Фаны 1974. Часть 2

На фото: Идём к перевалу.
Фото автора дневника.

10.07.1974 Среда.

Проснулись у горной речки Артуч. Она начинается от Куликалонских озёр, куда
мы держим путь. Она бурным потоком вырывается из-под древней морены и
течёт по небольшой ложбине до нижней морены.

С утра мы распределили продукты, и в 10-ть часов вышли к Куликалонским
озёрам. С 2-х до 4-х часов обед и отдых. Преодолев морены, мы в 7 часов вечера
пришли на 2-ое по величине озеро Фанских гор - Куликалон (в переводе означает
большое озеро). Оно расположено у западного края большой Куликалонской
котловины на высоте 2800 метров.

Здесь тепло, растёт арча, в озере можно купаться. Северный берег Куликалон
прихотливо изрезан, глубоко заходят в берега укромные бухточки, скальные мысы
разделяют заливы, извилистый пролив отделяет большой зелёный плоский остров,
далеко вдающийся в озеро.

К южному концу Куликалон сужается, близко подступают скальные склоны
боковых отрогов, а дальше встают чёрные стены Западного Фанского хребта.
Короткая протока отделяет Большой Куликалон от Малого, который представляет
собой небольшую чашу. Куликалон - последнее звено в цепи озер Куликалонской
котловины.

Сток из озера подземный, через толщу морены. На берегах озера летом стоят
кашче-агули нижележащих кишлаков. В озере водится рыба маринка.

Вся Куликалонская котловина является скоплением моренных озёр.
Самые верхние из них - Дютаха - расположены на высоте 3000 м. под стеной.

Мы остановились на ночёвку в том месте озёр, где часть озёр высохла и
поверхность высохших напоминала поверхность лунного кратера: серая почва в
трещинах и камень.

Основное озеро неглубокое, зелёного цвета, много рыбы, водоросли меняют
окраску озера. С озера открывается вид на стену Мирали  (5170 м.).
Очень много снега на этой стенке и, кажется, она совсем близко.

Высота Куликалон 2500 м. За стеной Мирали находится пик Мария. Здесь мы
тоже встретили альпинистов, штурмуют стенки ("на Машку лазают", как они
говорят о пике Мария).

11.07.1974 Четверг

Днёвка на Куликалонских озерах. Ребята ловят рыбу. Мы балдеем на солнышке.
Разделись донага, искупались в холодной водичке. Девчонки, паразитки, меня
сфотографировали в костюме Евы, когда я выходила из воды.

Ровная, искрящаяся на солнышке гладь озера, зелёный цвет которого гармонирует
с моей жёлтой кофточкой, рыба, играющая на воде, снежные вершины Мирали,
бабочки, иногда пролетающие над озером, голубое небо над горами - даруют нам
счастливое мгновение, которое заключено в созерцании прекрасного своими
собственными очами. И ощущение этого прекрасного вселяет в нас огромную
жажду жизни.

Как образовалось оно, это озеро, здесь, в этом сухом сером царстве? Мне хочется
тихонечко сесть на камушек и осторожно наблюдать этот дивный кусочек горного
мира.

Горы выматывают все силы, но когда человек достигает своей цели, они
снисходительно позволяют любоваться своей красотой и неприступностью.
Они ласкают, очаровывают и манят, манят, манят...

"...В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы: просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покоренных вершин
Оставляя в горах, оставляя в горах
своё сердце..."

Вечерком мы бродили по озёрам. Некоторые очень живописны. Прозрачные,
голубовато-зелёные, арча спускается в воду с берега и отражается в воде.
Встанешь на огромный валун, посмотришь в воду: рыбёшка плавает. И над всем
этим глубокая тишина. Чувствуется величие неприступных вершин и спокойствие
горных озёр.

12.07.1974 Пятница

Брали перевал Алаудин (3730 м. - 1А). Ишачка. Снегу на нём нет. Встречали
туристов, карлсонов в широченных штормовых штанах. Они нам свою записку
отдали и взяли нашу.

Спуск крутой и быстрый довольно. Одно из Алаудинских озёр хорошо было видно
сверху. Чем ниже мы спускались, тем больше становилось озеро и красивее.
На перевале справа возвышалась снежная вершина Чондара (5200 м.)

"...Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною."

К Алаудинским озёрам вышли в 15 часов. Расположились на ночёвку у верхнего
Алаудина (2500 м.)

Впервые за эти дни испортилась погода. Подул ветер, дождик закапал, вокруг
полыхали молнии. Гроза в горах - страсть!

Мы насобирали дров, поставили свою холостяцкую палаточку. Дежурные
принялись варить обед.

И здесь, неподалёку, у другого Алаудина поменьше, тоже была стоянка
альпинистов. К нам они, конечно, пришли стрелять сигареты. Они уже давно
в горах, сигарет нет тоже давно, а по женщинам они страшно изголодались.

Сигареты у нас самих в дефиците. У Юры только где-то в тайнике, он и курит
потихонечку от нас. У меня было что-то от "Явы", одни поломанные чинарики.
Так что они не очень то от нас разжились.

Мы угостили их кофейком. Начался дождик. Я отправилась в палатку поспать.
В палатке уже лежали девчонки: Лаура, Татьяна, Лилька.

- О, все собрались, не дадут хоть днём свободно поспать.
Но в палатке нашей всегда уютно и хорошо. Дружная наша палаточка.
Вот мы залегли и само собой получилось, что начали мы петь песни.
Лаура затянула свою любимую:

Ничего не осталось-
Ни друзей, ни враго-о-ов,
Моя жизнь затерялась
Среди белых снегов..."

Мы подтянули, и из нашей палатки раздался протяжный вой. Через некоторое
время к нам в палатку заглянули альпинисты. Один из них (врач Серёга, как мы
потом узнали) сказал:  "Девушки, что вы тут одни поёте? Пойдёмте к нам. У нас
и инструмент есть."

Мы с Татьяной поднялись, Лауру с Лилей уговорить не удалось. Девчонки наши
все пошли тоже. Шли мы по морене вверх-вниз. По дороге альпинисты прыгали
ловко через камни, повисали на деревьях, как обезьянки.

Одеты они были в обтянутых трико и калошах. Мы всё посмеивались над их
обувочкой.

В лагере их оказалось ужасно много и мы поразились, как капитально они
устроились. Большая палатка у них "медпункт", другая прямо около озера - "баня",
третья - "хозяйственная часть".

Один альпинист, молоденький и совершенно белый - альбинос, залез на дерево:
там на верёвках подвешена была доска - похоже на гамак. Я, улыбнувшись,
спросила: "Вы там от кого прячетесь? От диких зверей?"
- Нет, от женщин, - сказал мне стоящий рядом альпинист, - он однажды увидел
женщину в голом виде, с тех пор он и сидит на дереве.

Врач Серёга предложил Тане таблетки от кашля, Тане - инструктору, дал мазь
от ожогов. Мазь была ярко-жёлтая и противно пахла.

Альпинист Жека намазал ею свой большой нос. Нос у него был большой сам по
себе, да ещё сгорел и немного распух. Когда он намазал нос, он стал похож на
цыплёночка. Ребята о чем-то говорили, один сказал: "Да ты спроси вон у того,
желтоклювого!"

Мы засмеялись. Потом "Желтоклювый" куда-то исчез. Появился главный.
Басом он изрёк: "Привели тёток, так развлекайте!"

"Классик" взял гитару, и было решено идти в баню. Дождь не переставал. Из
зарослей арчи снова показался "желтоклювый" кабанчик. Ох, как только его не
называли за его жёлтый нос, который затмевал всё остальное на нём.

Обычно, когда мы встречали туристов или альпинистов, мелькала фраза такая:
"О, они девушек в баньку водят." Нам и представилась возможность, увидеть все
назначения бани.

Большая брезентовая палатка.  Внутри - очаг из камней. Дровами они нагревают
эти камни, а когда камни раскалятся, поддают немного водички из озера.
Получается, как в финской бане. Все, кто находится в этой палатке, начинают
балдеть и по одному выскакивают и с ходу ныряют в озеро. Прозрачное,
холодное и глубокое, озеро находится рядом у входа в баню.

(Мы испытали ощущение жара в палатке, когда уже в конце похода у меня
воспалился мочевой пузырь, и Володечка погрел мне на костре камушков, которые
я приложила к животу на ночь. Пропотели насквозь мы все четверо).

Как нам хотелось тогда напариться в этой бане, но нас ждало знакомство с другим
её назначением.

В баньке альпинисты устроили нас по королевски. Подстелили под нас свои
пуховички. Долго потом Танюха вспоминала: "Вы не замерзли? Вот пуховичок,
пожалуйста."

Я оказалась почти в самом уголочке. Серёжа постелил какую-то шмотку, сказал
мне: "Садись, Наташка." Я села. Отсюда хорошо было видно всех,  сидящих в этой
бане, и гитариста.

А их гитарист нас заворожил. Ударили струны гитары. Первая песня мне была
знакома "Ночь, как платье бальное", я даже подпевала немного. Потом всё
душевнее, чувствительнее пошли песни, одна за другой.

"- Мама, снег горит,
   Мама, снег горит,
- Что ты, доченька, это - снегири!"

Вся тоска по дому, по женщинам так отчетливо выливалась в песнях и передавалась
гитаристом  с неведомой силой. Мы сидели, не шевелясь, жадно слушали песни
и стук своего сердца.

Я вдруг разволновалась. Начала всё представлять, начала понимать голод этих
людей.

"Нет, не надо эту песню, не надо", кричала душа, но он пел, пел о любви, которая
безвозвратно ушла. "Он не придёт, он больше никогда не придёт к тебе, забудь
ваши встречи, забудь его." Что-то в этом роде он пел.

Я старалась не слушать, но песня сама лезла в душу, а душа этого выдержать не
могла. Альпинисты все в тумане, глаза полны слёз, больше не могу...
Лихорадочно ищу платок. В это время ко мне повернулся Серёга, и я от
неожиданности моргнула.

Всё. Два ручья побежали по щекам, я их вытираю, новые бегут. Серёга смотрит
на меня, не смеётся. Я замахала руками, зашептала: "Ничего, ничего" и спряталась
за его спину. Подняв глаза, увидела Людкин удивлённый взгляд. Но она тоже
неспокойна, тоже что-то с душой.

Альпинист напротив взглянул на меня с такой любовной жалостью, что я уж
совсем расстроилась. Благо кончилась песня, да Серёга дал курнуть махры, я
шепнула ему: "Дай покурить. Уж очень волнительно он у вас поёт." Я даже не
настроилась на такую тонкую струну.

Ещё когда мы усаживались, Серёга крикнул Желтоклювому: "Жека, иди сюда!
- Наташ, мы его посадим?"
- Посадим, сказала я, двигаясь к Серёже и освобождая краешек бревна.

Желтоклювый был немного выше меня ростом, коренастый и очень сильный.
Он пролез к нам, наклонился ко мне, сказал: "А вот с вами я не познакомился.
Вас как зовут?"
- Наташа

Он посидел немного, попел, потом незаметно вышел. Так что слёзы свои я
старалась скрыть за Серёгиной спиной.

Баня делала своё подлое дело. Темнело. По палатке стучал дождик. А гитарист
всё пел и пел. Хотелось прижаться к кому-нибудь. В бане стало прохладно.
Закрыли пологи палатки, чтоб избежать сквозняка.

Серёжа сидел неподвижно. Мелькнула дерзкая мысль: положить ему на плечо
голову. Но рядом с ним сидит Таня-инструктор - молодая девушка с 50-го года,
которую он сегодня лечил. Получается уже две головы.

Дождавшись, когда песня кончится, я вылезла из палатки подышать немного
воздухом, размяла отёкшие немного ноги и так же тихонечко залезла на своё место.

Альпинисты зашевелились. Пронеслась новость, что завтра уходят пять человек
на восхождение, полезут на "Замок". Серёга тоже вышел.

Гитарист казался неисчерпаемым . Он сидел полуголый, в бриджах, калошах, с
обнажённой волосатой грудью, бил по струнам гитары, пел и нога прыгала в такт
песне. Очень эмоциональный певец.

В палатку незаметно влез "Желтоклювый", сел верхом на бревно, обхватив меня
ногами, наклонился ко мне и тихо спросил: "Ты плакала?"
От неожиданности и нежности в его голосе, я растерялась.
-Н-нет, а кто вам сказал?
- Серёга
- Прямо испорченный телефончик какой-то, всё известно в минуту.
- Наташа, мы дружим с детства с Серёгой.
- Очень хорошо вы поёте.
- Да не мы. Это наш Классик.
- Голос у него сильный очень. Ведь целый вечер поёт.

В это время пошли песни хулиганские. Они орались немыслимо. Голос певца
не хрип. Я всё поражалась.

Мы уже окончательно забалдели. В палатке стемнело. Фонарики зажигать не
стали, так лучше.

Я чувствовала "Желтоклювого" рядом. Пришёл и Серёжа, сел на свое место.
Жека наклонился ко мне, шепнул: "Тёплая ты." Я повернула к нему голову,
сказала еле слышно: "Ну, грейся..." Рука его тихо обняла меня за талию, и я уже
сама потянулась к нему.

Нечаянно я коснулась щекой его бородатого лица и уже не могла отнять лица,
отказаться от этой трепетной нежной ласки.

Голодный, он словно боялся притронуться к пище, или просто не знал, как я
поведу себя.

А я? За весь поход никто тёплым словом - то не согрел, а тут вдруг такие
обьятия, неожиданно как! И я упивалась тоже. Чтобы не забыться со мной
окончательно, он разговаривал со своими друзьями, вставляя в разговор
какую - нибудь фразу и не отрывая своего лица от моей щеки.

Тихонечко сгрёб меня своими лапищами в охапку, приподнял и посадил к себе
на колени. Расстегнул пуховку, которая была надета у него прямо на голое тело
и я вся прижалась к его груди, которая тоже была волосатая.

Этот дикий зверь был весь волосатый и пылал, как раскалённый камин.
Я взяла губами его ухо, потом отпустила и шепнула: "Сам ужасно горячий.
Жалко, что нельзя тебя завтра взять с собой под перевал: там так холодно!!!

Мы уже искали губы друг друга. Когда гитара не звучит, в палатке слышен
каждый шорох и, о, позор, если ещё и поцелуи будут слышны.

Я уже совсем не понимала, о чём поёт гитара. Пел другой альпинист, они
менялись. В темноте нельзя было различить лиц, только по голосам.
 И вообще, мне было хорошо. Я целовалась с этим "Желтоклювым" до упоения.

Целовал он не очень хорошо, во всяком случае Лёвочка меня поил этим напитком
лучше всех (он был бы доволен, если б слышал это) моих мимолётных любовников.
Целоваться приходилось тихо, ибо ещё  нехватало услышать в этой тишине звук
поцелуя.

Скоро все засобирались. Жека шепнул мне: "Давай здесь останемся." Он мог мне
этого и не говорить, потому что сил встать с его колен у меня не было.
Я чувствовала только, что идти я должна. В мгновение палатка опустела.
-  О, какая ты ласковая, Наташенька, редко встретишь такую ласку,- шептал он.

Руки его уже захотели меня ту, ту, которая была под одеждой. Когда его рука
дотронулась до моего тела, я вздрогнула.

В это время двое альпинистов с фонариком вернулись в палатку, что-то забыли
или просто посмотреть, остался ли кто там. Я высвободилась из обьятий
Желтоклювого, слезла с его колен. Они посветили фонариком у входа, чего-то
поискали, потом мимолётом пробежались лучиком по нам и ушли. Мне стало
очень интересно, я даже улыбнулась. "Вот тебе и баня",- подумала я.

Женя снял свой пуховичок, положил его под меня и мы опять стали целоваться.
Снаружи раздались голоса, я испуганно привстала.
- Не бойся, сюда никто не войдёт,- сказал Женька.

Дурачок, на что он надеется.
- Женечка, дело в том, что я - девушка. У нас с тобой ничего не получится, -
начала я свои обьяснения.
Он разделся уже совсем, теребил мои маечки, смеялся. "Не доберёшься до тебя"
-Женька ты меня слышишь?
- Да. Это прекрасно. Так замечательно ощущать твоё трепещущее тело. Ты меня
поласкай пожалуйста, Наташенька.

Ну, раз просит человек, отчего не поласкать. Взяла в руки его член, стала ласкать.
- Наташ, за яички подержись...- шептал он.
Он меня ласкал очень приятно. Но я не могла, не могла утолить его главную жажду.

- Ты не хочешь почувствовать? Не бойся же, глупенькая.
- А что потом?
- Зачем об этом думать сейчас? Тебе хорошо и мне тоже. Лучше не бывает.
Давай испытаем это лучшее на свете блаженство!...
- Да, нельзя осквернять природу, отступая перед полным соединением.
- Ну, вот видишь, Наташа, ты ведь всё понимаешь. Вот бы сейчас в тёплую
постельку, да, Наташ?
- Много ты хочешь, мечтатель.
- Наташенька, ты очень неудобно лежишь.
- Пусти, я не хочу.
- Он же так хочет тебя. Ну, посмотри, как он тебя хочет.
- Я его сегодня измучаю.

Я сама не знала, чего я хочу. Я не вырывалась и не давалась. Я балдела и ужасно
боялась - ведь лежали почти голые, и его член прямо упирался в мой клитор.

О, боже. А он всё ласкал и ласкал меня. Наконец, я сказала себе:
"Хватит! Довольно испытывать судьбу и этого жаждущего альпиниста."
Я попыталась высвободиться, но он держал крепко, даже, пожалуй, слишком
крепко.
- Жень, пусти меня... Не надо этого.
- Ну, что ты всё твердишь: "Не хочу, не надо!" Ты почувствуй, Наташ.
- Как так можно?, я не понимаю! Жень, я даже лица твоего не могу вспомнить!
- Наташ, я сам не знаю, это случилось так неожиданно.
- Господи, зачем я сюда притащилась? Спала бы сейчас в палатке - как хорошо.
Поди вырвись сейчас от тебя !
- Ну это же приятно, Наташка. Ну, поласкай меня ещё.
- Ты где живёшь ?
- В Симферополе.
- Есть у тебя там девушка? Жена?
- Есть.
- А дети ?
- Нет.
- Тебе было бы приятно, если б она вот так вот с другим была?
- Пусть. Только бы я не знал.
Ба, у нас похожие взгляды! Хотя нет. У мужиков всё сводится к половой жизни.
- Женька, я не могу тебе так вот просто отдаться. Ну что это за бля*ство такое?
Мы и не встретимся больше с тобой никогда.
- Наташ, зачем ты всё это говоришь?

Да, действительно. Дуры бабы. Чего я от него хочу? Глупости какие.
Но что же это делается со мной? Эх, девка, опасными ты занялась играми.
Опомнись!

Я опять утопала в слизи.  И он это чувствовал.
- Наташ, да ты хочешь.
- Хочу, но... Господи, ну пусти же меня!
Дошло до того, что поцеловала его член.
- Наташ, так тоже можно. Мне надо кончить...
- Нет, нет, нет. Пусти меня! Ну что это такое? Сила - последнее дело.

Я вырывалась. Он опять меня притягивал к себе. Расстегнул лифчик, стал
целовать грудь. Да так нежно, чёрт бы его побрал, что расслаблял меня, и я
бессильно повисала на его руках.

Я снова оказалась на пуховике в его жарких, сильных обьятиях.
- Ох, как курить хочется. Женечка, знаешь что, пошли к нам, а?
У меня там сигареты есть московские, "Ява",- со смаком сказала я,- тебе ведь,
наверное, курить больше хочется, чем женщину, а, Жень? Он засмеялся, поняв
мою хитрость.

Наконец, я выпуталась из тесного сплетения его рук, привела себя в порядок,
села на бревно. Видела в темноте его стройную, загорелую, сильную фигуру,
которую мои руки уже ощущали и поласкали всю.

Я, смеясь, сказала: "Одевайся, Аполлон Алаудинский!
- Не буду.
- Женька !!
- Пусть заходят и увидят меня в таком виде
- Бесстыдник! Одевайся сейчас же!
- Раздевайся сейчас же! - был ответ.

Ну что же с ним делать, а?
- Жень, ну пойдём. Меня, наверное, ждут. Уже поздно.
- Кто тебя ждёт ?
- Таня. Она за нас отвечает. Ты же сам водил группы, знаешь прекрасно.
(Он мне рассказывал, что водил группы альпинистов)
- Ну, хорошо. Одеваю штаны.

Выползли мы с ним из палатки в кромешную тьму. Пришлось идти к ним за
фонариком.

В лагере у них шаром покати: - никого нет. Главный у костра сидит, да ещё
двое где-то тут шастают.
- Вот видишь,- говорит Женя,- все у вас.

Вёл меня он очень осторожно. Он в своих калошах, держит меня за руку, скачем
по морене в темнотище. Удивляюсь, как мы не переломали ног. Он за меня
волновался, я за него: сломает ногу и буду его до утра волочить по всем озёрам.

Но, к счастью, всё обошлось. Только я пыхтела, как паровоз, а он удивлённо
спрашивал: "Ты что, устала что-ли?
- Ага. Здоровья нет. Всё от полового воздержания.
- Ведь я же тебе говорю .
- Да, Жень, всё правильно говоришь.
- Видишь огонёк? Это ваш лагерь.
Альпинисты сидели у костра с нашими девами и пили кофе.

Женя дал мне фонарик и прошёл к костру. Я принесла эту злосчастную пачку,
которая вмиг была опустошена. Как жаль, что я оставила сигареты в чемодане
на базе.

У костра сидели долго. Я очень уютно устроилась на Жениной пуховке, положив
голову ему на грудь. Мы полулежали на камне, и я смотрела на небо, звёздное -
звёздное, даже удивительно после сегодняшней грозы.

Потом Таня обьявила отбой, альпинисты попрощались, и нехотя отправились
к себе. Женя ушёл греть Серёгу, я - Татьяну.

Я с ним попрощалась кивком головы, даже не сказала ничего, быстро убежала
в палатку.

А наутро мой "Желтоклювенький" ушёл на восхождение. Он говорил, что его
должны обязательно послать, как опытного товарища.