Как я первый раз читал лекцию

Это когда я оказался лектором.
Меня оставили на кафедре архитектуры. Я был ассистентом. И вот оказалось, что я должен читать лекцию студентам. Пять групп поток, то есть, их сто двадцать пять человек.

Готовиться-то я готовился, я хорошо подготовился. тут-то я знал, как надо. Сам только что пять отсидел студентом. Недели две, что ли, я готовился. Может, и месяц.
Но вот он, этот день.
Дело в том, что я такой был, таким воспитался, что мне никак нельзя было не делать того, что делать я не просто не хотел, а что делать для меня смерти подобно. Вариантов не делать - я такого не знал.

Разумеется, каждый день из всего этого месяца или пары этих недель я всё отсчитывал дни. И вот уже сегодня понедельник, а лекция у меня, кажется, была в пятницу. В конце дня в пятницу.
Вот уже вторник. И внутри у меня каждый день творит новое состояние - и они, как гамма нотная - всё по возрастающей. Вот уже среда. Это как сползание в пропасть.

Честно-то говоря, я и в пятьдесят лет болел перед публичным действом любым своим.
Сейчас я себе рассказываю каждый раз, что, мол, не волнуюсь теперь. Что теперь я, мол, даже уже не помню, куда еду, когда везёт меня такси (как правило, грузовое) на место моей очередной экзекуции.
Каждое событие, когда я должен что-то делать снаружи от жилища-обиталища своего, оно меня перепахивает. Пусть мне надо из дома хоть на час, на полчаса хотя бы отлучиться, а чувствую я это событие загодя за дни. А в самый тот день эти, скажем, полчаса займут психически девяносто процентов всех суток. А уж когда схожу-съезжу, ощущение, будто подвиг отбыл-свершил.

Кажется, я вообще старался не думать о предстоящем, о той лекции, за те пару недель до неё. Интересно, что я и сейчас пишу - "лекция", мол. А ведь я весь год должен был их читать, эти лекции-то. За первой вторая и так далее.
Итак, страх.

И вот тот день. Я много загодя на кафедре. Готовиться как-то бесполезно, у меня всё готово предельно.
Как от начала недели дни отсчитывались, а я их внутренне тормозил, упирался как ногами во время, так теперь сидел за своим столом на кафедре и тормозил час за часом. А стрелки часов равнодушно и зловеще приближались. Кажется, в часов семь лекция моя должна была быть. На кафедре преподаватели туда-сюда. У них тоже лекции-практики. И они о чём-то все совсем постороннем щебечут. Ни разу никто из них и не думает как-то волноваться.
Во мне же - болезнь уже. Вот смотрят они на меня, кто на кафедре, и ничего не замечают - будто бы я такой же, какой и всегда.
Ну, да, это был уже начинающийся октябрь. А весь сентябрь я готовился.
Кто-то ведь спросил у меня - мол, лекция у тебя сегодня? Я такой - "Ага" - будто бы невпервой. А они-то знают ведь, что впервой. Или не знают? Нет, никто не соображает, что я в первый раз. Хоть знают, что я новенький. Это до того они привычные к этому делу - стоять перед огромной аудиторией этой... ох, лучше не думать. Ведь я очень хорошо знал, как оно бывает, когда лектор входит, маленький такой, если с последних рядов, где чаще всего и обитал. И вот он ведь должен держать эту махину - всех внимание держать этих людей, которые студенты. А уж они не спустят малейшей слабости... нет, не думать, не думать... Потому что жар и холод, и вся вниз куда-то уходит... да нет, всё уже дано где-то гораздо ниже пола, уже всё ушло из меня. Да, такой позор.

Сколько же на часы-то раз смотрел уже. Ещё вчера я сходил посмотреть, где та аудитория. И вот он - звонок с предыдущей пары. Перемена 10 минут. Ноги меня уже несут - я ж не знаю, сколько я туда идти буду. Дошёл за минуту. Вот она, эта дверь. И вот они, эти студенты. Эдакие жеребцы они - чего-то там хохочут, хохмят - это юноши толпятся, это к ним мне идти через - уже через 8 минут. И куда же мне сейчас. Иду мимо. Выхожу на лестницу. На межэтажную площадку. встаю и подоконника. За окном - закат. Там у нас вид на просторы заречные, за городом - вуз тот на краю города, дальше - дикие степи. И аж до горизонта. Ну, и река живописует. И пылает красотой эта розовость в полнеба. Прекраснейшее, будто музыка пронзительная.
Сердце. Оно бьёт куда-то в гортань. Так мощно никого оно не било. Полон рот его ударов. Ясно, что так вот и умирают. Оно аж раскачивает меня своим этим бомом. И рот в параличе. А мне ведь говорить.
Звонок. А дверь в аудиторию нарочно близко от лестницы. И вот, что: они все будто старше меня. Подхожу к дверям и соображаю: они же меня за студентика принимают - те, которые быстро и мощно меня обгоняют, чуть не отталкивают - в эту самую дверь и забегают. Не знают, какое недоразумение сейчас к ним войдёт.
Так и есть: вхожу и первые взгляды на меня - будто чужой ошибся аудиторией. Но нет: чужой идёт наместо лектора. Пауза - чуть стихли. И шквал - взрыв хохота. ну, потому что выгляжу молодо. Сейчас, когда мне семьдесят скоро, мне дают пятьдесят пять. Когда мне было сорок семь, я слышал, как про меня говорят: лет тридцать шесть, максимум сорок. Мне было двадцать пять, но видавшая виды тётка уверенно давала мне девятнадцать и презрительно смотрела на меня-обманщика.
И вот мне двадцать два, а на сколько я тогда выглядел? Наверное, на шестнадцать.

И мне кажется, что они слышат этот стук - так сердце моё вышло на максимум. Дальше - только выскакивать ему изо рта у меня.

Итак, мой вид - им ржака. Стою, изображаю улыбку им в ответ. И понимаю вдруг, что это, однако, хорошее начало - оно меня спасает. Вниманием их я завладел. А то всё мучался: войду, они на меня ноль внимания, мне что ли гаркнуть? А тут даже "Здравствуйте" не пришлось говорить.
Но надо же всё же начинать как-то. "У нас с вами - Архитектура" - что-то такое надо им сказать и уже рот открыл, и уже говорю, но - и вот такого в жизни у меня никогда не было - язык абсолютно прилип к нёбу - продирается там, целиком высохшие поверхности друг за друга зацепились.
И вдруг поворачиваюсь к доске - спасительный мел вижу - показываю им, что, мол, ищу его глазами, нахожу правой рукой и пишу неожиданно для себя самого: "Игорь". И никакого отчества.
И снова - обвал хохота громыхнул да круче прежнего. Ничего себе, как легко их рассмешить-то! Поворачиваюсь, опять улыбку эдакую снисходительную выжимаю из себя и типа жду. Хотя напрочь не ведаю, что дальше. Материал-то свой я знаю, но надо же что-то и сказать.

Кстати, потом, недели спустя, когда они ко мне приходили сдавать там всякое - курсовые, экзамены, то добропорядочные из них старательно меня Игорем и называли.

Сказал ли я им что-то? Или так и писал всё?
Писать-рисовать-то и говорить почти ничего, а в основном то говорить, что и пишу, это и была моя фишка.
Мелом на доске я рисую-пишу безупречно, сам удивляюсь всю жизнь. Это моя стихия, моя страсть.

Со временем я возлюбил лекции такие всякие перед народом до неприличия, до ненависти к себе, собой любующемуся, когда тебя вынуждены слушать масса глаз и закрытых ртов.
Когда был молодой, то первые парты стреляли влюблёнными дуплетами - часто почему-то голубизной.

Но к чему это я всё?
К тому же, к чему я сейчас пишу это, как говорю. Я хочу говорить композиционно, непрерывно, не тормозя. Но не в качестве текста моя забота и забава, а вот в этой непрерывности. Ею я догоняю свои озарения.

Но слушать меня - это не для людей. Как и читать меня.