У стелы 1

И всё же горшок с фикусом так и пришлось снять с полки, и не потому, что он там стоял неуверенно, а потому что фикус макушкой дотянулся почти до потолка. Потомок благородного дерева, конечно, не дурная трава, но вверх растёт быстро.
Старый пенёк… Чёрт… Прошу прощения. Старый жилец терракотового горшка по характеру смахивает на одного зануду-блогера, какой, мне думается, давно забыл, что «либидо» - это не только штаны снять.
Но в любом случае стоит отметить, что фикус, пусть и зануда, но далеко не дурак, если умеет мысли читать. Растения вообще существа думающие и чувствующие острее многих двуногих и крылатых. Они на всё имеют своё мнение и меняют его в зависимости от результата наблюдений. Сомневаетесь? А зря… Вот, к примеру, этот зелёный хрыч сначала чуть из горшка не выпрыгивал, горя желанием вцепиться в красивую физиономию ученика-танцора, чтобы защитить честь хозяйки.
Не… Это не то, что вы подумали. Парочка танцевала вполне себе пристойно, просто на взгляд занудного старикана танцы были… Хм… Скажем так, чересчур обжимательными и провокационными.
Но пригляделся старик, прислушался, а когда мысли и желания обоих танцоров подверг тщательному анализу, то совсем притих.
Почему, понятно? Правильно: фикус понял, что обоюдное случилось притяжение, а ученик, хотя парень молодой и горячий, своё «либидо» в узде держать умеет.
Да, всё неторопливо шло к естественной развязке. К какой? Ну знаете… Тут сами соображайте, какая она там бывает у двух молодых либидоносцев.
В общем, фикус расслабился и дремал себе сладко, пока молодёжь кружила по комнате под шепоток Лани: «Раз-два-три, раз-два-три». И когда парочка под другой какой счёт кружила, тоже дремал старик, изредка встряхивая листьями тогда, когда ему снилась Родина – оазис в пустыне Гома, и тогда, когда назойливая муха устраивала почесушки на его гладком листе. Но зря он расслабился, зря…
Фикус не слышал, когда и почему Лани обронила вдруг: «Не люблю рабов. Мне своей боли достаточно».
Он не видел, как Наг, машинально ощупав серебряные пуговицы высокого воротника белоснежной рубашки из тончайшего виссона, на секунду закрыл глаза, а когда выдохнул и открыл, в синеве больше не было звёзд.
Да, "говорящие" шрамы были надёжно скрыты, а за большими окнами в камерном садике шумел фонтан, жужжали трудяги-пчёлы и обильно цвели разноцветные звёзды земли. Казалось, что от такой красоты и от близости желанной женщины сердце Нага должно было сладко замирать, а либидо расти в геометрической прогрессии, но… Сердце, готовое согреть другое сердце, заледенело и покрылось мелкими трещинами, истекая такой болью, что хоть вешайся. Оттанцевал Наг под «раз-два-три», вдохнул запах весны и ушёл, как отрезал: «Всё.»
Да, фикус этого не видел, а Наг не видел, как, стряхнув сон, старый хрыч и невозможный зануда потянулся за ним всеми своими листьями…