Шлейф смерти

           Издательство, в котором я работал корректором в течение десяти лет, приказало долго жить и, таким образом, я был торжественно принят в ряды многотысячной армии безработных Грузии: с мелочью в кармане брюк и пачкой сигарет в кармане куртки.
           Найти работу с дипломом филолога оказалось не так-то легко, как мне поначалу представлялось: «позвоните на следующей неделе», или «у нас должна освободиться вакансия» - были обычные приторно-елейные ответы сидящих у компьютеров и вежливо улыбающихся молодых людей с краткой биографией на нагрудных визитках. Однако до следующей недели ещё надо было дожить, а плата за коммунальные услуги, включая астрономическую сумму за электричество, висела надо мной, как дамоклов меч.
Соседка, с которой я поделился своими проблемами, посоветовала мне сдать жильцам одну из двух комнат моей квартиры:
             -   Дайте объявление в газету. Сейчас большой спрос на жилплощадь в центре.
Квартира, доставшаяся мне в наследство от бабушки, представляла собой длинный прямоугольник, разделённый на две части, и имела два входа: с подъезда (которым я обычно пользовался) и со двора. Двери обеих комнат выходили в коридор, часть которого была застеклена, а часть - переоборудована под ванную и туалет. 
Объявление получилось коротким: «Сдаётся квартира в центре». И - номер телефона. Я написал «квартира», потому что комната имела отдельный вход и вполне могла сойти за квартиру.
Соседка оказалась права: уже в день выхода газеты телефон звонил, не умолкая, а на следующее утро стали приходить потенциальные квартиранты, однако, всё было не так просто. Одним не нравилась квартира, другим - цена, некоторые обещали подумать. В конце концов, объявился студент сельскохозяйственного института (или университета - у нас сейчас даже деревенская школа называется колледжем, а самый захудалый вуз - университетом). Так вот: этот самый студент, не думая и не раздумывая, вручил мне деньги, а я ему - ключ. Мы пожали друг другу руки и я высказал мысль, что он останется доволен своим выбором.
Привыкший к одиночеству, я поначалу испытывал некоторые неудобства от соседства с посторонним человеком, но потом привык, тем более, что Бесо (так звали моего квартиранта) часто куда-то пропадал на несколько дней и не ночевал дома.
От вынужденного безделья я много размышлял о прошлом и в памяти, помимо моей воли, всплывали названия романов и повестей, рассказов  и очерков, зарисовок и этюдов, прошедших через мои руки. Имена и фамилии авторов стёрлись в памяти, но заглавия застыли в мозгу, как отпечаток ботинка на свежеуложенном асфальте. Школьные годы вспоминались мне под названием «И я тебя люблю» (о любви в девятом классе и невинных поцелуйчиках в парке), выпускной вечер стал «Мэги» (выпивший парень, влюблённая девушка, рощица за особняком - дальше всё понятно, кроме свадьбы на двести пятьдесят человек). Краткосрочная служба в армии была озаглавлена как «Опоздавшее письмо» (эти письма всегда опаздывают, тем более, когда служишь в армии), «Как это случилось» напоминало мне кончину бабушки, «Цепная реакция» - продажу квартиры на улице Леселидзе (деньги улетучились, как утренний туман).
Я сел за стол, взял ручку, положил перед собой чистый лист бумаги и задумался. Мне вдруг снова захотелось писать - дурная привычка, с которой я вёл сколь неустанные, столь и безуспешные сражения. Писать - но о чём? О соседке с первого этажа? Неинтересно. О любви? О любви не говори - о ней всё сказано, и сказано так доходчиво, что никто до сих пор не может понять, а что же это всё-таки такое: временное помешательство, хроническая болезнь с навязчивыми видениями, амнезия, сопровождаемая отсутствием представлений о своём прошлом и  легкомысленной романтизацией собственного будущего - или, возможно, всё это, вместе взятое?  Написать о дружбе? Два друга, три товарища, четыре мушкетёра, отважная пятёрка, шесть сердец, семеро смелых вкупе с великолепной семёркой - что напишешь о дружбе? Детектив? Какие детективы в наше время, когда полиция не может найти даже похитителя семечек у бабушки из торговой будки? Тоже мне, «Шлейф смерти»! Да, кстати, о чём был этот рассказ? Я никак не мог вспомнить его содержания. Почему «шлейф»? Серия убийств, причиной которых стало самое первое, наиболее зверское? А может «шлейф» - подол женского платья, волочащийся сзади и несущий смерть? Или это шлейф, каким-то непостижимым для меня образом связанный с электрическими проводниками? Нет, скорее всего, это подол парадного женского платья. Я стал придумывать новые заглавия: «Вытачка ужасов», «Отравленный манжет», «Гибельный пояс», но вскоре бросил это занятие и с тоской посмотрел на чистый лист бумаги. Может, написать о моём квартиранте? Странная личность. Совсем не похож на студента сельхозинститута. Из вещей - один чемодан. Время от времени ему звонит какая-то девушка с удивительно  мягким, почти бархатным голосом (другие сравнения на ум не приходят). Она, эта девушка, здоровается и просит позвать к телефону Бесо. «Его нет, - отвечаю я. – Может, что-нибудь ему передать?» «Нет, спасибо. Если можно, я позвоню ещё».
Бесо - и эта девушка, что их связывает? Назовём её Хатией. Почему - Хатия? У моей однокурсницы был похожий голос, правда, не совсем соответствующий довольно-таки мужеподобной внешности. Итак, Бесо и Хатия. Странный студент и девушка, ни разу не заставшая его дома. Возлюбленная? Навряд ли. Есть представители мужского пола, лица которых выражают что-то вроде: девушки меня не интересуют. У моего квартиранта было именно такое лицо.
Зазвонил телефон:
             -   Здравствуйте, можно попросить к телефону Бесо?
             -   Здравствуйте. Его нет. Может что-нибудь ему передать?
             -   Передайте, пожалуйста, что звонила Хатия. Спасибо. До свидания.
             -   До свидания.
Это было не смешно. Скорее, может и было бы смешно, если бы не было так грустно. Моя жена, временно страдающая психическим расстройством (ах, ну при чём здесь это?) сказала бы: поделом тебе, справедливое наказание за твоё легкомысленное отношение к действительности.
            Странно как бывает в жизни, даже в такой легкомысленной, как моя: её на самом деле зовут Хатия. Она смуглая, темноглазая, тонкого и весьма стройного сложения, рост выше среднего, крашеные волосы светло-каштанового цвета с отливом тёмную желтизну, маленький, прямой, чуть вздёрнутый (самую малость) нос. Я попытался себе её представить. Нет, Бесо с его холодно-равнодушным выражением лица и вялым рукопожатием ей совсем не подходит. Что же всё-таки у них общего?
Я написал: «Хатия любила смотреть, как идёт дождь и капельки воды стекают по запотевшим окнам к пожелтевшей железке подоконника».
Хатия наверняка была мечтательной девушкой, не могла не быть с таким удивительным голосом (как назло, мне снова вспомнилась моя мужеподобная однокурсница). Наверно, Хатие лет двадцать, никаких определённых интересов, подруг немного, мать за границей, работает сиделкой в какой-нибудь русскоязычной семье и каждый месяц, а может и чаще, присылает деньги на имя отца, временно безработного, делающего ставки в футбольном тотализаторе и выигрывающего время от времени небольшие суммы. Есть ещё и младший  брат. Он  учится в четвёртом классе и очень скучает по маме.
Возможно, Бесо что-то обещал Хатие, к примеру, устроить на работу: взял деньги, потратил их, а с работой не получается. Нет, Бесо не какой-нибудь проходимец, он всё делает по-честному: пожалуйста, вот мой номер телефона, мобильный, уж извините, в ломбарде, я не скрываюсь, звоните, узнавайте - к сожалению, не всё зависит от меня, ведь я только посредник.
Раздался стук в дверь со стороны двора и двое угрюмых молодых людей прошли в квартиру:
             -   Здесь живёт Бесо?
             -   Здесь.
             -   Вы кто ему будете?
             -   Никто. Он снимает у меня комнату.
             -   Ясно. А когда он бывает дома?
             -   Трудно сказать: когда как. Сейчас он, по-моему, у тёти в Зестафони, во всяком случае, так он мне сказал. Что передать, когда он вернётся?
             -   Пусть позвонит и позвонит как можно скорее. Он знает куда и знает кому.
Я кивнул. Почти детективная история. Шлейф смерти. Эти двое и Хатия - интересно, они знакомы друг с другом?
Надо было, однако, позавтракать: часы показывали без четверти двенадцать. Слово-то какое: «позавтракать»! Чем завтрак отличается от обеда, а обед - от ужина? У меня - ничем. Я открыл тушёнку и вывалил содержимое банки в кастрюлю со сваренными вчера макаронами: то же самое я буду есть и на обед, и на ужин. Надо было всё-таки сходить за хлебом: только богатые люди могут позволить себе есть макароны без хлеба.
На улице было сыро и зябко и, конечно же, накрапывал дождь. Стоит мне выйти на улицу, как солнце скрывается за облаками, а ветер посылает в тот район, где я на данный момент нахожусь, особенно большую и всю пропитанную влагой дождевую тучу. Хатия любит смотреть, как идёт дождь. Я тоже люблю дождь, но только тогда, когда я дома.
Продавщица не ответила на моё вежливое: «Здравствуйте» и хмуро спросила:
             -   Какой хлеб? Круглый или квадратный?
             -   Треугольный.
             -   Что?
             -   Круглый, пожалуйста.
Хлеб с дыркой от большого пальца продавщицы скатился в розовый пакет.
              «Хатия ест не очень много, - подумал я. - И любит гречневую кашу с молоком».
Я вышел из магазина, но снова вернулся. Сигареты подорожали, но обойтись без сигарет я не мог - старая привычка. Умереть от рака лёгких я не боялся, а грозная надпись: «Курение во время беременности приводит к патологии плода» меня касалась в меньшей степени. Моя жена любила говорить: ты настолько равнодушен ко всему, что даже смерть кажется тебе увеселительной прогулкой на тот свет. Все люди от чего-нибудь, да умирают, даже те, что не переносят табачный дым и едят перед сном средних размеров яблоко, как богатый источник витаминов В и С, а также каротина, имеющего обыкновение превращаться в организме человека в витамин А. И с чего мне было заботиться о своём здоровье? Одиноким людям вообще проще живётся на свете: им, по крайней мере, никто не треплет нервы.
У входа в подъезд меня окликнула соседка. Она меня жалела, думала, что мне плохо живётся одному. И ещё из-за жены. Всё время спрашивала, навещаю ли я её. Навещаю. Как только появляется возможность. Но ничем не могу ей помочь - бывают в жизни и такие нетипичные ситуации.
             -   Как жилец? - поинтересовалась соседка.
             -   То появляется, то исчезает.
             -   Деньги платит вовремя?
             -   Пока  - да.
             -   Это самое главное, пусть хоть вообще не приходит домой. Зайдёте ко мне на минутку? Я сварила  аджику, хочу дать вам бутылочку - вы ведь любите острое?
На кухне у соседки резко пахло чесноком и специями. Хатия, наверное, аджику не любит, она любит сладкое: воздушные пирожные с кремом, посыпанные сахарной пудрой.
Поблагодарив соседку, я вышел на улицу, чтобы подняться к себе через подъезд. Предстоял роскошный завтрак: макароны по-флотски с аджикой. Отодвинув подальше лист бумаги, я стал есть прямо из кастрюли (лень мыть посуду). Напротив меня, над антикварным диваном с боковинами в виде валиков, висела большая картина, доставшаяся бабушке в наследство от своей матери, моей прабабушки, и изображающая мужчину среднего возраста, задумчиво теребящего редкие волосы. На столе (липком, как мне всегда казалось) стояла наполовину опорожнённая кружка пива, вдали, на заднем плане, виднелась стойка и какие-то люди растерянно улыбались. «Opiekun mojej zony» - гласила надпись на картине. Понять надпись было не сложно, сложнее было догадаться о том, какой смысл вкладывал в неё сам художник. Опекун моей жены. Моя прабабушка, как говорят, была скрытной женщиной – может, за ней в её дореволюционной юности ухаживал какой-нибудь художник-поляк?
После завтрака я немного полежал: посмотрел по телевизору новости, которые, как всегда, были малоутешительны. Пожар, убийство, взрыв в подземном переходе, рекордные цены на нефть, а на десерт - глава государства в клетчатой рубашке с розовым галстуком. Хатия не любит смотреть телевизор, даже (а может, тем более) сериалы. Она любит читать книги, возможно, что и классиков XIX века.
Я решил побриться, принять душ и в очередной раз походить по редакциям газет и журналов. То, что я увидел в коридоре, меня немного озадачило: дверь, выходящая во двор, была приоткрыта, хотя я точно помнил, что захлопнул её за теми двумя типами с производящими тягостное впечатление  лицами. Это может произойти с каждым, - сказала мне как-то жена. Может «это» уже происходит со мной? Захлопнул ли я дверь? Обычно я делаю такие вещи не задумываясь, автоматически. С этой Хатией я вполне мог и позабыть о двери - она тоже, как и я, особа рассеянная: витает в облаках.
Побрившись и сполоснувшись, я тщательно почистил зубы: в соседской аджике было слишком много чеснока.
Осторожный стук в дверь со стороны подъезда: кто бы это мог быть? Опять гости к Бесо? Прямо нашествие с двух сторон!
             -   Я сегодня звонила вам, - сказала девушка, стряхивая капли дождя с плаща. - Бесо сказал, что после часу дня он будет дома.
             -   Проходите, - кивнул я. -  Бесо пока нет, но он, наверно, скоро придёт.
Девушка проскользнула в коридор, сняла плащ и огляделась вокруг:
             -   Вы уверены, что его нет дома?
             -   Уверен. Вот его комната - как видите, свет у него не горит.
             -   Можно его подождать?
             -   Конечно. Пойдёмте ко мне. Вы, судя по всему, Хатия?
             -   Да.
             -   Странно, но именно такой я вас и представлял.
         Она села в кресло у телефона и улыбнулась:
             -   Я, наверно, надоела вам своими телефонными звонками?
             -   И много денег Бесо у вас взял?
         Улыбка сразу же исчезла с её лица:
             -   Откуда вам известно насчёт денег? Вам сказал Бесо?
             -   Положим, что да. И куда он обещал вас устроить?
             -   На работу в «скорой помощи»: я закончила в этом году медицинский колледж. 
             -   Как же вы могли довериться человеку, которого совсем не знаете?
         Хатия вздохнула:
             -   Мне  посоветовала  одна знакомая. Сказала, что у  Бесо  есть связи и что он кого-то там уже устроил на работу.
             -   Сидеть без работы - не дело, это я знаю по себе, но и отдавать деньги всяким проходимцам в надежде получить место тоже не годится. Разве вам не хватает денег, что присылает ваша мать?
             -   Это совсем другой вопрос - мне ведь тоже надо самоутвердиться в жизни... постойте, а откуда вы знаете насчёт моей мамы?
             -   Догадался.
             -   Вы шутите? Как можно об этом догадаться? Вы меня знаете? Мы знакомы?
             -   Я начал писать о вас рассказ. Вот, - я протянул ей лист бумаги с одним-единственным предложением.
         Хатия пробежала глазами написанное и встала: 
             -   Я пойду. Передайте, пожалуйста, Бесо, чтобы обязательно позвонил мне: обещания надо выполнять.
             -   Может, я вас чем-нибудь обидел? Поверьте, я не хотел.
             -   Просто я на самом деле люблю смотреть на дождь. Извините, мне пора.
         В коридоре она надела плащ(я стоял, как истукан, и даже не додумался ей помочь), обернулась в мою сторону и спросила:
             -   Что вы ещё знаете обо мне?
             -   Отец часто выигрывает в тотализатор?
         Прислонившись к стенке, она медленно опустилась вниз и присела на корточки:
             -   Кто вы?
             -   Человек,  всю  жизнь  мечтавший  написать: «Хатия  любила  смотреть, как идёт  дождь». Понимаете, во  мне проснулся художник!
             -   Картина в комнате - ваша?
             -   Нет, её написал один из поклонников моей прабабушки.
             -   Тогда где же ваши картины?
             -   Я не пишу картины, я  вообще  ничего  не  пишу. Я  просто окончательно убедился в том, что я  художник, у  меня просто такое  восприятие мира.
         Она взглянула на меня снизу вверх:
             -   Я ничего не понимаю. Впрочем, мне это и не нужно. Помогите мне встать.
         Протянув ей руку, я спросил:
             -   Ваш младший брат в каком классе? В четвёртом или пятом?
             -   В пятом. Вы сумасшедший?
             -   Не знаю. Вокруг столько сумасшедших, что быть нормальным - сплошное безумие.
             -   В какой стране находится моя мать?
             -   Скорее всего, в Америке, на восточном побережье. А может - в Бостоне.
             -   Почему - в Бостоне?
             -   Так получилось. Выходцы из России, еврейская семья, старушка за восемьдесят нуждается в присмотре.
             -   Как вы об этом узнали?
             -   Я ведь сказал, что дорисовываю к  вашему  портрету  недостающие  штрихи. Вы, Хатия, всё  время  влюблены, влюблены романтически, безнадёжно, но поверьте, ваши избранники и не догадываются о чувствах, которые вы к ним питаете.
Хатия присела на единственный в коридоре стул и попросила воды. Отпив несколько глотков, она спросила:
             -   Вы обо всех знаете столько же, сколько обо мне?
             -   Я знаю только о тех, о ком пишу. А пишу я о вас.
             -   Почему именно я стала героиней вашего рассказа?
             -   Не знаю, это зависело не от меня, вернее, не только от меня. Творчество - достаточно сложный процесс, чтобы ответить на ваш вопрос однозначно.
             -   Но я абсолютно не подхожу на роль героини - я самая обыкновенная, ничем не примечательная девушка.
             -   Беатриче,  Лаура,  Вирджиния,  Мэри - список  можно  продолжить - вы  думаете, что  все  они были  так  уж необыкновенны?
             -    Я из них никого не знаю, может быть, только Мэри... и вообще, смешно: они все - и я... Какой сюжет у вашего рассказа?
             -   Пока не знаю, но вполне возможно, что детективный.
             -   Почему?
             -   Слишком  много странностей. Визит  двух  подозрительных парней, спрашивающих о Бесо. Приоткрытая дверь, которую, как я помню, утром закрыл. Отсутствие квартиранта, хотя он обещал вам, что будет дома. Наконец, - вы. Собрались было уходить, внезапно чего-то испугавшись, но не уходите, словно ждёте последующего развития событий.
             -   Здесь нет  ничего  странного. Двери я  сама часто забываю  запереть, парни  могли только  показаться вам подозрительными, а они на самом деле просто ищут Бесо, который обманул их так же, как меня; что касается отсутствия вашего квартиранта, то он человек непунктуальный и, возможно, просто опаздывает и подойдёт с минуты на минуту.
             -   Может быть, вы правы, но у меня дурные предчувствия.
         Светло-каштановые волосы Хатии были собраны сзади в небольшой хвост, поднимающийся от стягивающего ободка кверху и спадающий на воротник свитера. Зачёсанная на лоб прядь волос почти прикрывала брови. Она смешно и часто моргала, то и дело вскидывая на меня свои удивлённо-задумчивые глаза. Иногда ты смотришь на женщин так, что мне приходится ревновать, - сокрушалась моя жена. Вот и сейчас Хатия отвела взгляд и через некоторое время спросила:
             -   Как вас зовут?
             -   По-разному.
             -   Но должна же я вас как-то называть.
             -   Придумайте сами.
             -   В вашем доме не чувствуется присутствие женщины.
             -   Это потому, что её нет.
             -   Вы не женаты?
             -   Женат.
             -   А почему... жены нет?
             -   Я и сам удивляюсь - почему. А женат я так давно, что даже не помню себя неженатым.
             -   Вам надо быть более конкретным, иначе вашу повесть там, или рассказ никто не будет читать.
         В задумчивости, она поднялась со стула и усталым голосом произнесла:
             -   Мне пора. У меня своя жизнь и я вовсе не хочу попасть в книгу. Я не марионетка, чтобы меня дёргал за ниточки какой-то полусумасшедший писатель. Не забудьте передать Бесо, что у него будут неприятности, если он не позвонит мне... Послушайте, а может он просто спит? Разве он не мог прийти незамеченный вами?
             -   Мог, - я только сейчас подумал об этом. -  Я выходил за хлебом и сигаретами.
         Звонок телефона.
             -   Постучитесь к нему, - сказал я, - только посильнее - у него крепкий сон.
             -   Мы собираем деньги на уборщицу, - сообщила соседка. - Время от времени она будет мыть пол в нашем подъезде и подметать во дворе. Ты согласен?
             -   Конечно, сейчас принесу деньги.
             -   Это не срочно. Аджика понравилась?
             -   Как раз такая, какую я люблю.
             -   Ешь на здоровье, я тебе дам ещё.
         В зависимости от обстоятельств и темы беседы, соседка обращалась ко мне то на «вы», то на «ты».
         Хатии в коридоре я не увидел, а дверь в комнате Бесо была открыта настежь. Я прислушался - там царила тишина.
             -   Хатия, - позвал я, но мне никто не ответил.
         На всю жизнь мне запомнилось то, что я увидел, переступив порог комнаты моего квартиранта: Бесо лежал на полу рядом с лужицей крови, а Хатия, с закатившимися глазами и безвольно повисшими руками, сидела на стуле у выходящего в коридор окна.
         Онемев от страха, я потряс Хатию за плечо, потом несколько раз шлёпнул её по щеке; она начала было сползать со стула, но я, схватив в объятия, вынес её в коридор и уложил прямо на пол, после чего, не раздумывая, машинально, вылил ей на голову полграфина воды. Очнувшись, она испуганно взглянула на меня и взмахнула рукой:
             -   Он там... в комнате.
             -   Я знаю. Ты можешь встать?
             -   Как я здесь оказалась? Сколько времени прошло?
             -   Всего несколько минут.
             -   Мне страшно.
             -   Мне тоже. Надо позвонить в полицию. Какой номер?
         Я помог ей встать, крепко сжал за плечи и мы, пошатываясь, добрались до дивана в моей комнате. Снова звонил телефон.
             -   Не бери трубку, - еле слышно проговорила Хатия.
             -   Почему?
         Но телефон звонил, не умолкая.
             -   Слушаю, - трубка в моих руках дрожала.
             -   Скажешь, что не запомнил наших лиц, ясно? Иначе отправишься вслед за Бесо.
         «Шлейф смерти» в моём воображении был всего лишь рассказом, а здесь и смерть, и угрозы были настоящими.
             -   Кто это был? - спросила Хатия.
             -   Те молодые люди, что приходили утром.
             -   Что им было надо от тебя?
             -   Чтобы я забыл их лица.
             -   Проще бы было забыть про их визит.
             -   Вероятно, их видели соседи.
             -   Бедный Бесо... И  зачем  мне  только  надо  было  заходить к  нему в  комнату, никогда  себе  не прощу!.. Твоё предчувствие, однако, не обмануло тебя - можно даже подумать, что ты заранее всё предвидел.
             -   Теперь мне эту комнату не сдать...
             -   А мне не вернуть своих денег... Ты придумал плохой рассказ.
             -   Я не хотел смерти Бесо. Нельзя убивать человека из-за денег.
             -   Человека вообще нельзя убивать... Может его убили не из-за денег? Тебе не хватает фантазии.
             -   Жизнь -  довольно скучная штука, какая здесь может быть фантазия?
             -   Нужно позвонить в полицию.
         Я не знал, что надо говорить в таких случаях. В службе 09 мне назвали телефонный номер полиции нашего района и я, удивляясь спокойным интонациям собственного голоса, сказал какому-то мужчине, взявшему трубку:
             -   Мой квартирант лежит на полу в своей комнате и не подаёт признаков жизни.
             -   Ваш адрес?
         И они приехали: вначале вдвоём, потом подъехал третий. Все - похожие друг на друга: лысоватые, грузные, с серьёзными и тупыми лицами:
             -   Когда это случилось?
             -   Откуда мне знать?  - Мой страх куда-то улетучился. - Я обнаружил тело около двух.
             -   Тело обнаружила я, - уточнила Хатия.
             -   Это ваша жена?
             -   Нет.
             -   А кто?
             -   Это имеет решающее значение?
             -   Бесо назначил мне встречу, - объяснила Хатия. - Он должен был мне вернуть деньги, вот я и пришла.
             -   Понятно.
         Интересно, что им было понятно?
         Про тех двух типов они даже не спрашивали. Классического детектива с нашей полицией явно не напишешь.
             -   Если понадобится, мы вас вызовем, - сказал тот, что приехал последним.
         И всё. Правда, потом было нашествие соседей: все сочувствовали мне, мыли пол в комнате, предлагали помощь. Жаль, что Хатия оказалась не в то время и не в том месте: я вовсе не хотел создавать ей проблемы.
         Вскоре Хатия ушла, но вечером позвонила:
             -   Тебе не страшно одному?
             -   Просто немного не по себе.
             -   Сочиняешь рассказ?
             -   Сегодня не лучшее время для этого.
             -   А чем занимаешься?
             -   Думаю о тебе.
             -   Приятно, когда кто-то о тебе думает.
             -   Согласен... а ты любишь гречневую кашу с молоком?
             -   Терпеть не могу.
             -   А воздушные пирожные с кремом?
             -   Это - можно. Твоя жена на самом деле в психушке?
             -   Откуда тебе об этом известно? Теперь и ты начинаешь отгадывать?
             -   Всё  гораздо  проще: я  слышала как  одна  твоя  соседка  говорила другой, что, мол, жалко  парня,  не хватало ему болезни жены, а тут ещё это убийство. Это ты свёл с ума жену своим даром ясновидения?
             -   Я  здесь  ни  при  чём. Она  считала  себя  очень  хорошей, а  на поверку оказалась вовсе не такой. Невроз превратился в психоз. Очень хороших, Хатия, вообще нет.
             -   Я еду к подруге в Рустави, останусь там на ночь. Не забудь купить пирожные.
         Хатия приехала через полчаса:
             -   Где пирожные?
             -   Пирожные? - удивлённо спросил я. - Я не ждал тебя: ты ведь сказала, что едешь к подруге в Рустави.
             -   Это я для домашних - мог бы и догадаться. Художник, называется. Мы сегодня столько чего пережили вместе, нельзя же было оставлять тебя одного! Расскажи мне про свою жену, что с ней стряслось такого?
             -   Это будет в другом рассказе.
             -   Тогда не надо было упоминать о ней в этом.
             -   А если я часто думаю о ней? И боюсь, что со мной тоже может произойти что-то в этом роде?
             -   Всё, пора ставить точку.
             -   Почему?
             -   Потому, что рассказ у тебя не получился. Зато получилось другое.
             -   Что?
             -   Эх, ты! Из тебя никогда не выйдет настоящего писателя!