Удлинение жизни

Начав работать в заводе, я ощутил, что моя жизнь в опасности. Свежего воздуха просто не было. Завод превратился в сгусток смрада. Форточки в окнах все были запаяны. Высокий потолок кислорода не прибавлял. Через одиннадцать месяцев я понял, что умереть я ещё успею. И я сбежал на скамью института. Институт должен был мне помочь в удлинении жизни.

Институт однако не помог. Первые же занятия в школе высосали из меня много энергии.
Надо было решать вопрос жизни и смерти реальным образом. В этот самый момент я узнал, что такой же выпускник института, как я, на шестом уроке в школе умер от инфаркта. Спасти не сумели врачи.

Я, конечно, был не таким нежным, но сам факт в будущем рисовался если не инфарктом, то инсультом обязательно.

Через год я сбежал из школы прямо в заводские объятия. Воздуха было чуть больше, чем в первом заводе, но денег было меньше. За воздух лучше - платили меньше.

Здесь я продержался восемь лет. К восьмому году я понял, что или сейчас или никогда!
Я сбежал в Организацию торговли хлебо-булочными изделиями. Или, короче говоря,
в Трест Кафе и ресторанов. Вот где началась настоящая жизнь! Постоянная еда высокого качества! Настоящие люди-общественники! Очень большая близость к денежным людям!

Мне удалось продержаться здесь только два года. За два года я дорос до звания человека, который всё может сделать.

Меня отсюда буквально за вихры вытащили и поставили перед лицом Директора Художественного Фонда. Директор Художественного Фонда потребовал паспорт. Я не успел понять, в чём дело, как Директор Художественного  фонда влепил на лист паспорта печать о принятии на работу в это богоугодное Заведение!

-А что теперь делать? - с удивлением спросил я.
-Ничего. Идите оформлять расчёт там, где вы работаете! - с улыбкой ответил Директор.

Надо заметить, что в кафе и ресторанах тогда было работать выгодно. Но, получив этот неожиданный поворот жизни, я роптать уже не мог. Дело в том, что Художественный Фонд стоял над Трестом кафе и ресторанов.

Возмущаться было себе дороже.

В новом обществе я быстро заметил, что кусать могли ещё больнее новичка, чем в Тресте кафе и ресторанов. Бороться за место пришлось яростно. Уже на первом же Художественном Совете я проскочил в узкую щель к деньгам, не заработав даже царапины на боках моих плеч.

Работа пошла за работой. Здесь именно так приходилось озвучивать свои успехи. Принял работу Художественный Совет, кушаешь. Не принял Художественный Совет, подбираешь крошки со стола от прошлого Худсовета.

Здесь я продержался  тринадцать лет, пока мной не заинтересовалась Москва.
Как я понял, Москва пожелала со мной познакомиться. Но наш Ижевск пришёл к мысли,  что такая честь не для меня. Меня стремительно выгнали из Художественного Фонда. Ну, ничего! Я мелькнул в воздухе метеоритом и приземлился на территории Банка. Должность была не завидная.

Надо было лопатой махать зимой и веником подметать окурки с асфальта. Работы другой тоже хватало.
Здесь я продержался восемь лет, не заметив, что я опоздал выходить на пенсию на два года.

Пришлось подводить итоги всей своей деятельности без свидетелей на кровати. За свою жизнь в организациях, которые не гнушались моим трудом, я успел намазать много пейзажей, много натюрмортов, много портретных зарисовок и много стихов, романов, рассказов.
Жизнь продолжалась без криков, воплей и даже в тайне.

Я ничего такого не нажил. Но я удлинил свою жизнь! Я превзошёл в длине своей жизни всех Генсеков, всех президентов, как советских, так и капиталистических.

Мне ещё осталось залезть в члены писателей! И можно будет умирать!
 
Февраль