Direct action

Я до сих пор не могу представить его стариком, благо, что уже несколько лет, к сожалению, и не видал его. Эта густая, непокорная, упрямо на бровь лезущая чёлка, этот прямой, смеющийся взгляд – мне казалось, что Сева похож на молодого, ещё худощавого и стройного Багрицкого.
Чёлка, взгляд, общая импульсивность движений – именно таким я и увидел его впервые теперь уже в далёком-далёком – не только во временном отношении – 1985-м году.
А слышать слышал о нём и раньше, когда работал ещё в «Комсомольской правде». Его имя, как и приход «на этаж», связывали с Михаилом Ненашевым, а о Ненашеве разговоры в «Комсомолке», да и в газетном корпусе на Правде в целом, возникали часто. С его приходом соседняя газета, на которую мы, «комсомолята», записные фрондёры, смотрели снисходительно, резко полевела и осмелела.
В курилках огромного конструктивистского, ныне, увы, сгоревшего – от курения же! – билдинга даже ходила такая острота, ноги которой росли от фамилии Михаила Фёдоровича: «В этом здании один р е д а к т о р и тот – не наш». «Не наш» произносилось с таким акцентом и подтекстом, что адресом своим подразумевало не только наши общие грешные журналистские пенаты, но и куда более возвышенные чертоги. (Впрочем, что касается «Комсомолки», то я в ней работал с тремя главными редакторами, и все они были людьми вполне достойными).
«Соседка» так резко прибавила в тираже, что звать её свысока «Савраскою» стало уже неловко: с приходом Ненашева и его команды «Советская Россия» вернула себе полное родовое имя.
Команда… В восемьдесят пятом же, на перестроечной волне, я, будучи политобозревателем Гостелерадио СССР, затеял передачу, связанную с «трибуной миллионов» – с газетой «Советская Россия». Один из разделов передачи назывался весьма оригинально «Письма трудящихся». Так одним из моих собеседников стал молодой – для центральной партийной газеты, и с совсем уже юным, не по возрасту, обликом – член редколлегии «Советской России» Всеволод Богданов.
А трудящиеся в те годы, надо сказать, были невероятно, по-толстовски, не то что сейчас, писучие: редакции буквально трещали под письмами – ещё и потому, что на них и впрямь реагировали: г л а с н о с т ь.
Времена безгласности были ещё далеко впереди. Даже не верилось, что они придут. Вернутся.
Ненашевская газета, видимо, по письмам шла впереди всех: в кабинетике Богданова беседовать, под камеру оказалось негде. И письма трудящихся в крафтовых мешках Сева приволок за собою в зал редколлегии, заполонив ими, письмами, «сигналами», не только длиннющий полированный стол, но и подоконники тоже.
И отвечал на мои дежурные, в общем-то, вопросы с таким неофитским пылом, как будто и я тоже был тем самым неуёмным трудящимся, который требовал немедленного прямого ответа и немедленного direct action – прямого, революционного действия.
В общем, беседа наша затянулась.
После я разговаривал и с Валентином Чикиным: через несколько лет именно мне, заместителю заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС, – а ведь это и было предыдущее, до газеты, место работы Ненашева! – довелось по поручению ЦК передавать доселе «двуединые» права на «Советскую Россию» Верховному Совету РСФСР, а по существу – коллективу газеты во главе с Чикиным. Валентина знал ещё по «Комсомолке» – на момент нашей беседы он был не то ещё первым замом у Ненашева, не то уже исполнял обязанности главного: Ненашев переходил в Госкомиздат.
Чикин – талантливый журналист, но уже становился, окукливался в чиновника, и того нерва, драйва, что с Богдановым, в нашем диалоге не прорезалось.
Вот и вышло, что «письма трудящихся» вылезли в передаче на первый план – благодаря Севиному «трудящемуся» темпераменту.
И так на несколько дней я сделал его знаменитым. Когда Ненашев возглавил Гостелерадио СССР, туда пришёл и Всеволод – не исключаю, что в зачёт ему пошёл и тот наш с ним телевизионный опыт.
Всеволод Богданов – человек, до которого легко достучаться любой беде и любой несправедливости. Он сам по себе уже – газета. И при этом – человек direct action, прямого и горячего действия.
Сошлюсь опять же на сугубо личный опыт. Когда меня уже в так называемые «новейшие времена» в очередной раз крепко прищемило, я зашёл к нему в Союз журналистов – мы дружим с Севой всё с того же восемьдесят мохнатого – и спросил:
– Нет ли у тебя, Сева, какой-нибудь подработки? Написать что-либо или подредактировать…
Сева молча порылся-порылся в своих легендарных авгиевых завалах-амбарах и вынул не бог весть какую, но, честно говоря, страшно насущную для меня на тот момент сумму:
– Возьми. Гонорар – авансом. Будем тут одну книгу делать…
Книга, насколько знаю, так и не вышла. Да и написана, по-моему, не была.
А денежка мне так пригодилась!
Я это помню.
А вот Сева, уверен, давно позабыл.