Дед-Морозыч

Новогодняя сказка для взрослых.


У него было имя – Вовка. В их деревне половина мужиков и мальчишек были Вовками. И фамилия у него была, и отчество – самые обычные, в их деревне таких больше десятка. Но, сколько он себя помнил, звали его все – Вовка Дед-Морозыч. А чаще и без имени, просто – Дед-Морозыч.

Жил он с мамой, с дедом и бабкой. Мама была строгая, неулыбчивая. Много работала – на ферме, в огороде, по дому. Редко когда прижмёт Вовкину голову к себе, погладит по спине. Словно стесняется показать свою любовь. А что она его любит, Вовка знал точно. И тоже любил мать, помогал ей, старался не огорчать. Мать не была замужем, и когда маленький Вовка спрашивал, кто его отец, странно улыбаясь, отвечала: Дед Мороз. И уносилась глазами в какие-то дали, а Вовка оставался один в комнате, на полосатом половике, с игрушечным грузовиком и кубиками и ждал, когда она вернётся. Мать не позволяла себе надолго задерживаться в неведомых Вовке далях, скоро возвращалась, прижимала к себе, целовала в макушку.

- Беги, играй, Дед-Морозыч!

В детском саду Вовка вместе с дружками пытался выяснить важный вопрос: откуда он взялся? Ребятишки говорили:

- Меня в капусте нашли.

- А меня аист принёс!

- А меня в детском магазине купили!

- А меня мамка сама родила!

Хотя, как это «родила» - было совсем непонятно.

Он пришёл с этим вопросом к маме, и она чуть растерянно ответила:

- Мне тебя Дед Мороз на Новый год подарил.

Это тебе не мокрые от росы, скрипучие кочаны, изъеденные слизнями, и не аисты, которых в их краях и не видывали. Он, Вовка – подарок, который Дед Мороз принёс под ёлку его маме за то, что она была хорошей девочкой. Правда, немного смущало, что день рождения у него в сентябре, но… мало ли непонятного в жизни взрослых?

Бабка была суровая, не спускала Вовке ни малейшей провинности, никакой ошибки. Наказывала и велела всё отрабатывать, переделывать. Она была цветущая женщина, в самом соку, с другими людьми смеялась и шутила, но с Вовкой вела себя так, словно ей его навязали против её желания. Вовка её опасался и ни разу не смог произнести слово «бабушка». Только бабка.

А вот дед был весёлый, играл с Вовкой, всюду брал с собой – и в лес, и на рыбалку, и в город, и в гараж, обо всём интересно рассказывал, всему учил, возился с ним, покупал игрушки, угощал мороженым. И называл Дед-Морозычем. И подмигивал весело.

У мамы была младшая сестра, замужняя, у неё было две дочери, старше Вовки. Вот их бабка любила, расплывалась при виде их в улыбке, разливалась соловьём:

- Вы ж мои сладкие! Вы ж мои красотулечки! А вот что бабушка вам купила!

И обнимала-целовала, угощала, задаривала, и хоть бы раз замечание сделала!

Вовка видел всё это, но воспринимал как должное. Такая жизнь – бабка любит внучек. Они девочки, красивые, ласковые. Наверное, таких приятно любить. А его любят дед и мама. И ему этого было совершенно достаточно для полного мальчишеского счастья. У него вообще был лёгкий, покладистый, независтливый характер. Он не любил думать о плохом, а радовался хорошему.

У него был сильный, интересный, весёлый, любящий дед, в сто раз лучше, чем у одного его дружка отец, вечно всем недовольный, жалующийся на жизнь пьяница, или у другого приятеля отчим, который заставлял его делать грязную и тяжёлую работу по дому, наказывал его за все провинности двух родных сыновей и называл не иначе, как дармоедом.

А его, Вовку, дед называл Дед-Морозычем и заговорщически подмигивал. И отец у него был не кто-нибудь, а Дед Мороз. Ну и что, что он его никогда не видел. А кто его видел, Деда Мороза-то? Но все же знают, что он есть!

И вот теперь, через двадцать с лишним лет, выросший в красивого, весёлого мужчину Вовка, обойдя несколько домов и поздравив детей своих друзей и родственников, с мешком, расшитым звёздами и полумесяцами, не спеша шёл поздравить племянников.

Путь его лежал мимо собственного дома, и вдруг он заметил возле своей калитки… ещё одного Деда Мороза! Он топтался на расчищенном пятачке и разглядывал через забор дом и двор. Вовка сильно удивился. Другого Деда Мороза в деревне не было. Это он знал точно. Вызвал кто-то из города, из агентства? Свои, деревенские, точно не стали бы. А вот городские и даже москвичи, в последние годы скупившие здесь много участков и построившие дома, чтобы жить на природе, вполне могли заказать своим детям Деда Мороза. Да, но почему он топчется возле их дома? У них детей нет. Ошибся, может? И Вовка свернул к дому, чтобы помочь коллеге.

- Простите, вы к кому?

- Что?.. А-а-а... Я, собственно… Хотел только узнать…

- Вы кто? – спросил Вовка, почуяв что-то странное.

- Я – Дед Мороз! – приосанившись, представился высокий мужик низким, бархатным голосом. – А вы кто?

- А я сын Деда Мороза. – Весело ответствовал Вовка в той же тональности.

- В каком смысле? – удивился мужик и как будто даже слегка напрягся.

- В буквальном, - продолжал веселиться Вовка, - Дед-Морозыч я.

Пришлый Дед Мороз дико взглянул на местного и забормотал, привычно играя голосом и интонацией, словно вспоминал роль из давно сыгранной пьесы:

- А вы не знаете, тут когда-то девушка жила… ну, как девушка, молодая женщина… сейчас, конечно, уже, наверное, не молодая… красивая, с косой… Катериной её зовут.

- Катерина тут одна. Моя мать. И она – молодая!

- Твоя мать? – безмерно поразился чему-то пришелец. – Мать твоя?..

- Оставим в покое мою матушку, - задушевно предложил Вова. – Так что вам нужно?

Два Деда Мороза уставились друг на друга одинаковыми зелёными глазищами, изумрудно сверкавшими из-под толстых ватных бровей. Они были одного роста, одинаково облачённые в красные просторные балахоны с ватной опушкой, надёжно скрывающие комплекцию, и обильно украшенные белыми кудрявыми бородами, усами и волосами, приклеенными изнутри к красным шапкам, оставлявшими на виду только яркие глаза и покрасневшие на морозе носы.

В окне, обрамлённом белым резным наличником, показалась мать в накинутом на плечи ажурном платке.

Она смотрела на двух напряжённо вглядывающихся друг в друга Дедов Морозов, и ей казалось, что у неё двоится в глазах. Дед Мороз в деревне мог быть только один – её сын, Вовка, со школы обожавший самодеятельность, КВН, различные мероприятия, ну, и, конечно, новогодние праздники, на которых с десятого класса выступал в роли Деда Мороза. Но он должен вернуться позже. Последний визит у него к двоюродным сёстрам, а там много племянников, в плане ещё хоровод вокруг ёлки во дворе… Так что, допоздна. Но кто же тогда второй? Или там вообще Вовки нет? В потёмках не разобрать. Откуда в их деревне, да что там, у их калитки, аж два Деда Мороза? А что, если?.. Да нет, не может быть! Ух, аж сердце захолонуло!..

Или… может?..

Но почему два?..

... В тот раз Дед Мороз был один, с почти пустым мешком. Постучал в дверь, она открыла и уставилась на него, как маленькая. Никогда не видела настоящего Деда Мороза. Только в садике на утреннике, но все знали, что это переодетый муж заведующей. В школе Дедом Морозом был физрук – могучий дядька с густым басом. Но вот так, чтобы пришёл прямо домой – такого никогда не было. Дед Мороз держал в руке бумажку.

- Здравствуйте! С Новым годом! - сказал он тёплым, низким голосом и поклонился. – Девочка Катюша здесь живёт?

- Здесь… - растерянно сказала она чистую правду. – Это я…

- Очень приятно, - машинально ответил Дед Мороз и посмотрел куда-то ей за спину. – А другой Катюши у вас нет? Маленькой?

- Нет…

Дед поднёс к глазам бумажку.

- Катюша Зайцева?

- Нет…

- М-м-м… Деревня Устиновка?

- Старая Устиновка, - поправила она.

Дед Мороз удивился.

-А что, есть и Новая?

- Есть. И Новая, и Старая, и Верхняя, и Нижняя, и просто Устиновка. Но все они разбросаны на приличном расстоянии друг от друга. Вам какую нужно?

- Я теперь уже и не знаю… Всё равно опоздал… И машина заглохла…

Балахон, изображающий шубу, был тоненький, атласный, Дед Мороз зябко ёжился.

- Что же вы в одном костюме по морозу-то? – сочувственно спросила она.

- Дублёнку в машине оставил, - рассеянно ответил Дед Мороз, - думал, быстро дойду, а у вас тут снег по колено…

Он потопал валенками и как-то нерешительно оглянулся на застеклённую дверь веранды, за которой лежала укутанная снегом и темнотой деревня.

- Заходите, - сказала она и, открыв толсто обитую дверь, не оглядываясь, первая шагнула через высокий порог в домашнее тепло.

Было начало одиннадцатого. Родители на всю ночь ушли встречать Новый год к младшей дочери, а она осталась дома. Не хотелось ей никуда идти. У сестры недавно родилась вторая дочка, все разговоры будут крутиться вокруг её детей. Ей, старшей, опять будут ставить в пример младшую.

И уж обязательно у родителей припасён неожиданный гость, подходящий, по их мнению, ей в женихи. Надоело!

Она проводила родителей, передала с ними подарочки сестре и племянницам и осталась одна, испытывая блаженство. Вкусной еды наготовлено полно, шампанское есть, по телевизору новогодняя программа. Она пошла на кухню, собрать себе вкусненького, чтобы устроиться потом на диване перед телевизором. И переключаться с канала на канал в поисках интересного. И не слушать надоевших разговоров. И не общаться вынужденно на глазах у всех с очередным кандидатом в женихи… И тут стук в дверь. И Дед Мороз…

Дед Мороз оставил в сенях валенки и вошёл следом за ней.

Она так и не узнала, как он выглядит – он остался в своём костюме, бороде и шапке. Снял только рукавицы. У него оказались красивые руки с длинными крепкими пальцами. Говорят, такие бывают у пианистов и хирургов. Этими руками он ловко помогал ей накрывать на стол, навертел из ветчины и сырокопчёной колбасы розочек, порезал яблоки, превратив их в лебедей.

Позже сквозь эти пальцы текли, струясь и переливаясь, её блестящие густые волосы, освобождённые ими из плена туго заплетённой косы.

Лица за буйной бутафорской растительностью было не разглядеть. Не хотел, чтобы его запомнили? Или не хотел, чтобы узнали? Или хотел сохранить сказочную интригу для случайной немолодой девочки Катюши?

Впрочем, она не думала об этом. Ей было достаточно того, что оставалось доступным. У него были ясные, невозможно зелёные глаза в пушистых ресницах, несколько еле заметных веснушек на носу и очень красивый бархатный, тёплый голос. Он был высок, предположительно, строен, и в движениях его угадывалось молодое, хорошо тренированное тело.

Удивительное дело, он не вызвал в ней никакого опасения, никакой подозрительности. Всё складывалось так, словно она его ждала, специально осталась дома, и вот он пришёл, и они в четыре руки, оживлённо болтая, собирают себе праздничный стол.

И они проводили старый год и встретили новый. И смеялись, и дурачились. И пели детскую песенку про ёлку, и танцевали – по команде Деда Мороза – то зайчиком, то мишкой косолапым, а потом – по учтивому приглашению галантного мужчины – медленно, трепетно, осторожно пробуя друг друга на ощупь и на вкус, смакуя каждое прикосновение. Узнавали друг друга ближе. Потом совсем близко. И он был нежен, нетороплив, деликатен.

И она рассказала ему про себя всё-всё. И в нём было столько искреннего интереса к ней, внимания и понимания того, о чём она говорила. Первый раз в жизни она так сладко выговорилась!

Он о себе рассказал немного. Артист. Новогодние праздники – самая работа. Ёлки. Не стал врать, что столичный, успешный, популярный. Не козырял известными именами. Сказал, что тоже деревенский, с детства мечтал стать актёром. Поступил с третьего раза. Не женат. Главная цель сейчас – нащупать, найти свой путь в искусстве.

И она любила его в этот момент за честное, по-крестьянски обстоятельное служение своему делу и верила в его талант, и от всей души желала ему успеха.

Потом их, изнемогающих от внезапно возникшей между ними такой пронзительной душевной близости, неминуемо повлекшей за собой не менее восхитительную близость физическую, накрыл крепкий, сладкий совместный сон.

Под утро вернулись родители. Мать сразу отправилась в спальню, а отец, приметивший у себя в сенях чужие валенки и слабый свет из-под двери дочкиной комнаты, поколебавшись, осторожно заглянул туда. Увидел накрытый к новогоднему ужину и уже основательно разорённый стол, на котором горела настольная лампа.

На девичьей кровати со старомодным накрахмаленным подзором спал, подогнув ноги, одетые в джинсы и шерстяные носки, Дед Мороз в полной дед-морозовской амуниции.

Между его коленями и подбородком, уютно свернувшись калачиком, сладко спала его дочь. Она была, как крылом, укрыта полой узорчатого, опушённого ватой дед-морозовского балахона. Сквозь распущенные волосы просвечивало голое плечо. Лицо её, обычно строгое, серьёзное и как будто чем-то недовольное, сейчас было таким мягким, таким умиротворённым, словно изнутри подсвеченным лёгким румянцем, что отец бесшумно прикрыл дверь и отошёл.

Он сел, не зажигая света, на диван в горнице, куда выходила дверь спальни, чтобы перехватить и отвлечь мать, если ей вдруг вздумается ходить по дому. Он знал, какой она может закатить скандал.

Катерина была его любимицей. И похожа на него. Все говорили: папина дочка. Но, в отличие от младшей дочери, которая взяла материну красоту и его весёлый, лёгкий характер, Катерина унаследовала его черты лица и материн хмурый, недоверчивый, непокладистый нрав.

Отец жалел, что дочь лицом пошла в него, чувствовал себя виноватым. Хоть сам был он мужиком видным, но переданные дочке жёсткость, резковатость и грубоватость лица, умноженные на непростой характер, никак не делали её жизнь лёгкой, беззаботной и радостной, как у младшей сестры.

Та рано, по большой любви вышла замуж, живёт счастливо, родила детей. А у старшей всё трудно, сложно. А ведь были женихи, и неплохие. А теперь уже стали интересоваться разведённые с алиментами да вдовцы с детьми.

А этот Дед Мороз, значит, нашёл ключик к неприступной крепости. Интересно, кто он? Давно ли знакомы? И не говорила ничего… А он, даром, что Мороз, а растопил сердечко-то. Ну, и дай Бог, может судьба.

Раздался лёгкий шорох, очень тихо открылась и снова затворилась дверь в сени. Отец подошёл к окну, чтобы не обнаруживать своего присутствия, и, напряжённо вслушиваясь, смотрел на заснеженную улицу. Тихо щёлкнула входная дверь. В свете фонаря из калитки вышел Дед Мороз. Оглянулся на дом и побрёл куда-то под густым падающим снегом по нечищеной деревенской улице.

Потом оказалось, что входящий в их дом, а утром выходящий из него Дед Мороз не остался незамеченным соседями и вызвал оживлённые пересуды. Детей в доме нет, не считать же дитём засидевшуюся в девках старшую дочь? Мать с отцом за порог, а Дед Мороз на порог? На всю ночь?.. В деревне ведь как: видел один - знают все.

Весь этот день и последующую четверть века отец всё думал – что это было? Множество вопросов крутилось у него в голове, а ответа на них не было. У дочки он ничего не спрашивал. И вообще, не подал виду, что знает про Деда Мороза. О том, что он что-то видел, она догадалась, когда он назвал родившегося внука Дед-Морозычем.

…Ой, что тогда было!.. Мать кричала: опозорила нас на всю деревню! С пузом неизвестно от кого! Кто он? Скажи, мы с отцом пойдём, заставим его жениться и ребёнка признать! Грех прикроем. Не в твоём положении норов свой показывать. Кто тебя теперь с довеском возьмёт? А отец сказал: рожай, дочка. Вырастим.

И вырастили. Вот он, красавец зеленоглазый, высокий, с красивыми руками и веснушками на носу. Вовка.

Всю жизнь она помнит, как смотрела в сияющие над её опрокинутым лицом изумрудно-зелёные глаза под белыми ватными бровями. Ещё подумала: зачем мужику такие глаза? Такие бы девчонке… Мне… И, то ли падая в сладостную бездну, то ли возносясь в немыслимую высь: зеленоглазый мой…

… Когда она проснулась, уже был день, из горницы доносились звуки работающего телевизора, в кухне звякала посуда, переговаривались родители, пахло чем-то вкусным. Всё было так привычно, знакомо. Как всегда.

И вдруг её подбросило на кровати: Дед Мороз!.. Где он? Был? Не был? Что это? Сон? Явь? Да ну, какая может быть явь… Она вскочила – без рубашки! Господи, рубашка-то где?.. Волосы распущены… На столе два бокала, остатки еды, гора мандариновой кожуры. Розочка из ветчины, затейливо порезанное яблоко… А на тумбочке у кровати – кукла в коробке с прозрачным окошком.

Значит, правда?..

Она прибрала волосы в косу, достала из шкафа и надела рубашку и снова легла в кровать. Закрыла глаза и стала вспоминать, восстанавливать свой необыкновенный новогодний сон.

Он не назвал своего имени, но, когда снимал рукавицы, она заметила на внутренней стороне часть подписи, сделанной печатными буквами: «…ов Владимир Вл…». Ему ничего не сказала. Это был её секрет. Хотя её, как маленькую, так и подмывало подразнить: а я что-то знаю!.. Но сдержалась. Раз не назвался сам, значит, были какие-то причины.

... Деды Морозы вошли в калитку, направились к дому. Она с колотящимся сердцем стояла в дверях своей комнаты. Хлопнула дверь на террасу, затопали тяжёлые шаги. Из горницы вышел отец.

- Кать, чего-то не пойму, там Вовка, что ли, с кем пришёл?

И пошел в сени. Катерина и подошедшая мать – за ним. Их взору предстали два рослых Деда Мороза с одинаковыми изумрудно-зелёными глазами.

Вошедшие и встречающие уставились друг на друга в недоумённом молчании. Наконец, один сказочный персонаж сказал Вовкиным голосом, указывая на второго:

- Мам, вот: Дед Мороз!..

Она машинально пригладила волосы, пробежалась пальцами по закрученной в низкий пучок косе, поправила на груди тёплый ажурный платок и спросила семейным голосом:

- Дублёнку опять в машине оставил? Заходи.

И пошла вперёд, высоко держа голову. Отец придержал приведённого внуком Деда Мороза, что-то шёпотом спросил на ухо. Тот коротко ответил, и отец, посветлев лицом, шагнул в дом.

- Это что же, целых два Деда Мороза к нам пожаловали? – певуче сказала мать. – Прямо хоть желание между вами загадывай!

- Это вон пусть Катерина загадывает, - сказал отец, - точно сбудется.

Катерина подозрительно посмотрела на отца. А тот вдруг подмигнул ей, как в детстве, когда у них бывали секреты от матери.

- А к кому же вы пришли? – допытывалась мать.

- К Катюше.

- К Катерине? Так она взрослая вроде… Вы кто? – и растерянно оглянулась на отца.

- Зять наш, - сказал отец и обнял жену за плечи. - Дед Мороз.

Мать, не зная, как относиться к такому заявлению и думая, что это всё их с Вовкой розыгрыши, на которые они были большие мастаки, ушла на кухню.

Катерина решительно велела обоим Дедам Морозам снять всю бутафорию. И когда в кресло вслед за двумя балахонами, рукавицами и шапками упала последняя кудрявая борода, увидела, каким станет Вовка лет через двадцать пять и каким был «…ов Владимир Вл...» столько же лет назад.

- Дед-Морозыч, а в миру тебя как зовут? В паспорте что написано?

- Владимир Владимирович. А вас?

- И меня – Владимир Владимирович.

- О, как президента?

- Нет, - улыбнулся старший Дед Мороз, - как Маяковского. Моя матушка его очень любила. Это, наверное, ты в честь президента.

- Нет, - сказала Катерина, беря по одной рукавицы с кресла и отгибая у них внешний край. – Он в честь тебя. Я тебя... очень любила.

И протянула ему его старую рукавицу. Там, расплывшаяся за столько лет от пота и стирок, сохранилась подпись: «Кравцов Владимир Владимирович».

- Кравцов… Это не твою афишу я в нашем городе видела? Вечер поэзии Серебряного века?

- Мою…

- Так вы артист? – обрадовался Вовка. – Вот здорово!

- Так мы что, выходит, коллеги?

- Не, я инженер. Дед сказал: получи надёжную мужскую профессию. А самодеятельностью можно везде заниматься.

- Эх, не было у меня такого деда… - словно поставленную реплику из пьесы, произнёс Кравцов.

- Теперь будет. – Пообещал отец Катерины, входя в комнату с дымящимся блюдом. – А ну, быстро все на кухню, мать скажет, что на стол нести. Новый год сегодня! Не забыли, Деды Морозы?

                22.12.2021