Я мало знаю людей, но если мне придется жить среди таких, то я уйду от них, уйду куда бы то ни было, уйду из России.
Я не в состоянии мириться с такой ужасающей пошлостью...

Новый человек я, и моя обновленная жизнь требует иных людей...

... А потом воспитать в этом монастыре поколение, безразлично - мужское и женское, и тогда, быть может, в этом поколении благодаря воспитанию и осуществится жизненный идеал Христа ..."

21 декабря 1897

"И теперь мне стало ясно, почему так внимательно стояли и слушали эти люди.
Им необходимо отрешиться хоть на несколько часов от пошлости житейской, в которой погрязли многие из них, - и вот они идут сюда. Никогда не догадаются они, что именно эта потребность ведёт их в церковь..."

"Чем виновата я, что такая уродилась? Всю тяжесть этого несу ведь я одна.
Но я всё таки люблю вас, и больше, чем вы меня.
Мало кто из вас пожалеет от души, что я в эти дни здесь, но мне хотелось бы вас всех прижать к своему сердцу.
И я делаю это здесь. Вспомните же меня!
О, если б этот душевный стон обладал силой раздаваться по всем направлениям за тысячу верст, чтобы прозвучать в ваших ушах..."

24 декабря 1897 год

"Пошлая эгоизмом жизнь окружает наше сердце такой толстой шкурой, что нужны иногда жестокие удары судьбы, чтобы пробить её и добраться до самого сердца.
Но бывает и так, что эту шкуру не пробьёт ничто, эгоизм так въедается в сердце, что оно наконец совсем высыхает.
И теперь я ясно увидела своё заблуждение, всю глупость своей идеализации людей и теоретических взглядов на жизнь..."

31 декабря 1897
Лиза Дьяконова, 22 года