Вишнёвские наблюдения 4

   
                Истинная и мнимая значительность               

     И ещё одно любопытное наблюдение связано у меня с деревенскими гусями. Сижу я как-то на бережке, на перевёрнутой плоскодонке загораю после купания. Жаркое солнышко, приветливые облачка в синем небе. Надо заметить, что дно в озере песчаное, полого углубляющееся к середине, словом, гигантское блюдце с пресной, чуть с прозеленью, но, тем не менее, вкусной водой. Кстати, озеро, по крайней мере, в тех местах, куда я заплывал, прогрето своеобразно: пласт – холодной, пласт – тёплой, едва ли не горячей, водички. Причем, осязаемые эти пласты и вертикально уходят в глубину, и горизонтально расстилаются по озёрной поверхности. Вот и плаваешь, бултыхаешься, перемешивая тёплые и холодные потоки, вроде приведёшь к одному знаменателю, но пока нежишься на бережке, в воде незримо проистекают загадочные процессы, она каким-то своим образом принимает прежнее состояние, и когда ты входишь в озеро, оно опять поделено на те же самые разно температурные пласты.
       Пока я, расчерчивая прутиком пыль на земле возле лодки, размышлял над природой этого странного явления, к берегу подплыла стая домашних гусей и, довольно гогоча, выбралась на тропинку, метра на три пониже того места, где сидел я. Важно и с достоинством прошествовали эти лапчатые мимо меня в сторону деревенской улицы. Оно бы и ничего, – что я в своей жизни гусей не видывал! – да вот только один из них был какой-то неказистый, вдвое меньше этих крупных птиц, и цвет его клюва, против их, оранжевых, смотрелся серым и запылённым. 
      Остальные гуси, видимо, от распираемой изнутри значимости, переваливаясь, вышагивали неспешно, по-губернаторски, а этот, голенастый, поспевал за ними чуть ли не вприпрыжку. Как я давно уже подметил, птичьи стаи достаточно жестоки по отношению к своим ослабленным, искалеченным собратьям, как правило, они таких заклёвывают, либо изгоняют, если тем посчастливится выжить, из своих стай. Однако этот гусь, несмотря на свой малый рост и непрезентабельный вид, держался среди устрашающе огромных птиц даже более чем на равных.     И хотя он ни разу не подал голоса, но я и не заметил, чтобы кто-нибудь из гусей попытался ущипнуть или клюнуть его. А чуть позже, когда, накупавшись вволю, отправился по улице в свою ограду, то стал зрителем одного удивительного эпизода. Упомянутые гуси, отдохнув на зеленой полянке, тоже решили идти к себе домой, в загон, хорошо видимый с дороги, но только, чтобы добраться туда, как я понял, нужно теперь им пройти вдоль высокого забора и, обогнув угол, через задние воротца, выходящие в степь, попасть на скотный дворик. И вот, только стая начала втягиваться в переулок, заморыш замешкался на дороге, потом и вовсе остановился, на минутку замер, неожиданно резко взмахнул, оказавшимися необыкновенно широкими, крыльями, спокойнёхонько перелетел через высокий заплот и мягко приземлился посерёдке скотного двора.     «Вот это – да! Ну и мелюзга пошла!» – подумал я уважительно.
        Вечером, заглянувший на огонёк в мою горницу, сосед пояснил, что гусь этот не совсем обычный: весной мальчишки ходили рыбачить на дальнее Шустовское озеро, и там, в прибрежных камышах, поймали одинокого дикого гусёнка, принесли в деревню, а тут как раз и у гусыни стали вылупливаться свои птенцы. Под шумок подсунули ей и этого полёвского сиротинку. Гусыня приняла, и он прижился, не улетает. И что интересно, по характеру этот дикий гусь намного миролюбивее домашних, но вместе с тем, он более независим и самостоятелен.               
         Вот так и мы. В стаях своих смотримся вроде крупнее, считаем себя значительными и важными, раздуваем не по размеру свои мнения, а на поверку получается так, что, даже обладая крыльями, не можем распорядиться ими, не умеем оторвать себя от своей приземленности. Но, к счастью, исключения тоже случаются.