Любовь

Вечер.
Луна уже давно заглядывает в окно домика, где два старика, дед Фёдор и баба Глаша,
сидят за столом с горячим самоваром.
Шумно, с причмокиванием, пьют вкусный травяной чай.
И нет между ними ни тайн, ни притворных эмоций.
Давно уже всё обговорено и самое неприятное - забыто.
Им просто хорошо друг с другом.

- Помнишь, как я тебя из города привёз? - улыбаясь, спрашивает дед Фёдор.

Раскручивается потихоньку клубок воспоминаний.

- Ну, как же! Прятал меня у соседки. Боялся матушке-то показать.
А я дрожу. Боюсь, - смеётся баба Глаша.

Молчат.
Старушка вспоминает свою свекровь. Приняла она её, хотя сыну
давно уж приглядела другую невесту. Только не получилось по её.
Городскую сын полюбил, когда на курсы механизаторов ездил.

Жить не мешала, молилась за них.
А уж когда детки народились, внучата её, окончательно приняла Глашу.
Многому научила.
Мудрой женщиной была.

Баба Глаша, что-то вспомнив, весело так фыркает в ладошку:
- Это уж после свадьбы было. Иду по деревне, а все со мной здороваются.
Дивно так. Почему мне кланяются? За кого принимают?
Потом мама твоя объяснила. В деревне по тем временам все
крещёные были. А, значит, у каждого ангел-хранитель за спиной имелся.
Так деревенские своё уважение ему и выказывали.

Заулыбался и дед:
- Славная ты у меня, Глаша! Всем мудростям деревенским научилась. Не чуралась никакой работы.
Нелегко было, но ты терпела все тяготы.
Матушка тебя любила. Хвалила часто.

Помолчал дед и снова за воспоминания:
- Помнишь, как ездили на покос?
Раным-рано поднимаемся. Зорька только-только румяниться начинает.
А днём жара. Пот глаза застилает. Пауты так и липнут.
Вижу, что тяжело тебе. Помочь стараюсь, да ты не даёшь.
Всё сама, да сама. Настырная.

- Помню, Феденька! И аромат свежескошенных трав запомнился на всю жизнь.
Запах донника и душицы. От него и сейчас теплеет и замирает душа.
А мы лежим на спине, на небольшом стожке высушенного сена.
Руки за головой, ноги в раскидку.
Смотрим в небо и радуемся.

И снова молчат. А улыбка светлая на лицах разом
все морщинки сгладила, помолодели оба.
И думы их одинаковые, как едут обратно с сенокоса,
счастливые, что вместе, рядом.
Глаша бережно прижимает к груди букет васильков,
любимым Феденькой дареный.

Знают оба, что дома ждёт их банька жаркая да ночка сладкая.

И снова громко прихлёбывают чаёк, и каждый улыбается чему-то своему.

- А поставь-ка ты, Глашенька, тесто, - просит дед, - да изладь утром пирожки с капустой.
Уж больно они у тебя хороши. Лёгкие, и размер в аккурат какой люблю.
А то вон у соседки нашей, Даниловны, давеча угощала, пирог тяжёлый - с лапоть, уронишь - ногу отдавишь.

И снова улыбаются оба.

Утром старик после завтрака с пирожками и молочком, идёт убирать со двора выпавший снег.
А старушка с палочкой в маленьких ладненьких валеночках, улыбаясь деду,
мелкими шажочками спешит на помощь.
Дед останавливает её: "Куда ты? Зачем? Торопиться некуда. На тот свет мы всегда успеем.
Посиди, вон, на крылечке. Под зад тулупчик мой старый приладь. Подыши. Воздух-то какой знатный.
Лёгкий, что пирожки твои."

Ласково улыбается старушка на заботу деда. Слушается его. Присаживается. Дышит.

В этом и есть незамысловатая жизнь двух людей, состарившихся вместе.

Такой старости дай Бог каждому.