Конспект книги Великая шахматная доска

«Если хотите что-то понять обращайтесь к первоисточникам» (с)

Конспект книги Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска».
КК,-комментарий конспектировавшего (мой, то есть)

КК: Так все заели с этой Шахматной Доской, с многочисленными отсылками к ней, что я  поставил её в план чтения. И даже прочитал. Без «сканирования» не обошлось, но большую часть всё же читал, а не листал.
  Отмечу, имхо, достоинства книги.
1. Она действительно стоит того, чтобы с ней ознакомится.
  Покойный Бжыз,  в своём тексте ни разу не блещет  ни умом, ни слогом, зато фактология, приводимая им на последнюю редакцию книги 1996 год, за 28 лет нисколько (читай,- вообще) не устарела, а анализ всемирной логистики и «очагов напряжения», стал ещё более актуальным. Книжка заслуженно считается классикой.
  Уже эти два фактора делают книжку весьма примечательной для профана в геополитике (меня например).
2. Кто и где увидел в книжке «русофобию» или мурикофилию? Я ничего такого не увидел. Более того Бжиз вполне адекватен в своих оценках.
  Надеюсь что мой конспект вобрал в себя часть жЫра и тем сэкономит кому-то время на прочтение.
 Всего 11 отрывков на  18-и страницах.

1.
Бывший высокопоставленный британский деятель в Европейской комиссии сэр Рой Денман в своих мемуарах вспоминает, что еще на конференции в Мессине в 1955 году, где в предварительном порядке рассматривался вопрос о создании Европейского Союза, официальный представитель Великобритании категорически заявил собравшимся архитекторам Европы:
«Будущий договор, который вы обсуждаете, не имеет шанса получить общее одобрение; если согласование по нему будет достигнуто, то у него не окажется шанса быть реализованным. А если он будет реализован, то окажется совершенно неприемлемым для Великобритании… До свидания, господа! Успеха»( 4).
Более 40 лет спустя вышеупомянутая фраза в значительной степени остается определением принципиального отношения Великобритании к созданию истинно объединенной Европы. Нежелание Великобритании участвовать в Экономическом и Монетарном союзе, который начнет, как намечено, функционировать с января 1999 года, отражает нерасположенность этой страны идентифицировать свою судьбу с Европой. Суть этого отношения была блестяще суммирована в начале 90-х годов:
– Великобритания отвергает цель политического объединения;
– Великобритания отдает предпочтение модели экономической интеграции на основе свободной торговли;
– Великобритания предпочитает координацию внешней политики, безопасности и обороны вне структурных рамок ЕС (Европейского сообщества);
– Великобритания редко полностью использует свой авторитет в ЕС( 5).

КК: То есть намного сильно до Брекзита, те, кто отслеживает тенденции понимали, что Британия в ЕС не войдёт, а без неё ЕС не взлетит. Она и не взлетела. Нонче, когда Германия потеряла, и скорее всего надолго доступ к дешёвым ресурсам РФ, она как «локомотив» ЕС бедет тянуть всё хуже и хуже.

2.
Главный момент, который необходимо иметь в виду, следующий: Россия не может быть в Европе без Украины, также входящей в состав Европы, в то время как Украина может быть в Европе без России, входящей в состав Европы. Если предположить, что Россия принимает решение связать свою судьбу с Европой, то из этого следует, что в итоге включение Украины в расширяющиеся европейские структуры отвечает собственным интересам России. И действительно, отношение Украины к Европе могло бы стать поворотным пунктом для самой России. Однако это также означает, что определение момента взаимоотношений России с Европой – по-прежнему дело будущего («определение» в том смысле, что выбор Украины в пользу Европы поставит во главу угла принятие Россией решения относительно следующего этапа ее исторического развития: стать либо также частью Европы, либо евразийским изгоем, т.е. по-настоящему не принадлежать ни к Европе, ни к Азии и завязнуть в конфликтах со странами «ближнего зарубежья»).

КК:  Как в воду глядел в своём 1996-м году. Но с другой стороны… Европа,- это миф и всегда им была. Есть, была и будет только  одна универсальная Средиземноморская цивилизация,- НашМоре, Мариа Ностра. Европа никогда не сможет подменить собой НашМор. ЕС,- бюрократическая шарага ни о чём, а с экономически слабой Германией она полное ничто.

3.
Уязвимость Азербайджана чревата более значительными последствиями для региона, поскольку вследствие своего местоположения страна является геополитической точкой опоры. Азербайджан можно назвать жизненно важной «пробкой», контролирующей доступ к «бутылке» с богатствами бассейна Каспийского моря и Средней Азии. Независимый тюркоязычный Азербайджан, по территории которого проходят нефтепроводы и далее тянутся на территорию этнически родственной и оказывающей ей политическую помощь Турции, помешал бы России осуществлять монополию на доступ к региону и таким образом лишил бы ее главного политического рычага влияния на политику новых государств Средней Азии. И все же Азербайджан весьма уязвим для давления со стороны могущественной России с севера и Ирана с юга. На северо-западе Ирана проживает в 2 раза больше азербайджанцев (по некоторым оценкам, около 20 млн. человек), чем на самой территории Азербайджана. Это заставляет Иран бояться потенциального сепаратизма среди проживающих на его территории азербайджанцев, и поэтому в Иране сложилось двойственное отношение к суверенному статусу Азербайджана, несмотря на то что обе нации являются мусульманскими. В силу этого Азербайджан стал объектом давления со стороны как России, так и Ирана в целях ограничения его деловых отношений с Западом.
В отличие от Армении и от Азербайджана (оба государства достаточно однородны с этнической точки зрения), около 30% 6-миллионного населения Грузии являются нацменьшинствами. Более того, эти небольшие сообщества, скорее похожие на племена по своей организации и идентичности, резко возмущались господством грузин. После распада Советского Союза осетины и абхазцы воспользовались внутренней политической борьбой в Грузии, чтобы попытаться выйти из состава государства, что Россия исподтишка поддерживала с целью заставить Грузию уступить давлению России и остаться в составе СНГ (сначала Грузия хотела полностью выйти из ее состава), а также разрешить оставить российские военные базы на территории Грузии и таким образом закрыть доступ Турции к Грузии.

КК: Отсюда видим, откуда берётся политика по отсечению Азерабайджана и от Иранского влияния и от влияния РФ и все телодвижиния по поводу отсечения (отжатия) от Армении Зангезурского коридора, что позволит соединить железкой   и трубой Турцию с Азербайджаном и организовать вывоз ресурсов Средней Азии в Европу минуя влияния РФ.
 
4.
Если бы Китай контролировал Малаккский пролив и геостратегическую «артерию» в Сингапуре, он удерживал бы под своим контролем подходы Японии к ближневосточной нефти и европейским рынкам.

5.
Впервые с тех пор, как Россию и Китай стала разделять официальная граница, последний является более динамичной и политически более сильной стороной. Проникновение на российский Дальний Восток китайских иммигрантов и торговцев уже приняло значительные масштабы, и Китай проявляет все большую активность, развивая экономическое сотрудничество в Северной Азии, в котором большую роль играют также Япония и Корея. В этом сотрудничестве у России в настоящий момент значительно более слабые позиции, в то время как российский Дальний Восток испытывает все большую зависимость от укрепления связей с китайской Маньчжурией. Те же экономические силы определяют и характер отношений Китая с Монголией, которая больше не является союзницей России и чью официальную независимость Китай нехотя признал.
Китайская сфера регионального влияния, таким образом, находится в стадии становления. Однако сферу влияния не следует смешивать с зоной исключительного политического доминирования, с характером отношений, которые были у Советского Союза с Восточной Европой. В социально-экономическом плане это влияние является более свободным, а в политическом – менее монополистическим. Тем не менее в результате формируется географическое пространство, в котором различные государства при разработке собственной политики с особым уважением относятся к интересам, мнению и предполагаемой реакции доминирующей в этом регионе державы. Короче говоря, китайскую сферу влияния – возможно, точнее было бы ее назвать «сферой уважения» – можно определить как район, где первым задаваемым в столицах находящихся на этой территории стран в случае возникновения любой проблемы является вопрос: «Что думает по этому поводу Пекин?»

6.
В конечном счете геостратегия Китая должна одновременно преследовать две цели, в несколько завуалированном виде определенные в августе 1994 года Дэн Сяопином: «Первое – противостоять гегемонизму и политике силы и защищать мир; второе – создать новый международный политический и экономический порядок». Первая задача, очевидно, направлена против интересов США и имеет своей целью уменьшить американское превосходство, тщательно избегая при этом военного столкновения, которое положило бы конец продвижению Китая вперед к экономическому могуществу; вторая задача – пересмотреть расстановку сил в мире, используя недовольство некоторых наиболее развитых государств нынешней неофициальной иерархией, в которой наверху располагаются США, при поддержке Европы (или Германии) на крайнем западе Евразии и Японии на крайнем востоке.
Вторая цель Китая предполагает воздержание Пекина от каких-либо серьезных конфликтов с ближайшими соседями, даже продолжая вести поиск путей достижения регионального превосходства. Особенно своевременно налаживание китайско-российских отношений, в частности, потому, что Россия в настоящее время слабее Китая. В связи с этим в апреле 1997 года обе страны осудили «гегемонизм» и назвали расширение НАТО «непозволительным». Однако едва ли Китай будет всерьез рассматривать вопрос о долгосрочном и всеобъемлющем российско-китайском альянсе против США. Это бы углубило и расширило американо-японский союз, который Китаю хотелось бы постепенно расстроить, кроме того, это оторвало бы Китай от жизненно важных для него источников получения современной технологии и капитала.
Как и в российско-китайских отношениях, Китаю удобно избегать каких-либо прямых столкновений с Индией, даже продолжая сохранять тесное военное сотрудничество с Пакистаном и Бирмой. Политика открытого антагонизма сыграла бы плохую службу, осложнив тактические выгоды сближения с Россией и в то же время толкая Индию на расширение сотрудничества с Америкой. Поскольку Индия также разделяет глубоко лежащие и в определенной степени антизападные настроения, направленные против существования мировой «гегемонии», снижение напряженности в китайско-индийских отношениях также гармонично вписывается в более широкий геостратегический спектр.
Те же соображения в целом применимы и к нынешним отношениям Китая со странами Юго-Восточной Азии. Даже заявляя в одностороннем порядке о своих притязаниях на Южно-Китайское море, китайцы в то же время поддерживают отношения с руководителями стран Юго-Восточной Азии (за исключением исторически враждебно относящегося к Китаю Вьетнама), используют самые откровенно выраженные антизападные настроения (в частности, по вопросу о западных ценностях и правах человека), которые в последние годы демонстрировали руководители Малайзии и Сингапура. Они с особой радостью приветствовали порой откровенно резкие антиамериканские выпады премьер-министра Малайзии Датука Махатхира, который в мае 1996 года на форуме в Токио даже публично поставил под сомнение необходимость американо-японского договора о безопасности, поинтересовавшись, от какого врага альянс предполагает защищаться, и заявив, что Малайзия не нуждается в союзниках. Китайцы явно рассчитывают, что их влияние в данном регионе автоматически усилится в результате ослабления позиций США.
Аналогичным образом настойчивое давление, похоже, является основным мотивом нынешней политики Китая в отношении Тайваня. Занимая бескомпромиссную позицию по вопросу о международном статусе Тайваня, – в такой степени, что он даже готов преднамеренно нагнетать международную напряженность, чтобы убедить всех в серьезном отношении Китая к данному вопросу (как в марте 1996 г.), – китайские руководители, по-видимому, осознают, что в настоящее время им по-прежнему не по силам добиться устраивающего их решения. Они понимают, что необдуманный расчет на силу лишь ускорит самоубийственное столкновение с Америкой, одновременно укрепляя роль США как гаранта мира в регионе. Более того, сами китайцы признают, что от успешности сделанного первого шага – присоединения Гонконга к Китаю – будет в значительной степени зависеть, станет ли реальным создание Большого Китая.
Сближение, которое имеет место в отношениях Китая с Южной Кореей, также является частью политики консолидации по флангам, с тем чтобы иметь возможность сосредоточить основные силы на главном направлении. Принимая во внимание китайскую историю и настроения масс, само по себе китайско-корейское сближение способствует ослаблению роли, которую Япония может сыграть в регионе, и готовит почву для восстановления более традиционных отношений между Китаем и (либо объединившейся, либо все еще расколотой) Кореей.
Наиболее важно то, что мирное укрепление позиций Китая в регионе облегчит ему достижение главной цели, которую древний китайский стратег Сунь Цзы (Sun Tsu) сформулировал бы следующим образом: размыть американскую власть в регионе до такой степени, чтобы ослабленная Америка почувствовала необходимость сделать пользующийся региональным влиянием Китай своим союзником, а со временем иметь Китай, ставший влиятельной мировой державой, своим партнером. К этой цели нужно стремиться и ее нужно добиваться таким образом, чтобы не подстегнуть ни расширения оборонительных масштабов американо-японского альянса, ни замены американского влияния в регионе японским.
Дабы ускорить достижение главной цели, Китай старается помешать упрочению и расширению американо-японского сотрудничества в области обороны. Китай был особо обеспокоен предполагаемым расширением масштабов американо-японского сотрудничества в начале 1996 года от более узких рамок – «Дальний Восток» до более широких – «Азиатско-Тихоокеанский регион», видя в этом не только непосредственную угрозу своим интересам, но и отправную точку для создания азиатской системы безопасности под патронажем США, направленной на сдерживание Китая (в которой Япония играет ведущую роль( 12*), очень похожую на ту, которую играла Германия в НАТО в годы холодной войны). Соглашение было в целом расценено в Пекине как способ, облегчающий в дальнейшем превращение Японии в крупную военную державу, возможно даже способную сделать ставку на силу для самостоятельного преодоления остающихся нерешенными экономических и морских разногласий. Таким образом, Китай, по-видимому, будет энергично подогревать все еще сильные в Азии опасения сколь-либо важной военной роли Японии в регионе, с тем чтобы сдержать США и запугать Японию.
Однако в более отдаленном будущем, по китайским стратегическим расчетам, американская гегемония не сможет удержаться. Хотя некоторые китайцы, особенно военные, склонны рассматривать Америку как непримиримого врага, в Пекине надеются, что Америка окажется в большей изоляции в регионе из-за того, что, чрезмерно полагаясь на Японию, она будет все больше зависеть от нее при одновременном усилении американо-японских противоречий и боязни американцами японского милитаризма. Это даст Китаю возможность натравить США и Японию друг на друга, как он уже это делал раньше, столкнув США и СССР. По мнению Пекина, наступит время, когда Америка поймет, что для того, чтобы сохранить свое влияние в Азиатско-Тихоокеанском регионе, ей ничего больше не остается, как обратиться к своему естественному партнеру в материковой Азии.

7.
С 50-х годов японскую внешнюю политику направляли четыре основных принципа, провозглашенные послевоенным премьер-министром Сигеру ѓсидой. Доктрина ѓсиды провозглашает: 1) основной целью Японии должно быть экономическое развитие; 2) Япония должна быть легко вооружена и избегать участия в международных конфликтах; 3) Япония должна следовать за политическим руководством Соединенных Штатов и принимать военную защиту от Соединенных Штатов; 4) японская дипломатия должна быть неидеологизированной и уделять первоочередное внимание международному сотрудничеству. Однако, поскольку многие японцы чувствовали беспокойство из-за степени участия Японии в холодной войне, одновременно культивировался вымысел о полунейтралитете. Действительно, в 1981 году министр иностранных дел Масаеси Ито был вынужден уйти в отставку из-за того, что использовал термин «союз» («домей») для характеристики американо-японских отношений.
Все это теперь в прошлом. Япония была в стадии восстановления, Китай самоизолировался, и Евразия разделилась на противоположные лагеря. Сейчас наоборот: японская политическая элита чувствует, что богатая Япония, экономически связанная с миром, больше не может ставить самообогащение центральной национальной задачей, не вызвав международного недовольства. Далее, экономически могущественная Япония, особенно та, которая конкурирует с Америкой, не может быть просто продолжением американской внешней политики, одновременно избегая любой международной политической ответственности. Более влиятельная в политическом отношении Япония, особенно та, которая добивается мирового признания (например, постоянного места в Совете Безопасности ООН), не может не занимать определенной позиции по наиболее важным вопросам безопасности или геополитическим вопросам, затрагивающим мир во всем мире.

8.
Распространенная житейская мудрость, что Китай – это следующая мировая держава, рождает паранойю по поводу Китая и способствует развитию в Китае мании величия. Страхи перед агрессивным и антагонистическим Китаем, которому суждено вскоре стать еще одной мировой державой, в лучшем случае преждевременны, а в худшем – могут стать самоосуществляющимся предсказанием. Следовательно, организация коалиции, направленной на противодействие подъему Китая до уровня мировой державы, привела бы к обратным результатам. Это гарантировало бы только, что регионально влиятельный Китай стал бы враждебным. В то же время любое подобное усилие привело бы к напряжению американо-японских отношений, поскольку большинство японцев наверняка были бы против подобной коалиции. Соответственно Соединенным Штатам следует воздерживаться от оказания давления на Японию с целью заставить ее возложить на себя больше ответственности в области обеспечения обороны в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Усилия в этом направлении просто помешают возникновению стабильных отношений между Японией и Китаем и одновременно еще больше изолируют Японию в регионе.
Но именно потому, что Китай в действительности вряд ли скоро поднимется до мировой державы – и по этой самой причине было бы неразумно проводить политику регионального сдерживания Китая, – желательно обращаться с Китаем как с глобально важным действующим лицом. Втягивание Китая в более широкое международное сотрудничество и предоставление ему статуса, которого он жаждет, может иметь эффект притупления более острых моментов национальных амбиций Китая. Важным шагом в этом направлении было бы включение Китая в ежегодный саммит ведущих стран мира, так называемую «большую семерку», особенно потому, что Россию тоже пригласили туда.
Несмотря на видимость, у Китая на деле нет большого стратегического выбора. Длительные экономические успехи Китая остаются в большой зависимости от притока западного капитала и технологий, а также от доступа на иностранные рынки, а это существенно ограничивает его выбор. Союз с нестабильной и обнищавшей Россией не увеличил бы экономических или политических перспектив Китая (а для России это означало бы подчинение Китаю). Таким образом, этот геостратегический выбор на практике не осуществим, даже если в тактическом плане как Китаю, так и России соблазнительно поиграть с этой идеей. Более непосредственное региональное и геополитическое значение для Китая имеет его помощь Ирану и Пакистану, но это также не служит отправным пунктом для серьезного поиска статуса мировой державы. Вариантом в качестве последнего средства могла бы стать «антигегемонистская» коалиция, если бы Китай почувствовал, что его национальные или региональные устремления блокируются Соединенными Штатами (при поддержке со стороны Японии). Но это была бы коалиция бедняков, которые тогда наверняка оставались бы бедными довольно продолжительное время.
Большой Китай возникает как регионально доминирующая держава. Будучи таковым, он может попытаться навязать себя соседям в манере, которая носит дестабилизирующий характер в регионе, или может удовлетвориться оказанием влияния более косвенным образом, следуя прошлой китайской имперской истории. Возникнет ли гегемонистская сфера влияния или более туманная сфера уважения, будет зависеть частично от того, насколько жестоким и авторитарным останется китайский режим, а частично и от того, как ключевые посторонние действующие лица, а именно Америка и Япония, отреагируют на появление Большого Китая. Политика простого умиротворения могла бы способствовать более твердой позиции Китая, но политика простого препятствования появлению такого Китая наверняка также дала бы похожий результат. Осторожное сближение по одним вопросам и четкое разграничение по другим помогло бы избежать обеих крайностей.
В любом случае в некоторых областях Евразии Большой Китай может оказывать геополитическое влияние, которое совместимо с большими геостратегическими интересами Америки в стабильной, но политически плюралистической Евразии. Например, растущий интерес Китая к Средней Азии неизбежно ограничивает свободу действий России в стремлении добиться любой формы политической реинтеграции региона под контролем Москвы. В связи с этим и в связи с Персидским заливом растущая потребность Китая в энергии диктует общность интересов с Америкой в поддержании свободного доступа к нефтедобывающим регионам и политической стабильности в них. Подобным же образом оказываемая Китаем поддержка Пакистану сдерживает амбиции Индии подчинить себе эту страну и компенсирует намерение Индии сотрудничать с Россией по Афганистану и Средней Азии. И наконец, участие Китая и Японии в развитии Восточной Сибири может аналогичным образом помочь усилить региональную стабильность. Эти общие интересы следует выяснить путем длительного стратегического диалога( 16*).
Существуют также области, где амбиции Китая могли бы столкнуться с американскими (а также японскими) интересами, особенно если эти амбиции должны были бы реализовываться посредством более знакомой с исторической точки зрения тактики сильной руки. Это относится, в частности, к Юго-Восточной Азии, Тайваню и Корее.
Юго-Восточная Азия потенциально слишком богата, географически имеет слишком большую протяженность и просто слишком большая, чтобы ее легко мог подчинить даже мощный Китай, но она слишком слаба и политически слишком раздробленна, чтобы не стать для Китая по меньшей мере сферой уважения. Влияние Китая в регионе, которому способствует его финансовое и экономическое присутствие во всех странах этого района, обязательно будет расти по мере возрастания его мощи. Многое зависит от того, как Китай применит эту мощь, но не вполне очевидно, есть ли у Америки какой-либо интерес прямо выступать против нее или быть втянутой в такие вопросы, как разногласия по Южно-Китайскому морю. Китайцы располагают значительным историческим опытом умело управлять отношениями неравноправия (или зависимости), и, конечно, в собственных интересах Китая было бы проявлять сдержанность во избежание региональных страхов перед китайским империализмом. Этот страх мог бы породить региональную антикитайскую коалицию (и некоторые скрытые намеки на это уже присутствуют в нарождающемся индонезийско-австралийском военном сотрудничестве), которая потом, наиболее вероятно, добивалась бы поддержки со стороны Соединенных Штатов, Японии и Австралии.
Большой Китай, особенно после переваривания Гонконга, почти определенно будет более энергично стараться добиться воссоединения Тайваня с материком. Важно по достоинству оценить тот факт, что Китай никогда не соглашался на бессрочное отделение Тайваня. Поэтому в какой-то момент этот вопрос мог бы вызвать прямое столкновение американцев с китайцами. Последствия этого были бы для всех вовлеченных сторон самыми пагубными: экономические перспективы Китая были бы отодвинуты, связи Америки с Японией могли бы стать очень напряженными, а усилия американцев по созданию стабильного равновесия сил в Восточной Евразии могли бы быть сорваны.
Соответственно важно добиться и взаимно поддерживать наибольшую ясность в этом вопросе. Даже если в обозримом будущем Китай вряд ли будет испытывать недостаток в средствах эффективного принуждения Тайваня, Пекин должен понимать – и быть надежно убежден в этом, – что согласие Америки с попытками насильственной реинтеграции Тайваня, достигнутой с помощью военной мощи, было бы настолько разрушительно для позиции Америки на Дальнем Востоке, что она просто не могла бы позволить себе оставаться пассивной в военном плане, если Тайвань будет не в состоянии защитить себя.
Другими словами, Америке пришлось бы вмешаться не ради обособленного Тайваня, а ради американских геополитических интересов в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Это важная разница. У Соединенных Штатов нет, по сути, особого интереса к обособленному Тайваню. В действительности их официальной позицией была и должна оставаться мысль о том, что существует только один Китай. Но то, как Китай добивается воссоединения, может ущемить жизненно важные интересы Америки, и китайцы должны это ясно сознавать.
Вопрос о Тайване служит также Америке законной причиной для того, чтобы в своих отношениях с Китаем поднимать вопрос о правах человека, не оправдываясь в ответ на обвинения во вмешательстве во внутренние дела Китая.
Совершенно уместно вновь повторить Пекину, что воссоединение завершится только тогда, когда Китай станет более процветающим и более демократическим. Только такой Китай сможет привлечь Тайвань и ассимилировать его в Большом Китае, который тоже готов к тому, чтобы быть конфедерацией, основанной на принципе «одна страна, разные системы». В любом случае из-за Тайваня в собственных интересах Китая повысить уважение к правам человека, и потому Америке уместно поднять эту проблему.
В то же время Соединенным Штатам надлежит – выполняя обещание, данное Китаю, – воздерживаться от прямой или косвенной поддержки любого международного повышения статуса Тайваня. В 90-х годах некоторые американо-тайваньские контакты создавали впечатление, что Соединенные Штаты, не афишируя, начинают обращаться с Тайванем как с отдельной страной, и гнев китайцев по этому поводу можно было понять, как и их негодование по поводу интенсификации усилий официальных лиц получить международное признание статуса Тайваня как отдельного государства.
Соединенным Штатам поэтому следует ясно заявить, что на их отношении к Тайваню будут вредно сказываться усилия последнего изменить давно установившуюся и намеренную двусмысленность, управляющую отношениями между Китаем и Тайванем. Более того, если Китай действительно процветает и действительно становится демократическим и если поглощение им Гонконга не сопровождается регрессом в области прав человека, стимулирование американцами серьезного диалога через пролив о сроках окончательного воссоединения способствовало бы также оказанию давления на Китай с целью демократизации, одновременно развивая более широкое стратегическое взаимопонимание между Соединенными Штатами и Большим Китаем.
Корея, геополитически центральное государство в Северо-Восточной Азии, снова могла бы стать источником раздора между Америкой и Китаем, и ее будущее также напрямую скажется на связях между Америкой и Японией. Пока Корея остается разделенной и потенциально уязвимой для войны между нестабильным Севером и все богатеющим Югом, американским силам придется оставаться на полуострове. Любой уход американцев в одностороннем порядке не только, вероятно, ускорил бы новую войну, но и, по всей вероятности, сигнализировал бы об окончании американского военного присутствия в Японии. Трудно понять, почему японцы продолжают полагаться на длительное дислоцирование американских войск на японской земле вслед за их уходом из Южной Кореи. Наиболее вероятным результатом с широко дестабилизирующими последствиями в регионе в целом явилось бы быстрое перевооружение японцев.
Однако объединение Кореи, вероятно, поставило бы также серьезные дилеммы. Если бы американские войска должны были оставаться в объединенной Корее, они неизбежно расценивались бы китайцами как нацеленные на Китай. Действительно сомнительно, что китайцы согласились бы с объединением на таких условиях. Если бы объединение происходило поэтапно, с применением так называемой мягкой посадки, Китай выступил бы против нее политически и поддержал бы те элементы в Северной Корее, которые противились объединению. Если бы это объединение совершалось насильственным путем и Северная Корея «приземлилась бы с грохотом», нельзя было бы исключать даже военное вмешательство Китая. С точки зрения перспективы Китая объединенная Корея была бы приемлема только в том случае, если бы она не означала одновременного распространения американской власти (с Японией на заднем плане в качестве плацдарма).
Однако объединенная Корея без американских войск на ее земле, вполне вероятно, тяготела бы сначала к форме нейтралитета между Китаем и Японией, а затем постепенно – движимая частично остаточными, но все еще сильными антияпонскими настроениями – либо к китайской сфере политически более положительного влияния, либо к сфере более деликатного отношения. Тогда встал бы вопрос: захотела ли бы Япония все еще оставаться единственной азиатской опорой для американской силы? Самое меньшее, что вызывал бы этот вопрос, – это серьезные разногласия в рамках внутренней политики Японии. В результате любое сокращение военного радиуса действия американцев на Дальнем Востоке сделало бы, в свою очередь, более трудным поддержание в Евразии стабильного баланса сил. Эти соображения, таким образом, повышают американские и японские ставки в корейском статус-кво (хотя в каждом случае по несколько разным причинам), и если этот статус-кво должен измениться, то это должно происходить очень медленно, предпочтительно на фоне углубления американо-китайского регионального взаимопонимания.
Тем временем настоящее примирение между Японией и Кореей внесло бы значительный вклад в создание более стабильной обстановки в регионе для любого окончательного объединения. Различные международные осложнения, которые могли бы возникнуть в результате реинтеграции двух Корей, могли бы быть смягчены истинным примирением между Японией и Кореей, приведшим в итоге к расширению отношений сотрудничества и взаимообязывающей политики между этими двумя странами. Соединенные Штаты могли бы сыграть решающую роль в содействии такому примирению. Можно было бы испробовать много конкретных шагов, предпринятых ранее для примирения между Германией и Францией, а позднее между Германией и Польшей (например, от совместных университетских программ и до объединенных воинских формирований). Всеобъемлющее и в региональном плане стабилизирующее японо-корейское партнерство облегчило бы дальнейшее американское присутствие на Дальнем Востоке даже, возможно, после объединения Кореи.
Почти само собой разумеется, что в рамки глобальных геостратегических интересов Америки входит тесное политическое сотрудничество с Японией. Но будет ли Япония вассалом, соперником или партнером Америки, зависит от способности американцев и японцев более точно определить, каких международных целей этим странам следует добиваться сообща, и резче обозначить линию раздела между геостратегической миссией США на Дальнем Востоке и стремлениями Японии к роли мировой державы. Несмотря на внутренние дебаты о внешней политике, отношения с Америкой все еще остаются центральным маяком для международной ориентации Японии. Дезориентированная Япония, накренившаяся в сторону либо перевооружения, либо обособленного сближения с Китаем, означала бы конец роли американцев в Азиатско-Тихоокеанском регионе и сорвала бы появление регионально стабильного трехстороннего соглашения с участием Америки, Японии и Китая. Это, в свою очередь, помешало бы формированию в Евразии политического равновесия, управляемого американцами.
Короче говоря, дезориентированная Япония была бы похожа на кита, выброшенного на берег: она металась бы угрожающе, но беспомощно. Она могла бы дестабилизировать Азию, но не смогла создать жизненную альтернативу стабилизирующему равновесию между Америкой, Японией и Китаем. Только через тесный альянс с Японией Америка смогла бы направить в нужное русло региональные устремления Китая и сдержать их непредсказуемые проявления. Только на этой основе можно умудриться осуществить сложное трехстороннее урегулирование – урегулирование, которое затрагивает мировое могущество Америки, региональное преобладание Китая и международное лидерство Японии.
Следовательно, сокращение в обозримом будущем существующих уровней войск США в Японии (а следовательно, и в Корее) нежелательно. Кроме того, так же нежелательно и любое значительное увеличение в геополитическом масштабе и реальном исчислении объема военных усилий Японии. Вывод значительного числа американских войск, вероятнее всего, заставит подумать о крупной японской программе вооружений, в то время как давление Америки на Японию с целью заставить ее играть более крупную военную роль может только навредить перспективам региональной стабильности, помешать более широкому сближению с Большим Китаем, уведет Японию в сторону от принятия на себя более конструктивной международной миссии и таким образом осложнит усилия по содействию развитию в Евразии стабильного геополитического плюрализма.
Отсюда следует также, что Япония – если она, в свою очередь, повернет свое лицо к миру и отвернется от Азии – должна быть значительно поощрена и получить особый статус, чтобы таким образом хорошо были удовлетворены ее собственные национальные интересы. В отличие от Китая, который может добиться статуса мировой державы, став сначала региональной державой, Япония может добиться мирового влияния, отказавшись от стремления стать региональной державой. Но для Японии тем более важно почувствовать, что она является особым партнером Америки в мировых делах, а это не только приносит плоды в политическом плане, но и экономически выгодно. Для этого Соединенным Штатам было бы полезно рассмотреть вопрос о заключении американо-японского соглашения о свободной торговле, создав таким образом общее американо-японское торговое пространство. Такой шаг, придав официальный статус все более тесным связям между двумя странами, обеспечил бы геополитическую опору как для длительного присутствия Америки на Дальнем Востоке, так и для конструктивных глобальных обязательств Японии( 17*).
Вывод. Для Америки Япония будет жизненно важным и главным партнером в создании все более объединенной и всепроникающей системы мирового сотрудничества, а не только в первую очередь ее военным союзником в региональных урегулированиях, направленных на противодействие региональному превосходству Китая. В действительности Японии следовало бы быть мировым партнером Америки в энергичной работе над новой повесткой дня мировых отношений. Китай, имеющий преобладание в регионе, должен стать опорой Америки на Дальнем Востоке в более традиционной области силовой политики, помогая таким образом формированию евразийского баланса сил, при этом роль Большого Китая на Востоке Евразии в этом смысле будет равняться роли расширяющейся Европы на Западе Евразии.

КК: Краткое содержание вышеприведённого отрывка. Китай в обозримой исторической перспективе не станет мировой державой (читай «никогда не сможет навязывать свою волю США и Европе»), но без Китая США не может быть мировой державой, потому что в Азиатско-Тихоокеанском регионе без Китая дела не выруливаются. Отсюда Китай- это этакий спойлер,- сам чемпионом никогда не будет, но может сильно попортить кровь действующему чемпиону. Прошедшие 28 лет показали правильность понимания Бжиза. Китай не выёбывается и дальше своего региона в дела не вмешивается, поддавливает Индию Пакистаном, Европу и Японию балансирует экономической конкуренцией, а РФ ваще в *** не ставит, но делает это «уважительно».

9.
Для США пришло время выработать и применять комплексную, всеобъемлющую и долгосрочную геостратегию по отношению ко всей Евразии. Эта необходимость вытекает из взаимодействия двух фундаментальных реальностей: Америка в настоящее время является единственной супердержавой, а Евразия – центральной ареной мира. Следовательно, изменение в соотношении сил на Евразийском континенте будет иметь решающее значение для мирового главенства Америки, а также для ее исторического наследия.
Американское мировое первенство уникально по своим масштабам и характеру. Это гегемония нового типа, которая отражает многие из черт, присущих американской демократической системе: она плюралистична, проницаема и гибка. Эта гегемония формировалась менее одного столетия, и основным ее геополитическим проявлением выступает беспрецедентная роль Америки на Евразийском континенте, где до сих пор возникали и все претенденты на мировое могущество. Америка в настоящее время выступает в роли арбитра для Евразии, причем нет ни одной крупной евразийской проблемы, решаемой без участия Америки или вразрез с интересами Америки.
Каким образом Соединенные Штаты управляют главными геостратегическими фигурами на евразийской шахматной доске и расставляют их, а также как они руководят ключевыми геополитическими центрами Евразии, имеет жизненно важное значение для длительной и стабильной ведущей роли Америки в мире. В Европе основными действующими лицами останутся Франция и Германия, и главная задача Америки будет заключаться в укреплении и расширении существующего демократического плацдарма на западной окраине Евразии. На Дальнем Востоке Евразии, вероятнее всего, центральную роль все больше и больше будет играть Китай, и у Америки не будет политического опорного пункта на Азиатском материке до тех пор, пока не будет достигнут геостратегический консенсус между нею и Китаем. В центре Евразии пространство между расширяющейся Европой и приобретающим влияние на региональном уровне Китаем будет оставаться «черной дырой» в геополитическом плане, по крайней мере до тех пор, пока в России не завершится внутренняя борьба вокруг вопроса о ее постимперском самоопределении, в то время как регион, расположенный к югу от России, – «Евразийские Балканы» – угрожает превратиться в котел этнических конфликтов и великодержавного соперничества.
В этих условиях в течение некоторого периода времени – свыше 30 лет – вряд ли кто-либо будет оспаривать статус Америки как первой державы мира. Ни одно государство-нация, вероятно, не сможет сравняться с Америкой в четырех главных аспектах силы (военном, экономическом, техническом и культурном), которые в совокупности и определяют решающее политическое влияние в мировом масштабе. В случае сознательного или непреднамеренного отказа Америки от своего статуса единственной реальной альтернативой американскому лидерству в обозримом будущем может быть только анархия в международном масштабе. В связи с этим представляется правильным утверждение о том, что Америка стала, как определил президент Клинтон, «необходимым» для мира государством.
Здесь важно подчеркнуть как факт существования такой необходимости, так и реальную возможность распространения анархии в мире. Разрушительные последствия демографического взрыва, миграции, вызванной нищетой, радикальной урбанизации, а также последствия этнической и религиозной вражды и распространения оружия массового уничтожения могут стать неуправляемыми, если развалятся опирающиеся на государства-нации основные существующие структуры даже элементарной геополитической стабильности. Без постоянного и направленного американского участия силы, которые способны вызвать беспорядок в мире, уже давно бы стали господствовать на мировой арене.
Возможность развала таких структур связана с геополитической напряженностью не только в современной Евразии, но и вообще в мире.
В результате этого может возникнуть опасность для мировой стабильности, и эта опасность, вероятно, будет усиливаться перспективой все более ухудшающихся условий человеческого существования. В частности, в бедных странах мира демографический взрыв и одновременная урбанизация населения приводят не только к быстрому росту числа неимущих, но и к появлению главным образом миллионов безработных и все более недовольных молодых людей, уровень разочарования которых растет внушительными темпами. Современные средства связи увеличивают разрыв между ними и традиционной властью и в то же время все в большей степени формируют в их сознании чувство царящей в мире несправедливости, что вызывает у них возмущение, и поэтому они наиболее восприимчивы к идеям экстремизма и легко пополняют ряды экстремистов. С одной стороны, такое явление, как миграция населения в мировом масштабе, уже охватившая десятки миллионов людей, может служить временным предохранительным клапаном, но, с другой – также вероятно, что она может быть средством переноса с континента на континент этнических и социальных конфликтов.
В результате возможные беспорядки, напряженность и, по крайней мере, эпизодические случаи насилия могут нанести удар по унаследованному Америкой руководству миром. Новый комплексный международный порядок, который создан американской гегемонией и в рамках которого «угроза войны не существует», вероятно, будет распространяться на те части света, где американское могущество укрепляется демократическими социополитическими системами и усовершенствованными внешними многосторонними структурами, но также руководимыми Америкой.
Американская геостратегия в отношении Евразии, таким образом, вынуждена будет конкурировать с силами турбулентности. Есть признаки того, что в Европе стремление к интеграции и расширению ослабевает и что вскоре могут вновь возродиться европейские националисты традиционного толка. Крупномасштабная безработица сохранится даже в самых благополучных европейских странах, порождая чувство ненависти к иностранцам, что может привести к сдвигу во французской и германской политике в сторону существенного политического экстремизма и ориентированного вовнутрь шовинизма. Фактически может даже сложиться настоящая предреволюционная ситуация. Историческое развитие событий в Европе, изложенное в главе 3, будет реализовано лишь в том случае, если Соединенные Штаты будут не только поощрять стремление Европы к объединению, но и подталкивать ее к этому.
Еще большая неопределенность существует относительно будущего России, и здесь перспективы позитивного развития весьма туманны. Следовательно, Америке необходимо создать геополитическую среду, которая благоприятствовала бы ассимиляции России в расширяющиеся рамки европейского сотрудничества и способствовала достижению такой независимости, при которой новые суверенные соседи России могли бы полагаться на свои собственные силы. Однако жизнеспособность, к примеру, Украины и Узбекистана (не говоря уже о разделенном на две части в этническом отношении Казахстане) будет оставаться под сомнением, особенно если внимание Америки переключится на другие проблемы, такие, например, как новый внутренний кризис в Европе, увеличивающийся разрыв между Турцией и Европой или нарастание враждебности в американо-иранских отношениях.
Возможность окончательного серьезного урегулирования отношений с Китаем также может остаться нереализованной в случае будущего кризиса, связанного с Тайванем, или из-за внутреннего политического развития Китая, которое может привести к установлению агрессивного и враждебного режима, или из-за того, что американо-китайские отношения просто испортятся. Китай в таком случае может стать крайне дестабилизирующей силой в мире, внося огромную напряженность в американо-японские отношения и, возможно, вызывая разрушительную геополитическую дезориентацию в самой Японии. В этих условиях стабильность в Юго-Восточной Азии, конечно же, окажется под угрозой, и можно только предполагать, как стечение этих обстоятельств повлияет на позицию и единство Индии, страны, крайне важной для стабильности в Южной Азии.
Эти замечания служат напоминанием о том, что ни новые глобальные проблемы, которые не входят в компетенцию государства-нации, ни более традиционные геополитические вопросы, вызывающие озабоченность, не могут быть решены, если начнет разрушаться основная геополитическая структура мировой власти. В условиях, когда на небосклоне Европы и Азии появились упредительные сигналы, американская политика, чтобы быть успешной, должна сфокусировать внимание на Евразии в целом и руководствоваться четким геостратегическим планом.

КК: Этот отрывок надо понимать наоборот. Бижиз хотел сказать,- Всемирный цифрофой концелагерь может случится только на обломках государств-наций. Задача США,- организовать эти обломки, а потом «сгинуть» самим.
   Собственно это Бжиз и  написал, только хитро. «Америке следует создать геополитическую среду» для цифрового концлагеря.

10.
И поскольку беспрецедентное влияние Америки с течением времени будет уменьшаться, приоритет должен быть отдан контролю за процессом усиления других региональных держав, с тем чтобы он шел в направлении, не угрожающем главенствующей роли Америки в мире.

КК: Здесь мурикофил Бжиз прямо говорит что через 30+ лет считая от 1996 года влияние США  в мире начнёт уменьшаться. 28 лет из этих 30+ лет уже прошло. Поэтому типа надо балансировать всех так, чтобы США хоть и теряло позиции, но не быстро и не сильно. Ровно это мы и наблюдаем на протяжении всех этих лет. США возглавляют всемирную деградацию и деградируют сами, но дозировано,  в роли самых продвинутых и дееспособных пока ещё дегенератов.
 Вывод,- Китай обязательно будут водить фейсом от тейбл в экономическом и может даже в военном смысле, с тем чтобы он  тоже был в числе дегенератов.

11.
Продолжительная стадия постепенного расширения сотрудничества с ведущими евразийскими партнерами, стимулируемого и регулируемого Америкой, может также способствовать подготовке предварительных условий для усовершенствования существующих и все более устаревающих структур ООН. Тогда при очередном распределении обязанностей и привилегий можно будет учесть новью реалии расстановки сил в мире, столь изменившиеся с 1945 года.
Эта деятельность обеспечит и дополнительное историческое преимущество использования в своих интересах вновь созданной сети международных связей, которая заметно развивается вне рамок более традиционной системы национальных государств. Эта сеть, сотканная многонациональными корпорациями, неправительственными организациями (многие из которых являются транснациональными по характеру) и научными сообществами и получившая еще большее развитие благодаря системе Интернет, уже создает неофициальную мировую систему, в своей основе благоприятную для более упорядоченного и всеохватывающего сотрудничества в глобальных масштабах.
В течение нескольких ближайших десятилетий может быть создана реально функционирующая система глобального сотрудничества, построенная с учетом геополитической реальности, которая постепенно возьмет на себя роль международного «регента», способного нести груз ответственности за стабильность и мир во всем мире. Геостратегический успех, достигнутый в этом деле, надлежащим образом узаконит роль Америки как первой, единственной и последней истинно мировой сверхдержавы.

КК: Понятно что тут Бжиз написал ещё (уже?) в 1996-м году?  Хитрый пшек под самый конец оставил все самое «вкусное» . Расшифровываю:
    Национальные государства и ихний ООН,- обречены. Обязанности и привилегии будет  распределять внегосударственный и внеООНский  Глоф,- глобальный офшор. Глоф по своей форме будет сетью (sic!)
   Консенсус и концерт транснациональных и многонациональных, аки российский народ,  корпораций в сапйке со всеми необходимыми научными и телекоммуникационно-медиными структурами и «неправительственными организациями, оседлав Интернет (читай Глоф,- Глобальный Офшор) станет «неофициальной мировой системой», которая будет «регентом» (читай «фактическим сувереном)  при «суверенных государствах» (читай «на территориях суверенных государств»).
     А США станет последней сверхдержавой, после которой воцарится Глоф Пупович Оспа (Глобальный Офшор Планетарного Управления Пулосами Офшорного Сетевого Планетарного Автократа).
    Кто после этого назовёт покойного Бжизю русофобом и муриканским шовинистом? Он чётко расписал про наш прекрасный уже свершившийся Концлагерь. За это надо сказать ему Thank’s!

Конец конспекта
12.02.2024.