Сестра Льва Николаевича Толстого

Умерла сестра Льва Толстого.
Самый близкий товарищ его детских игр, человек, нежно любивший его до последнего дня, несмотря на кажущуюся разницу их убеждений.
Я говорю, кажущуюся, резкую разницу, потому что, хотя Лев Николаевич был отлучён православной церковью, а Мария Николаевна была монахиней православного монастыря, глубокое действительное религиозное чувство было в них одно, самая коренная основа религиозного миросозерцания была одна, разделяли же их только внешние формы, мало существенные для истинно-религиозных людей.
Несмотря на отлучение, Мария Николаевна очень любила Льва Николаевича и не только любила, но и гордилась своим братом. Его любимый «Круг чтения», на создание которого пошло несколько драгоценных последних лет жизни великого писателя, был и её любимой книгой, хотя и хранилась эта книга под большим секретом в келье Шамардинского монастыря.
Но, несмотря на секрет и строгую монашескую дисциплину, Мария Николаевна не могла не утерпеть, чтобы не поделиться сокровищами ума и высокого духовного настроения, рассыпанными в этой книге, с некоторыми из монахинь, которым она доверяла… И я помню, с каким удовольствием она рассказывала, что её подруги по монастырю приходили в восторг от этой книги и, не зная кто её автор, высказывали мнение, что она написана, вероятно, каким-нибудь очень мудрым старцем.
Странные отношения могут быть к одной и той же книге. Для монахинь Шамардинского монастыря «Круг чтения» казался высокой душеспасительной книгой, дававшей утешения в минуты скорби и направляющей на путь истины колеблющиеся души, а для судебной палаты та же самая книга показалась на столько преступной, что её издатель Горбунов-Посадов был присужден к году крепости.
Что привело Марию Николаевну в монастырь?
Она рассказывала, что поступление в монастырь ей было предсказано известным старцем Леонидом, когда она была ещё маленькой девочкой.
Осенью 1841 года опекунша малолетних Толстых – сестра их отца, Александра Ильинишна Остен-Сакен, находясь в Оптиной пустыни, смертельно захворала. Дальняя родственница, но близкий друг семьи Толстых – Татьяна Александровна Ергольская, о которой с таким умилением вспоминал в своих записках Лев Николаевич, отправилась к умиравшей, захватив с собой одиннадцатилетнюю Марию Николаевну.
Приехав в пустынь, Татьяна Александровна, как человек набожный, воспользовалась подходящим случаем, чтобы сводить свою племянницу к знаменитому в то время старцу Леониду. Это было незадолго до его смерти.
Старец сидел в своей келье в кресле. Он был весь точно налитой, с огромным животом. У него была водянка.
Маленькую девочку подвели к нему под благословение.
Он долго смотрел на Марию Николаевну, потом спросил:
– Как зовут?
– Маша.
Он положил ей руку на голову, провёл по волосам и сказал, продолжая смотреть в глаза:
– Маша, будешь наша.
Татьяна Александровна Ергольская испугалась, не являются ли слова старца предсказанием скорой смерти девочки, но Леонид её успокоил, сказав, что девочка будет жить очень долго, но, всё-таки, будет наша.
Дальнейшие обстоятельства жизни Марии Николаевны вовсе не давали повода думать, что предсказание старца Леонида исполнится. Девочка росла живая, весёлая, жизнерадостная, обнаруживала выдающиеся музыкальные способности, вышла замуж и, казалось, стала на прочные рельсы, по которым и должна была ровно идти вся её жизнь.
Но замужество её оказалось неудачным и через несколько лет, вполне поняв характер своего мужа, Мария Николаевна оставила его. Дальнейшая жизнь не давала полного удовлетворения ни уму, ни сердцу. Одна музыка, которую она любила больше всего, не могла наполнить жизни, да и время для систематического занятия ею было, как казалось Марии Николаевне, упущено. Она пыталась посвятить себя заботам о людях нуждающихся, но на её несчастье это стремление свело её с кружком дам-благотворительниц, которые с высоты своего величия оказывали милости «своим бедным», щеголяя на благотворительных собраниях тысячными туалетами и занимаясь, главным образом, светской болтовнёй и сплетнями.
Понятно, то такая благотворительность не могла дать удовлетворения Марии Николаевне, которая искренно и горячо искала настоящего живого дела.
А дела не было. Очень возможно, что натура более покладистая и нашла бы для себя какое-нибудь подходящее дело. Но Мария Николаевна, подобно своему знаменитому брату, не могла удовлетвориться компромиссами, не могла удовлетвориться какой-нибудь подделкой под настоящее дело.
– Быть тётушкой своих племянников или бабушкой внуков, – говорила Мария Николаевна, – я как-то не могла. Я чувствовала, что эта роль не по мне; хотелось более высоких, духовных интересов.
В это время она познакомилась с произведениями некоторых отцов церкви и других духовных писателей, как, например: Исаак Сирианин, Иоанн Златоуст и другие. Эти книги, а в особенности сочинения Исаака Сирианина ввели её в круг таких вопросов, которые заинтересовали и захватили её внимание на всю жизнь и постепенно привели к монастырю.
Но и поступив в монастырь, Мария Николаевна не сделалась сухим, оторванным от людских интересов человеком. Она живо интересовалась всеми современными событиями. С большим увлечением читала последние произведения своего брата и плакала над дневником своей племянницы Александры Львовны, у которой гостила минувшим летом.
Она любила видеть вокруг себя молодёжь, любила весёлый смех и шутки и этим очень напоминала своего великого брата, но, кажется, больше всего она любила музыку, и я невольно вспоминаю, как она подходит, молча, к профессору московской консерватории Гольденвейзеру и с самым серьёзным видом берёт его под руку и подводит к роялю: пожалуйте, мол, милостивый государь, принимайтесь за дело. А когда устанет Гольденвейзер, его сменяет живший в это лето в Телятенках знакомый и рассказывает какой-нибудь смешной рассказ, и старушка с особым интересом следит за всеми деталями рассказа и смеётся от души, смеётся до слёз, таким заразительным смехом, что, глядя на неё, и другим хочется смеяться и на душе делается веселее и лучше.
Мария Николаевна собиралась приехать погостить к Александре Львовне и в это лето, но видно – не судьба.
     А. Хирьяков
(адоптировал текст из старого журнала сотрудник творческой студии "Дэвэкерт")