Безутешный

ГЛАВА I. Сон

Мужчина неторопливо шел по улице, то и дело задевая плечом мимо проходящих людей. Казалось, что он находился не в нашем мире, а в своем, неизвестном другим, уголке. Только возмущённый крик смог вернуть его в реальность.

- Молодой человек! Смотрите, куда идете! - кричала старушка, активно жестикулируя руками и всем своим существом выражая недовольство.

Мужчина удивленно взглянул на нее, не решаясь ответить что-либо. Самый хороший момент, чтобы притвориться инвалидом. Шатен начал размахивать перед собой руками, имитируя слепоту, а из его рта доносилось несвязное мычание. И, кажется, ему удалось убедить женщину.

- Ох, извините, ради Бога! - тихо ответила старушка, пропуская мужчину вперед.

Он вежливо поклонился и пошел дальше. Через какое-то время, шатен зашел в парадную небольшого, устаревшего на вид многоэтажного дома. Кое-как нащупав ключи в кармане брюк, он отпер дверной замок, торопливо забегая в квартиру. Скинув с себя мешающую одежду, человек уселся на небольшой табурет, стоявший перед красивым лакированным пианино. Размяв фаланги пальцев и запястья, мужчина аккуратно коснулся клавиш кончиками пальцев. Железные молоточки ударили по струнам, издавая звонкий звук, эхом расходящийся по комнате. И, так, нота за нотой, начала писаться мелодия. Она была простой и незамысловатой, но все же в ней была своя изюминка, не присущая другим. Спустя какое-то время музыка затихла. Человек распахнул глаза и увидел, что его руки слегка дрожат. Устало вздохнув, он встал с табурета и направился на кухню, где лежали нужные таблетки. Взяв небольшую пластиковую баночку, мужчина взглянул на этикетку:

Эрик Кравье, 12.04.91, принимать по рецепту лечащего врача.

Мужчина на секунду задумался, после чего взял пару таблеток и закинул их в рот. Вкус был противный, но терпимый. Вдруг, на улице послышались гудки автомобиля. Выглянув в окно, Эрик увидел неприятную физиономию - Камиля Мартен. Любимец народа, узнаваемый человек Парижа, а самое главное - замечательный фармацевт. Он остановился на своей роскошной машине напротив театра, где каждый вечер проходили самые грандиозные концерты. Шатен уже хотел было отойти от окна, когда из двери здания вышла прекрасная девушка в прекрасном белом платье и аккуратном пучке на голове. Этой красавицей была Диана Бонье. Талантливая балерина с ангельской внешностью. Все, кто видел ее выступления, теряли голову от изящности и благочестивости Дианы.

- И почему такое милое создание выбрало что-то на подобии Камиля... - подумал про себя Эрик, уставившись на балерину.

 Она была словно подснежник, пробившийся из под мертвого снега. И этим снегом было сердце Эрика. Такое же холодное и пустое.

  Тем временем, Диана подошла к машине фармацевта и наклонилась через дверцу, чтобы поцеловать возлюбленного. Всё это чертовски раздражало пианиста. Руки сами собой сжались в кулаки, заставив костяшки пальцев побелеть от напряжения. Ему удалось успокоиться только тогда, когда пара уехала, разгоняя по дороге облака пыли. Эрик подошел к старому креслу и сел на него. В его голове был образ Дианы. Такой нежной, такой желанной.... Легкий румянец появился на щеках мужчины. Точно ли он любил ее? Или же он был просто одержим этим хрупким тельцем, прямо как волк, готовый напасть на овцу в любую секунду. Тяжело вздохнув, шатен закрыл глаза и уснул. Только во сне Эрик мог чувствовать себя свободно. Здесь у него отрастали крылья, с помощью которых он мог парить в чистом, свободном небе, не обращая внимания на надоедливых людей. Вдали он увидел прекрасного ангела. Ох, Диана. Даже здесь она была  подобна божественному созданию. Пианист гнался за ней. Он не мог просто оставить ее. Она была нужна ему. И в тот момент, когда балерина почти была в объятиях мужчины, все закончилось.

  Пробудиться от сна побудил звонок в дверь. Такой мерзкий и дребезжащий звук. Потерев глаза, Эрик встал с кресла и подошел к двери. В глазке он увидел знакомую фигуру. Ту, которую не хотел видеть больше всего на свете.

- Чего тебе, Камиль? - проворчал мужчина сквозь закрытую дверь. У него не было никакого желания открывать ее.

- Я принес лекарства. - ответил брюнет, дружелюбно улыбаясь и зная, что Эрик видит его в глазок.

Нехотя, мужчина все же открыл дверь названному гостю. Камиль вошел внутрь, после чего разулся, всем своим видом показывая его воспитанность. Подобные выходки Эрика не восхищали: он не видео ничего страшного в том, чтобы холить по квартире в уличной обуви. Пройдя в гостинную, фармацевт присел на табурет и достал из портфеля баночку таблеток.

- Как твои мигрени, друг мой? - спросил Камиль, улыбаясь и закинув ногу на ногу.

- Я не твой друг. - процедил мужчина сквозь зубы, не потрудившись даже взглянуть на собеседника.

На это врач лишь усмехнулся. Он знал, что Эрику тяжело общаться с людьми, особенно с самим Камилем.

- Прости. Так что по поводу мигреней?

- Ничего. Все так же..

- Ложь. - перебил Камиль,вставая с табурета и подходя к Эрику.

Он потянулся, чтобы смахнуть с лица мужчины его привычную угрюмую морщину меж бровей. Чтож, это помогло. Теперь брюнет с небольшим удивлением смотрел на фармацевта. Это выражение лица вызвало у Камиля смешок.

- Я вижу, что тебе стало лучше. Ты ведь спал несколько минут, не так ли?

Эрик хотел возразить, но лишь отвел взгляд в сторону. То, что он недавно проснулся, было хорошо заметно. Например,по тому, что возле кресла Эрика валялся скомканный плед. Да и вид у пианиста был заспанным. В целом, как и всегда.

Камиль усмехнулся, довольный своей победой. Застегнув портфель, он пожал руку Эрику и, обувшись, покинул его квартиру. Пианист лишь бросил на него свой задумчивый взгляд. Он ненавидел выскочек и зазнаек и, все же, фармацевт был для него единственным более менее адекватным человеком. Даже не смотря на то, что минуты назад Эрик не хотел впускать его в свою обитель. Быть может, они даже могли подружиться...

 Отмахнувшись от подобных мыслей, мужчина вернулся в свое кресло и закрыл глаза, наконец-то погружаясь в мирный сон.


ГЛАВА II. Музыка

Диана Боннье, знаменитая французская балерина, танцевала на сцене с элегантностью и грацией, от которых захватывало дух у всех, кто наблюдал за ней. Ее движения, казалось, сливались воедино, как вода, без усилий перетекая из одной позы в другую. Ее осанка и худощавость притягивали взгляды, как магнит, каждое ее движение завораживало. Ее ноги, казалось, плыли по сцене, ни разу не сбившись с ритма. Ее выступление было поистине впечатляющим, демонстрируя красоту балета во всей красе. Зрители затаили дыхание, поражённые ее взглядом, пораженные ее мастерством и артистизмом.

  Получив бурные овации за свое выступление, Диана вышла за кулисы. Проходя через вестибюль, она чувствовала, как взгляды зрителей следят за каждым ее движением. Она почувствовала, как прилив адреналина от выступления наполнил ее вены, сердце забилось от волнения. Хотя она танцевала эту роль много раз, нервы, казалось, никогда не ослабевали, каждое выступление по-прежнему давало ощущение новизны и свежести. Несмотря на изнуряющую рутину, Диана была преисполнена чувства выполненного долга, гордясь своим выступлением. В гримерке Диана пребывала в блаженном состоянии, все еще находясь на взводе от выступления. Она села за небольшое трюмо, чтобы снять макияж, любуясь своим отражением в зеркале. Ее руки медленно обвели лицо, восхищаясь изящными чертами. Ее глаза любовались безупречной кожей, идеально подчеркнутой тенями для век и макияжем. Стук в дверь вывел ее из транса, и ее мысли быстро вернулись к реальности. Легкая хмурость коснулась ее лица, когда она задумалась, кто мог ее побеспокоить. Диана встала и подошла к двери.

  На пороге перед ней стоял высокий, крупно сложенный мужчина. Лицо его было скрыто под черными, как смоль, волосами. Вокруг его шеи был повязан шарф, на теле надето черное пальто. В руках же его был букет прекрасных алых роз. Девушка совершенно не ожидала гостей, особенно таких.

- Простите, что побеспокоил вас, Диана. Я бы ни в коем случае не хотел причинять вам какие-либо неудобства своим визитом. - произнёс низкий бархатный голос. Хоть мужчина и выглядел пугающе, поведение его было галантным и сдержанным.

- Кто вы такой? - спросила Диана. Ее голос слегка дрогнул, выдавая напряжение девушки.

- Прошу прощения, но я не могу сказать вам свое имя. По крайней мере, не сейчас. - ответил мужчина. Через мгновение он словно опомнился и протянул букет балерине.

- Это вам, Диана. Когда я увидел эти розы, я сразу подумал о вас. Вы великолепно выступили сегодня.

- Вы были на моем выступлении? - удивлённо спросила девушка, неохотно принимая букет в руки и вдыхая аромат цветов. Розы действительно выглядели превосходно.

- Конечно, миледи. Я прихожу на каждую вашу постановку. Они всегда получаются выше всяких похвал. - смущённо ответил незнакомец. И хоть его лицо было скрыто волосами, Диана могла поклясться, что его щеки залились легким румянцем.

- Что-ж, я вам признательна, но, все же, вам лучше удалиться. Мой муж не потерпит того, что незнакомые мужчины приходят в мою гримерную и дарят мне такие шикарные цветы. - сказала девушка, слегка улыбнувшись. Она была смущена и рада такому неожиданному подарку. Мужчина почтительно кивнул, после чего немного наклонился вперед, целуя руку балерины. Поцелуй был легким и нерешительным, будто незнакомец был не до конца уверен в своих действиях. После этого он немедленно покинул Диану. Его черное пальто развивалось от его шагов, после чего растворилось в темноте кулис, делая незнакомца похожим на тень. Девушка проводила его взглядом, гадая, встретятся ли они снова.

  Мысли Дианы все еще были тяжелыми после выступления, когда незнакомец оставил ее. Она ненадолго задумалась о том, чтобы вернуться на сцену, дабы поприветствовать своих поклонников, но усталость от выступления тяжело давила на ее тело, и ей не терпелось побыть одной. Букет, который она держала в руках, был напоминанием о поклонниках, которые окружали ее после каждого выступления. Она сделала несколько шагов вперед и откинулась на спинку стула перед зеркалом, улучив минутку, чтобы полюбоваться цветами, которые ей подарили в знак ее успеха. Когда она осматривала букет, из него выпала записка и приземлилась у ног Дианы. Взяв записку, она узнала в ней нотный лист с написанной на нем навязчивой мелодией. Музыка была непохожа ни на что, что она когда-либо видела раньше, в ней чувствовалась меланхолия, ноты мелодии, казалось, сливались воедино красивым, но печальным образом. Внимание Дианы было приковано к музыке, заинтригованной ее завораживающей красотой. Казалось, она взывала к ней, ее мрачные, но мощные аккорды захватили ее внимание и эмоции. Пока она продолжала смотреть на лист, ее мысли начали блуждать, представляя музыку, звучащую в большом бальном зале. Мелодия, казалось, передавала саму суть печали и утраты, создавая впечатление глубокой и эмоциональной истории. Воображение Дианы разыгралось, и она смогла представить людей, танцующих под музыку, с лицами, полными грусти и тоски. Это была красивая, но трагичная история, которую Диана невольно напевала себе под нос.

   Вот, она уже плавно передвигается по сцене. На ней легкое, почти невесомое, черное платье. На ее лице маска сожаления, на душе – тяжесть разлуки и тоска. Тоска по тому незнакомцу, который за один вечер и за одну столь короткую встречу, смог поселиться в ее сердце. И она прекрасно знала, что просто так он оттуда не уйдет. Он поселился глубоко, в самых затаенных и темных уголках ее души, наполняя ее мраком и пугающей тишиной.
 
  Через какое-то время Диана снова открыла глаза. Она стояла на сцене, ее глаза были направлены в пустой зал, который несколько часов назад был полон ее поклонниками и обожателями. На мгновение ей показалось, что в этой темноте стоит тот мужчина. Его губы расплылись в ухмылке, а глаза горели странным огнем, просвечиваясь через густые волосы. Он смотрел на нее и только на нее. Девушке стало не по себе. Она рухнула на пол, закрывая напуганное лицо руками. Нет, она не могла думать о нем в романтическом плане, но ее сердце неумолимо трепетало при одном лишь воспоминании его голоса. Поднявшись на слегка дрожащих ногах, она покинула сцену, пропадая за красной шторкой занавеса.

ГЛАВА III. Дом Божий

  В тихие минуты одиночества Эрик часто предавался воспоминаниям о своем прошлом и детстве. Моменты спокойствия и умиротворения в его нынешней жизни так отличались от волнений и страданий, которые он испытывал в детстве, и он часто размышлял об этом. Он помнил постоянную борьбу и чувство нестабильности, которые преследовали его всю жизнь, когда он жил в тени жестокого отца. Он вырос без комфорта и любви своей матери, которая скончалась, когда он был маленьким. Мир и безмятежность церкви согрели его сердце - чувство, которого ему не хватало так долго. Какой бы тяжелой ни была жизнь или какие трагедии он пережил, здесь, в доме Божьем, он мог найти спокойное и умиротворяющее убежище.

  Церковь была для Эрика местом спокойствия и утешения. Это было место, куда он мог прийти, чтобы обрести покой и расслабление, сбежать от шума и суеты внешнего мира. Здание имело красивую готическую архитектуру, с высокими, узкими арочными окнами, которые пропускали естественный свет снаружи. Воздух внутри был тих и неподвижен, а нежные звуки тихих перезвонов и шепота создавали умиротворяющую атмосферу. Виды и запахи церкви были успокаивающими, запах ладана и святой воды смешивались воедино, создавая ни с чем не сравнимый аромат. Эрик отправился в свой обычный уголок в задней части церкви, собираясь помолиться, и вскоре безмятежность церкви была нарушена, когда кто-то подошел к мужчине.

  Когда  незнакомка приблизилась к мужчине, Эрик увидел, что это Сицилия, юная монашка, к которой он относился как к младшей сестре. Сицилия была молода и игрива, с вьющимися рыжими волосами, ярко-зелеными глазами и лицом, покрытым веснушками. Она всегда была полна энергии и жизни, но в ней также была определенная невинность и ранимость, которые привлекли внимание и сострадание Эрика. Она была ему как родная, и он всегда чувствовал потребность защищать ее и присматривать за ней.

– Ты снова пришел! - радостно сказала девушка, лучезарно улыбаясь. - С тобой все хорошо? Выглядишь не очень...

– У меня все в порядке, Сицилия. Я просто воспользовался случаем, чтобы помолиться и отвлечься от всего.. Прости, если я показался испуганным твоим присутствием. - ответил Эрик, опуская взгляд в деревянный пол. Его пальцы нервно теребили край старого черного пиджака, из которого мужчина практически не вылезал.

– О, все в порядке. Я знаю, что ты любишь уединение, когда молишься. Обещаю, я не буду мешать - Монашка опустилась на скамью рядом с мужчиной. Кажется, она могла почувствовать что-то неладное, даже если люди старались держаться уверенными, скрывая свои истинные эмоции.

– Знаешь, мне всегда было интересно узнать о чем ты так усердно молишься. - тихо спросила Сицилия, незаметно рассматривая лицо Эрика. Ей нравилось разгадывать его истинные эмоции по сжатой челюсти или бегающим глазам. Она находила это невероятно захватывающим, словно она решает какую-то сложную головоломку.

– Ты знаешь, как это бывает. Кажется, это все то же самое, что было у меня на уме и давило на мое сердце. - сухо произнес мужчина, глядя куда-то в пустоту перед собой.

- И что же это?

- Любовь.

  Сицилия тихо вздохнула, опуская голову на плечо Эрика. Ей было тяжело слышать и видеть его боль, которую она хотела навсегда изгнать из его души. Она так хотела видеть его счастливым.
– Но Эрик, есть так много красивых девушек, а ты выбираешь именно Диану. Почему ты так одержим ею, вместо того, чтобы понять, что, возможно, она никогда не посмотрит в твою сторону? - Тихо сказала монашка. В ее голосе слышались тоска и ревность.

– Я должен попытаться, ангелочек мой.. Диана...она особенная, понимаешь? Ее грация, ее душа... - Эрику было трудно выразить словами эмоции, которые он испытывал, думая о Диане. В его представлении девушка была совершенным существом, источником света и радости, и она заставляла его чувствовать себя живым и полным надежды. Мысль о ней наполняла его теплой, радостной меланхолией.

  Сердце Сицилии замирало каждый раз, когда она слышала это имя. Она завидовала тому, что он мог с такой нежностью говорить об одной девушке, когда ее собственная жизнь была ничем иным, как уединенным существованием. Она почувствовала странный прилив адреналина, когда подумала о том, как отреагировал бы Эрик, если бы она призналась в своих чувствах. Но даже мысль об этом заставила ее покраснеть, а чувство вины заставило ее быстро прогнать эти мысли. Она была монахиней и должна была оставаться чистой и непорочной. Диана в конце концов ушла бы и нашла кого-то другого, но монахиня никогда не смогла бы заполучить Эрика.
Они сидели в тишине церкви некоторое время, после чего Сицилия сложила руки в молитвенном жесте, закрывая глаза.
 
– Я попрошу у Бога, чтобы Диана заметила твои чувства. Аминь.. - Тихо сказала Сицилия, чувствуя, как внутри нее зарождается гнев. Она всей душой ненавидела Диану и любые ее упоминания. Никакая святая молитва или акт покаяния не могли утихомирить бурю в ее сердце, потому что именно эта женщина украла сердце того, кого монашка так любила. Того, кто так ласково к ней обращался и заботился. Того, за кого Сицилия молилась каждую ночь. Она поклонялась и вдохновлялась им словно богом, не зная, что поклоняется дьяволу.

  Эрик вышел из церкви, все еще погруженный в мысли о Диане. Прохладный ночной воздух развевал его черные волнистые волосы, когда он инстинктивно свернул в переулок. Неосознанно, он направился в сторону аптеки Камиля, глубоко задумавшись о словах Сицилии, произнесённых в церкви. Почему она думает, что Диана никогда не взглянет на него. Может быть, он не так уж и красивы, но ведь душа говорит больше, чем внешность. Постепенно его мысли сменились на Камиля. Эрик никак не мог понять, почему балерина могла выбрать его. Да, он, безусловно, красив и авторитетен среди других горожан, но Эрик не видел в его душе того, за что можно было бы зацепиться. Обычная пустышка. Он отбросил эти мысли, пытаясь убедить себя, что он слишком заморачивается на этом.

  Вдруг, мужчина почувствовал запах смеси свежести и медикаментов, резко ударивший в нос. Опомнившись, Эрик понял, что находится в аптеке, владельцем которой, как бы глупо и немыслимо это не звучало, был Камиль. Помещение представляло собой небольшой уютный магазинчик с деревянными полками вдоль стен, уставленными различными бутылочками и баночками с лекарствами. Аптека освещелась двумя люстрами, свисающими с потолка, свет от которых доставал до самого крыльца, освещая вход. Эрик уже хотел было уйти, но звон колокольчика, оповещающий о новом покупателе, быстро привлек внимание фармацевта, заставляя того выглянуть из под прилавка. На лице парня появилось приятно удивление, на светлом лице расползалась теплая улыбка.

– Эрик, что ты тут делаешь в такой поздний час? Я уже хотел закрываться, но если у тебя что-то срочное, то я всегда рад тебе помочь. - ответил Камиль, выходя из-за прилавка и подходя к мужчине, сохраняя определенное растояние, не желая напрягать друга.

  Эрик засунул руки в карманы пальто и сделал несколько шагов вперед, мельком оглядывая полки с лекарствами.
– Просто бродил, не мог уснуть, - ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, словно несколько минут тому назад он не думал о Камиле в плохом ключе.

– Чтож, я мог бы предложить тебе какие-нибудь успокоительные. У меня есть несколько новых, которые гарантированно вырубят тебя на несколько часов. - в шуточной манере ответил парень. Его каштановые кудри мягко качнулись, теплый свет люстр освещал их, словно вокруг фармацевта образовался ангельский нимб.

  Мужчина отрицательно качнул головой, отвернув голову от своего собеседника и сосредоточившись на одной из стеклянных полок рядом с собой. Он пытался не обращать внимания на Камиля, перестать думать об этой слащавой внешности.
– Я просто хотел покинуть дом ненадолго.
Брови Камиля удивленно приподнялись от ответа Эрика. Поведение друга показалось ему странным.

– Слышать от тебя подобные вещи редкость. - произнес фармацевт, стараясь немного разрядить обстановку. Он смотрел на пианиста с некоторым сочувствуем и волнением.

  Эрик почувствовал укол раздражения от замечания Камиля. Он знал, что его друг, вероятно, прав, что он нечасто выходит в свет или пробует что-то новое. Но сегодня все было по-другому. Сегодня вечером он чувствовал беспокойство и неудовлетворенность своей рутиной, и что-то подталкивало его заняться чем-то другим. Но он не хотел признаваться в этом Камилю, уж точно не ему. Вместо этого он просто небрежно пожал плечами.
 – Я не знаю, наверное, мне просто нужно было подышать свежим воздухом.

– Свежий воздух, да? В такой час? Я знаю тебя слишком долго, чтобы верить в эту чушь.

  В мужчине начинали нарастать чувство раздражения и ярости от слов Камиля. Он ненавидел, когда ему читали нотации, и ненавидел тот факт, что Камиль так хорошо его знал. Но он также знал, что Камиль просто проявлял дружелюбие, он не хотел никого обидеть. Поэтому вместо того, чтобы наброситься на него, Эрик стиснул зубы и заставил себя сохранять спокойствие.
– Неужели ты не можешь просто смириться с тем, что я хотел пойти прогуляться ?! - Ответил он, его голос прозвучал резче, чем бы ему хотелось. Пианист мгновенно опустил взгляд в пол, чувствуя себя виноватым.

  Камиль не обиделся на его слова, привыкший к перепадам настроения своего друга. Он тепло улыбнулся Эрику, после чего положил на его плечо руку в успокаивающем жесте.
– Знаешь, у меня есть предложение. Как ты смотришь на то, чтобы зайти ко мне? Мы могли бы выпить чаю и поболтать. - предложил парень, заглядывая в темные глаза собеседника.

  Предложение Камиля вызвало у Эрика смешанные чувства. Часть его хотела отказаться, вернуться в безопасность собственного дома, больше никогда не слышать этого дружелюбного голоса, но другая часть его жаждала общения, кого-то, с кем можно было бы поговорить и отвлечься от собственных, пожирающих душу мыслей.
  Подумав, мужчина все же согласился. Обрадованный, Камиль попросил его подождать. Спустя несколько минут они вдвоем уже шли по улочкам вечернего Парижа под звуки проезжающих мимо машин и легкого покачивания прохладного осеннего ветерка.
 
ГЛАВА IV. Эхо первого аккорда

  Парижская ночь обволакивала улицы, когда Камиль отворил дверь своего дома. В нос ударил аромат сандалового дерева, смешанный с едва уловимым запахом лекарственных трав – профессиональная привычка Камиля, просачивающаяся даже в домашнюю атмосферу. Эрик вошел следом, стараясь сохранить непроницаемое выражение лица. Прихожая была просторной, с высоким потолком, украшенным лепниной. Тяжелое зеркало в позолоченной раме отражало тусклый свет газовых рожков, создавая причудливые тени. Под ногами мягко прогибался персидский ковер с богатым, сложным узором.

– Диана должна быть наверху, – произнес Камиль, снимая пальто и вешая его на крючок, искусно выкованный в форме виноградной лозы. – Она, кажется, сегодня не в настроении.

  Эрик кивнул, чувствуя, как нервы натягиваются, словно струны рояля перед концертом. В этот момент из-за поворота коридора появилась Диана. Она была в длинном шелковом халате цвета слоновой кости, подчеркивающем ее бледность. Темные волосы, обычно собранные в строгий пучок, сейчас свободно ниспадали на плечи. Ее глаза, обычно лучистые и полные жизни, казались тусклыми и задумчивыми. Она бросила взгляд на Эрика, мимолетный и рассеянный, словно на незнакомого гостя.

– Добрый вечер, – пробормотала она, не задерживаясь взглядом. – Я, пожалуй, поднимусь к себе.

  И, не дожидаясь ответа, она скрылась в глубине дома. Эрик почувствовал укол разочарования. Она не узнала его. Или сделала вид? Этот вопрос сверлил его сознание, пока Камиль проводил его в гостиную.

  Гостиная утопала в полумраке. Тяжелые бархатные портьеры плотно задергивали окна, отгораживая от внешнего мира. Мягкий свет лампы под абажуром из цветного стекла создавал уютную, интимную атмосферу. В центре комнаты стоял большой круглый стол, накрытый кружевной скатертью. На нем красовался серебряный чайный сервиз, мерцающий в приглушенном свете. Вокруг стола расположились мягкие кресла и диваны, обтянутые шелком с цветочным орнаментом. У стены, словно молчаливый свидетель всего происходящего, стоял черный рояль – инструмент, который вскоре должен был нарушить тишину.

  Камиль разлил чай, и насыщенный аромат бергамота заполнил комнату.

– Ты выглядишь измотанным, Эрик, – заметил Камиль, протягивая ему чашку. – Тебе нужно больше отдыхать. Твоя музыка… она требует жертв, я понимаю, но здоровье важнее.

  Эрик взял чашку, обжигая пальцы. Он ненавидел эту заботу, эту доброту. Она казалась ему наивной, слепой.

– Я в порядке, – пробурчал он. – Просто немного устал.

– Не обманывай меня, Эрик, – Камиль вздохнул. – Я вижу, что тебя что-то гложет. Поделись со мной. Мы же друзья.

  “Друзья”, – мысленно усмехнулся Эрик. Они были знакомыми, приятелями, с общими интересами и взаимными услугами. Но друзья? Нет, это слово было слишком сильным, слишком теплым для их отношений. Эрик не позволял никому приближаться к себе настолько близко.

– Все хорошо, Камиль, – повторил он, делая глоток чая. – Просто работа. Ты же знаешь, как это бывает.

  Камиль, казалось, поверил ему. Или, возможно, просто не захотел настаивать. Он откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя на пламя в камине.

– Сыграй что-нибудь, Эрик, – попросил он, внезапно. – Мне бы очень хотелось услышать твою музыку. Это всегда успокаивает.

  Эрик колебался. Он не хотел играть. Он не хотел делиться своей музыкой, своими эмоциями. Но отказать Камилю было бы невежливо. Он встал и подошел к роялю. Клавиши были холодными и гладкими под его пальцами. Он закрыл глаза и представил себе ее – Диану, ее изящную фигуру, ее грациозные движения. И музыка полилась. Сначала тихо и осторожно, словно робкое признание. Затем громче и увереннее, полная страсти и тоски. Это была его любовь, его боль, его безумное обожание, облеченные в звуки.
  Наверху, в своей комнате, Диана лежала на кушетке, устремив взгляд в потолок. Она не слышала слов Камиля, не слышала его заботы. Ее мысли были далеко, в театре, в гримерке, где она получила букет алых роз без подписи. Ее сердце билось учащенно, когда она вспоминала мимолетный взгляд незнакомца. Внезапно, она услышала музыку. Знакомую, пронзительную, вызывающую дрожь по всему телу. Она узнала ее. Это была музыка того пианиста, который играл в театре, музыка, которая так глубоко тронула ее душу. Это он подарил ей розы.
  Она вскочила с кушетки, словно ее ударило током. Она помчалась к лестнице, стараясь не шуметь. Прильнув к перилам, она смотрела вниз, на Эрика, склонившегося над клавишами. В свете лампы его лицо казалось бледным и сосредоточенным. Она узнала его. Это был он.

  Музыка закончилась, и в комнате воцарилась тишина.

– Прекрасно, Эрик, – произнес Камиль, нарушая молчание. – Просто великолепно.

  Эрик кивнул, не глядя на него. Он чувствовал ее присутствие, ее взгляд. Он знал, что она слушает.

  Через час Эрик засобирался домой. Камиль проводил его до двери, тепло пожав руку на прощание.

– Спасибо, что пришел, Эрик, – сказал он. – Ты мне очень помог.

  Эрик промолчал, лишь коротко кивнув. Он вышел на улицу и вдохнул прохладный ночной воздух.

  Диана стояла у окна, наблюдая, как он уходит. Она видела, как он скрылся в темноте, и ее сердце забилось еще сильнее. Она должна была узнать, кто он. Она должна была поговорить с ним. Она подождала несколько минут, пока Камиль не поднялся наверх, и, накинув плащ, выскользнула из дома. На улице шел сильный дождь. Крупные капли хлестали по лицу, смазывая макияж и прилипая к волосам. Но Диана не обращала на это внимания. Она шла вперед, движимая непреодолимым желанием. Она вспомнила адрес, который ей случайно обронил Камиль – Эрик жил неподалеку, почти напротив театра, в котором работала Диана.

  Она стояла на пороге, дрожа всем телом, но не столько от холода, сколько от нервного напряжения. Плащ был насквозь промокшим и прилипал к телу, подчеркивая силуэт. Дверь открылась почти сразу, словно он ждал ее. Эрик стоял в дверях, удивленный и растерянный. В этот момент, в свете тусклого фонаря, она казалась ему одновременно хрупкой и невероятно красивой.

  Эрик не сразу отреагировал. Он замер, словно парализованный, не веря своим глазам. Неужели она действительно пришла? Неужели рискнула всем ради него?

– Диана? – прошептал он, словно боясь разрушить волшебство момента. Голос звучал хрипло и неуверенно.

– Я промокла до нитки, – произнесла она, стараясь говорить ровно, но голос предательски дрожал. – Могу я войти, чтобы согреться?

  Это была лишь предлог, глупый и прозрачный, но оба знали это. Она пришла не за теплом, а за чем-то гораздо большим и опасным.

  Эрик отступил, не говоря ни слова, впуская ее в свою скромную обитель. Квартира встретила ее запахом старой бумаги, пыли и застоявшегося табака. Обстановка была спартанской: старый диван, обшарпанный стол, несколько книг на полках и, конечно, рояль в углу, словно символ его одиночества и единственной страсти. Она обвела взглядом комнату, стараясь не смотреть на него. Но ее глаза невольно возвращались к его лицу, изучая каждую черточку, каждую морщинку.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Эрик, закрывая дверь. Голос звучал глухо и настороженно. Он боялся, что все это – лишь сон, который сейчас развеется.

– Я знаю, что это ты, – ответила Диана, повернувшись к нему лицом. В ее глазах плескалось отчаяние и надежда. – Ты – тот мужчина, подаривший мне букет роз, в котором были ноты.

  Он отвернулся, стараясь скрыть волнение. Слова застряли в горле. Ему хотелось отрицать все, убежать, спрятаться от ее взгляда. Но он не мог. Она знала правду, и он больше не мог притворяться.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – пробормотал он, опуская голову.

– Не лги мне, – Диана подошла к нему ближе, ее голос звучал мягко, но настойчиво. – Я узнала твою музыку. Я узнала тебя.

  Она приблизилась еще на шаг, и он почувствовал ее дыхание на своей коже. Запах дождя, смешанный с тонким ароматом ее духов, ударил ему в нос, лишая разума. Он отступил назад, прижавшись спиной к стене. Ему казалось, что он задыхается.

– Это безумие, – сказал он, его голос звучал сломанно и отчаянно. – Ты жена Камиля. Это неправильно.

– Я знаю, – прошептала Диана, ее глаза были полны боли и смятения. – Но я не могу это контролировать. Я пыталась, поверь мне. Но когда я услышала твою музыку… Я поняла, что не могу больше притворяться.

  Она подняла руку и медленно, осторожно коснулась его щеки. Ее пальцы были холодными и влажными, но прикосновение обожгло его, словно раскаленное железо. Он закрыл глаза, позволяя себе на мгновение забыть обо всем – о вине, о предательстве, о последствиях.

– Я не должна была приходить, – прошептала она, ее голос почти не слышно. – Это ошибка. Но я… я должна была увидеть тебя. Должна была знать, что ты настоящий.

  Он открыл глаза и посмотрел на нее. В ее взгляде он увидел отражение своей собственной тоски, своей собственной запретной любви. И он понял, что больше не может сопротивляться.

– Я тоже этого не хотел, – прошептал он, касаясь ее руки своей. – Но… я не могу без тебя.

  Их губы встретились. Поцелуй был робким, неуверенным, словно проверка. Но затем он перерос в страстный, отчаянный, полный боли и желания. Они целовались так, словно хотели восполнить все потерянное время, все невысказанные слова, все нереализованные мечты.

  Когда они, наконец, отстранились друг от друга, оба тяжело дышали. Их лица были мокрыми от слез и дождя, их глаза горели страстью. Внезапно, в разум Дианы вернулось сознание. Она вдруг почувствовала себя предательницей, бросившейся в объятия другого мужчины, при этом состоя в браке с другим. Ей стало мерзко от самой себя.

– Я должна идти, – сказала Диана, отступая назад. В ее голосе слышались паника и отчаяние. – Это была ошибка. Прости меня.

  И, прежде чем Эрик успел что-либо сказать, она выбежала из квартиры, оставив его одного в темноте, в плену своих противоречивых чувств. В воздухе остался лишь слабый аромат ее духов и горький привкус запретной любви.После того, как дверь за Дианой захлопнулась, в крошечной квартирке воцарилась оглушительная тишина. Эрик стоял неподвижно, прислонившись спиной к холодной двери, словно пытаясь удержать ускользнувший сон. Его тело горело – смесь возбуждения и растерянности. Губы все еще помнили вкус ее поцелуя, терпкий и влажный, как ночной дождь.
  Сначала его переполняло ошеломление. Она пришла. Она призналась. Она целовалась с ним. Все, о чем он тайно мечтал, стало реальностью, вырвавшись из мрачных глубин его фантазий. Мир перевернулся, и он, Эрик, всегда державшийся в тени, вдруг оказался в центре запретной игры. Постепенно ошеломление сменилось волной ликующей гордости. Он добился своего. Он, скромный пианист, сумел очаровать жену богатого фармацевта. Ему удалось затронуть самые потаенные струны ее души, разбудить в ней страсть, которую, как ему казалось, Камиль был неспособен вызвать. В этот момент он чувствовал себя всесильным, словно дирижер, управляющий оркестром из чужих судеб.

  Затем пришло время для той самой, ядовитой усмешки, которая часто появлялась на его лице в моменты триумфа. Камиль. Добрый, доверчивый Камиль, считавший его другом. Как же он слеп! Как же он наивен! Эрик чувствовал презрение, смешанное с легким оттенком жалости. Камиль жил в мире иллюзий, не подозревая о том, что происходит у него под носом. И Эрик наслаждался этой властью над ним, этой способностью манипулировать его жизнью.

  Но за триумфом и насмешкой скрывалось и другое чувство, гораздо более сложное и противоречивое. Тревога. Он понимал, что перешел черту. Он ввязался в опасную игру, правила которой он не до конца понимал. Теперь он был связан с Дианой тайной, которая могла разрушить все, если о ней узнают. Он знал, что Диана, несмотря на ее признание, чувствовала вину и страх. Она вернулась к Камилю, а значит, оставалась привязанной к нему. Эрик понимал, что эта ситуация нестабильна, что он, скорее всего, станет лишь игрушкой в ее руках, орудием для удовлетворения ее тайных желаний.  В глубине души, сквозь слои цинизма и эгоизма, пробивался робкий росток страха. Страха потерять Диану, страха быть раскрытым, страха остаться в одиночестве, с разбитым сердцем и чувством вины. Но он тут же подавлял этот страх, укрепляя броню своей надменности и превосходства.

  Он подошел к роялю, его верному союзнику в моменты душевных бурь. Пальцы коснулись холодных клавиш, и музыка полилась, но на этот раз она была иной. В ней не было страсти и тоски, как в тот вечер в доме Камиля. Эта музыка была холодной, расчетливой, полна горького триумфа и скрытой тревоги. Это была музыка человека, заключившего сделку с дьяволом и не знающего, какую цену ему придется заплатить. Он играл, пока пальцы не онемели, пытаясь заглушить голоса совести, которые робко стучались в его сердце. Он был пианистом, музыкантом, артистом, а значит, имел право на любые страсти, любые безумства, любые преступления. Ведь искусство, как он думал, оправдывает все.